"Что?", он сильно наклонил голову в мою сторону, и я подумал, уж не хочет ли он положить ее мне на плечо. Его веселило, что меня, так по-идиотски скомпрометированного, теперь можно топтать как угодно.
"Что каждый человек педофил до определенной границы". Я видел волоски, торчащие у него из уха.
"Мне кажется, что так говорят не опытные, а закомплексованные ебари", процедил он, одну за другой открывая мои карты.
"Уж ты-то в ебарях разбираешься". Я был зол на себя за то, что вообще завел разговор про того мальчишку. Какого хрена я мог от него ждать?
"Я разбираюсь кое в чем другом", сказал Пеня и легонько ткнул меня кулаком в плечо. Неоновые надписи бежали перед нами как ожившие дорожные знаки, указывающие направление полуночникам, бездельникам и любопытствующим. "Диджей, ты оказался зверем что надо. Видел бы ты себя еще совсем недавно. Например, когда я в первый раз за тобой приехал. Я тебя просто не заметил. Вообще. Пустое место. Мне было непонятно, почему Барон тебя взял. Но он-то умеет почуять зверя. Он раскусил тебя с первого взгляда". Пеня затормозил и въехал на тротуар, недалеко от группы парней, которые стояли и пялились на другие группы, которые пялились на них. Есть хорошее, простое правило - никто не станет на тебя смотреть, если ты не смотришь на него.
"Как Барон меня раскусил?", я вернулся к сказанному Пеней.
"Да так", и он щелкнул пальцами.
Я посмотрел на него очень, очень ясным взглядом, хотя мне самому ничего не было ясно. "Прости, Пеня, но я не понимаю, что ты хочешь этим сказать".
"Ты - один из нас", в его глазах светились гордость и одобрение.
Своими загадками он доводил меня до паранойи: "Каких таких - нас ?".
"Таких, которым нечего терять. Поэтому не пытайся заморочить мне голову своими душещипательными историями. Ты не пациент . И не дай тебе бог когда-нибудь им стать". Пеня закончил отмывать мою обнаруженную им личность.
Ну, что-то в этом было. У нас с ним было нечто общее. И он, и я терпеть не могли наркоманов и наркотики, мелкое жулье и крупных подхалимов. И мы этого не скрывали. Правда, я все равно не понял, что он подразумевал под словом "пациент"? Но спросить не успел, потому что в голове у меня вдруг возникла грязная физиономия Пижона Гиле. Точнее, возникло нечто другое. Наконец-то в моих руках оказался джокер! Теперь можно было начинать ночь.
* * *
Когда я вошел в офис, Барон, закрыв глаза и скрестив на груди руки, слушал Стиви Уандера ранних семидесятых - сдержанная баллада в среднем темпе с синтезатором на заднем плане. Эти хрестоматийные звуки напомнили мне о днях, когда я покупал пластинки, чтобы дарить их дорогим мне, и при этом всегда неправильным, людям, а это лучше, чем продавать их незнакомым коллекционерам. Но от виниловых воспоминаний толку было немного, и я застыл у двери, стараясь ничем не помешать наслаждению . Сам я был плохой публикой, да и кому удастся впасть в транс, стоя с руками на заднице.
Плечи Барона слегка подрагивали, погрузившись в музыку, он расслаблялся в своем готическом кресле. "Эта песня обладает духом", мечтательно вынес он свое суждение. Для него словом обладать выражалось естественное духовное состояние. Барон продолжал спокойно жмуриться в позе "хайер энд хайер" . У него были тяжелые веки и заметные мешки под глазами, мне был виден мужественный "греческий" профиль, густые темные волосы, безукоризненно зачесанные ото лба к затылку. Все-таки это действительно был человек без лица, каким-то образом ему удавалось заставить меня видеть его именно таким .
"Все много мудозвонят о душе, но дух - вот это ". Стиви Уандер парил над рефреном мелодии, которая звучала без участия голоса. " Это переживет время". Я слушал, как они разговаривают друг с другом точно подобранными словами. Потом Барон медленно открыл глаза, чтобы убедиться в той истине, которую изрек: "Один только Стив Уандер умел пользоваться синтезатором как церковным органом. Видишь, все эти негры из прошлого учились своему ремеслу в церкви".
"Не надо забывать и бордели", решился я сказать свое слово, правда, вовсе не из желания правильно отразить историю ритм-энд-блюза, а только для того, чтобы он меня заметил.
"Об этом я и говорю. Разница между церковью и борделем такая же, как между клубом и пивной. Понимаешь?"
Я сказал, что понимаю. Все равно для Барона не существовало разницы между "понимаю" и "не понимаю".
Песня вскоре закончилась, и Барон пожелал услышать, зачем я попросил его о срочной встрече. Он и на этот раз не предложил мне сесть.
"Что у тебя такого важного, что ты хочешь мне сказать?". Темные непрозрачные глаза начали отсчет времени. В моем распоряжении было примерно столько, сколько уйдет у него на то, чтобы десять раз моргнуть.
"У меня есть идея насчет нового дела", начал я, спотыкаясь о собственные слова.
"Кто ты такой, чтобы разыгрывать передо мной бизнесмена?". Он крутил перстень на среднем пальце.
Я открыл рот, чтобы срыгнуть свои козыри, но ровный металлический голос заставил меня подавиться ручкой того джек-пота, о котором я мечтал: "Знаешь, в чем проблема отношений с жополизами? Они так часто лижут задний проход, что у них иногда возникает желание побрить задницу тому, кого лижут".
"Я не жополиз. Я твой человек". Мантру я произнес довольно решительно.
"Иди отсюда", сказал он спокойно. Я спросил себя, значит ли это, что он меня прогоняет, но не двинулся с места. У меня не было выбора. "Иди отсюда", повторил он, глядя на меня как на идиота, который решил переть напролом. "Спроси первого встречного парня, спроси его: "Ты человек Барона?" И он тебе ответит: "Да", да еще и пошлет тебя, сам догадываешься куда, за то, что ты об этом спросил. Понимаешь?".
Я сказал, что понимаю.
"Тут и понимать нечего", оборвал он меня, загадочно оскалившись и давая понять, что высокомерие не передается ни воздушно-капельным путем, ни генетически, а просто является характерной особенностью.
Стены офиса все больше давили на меня, но я не отступал. Отступать мне было некуда. Я был букмекером, поставившим все, что у него есть, на окончательно обессилевшего боксера, у которого даже развязались шнурки на перчатках, и этим окончательно обессилевшим боксером был лично я. Темные непрозрачные глаза закончили отсчет времени. Я вошел в клинч с неприкрытой головой, стоя на цыпочках. "Барон, это дело как раз для тебя. От него так и несет баблом. Горой бабла".
"Деньги не пахнут", произнес он очень, очень серьезно. "И, кроме того, тебе, вероятно, известно, что я занимаюсь только чистыми делами".
"Это дело простое и чистое", я оставался в клинче. Собственно, это был единственный способ остаться на ногах. "Это дело для настоящих господ. Разве тебе не хотелось бы слушать Стиви Уандера, да еще и получать за это деньги? Большие деньги".
Он перестал крутить перстень на среднем пальце: "Не впутывай Стиви Уандера в свои глупости".
"Не думаешь ли ты", спросил я уже в трансе, "что пришло время устроить в Нишвиле что-нибудь грандиозное?"
"Что грандиозного здесь можно устроить? Организовать бал гомосексуалистов в Соборной церкви?".
"Радио Барон", выкрикнул я, представляя новую сенсацию. "Радио с супермузыкой и суперспонсорами, которые будут драться друг с другом за рекламное время, не спрашивая о цене. Ты только представь себе, сколько есть в этом городе людей, для которых будет честью вложить деньги в радио Барона".
"За стенами этого офиса нет никакой чести", он положил свои когтистые руки на стол. Длинные, как у пианиста, пальцы выбивали дробь по искусственно "состаренному" ореховому дереву. На столе не было ни бумаг, ни иллюстрированных журналов, ни хрустальных пепельниц - от этого его величина была еще более заметной. Я имею в виду величину стола. Другая величина подразумевалась, и я загремел тоном проповедника: "На это есть Пеня и я, мы их научим тому, что такое честь, и что за честь нужно платить по прейскуранту Барона".
Воздух, который я выдыхал, наполнял атмосферу праведным гневом.
"И что я должен делать?" лениво спросил Барон, у которого, кажется, начало просыпаться воображение.
"Только одно - составить список спонсоров и текст контракта о рекламе", я был готов к ответу. Равно как и к последовавшему за ним вопросу:
"А что, если они не захотят давать рекламу?"
"Они только потом узнают, что мы их рекламируем", я набрал обороты и не дал ему снова перебить себя вопросом. "Сначала мы их прорекламируем, а потом сунем на подпись контракт. Ты же не допустишь, чтобы богатые бизнесмены бесплатно рекламировались на твоем радио? Помнишь, что ты сказал мне, когда я в первый раз был здесь: "Барон не Красный крест".
Он подался вперед, локти скользнули по столу в мою сторону, он приложил палец к губам, собираясь закусить его зубами. Свет пробивался через жалюзи, рассказывая свою историю: вещи не очевидны, вещи искажены. Да, свет бросает на них тени, создает их очертания. Загадочный оскал принял вид резкой, бледно-красной черты. Сейчас он действительно подводил черту.
"Диджей, одно дело заводить музыку в клубе. Это хобби. Это чушь собачья. Открыть радиостанцию это нечто совсем другое. Это дело ".
"Так я о деле и говорю". Барону не влезешь в душу, но как насчет его логики ?
"Знаешь ли ты, сколько стоит такое дело?". Логика хозяина судорожно сопротивлялась попытке затащить ее в неизвестный лабиринт.
"Цена чисто символическая". Моя самоуверенность незаметно переросла в дерзость.
"Деньги - вещь деликатная. С ними нет никакой символики. Оборудование, передатчик, помещения", он устал перечислять. "И кто ты такой, чтобы я превращал тебя в звезду эфира?"
"Речь идет не обо мне , а о твоих бабках ". Я перешел черту, которую он провел.
"Речь всегда идет о моих бабках". Он мог бы сказать, что в космосе действуют космические законы.
Я решил, что пробил час прояснить ему один из таких законов: "Тебе не нужно вкладывать деньги, твое дело собирать их и тратить".
"А кто же вложит деньги в мое радио?". Он снова принялся вертеть на среднем пальце квазароподобный перстень, теперь гораздо энергичнее. Должно быть, чтобы улучшить циркуляцию.
"Твой спонсор", сказал я как можно более невыразительным тоном, почти удивленным тем, как он не понимает то, что само собой разумеется. Ей богу, космос огромен, особенно наш, нишвилский. Я и сам много раз убеждался в этом. Теперь была очередь Барона совершить мягкую посадку. Он знал, что я не решился бы подсовывать ему туфту, и от этого еще больше нервничал, он уже клюнул и теперь должен был выслушать меня до конца. Чтобы потом стереть меня в порошок или же бросить мне кусочек сахара.
"И кто же этот спонсор? Стиви Уандер?". Загадочный оскал выбился из сил и хотел выиграть время. Кое-что он нащупал, но все еще не въезжал, где тут голова, а где хвост.
"Пижон Гиле". Я приблизился к краю стола, чтобы ему легче было следить за моими словами. Я больше не был пришельцем в чужом космосе. "У него есть и радиостанция, и фирма звукозаписи. Не многовато ли, чтобы остаться в деле, для человека, который ебет отстающих в развитии малолетних девочек? Я уверен, ему будет очень приятно уступить радиостанцию деловому партнеру, то есть тебе. Разумеется, за символическую компенсацию".
"Каковы размеры символической компенсации?" Его пальцы стали липкими от желания прощупать ситуацию.
"Отпущение грехов", я позволил себе улыбку триумфатора, в честь Барона. "Ты пощадишь его жизнь и свободу. Ебля малолетних девочек это ведь нехорошее нарушение закона, не так ли?"
"Кто не платит, тому вкатят", Барон смотрел на окружающий мир принципиально. Я чувствовал, что он повелся. Новое дело уже проникло в его кровеносную систему. Его гавайская рубаха подмышками начала собираться в складки. Я сделал это, вбил последний гвоздь в жирного слизняка Пижона Гиле.
"Итак, я предлагаю тебе чистое дело. С контрактами и остальными бумагами, все подписанное и с печатями".
"Кто ты такой, чтобы предлагать мне дело?". Хозяин не хозяин, если он не следует своей логике. Так поддерживается порядок в космосе.
"Дело твое и только твое", подтвердил я в рамках его логики.
Барон фыркнул и встал. Но к бару не пошел. Он сунул руки в карманы широких льняных брюк с бесчисленными сборками и зашагал вокруг стола. Вот почему его стол был таким огромным. "Пеница тебя хвалит, говорит, в нужный момент ты превращаешься в зверя. Это хорошо, но береги силу и нервы. Для вас двоих здесь будет много работы. И это не должно выглядеть как рэкет. Отношения с полицией становятся все дороже и дороже".
"Барон, я не занимаюсь выколачиванием долгов. Я маркетинговый агент "Радио Барон", представился я очень, очень официально.
"Маркетинговый агент", повторил Барон. "Звучит хорошо. Оставайся на профессиональном уровне. Я не хочу, чтобы поднялся шум".
"Все, что будет слышно, это только музыка и реклама". Я производил все более убедительное впечатление, я контролировал свой транс, не позволяя себе слишком высоко подняться в глазах Барона.
"Хорошо", он провел новую черту, "я разработаю детали, а потом мы навестим Пижона Гиле. И ему пора воспарить духом".
Я был абсолютно уверен, что Пижон Гиле никогда не размышлял о духе . Тем хуже для него. Похоже, что скоро он его увидит . Я нисколько не сомневался, что он очень, очень удивится, когда поймет, что дух, который ему явился, состоит из плоти и крови.
* * *
Оказалось, что у Пижона Гиле проблемы не с духом, а со слухом . Он не услышал Барона. Что еще за партнерство, что за общая собственность? Возможно, ему в уши попал мускус - пахло от него так, как будто он принимает ванны из одеколона и не смывает с себя мыло.
"Попроси техников надеть наушники". Барон покашлял очень, очень учтиво.
"Зачем?" растерянно спросил самозваный "продюсер развлечений".
"Не хочу, чтобы они слышали секретные переговоры". Барон был одним из немногих людей, которые нон-стоп упражняются в развлечениях .
"Нет никакой необходимости, Барон. У меня есть свой кабинет", и он показал рукой на обклеенную постерами дверь.
"Наш разговор не для этой кладовки". Барон жаждал развлечений, жаждал и сгорал от нетерпения. "Сделай, как я тебе сказал, или они услышат твои причитания".
С беспокойством в голосе и полным сумбуром в голове Пижон Гиле повернулся к звукооператору и ведущему и сказал, чтобы они надели наушники. Те не заставили просить себя дважды, тут же прильнули к пульту и микрофону и уплыли в эфир.
"Кто ты такой, чтобы отказываться от моего предложения?", Барон защипнул пальцами кожу на щеке Пижона Гиле. И принялся ее закручивать, как закручивают кусок бекона, с которого не перестает капать жир. Я вспомнил, как еще мальчишкой учил Бокана, что такое "индейский огонь". Он терпел гораздо лучше, чем Пижон Гиле, который выл и рычал, вертя головой. Совсем как морской лев в цирке, когда он концом морды подбрасывает мяч.
"Видите, парни", Барон обращался к Пене и ко мне, "щека - самое чувствительное место, здесь очень больно. Запомните это". Он приблизил лицо к физиономии Пижона Гиле, еще чуть-чуть и они поцеловались бы носами. "Ближе этого расстояния ты никогда в жизни ко мне не приблизишься. Поэтому слушай меня внимательно. Те малолетние выступят свидетелями по вопросу о твоей потенции. Судья Бранкович имеет желание заняться этим делом. Он не любит скандалы, но, сам понимаешь, человек принес присягу. Я поговорил и с твоим адвокатом, он тоже согласен, что твои проделки это очень гнусное преступление, и совесть не позволит ему защищать твои интересы. И ты, и я знаем, что у адвокатов нет совести, но никто из них не согласится рисковать карьерой. Общественность их не поймет. Педофилов не любит никто. А особенно не любят их родители малолетних жертв. С ними я еще не встречался, но уверен, что решения суда они ждать не будут. И не будут щипать тебя за щеку. Так что, безмозглый баран, будешь ждать, когда я поговорю и с ними? Или как?". Барон перестал терзать щеку Пижона Гиле и с отвращением вытер руку о лацкан его пиджака.
"Зачем же так , мог бы мне прямо сказать, чего ты хочешь!", Пижон Гиле с трагическим выражением лица ощупывал покрасневшую щеку. "Теперь синяк останется".
"Придется напудрить лицо", Пеня ухмыльнулся, от уха до уха.
Барон достал сложенный лист бумаги из заднего кармана своих облегающих брюк, эластин, продукция "Бенеттон". "Это более чем милосердно", произнес он и передал ему договор. Будущий-бывший хозяин радио начал читать, пытаясь восстановить хотя бы видимость равновесия между деловыми партнерами, но Барон не допустил даже этого. "Я дал тебе это не читать, а подписать".
"Но я же не могу просто так", горестно запричитал развратник.
"Или подписывай, или тебе придется сейчас же, в прямом эфире по радио рассказать слушателям о своих похождениях", Барон наслаждался развлечением, и у него разыгралась фантазия.
Пижон Гиле рухнул на ближайший стул, положил бумагу на колено и взглядом поискал ручку.
"Мы с собой такого не носим", Пеня не переставал скалиться.
"Продюсер развлечений" хлопал себя по карманам так, как будто выбивал пыль. Наконец он нашел, что искал. Вытащил ручку и подписал. И теперь сидел, уставившись в бумагу, потрясенный, уничтоженный. Обрести присутствие духа экспресс-методом не легко.
"Вот тебе твой экземпляр", святейшая канцелярия вела дело к концу, "подпиши и вставь в рамку". Они обменялись бумагами. Пижон Гиле сделал еще одно движение ручкой и заверил факт основания новой медиафирмы.
"Когда кончится твой срок аренды, я возьму эти расходы на себя", утешил его Барон, человек с гарантией. Мы проверили, за аренду помещения было заплачено за два года вперед. Радиостанция находилась в реставрированном и адаптированном чердачном помещении самого высокого здания на Титомировой улице, недалеко от Городской больницы. Место вполне безопасное.
"А что мне делать, Барон?", жалобно спросил "продюсер развлечений", человек с утраченным будущим.
"Езжай в Санджак торговать телятами", посоветовал я, проверяя подписи на обоих документах.
Вдруг он вздрогнул, и, уставившись на меня, даже как-то приосанился. Его взгляд был очень, очень ясным, хотя и влажным от слез. "Зокс, ведь это с твоей подачи", он горько усмехнулся. "Мстишь за брата".
Он знал, что я знаю, о чем он говорит. Поэтому я прервал его, следя за тем, чтобы ничем не выразить своего ликования. "Эй, Пижон, какие у тебя проблемы? Потенция или либидо?". Голос я настроил на режим глубокой заморозки, это тот звук, который слышит Бог, когда смотрит, как сворачивается охлажденная кровь.
"Итак, все в порядке?", металлический голос Барона усилил дозу холода и вернул все на свои места.
Пижон Гиле театрально кивнул головой, сохраняя на лице ту самую улыбку.
Барону не понравилась эта жалкая ирония. "Скажи: "Все в порядке".
"Все в порядке", пробормотал измученный "деловой партнер".
"Скажи это так, как будто ты действительно так думаешь", приказал ему Барон. Он не мог позволить, чтобы "продюсер развлечений" испортил развлечение ему.