В романе "Сошел с ума" сюжет уводит читателя в мир жестокого насилия и преступных разборок, в мир, где только любовь помогает человеку остаться человеком.
Содержание:
-
Часть первая 1
-
Часть вторая 24
-
Эпилог 66
Анатолий Афанасьев
Сошел с ума
Часть первая
Мне было сорок девять лет, и я жил в Москве. К почтенному возрасту - пятидесятилетию - подбирался с опаской, но чувствовал себя сносно, еще не впал в полную душевную невменяемость, как иные сверстники. Жил бобылем в хорошей двухкомнатной квартире в Ясеневе и по утрам выходил на прогулку - через Битцевский парк, к прудам и дальше широким кругом, по восьмому и девятому микрорайонам - ежедневно вышагивал по шесть-семь километров, а в ясную погоду и больше. Прежде у меня была собака - мечтательный эрдельтерьер Филька, - но недавно она померла. Филька помчался через дорогу за кошкой, хотел ей что-то втолковать, но его переехала машина. Филькину смерть я перенес тяжело, как человечью. Время худое, все перепуталось, не поймешь, где люди, где звери, и каждая утрата кажется необратимой. По привычке запил горькую, но пил недолго, ровно неделю; потом завел себе нового друга, кота Фараона, и кое-как оклемался. Кота мне презентовал собутыльник, инженер Володя, жилец из соседнего подъезда, а уж где Володя его взял - одному Богу известно. Заглянул утром похмелиться и из хозяйственной сумки вытряхнул на пол здоровенного черного котяру, похожего на омоновца. Объяснил:
- В одиночку сопьешься, а так - будет с кем поговорить.
После этого я керосинил еще двое суток и, когда просыпался, выбредал на кухню или в туалет, повсюду натыкался на злобную усатую рожу, которая при моем появлении горбом выгибала спину и по-змеиному шипела. Вскоре кот переселился в мои пьяные сны, мешая грезить, норовя когтистой лапкой зацепить за кадык. Во сне я пытался с ним расправиться, прищемлял хвост дверью, рубил топором, но когда однажды протрезвел, увидел усатую рожу в ногах постели и вздрогнул от устремленных в переносицу полубезумных кошачьих зрачков.
- Фараон! - воскликнул я. - Да ты же истинный фараон. Кот открыл розовую зубастую пасть и благодушно зевнул… По ранней весне бывает такое зыбкое солнцестояние, так щемяще струится воздух, что сердце невольно замирает и кажется, жизнь прожита не зря, а возможно, еще вовсе не начиналась. Пошел в магазин прикупить чего-нибудь к обеду, но чувствовал себя тревожно, неуверенно, будто сел в поезд без билета. Остановился у стенда объявлений, но не разобрал ни одной строчки: солнце брызнуло в глаза. Что-то должно было случиться - и случилось. Подошла, остановилась рядом женщина в серебристой распахнутой шубке, я глянул на нее - и обмер. Написать ее портрет я бы не взялся, но она была слишком хороша для занюханного Ясенева и скорее подходила для бредовых мужских мечтаний. Все в ней - глаза, губы, легкая осанка, небрежность позы, обрисованная в распахе шубки высокая грудь - бросало миру отчаянный вызов. При этом в очертаниях нежных скул, в прядях темных волос, выбившихся из-под шапочки, мгновенно угадывалось что-то от высшего присутствия. Боясь ее спугнуть, я жеманно произнес:
- Какая прекрасная погода, не правда ли?
Женщина скосила на меня синий серьезный взгляд, и я, похолодев, увидел себя ее глазами. Пожилой дебил в поношенной, дубленке - и больше ничего. Но с даром речи. А ведь при знакомстве с женщиной первые слова, звук голоса часто имеют роковое значение. Не меньшее, чем первое прикосновение. Впрочем, дама смотрела не столько на меня, сколько оглядываясь, ища, к кому может относиться нелепое замечание о погоде. Но вокруг, кроме нас, никого не было.
- Погода хорошая, - согласилась она, - Но ветер сырой.
Сейчас, спустя почти год, после многих удивительных событий, смявших, перелопативших мою жизнь, я с умилением вспоминаю тот солнечный пятачок у стенда, светлое утро, покачивание сонных кленов и себя самого, угрюмого мечтателя, собирающегося напоследок поразить мир гениальным творением. Год всего минул, а кажется, эпоха отшумела.
- Пришел марток, - сказал я, - надевай двое порток.
Был уже не марток, апрель, но для поговорки это не имело значения. Женщина - лет тридцать ей? - улыбнулась рассеянно, показав, что зубы у нее в таком же порядке, как и все остальное. Некая искра узнавания пробежала между нами.
- Вы ищете работу? - спросил я, указав рукой на стенд.
- Нет, работа мне не нужна, - она вглядывалась в меня все более пристально, с каким-то непонятным интересом. - А вам?
- Мне тоже не нужна. Я свое отработал.
- Но вы здешний?
- Здешний. А вы приезжая?
- Я имею в виду не Москву, а вот этот район, Ясенево.
- О, тут я старожил. Как въехал, так двадцать лет живу безвылазно. Да и не тянет никуда. Везде, знаете ли, сейчас одинаково. Что в Ясеневе, что в Париже.
Мог я, конечно, придумать что-нибудь более остроумное, значительное, но ее прямой взгляд, наполненный небесной синью, как-то странно действовал на меня, гипнотизировал. Она это поняла, опустила глаза и тут же снова их подняла.
- Вы кажетесь порядочным, интеллигентным человеком… Мы не знакомы, но что если я попрошу вас о маленькой услуге?
- Всегда рад, - ответил я машинально, как всегда отвечал на подобные просьбы, не выполнив в сущности за свою жизнь ни одного крупного обязательства.
- Пройдемся немного? - она взяла меня под руку, и это получилось у нее совершенно естественно, будто только так и следовало обращаться с мужчиной, который кажется порядочным. Познакомились: ее звали Полиной, меня - Михаилом Ильичей. Просьбишка у нее была такая. В соседнем универмаге (по старинке местные жители называли его универмагом, на самом деле это теперь был фешенебельный фирменный шоп ЭЛЬ-ГРЕКО - убей Бог, если знаю, что это обозначает) - так вот, в этом универмаге "Эль-Греко" я должен был зайти к заведующему (тоже должность, конечно, старинная, теперь это какой-нибудь генеральный директор, не меньше) и сказать ему, что я от Полины. Директор передаст мне сверток, и я его вынесу на улицу. Она будет ждать напротив универмага в лесочке.
- Очень хорошо, - сказал я. - А что в свертке? Деньги?
Полина отпустила мою руку, отстранилась.
- Вы вовсе не обязаны это делать.
- Да хоть и деньги, какая разница. Пожалуйста, схожу. Извините, что полюбопытствовал.
- Просто не хочется лишний раз встречаться с этим человеком. Меня от него тошнит. Кстати, его зовут Эльдар Демьянович. Не слабо, да?
Я понял, за кого она меня приняла за пожилого несмышленыша, заторможенного "совка", для которого чары такой женщины, как она, неотразимы. Наверное, так оно и было. Я готов был принести ей сверток с деньгами, урановый контейнер, сердце Кощея и все, что угодно, лишь бы продлить случайное знакомство. Я уже спекся, хотя в тот момент этого еще не осознавал.
Полина объяснила, как разыскать кабинет Эльдара Демьяновича, и через пять минут я уже стоял перед обитой золотистой кожей дверью. Постучал костяшками пальцев в черную эбонитовую планку. Изнутри никто не отозвался, я толкнул дверь и вошел.
Человек, сидящий за столом, сразу произвел на меня хорошее впечатление: молодой, тучный, основательный, и кабинет ему под стать - в серо-розовых тонах, меблированный под современный офис. Поднял лысеющую по бокам голову.
- Вы ко мне? - глаза выпадают из благоприятного портрета - мелковаты, чересчур широко расставлены, как у сканнера, и с алым блеском.
- Я от Полины.
Вмиг оживился, привстал.
- А где же она сама?
На этот вопрос я был проинструктирован.
- Не знаю. Она меня послала.
- А вы ей кто?
- Товарищ по работе.
Неожиданно Эльдар Демьянович рассмеялся: пухлые щеки заиграли солнечными зайчиками.
- Вы?! Товарищ по работе? Забавно… Что ж, Поля, как всегда, в своем репертуаре. Не нам ее судить, верно?.. Присядьте, подождите минутку, я сейчас…
Поднявшись, румяным колобком выкатился из кабинета, неплотно прикрыв дверь. Ждать пришлось минут десять. За это время я огляделся и подошел к красивому двухтумбовому шкафу у стены. Подергал дверцу - открылось. Верхнее отделение целиком забито банками с икрой, нижнее заставлено нарядными бутылками - коньяк, вино, водка. Небольшой перевалочный склад. На всякий случай сунул в карман дубленки пару банок зернистой икры, законсервированной в Приморье. На столе стояла серебряная сигаретница, выполненная в виде черепахи. Достал оттуда сигарету с золотым ободком и закурил. Индивидуальный акт приватизации по Чубайсу.
Генеральный директор "Эль-Греко" вернулся с черным, квадратным, лаковым чемоданчиком, размером с его собственную голову, замкнутым на множество блестящих компьютерных замочков с кнопками и глазками. Не чемоданчик, а произведение инженерного искусства и дизайна.
- Это сверток? - спросил я.
- Здесь все, что она просила, - подтвердил Эльдар Демьянович. - Вы сейчас прямо к ней?
- Разумеется.
- Передайте, чтобы обязательно сразу позвонила. Передайте, никакой опасности нет.
- Непременно.
Я уже пятился к дверям, опасаясь, что он неким мистическим образом обнаружит банки икры в моем кармане. У него в глазах, заплывших жирком, плясали розовые чертенята.
- Ну я пошел.
- Минуточку, - чертенята запрыгали шибче. - Значит, вы ее товарищ по работе?
- Выходит, так.
- Что ж, в таком случае я вам не завидую.
На этой странной фразе мы расстались.
С модным чемоданчиком в руке я пересек шоссе и углубился в лес, который хорошо просматривался во все стороны. Мамы с колясками гуляли по утоптанным тропам среди по-весеннему чахлых деревьев, под дождевым навесом целовалась ранняя парочка, но Полины нигде не было. Я переложил банки с икрой из кармана дубленки в карман пиджака и начал ходить туда-сюда по набухшей, влажной дорожке. Хорошо в лесу в апрельское утро, даже в таком сиротливом, как наш, ясеневском парке. Дышалось глубоко, свободно, и волосы вмиг запотели. Шапку я снял, подставив свою тыкву под свербящие солнечные лучи, но - обманчив весенний жар - ее враз охватило точно ледяным обручем. Простуда для такого человека, как я, то же самое, что для бегемота несварение желудка, поэтому торопливо нахлобучил шапку обратно. Закурил, осквернив мерцающую прелесть природы гнусными подтеками сигаретного дыма Я не испытывал ни тревоги, ни волнения, хотя чутье бывалого человека подсказывало, что втягиваюсь в игру, в которой не знаю ни единого правила и в которую лучше бы вовек не играть.
Полина возникла из глубины парка, словно из солнечного потока - молодая, со смеющимся прекрасным лицом, с чудно стройным шагом, в распахнутой шубке - сердце мое печально замерло. Мысль ворохнулась такая: эта женщина вряд ли мне по зубам. Подобное чувство, вероятно, испытывает честный труженик, всю жизнь копивший деньги на "запорожец", когда наталкивается взглядом на проносящиеся мимо "мерседесы" и "шевроле". Дело даже не в том, что Полина была чересчур красива и молода, а я - стар и неразворотлив; она просто была из другого мира который возник по соседству совсем недавно, но куда мне, конечно, не было хода. Да я туда, честно говоря, и не стремился. Так уж, глянешь иногда, как в замочную скважину, и отвернешься с досадой.
Я отдал ей "сверток", и она сказала "спасибо" таким тоном, будто я придержал перед ней дверь в метро. Ответив: "Пожалуйста!" - я замешкался, не зная, что дальше делать. Она заметила мое затруднение, взяла уже привычно под руку и повела к автобусной остановке. Оба мы почему-то молчали. Я думал о том, что мавр сделал свое дело и теперь должен ретироваться, а о чем думала она, я узнал через несколько шагов.
- Значит так, Михаил Ильич. Вы оказали мне услугу, и я обязана вас отблагодарить, верно?
- Ну что вы, - пробормотал я, - за такую-то малость.
- Вы никуда не спешите?
- Да нет.
- Давайте выпьем по рюмочке? Я угощаю.
- Хорошо бы… Но где?
- О, это уже моя забота.
На шоссе она небрежно махнула рукой, и мгновенно возле нас остановился голубенький "жигуленок". Не говоря ни слова, Полина нырнула в салон, я чуть погодя устремился следом. Эта секунда замешательства, возможно, была одним из последних здравых поступков на пути в фантасмагорию, куда я переместился светлым апрельским утром, вовсе еще не давая себе в этом отчета.
- Куда ехать? - спросил молодой водитель.
- В Центр, - весело бросила женщина. - Там покажу.
Мне бы в этот момент задуматься о душе, а я лишь скорбно прикидывал, в какую копеечку влетит неожиданная поездка.
Ни в какую не влетела. Когда настала пора расплачиваться и я рыпнулся за своим худющим кошельком, Полина лишь протянула капризно:
- Михаил Ильич! Ну что вы как маленький, в самом деле!
И небрежно бросила на переднее сидение стотысячную купюру.
Около двенадцати вошли в дубовую дверь неприметного заведения, над которой светилась неоновая вывеска - "Клуб X." Полину тут знали: навстречу кинулся кудрявый ферт в зеленом жакете, непонятно какого пола. Но, скорее всего, это был мужчина, потому что попытался поцеловать ей руку.
- Отстань, Сава, - отмахнулась Полина. - Посади нас где-нибудь в уголке.
Уголок нашелся неподалеку, за плюшевой занавеской: красный пластиковый столик на трех ножках и два высоких, неудобных стула с изогнутыми спинками. На столике стараниями Савы мгновенно очутились два хрустальных бокала с желтоватой, под цвет опавших листьев, жидкостью, в которые были воткнуты трубочки с лимонными лепестками, кофе и коробка конфет.
- Если что понадобится, Полечка, только шумни, - обронил лукаво ферт.
- Да уж шумну, - красноречиво щелкнула пальцами - и служка исчез за портьерой.
- Интересное место, - сказал я. - Что-то напоминает, но не могу вспомнить… Разрешите вопрос?
- …? - в ясных, глубоких очах, устремленных на меня, завораживающая мягкая усмешка.
- У меня такое ощущение, что вы меня с кем-то спутали.
- Вы верите в ощущения?
- Я верю во все, что очевидно.
Она задумчиво пососала трубочку, я тоже. Вкус у напитка был крепкий и свежий, чуть-чуть сладковатый.
- Похоже, мы с вами поладим, - сказала Полина.
- В чем, если не секрет?
- У меня с самого утра было предчувствие, что встречу человека, который мне очень нужен.
- Это меня, что ли?
- Расскажите о себе. Кто вы, чем занимаетесь? Хотя могу сама догадаться. Хотите?
- Попробуйте.
- Вы художник. Правильно?.. Живете один, давно развелись. Ну что еще?.. Да, вот, пристрастия. Любите женщин, но последнее время немного в них разочарованы. Пьете редко, зато помногу. Загулы талантливого человека - ах, какое несчастье для близких. Ай-я-яй, Михаил Ильич! С этим надо бороться.
- А дети? Дети у меня есть?
- Конечно. Взрослая дочь, недавно вышла замуж. Ее выбором вы недовольны… В чем дело, Михаил Ильич? Чем вам не угодил ее избранник?
Чуток оторопев, я все глубже, как во сне, погружался в обволакивающее темно-синее сияние ее глаз. Пробормотал:
- Выходит, вы заранее наводили обо мне справки?
- Какая чушь! - откинулась на спинку стула, высокая грудь колыхнулась под бежевой кофточкой. - Я увидела вас сегодня впервые, как и вы меня.
- Но как же тогда?!
- У меня дар, - скромно сообщила Полина. - Неужели не заметили?
- Мистический дар?
- Ну а какой же еще?
Разумеется, как здравомыслящий человек, проживший жизнь в атеистическом окружении, я не верил во всю эту чепуху с экстрасенсами, расплодившимися нынче, как поганки после дождя, посмеивался над всякого рода спиритическими истериками; но с другой стороны, моя душа, уже не единожды побывавшая за гранью света и тьмы, никогда не смирялась с примитивной мыслью об окончательности земного бытия. Будучи русским, я, естественно, был фаталистом, и понятия судьбы и Высшего присутствия были для меня отнюдь не пустым звуком. Именно поэтому меня не особенно удивило, что прелестная Полина, с которой в укромном закутке я распивал иноземный коктейль, так ловко многое про меня угадала, в частности и то, что моя двадцатичетырехлетняя дочурка Катенька угодила замуж за какого-то прохиндея, одного из ярчайших представителей суматошного дегенеративного племени "новых русских", коих я на дух не переносил. Угадала совершенно непонятным образом, но я допускал, что впоследствии этому факту найдутся вполне реальные объяснения.
- У меня такого дара нету, - заметил я с обидой, - но про вас я тоже кое-что знаю.
- Что именно, Михаил Ильич?
- Вы независимая женщина, богатая, разведенная. Полагаю, не один раз. А в чемоданчике у вас деньги, оружие и билет на Канарские острова.
Это была шутка, но она восприняла ее всерьез. Отставила бокал с питьем, водрузила перед собой квадратный чемоданчик, пощелкала замочками - и открыла. Заглянула сначала туда, потом пристально, без улыбки - мне в глаза.
- Смотрите!
Я посмотрел. Упакованные пачки отечественных ассигнаций достоинством в сто тысяч - много, в глазах рябит - и сверху в пластиковой упаковке короткоствольный, тупорылый пистолет типа "браунинг". Я в них особенно не разбираюсь, но по-моему - газовый.
- Билета нет, - вздохнула Полина огорченно.
- Но денег хватит, чтобы купить, - утешил я.
- Еще и останется, - согласилась Полина и закрыла чемодан. Закурила, насупилась.
- Видите, я не ошиблась.
- В чем?
Не ответила, но я ее понял. Вдруг вспомнил, что из дома я вышел за продуктами, и наверное, лучше всего мне было сейчас очутиться в магазине, возле знакомого прилавка с колониальным изобилием полугнилых заморских яств. Впервые я встретил такую женщину и с такими деньгами. Это возбуждало пуще вина. Она чего-то ждала от меня, но чего?
- Директор магазина, куда вы меня посылали, просил передать, что опасности больше нет.
- Для него или для меня?
- Этого он не сказал.
- Михаил Ильич, вы правда никуда не спешите?
- Нет, не спешу.
- И я вам не надоела?
- А я вам?
- Пойдемте поиграем?
Прихватив чемоданчик, она привела меня в зал игральных автоматов, сверкающих всеми цветами радуги, всевозможных конструкций. В небольшом помещении их уместилось не меньше тридцати штук: возле каждого высокий вращающийся стул, пепельница и жестянка пепси. Только два автомата были заняты подозрительными личностями в кожаных куртках и красных штанах, приникших к пультам с глубокомысленным видом манекенов. Полину радушно приветствовал светловолосый юноша, поднявшийся из-за столика в углу.
- Полина Игнатьевна, давненько не заглядывали! - прогудел он счастливым тенорком. Полина покровительственно потрепала его по щеке, и это был жест, почерпнутый из какой-то иной жизни, бессмысленной, как воспоминания.
- Заряди-ка, Маркуша, вон того красноглазого монстра, - распорядилась Полина.