Ставки она начала делать в бесшабашной манере, как человек азартный, но не профессиональный игрок. Однако и тут я ошибся. Постепенно она сосредоточилась и упорядочила игру. Уставилась на автомат, как завороженная, и он отвечал ей многоцветным подмигиванием, пожирая кредит за кредитом с ненасытностью волка. На меня Полина перестала обращать внимание. Только дважды спросила "Может, тоже пощелкаете?"
Куда там мне! Здесь один кредит стоил доллар, в отличие от множества других игральных притонов в Москве, где ставка колебалась от двухсот до тысячи рублей. Я скромно пристроился сбоку, потягивал пепси, курил. Час шел за часом, она и не думала заканчивать игру. Маркуша подзаряжал аппарат уже пятый раз. Полина уверенно спускала миллион за миллионом. Нагибалась к чемоданчику, стоящему у ног, отпирала замочки, запускала руку и на ощупь выуживала слитки стотысячных купюр. Не считая, передавала Маркуше, который, послюнивая денежки на ходу, относил их к своему столику.
Вероятно, мне следовало покинуть сию обитель греха, где я был совершенно чужим, но какая-то сила удерживала на месте. Чудилось, если сейчас уйду, то очень скоро об этом пожалею. В моей жизни давно не было праздника, и вот он неожиданно подкатил. Чего скрывать, увы, пожилому дураку было хорошо, тревожно рядом с этой женщиной, каждым словом и движением излучавшей таинственный магнетизм.
Постепенно людей в зале прибавилось. Появились две длинноногие накрашенные девицы в коротеньких юбочках, явно "ночные бабочки", заглянувшие, видимо, скоротать часок перед работой. Важно прошествовал бородатый старик, к которому Маркуша кинулся навстречу с таким озабоченным видом, будто приметил въехавший в зал локомотив. Старик урезонил его властным мановением руки и приблизился к нам. Посопел, покашлял у Полины над ухом:
- Ау, Полюшенька, не дотерпела, детка, до вечера?
- О-о, дядюшка Митяй! Да я в вашу рулетку вообще больше не играю.
- Почему так, голубушка?
- Она у вас с дыркой.
- Постыдись, Полюшка, - деланно смутился старик. - Что об нас посторонние люди подумают.
Посторонним здесь был один я и, сознавая это, застенчиво ухмыльнулся. Дядя Митяй улыбнулся в ответ, взгляд у него был острый, как шило. "Таких Митяев, - подумал я, - на улице, пожалуй, не увидишь".
- Обедать останешься? - спросил старик у Полины.
- Может быть, - небрежно бросила она и с прежней сосредоточенностью уткнулась в автомат. Когда Митяй отошел, церемонно мне поклонившись, процедила сквозь зубы:
- Старый паскудник! Вечно вынюхивает.
Чуть погодя добавила:
- Потерпите еще немного, Михаил Ильич. Скоро мы его разденем.
- Кого? - не понял я, живо представив, что придется зачем-то раздевать дядю Митяя.
- Вот этого француза, - ткнула перстом в сверкающие зенки автомата.
Угадала, прелестница! Не прошло пяти минут, как автомат начал "сливать". Сначала выставил "грязное" поле и две подряд призовых игры, потом, на предельном кредите (сто двадцать восемь баксов на обе стороны) вдруг выложил на экран семь семерок в четыре ряда. Комбинация, которая выпадает игроку один раз за всю жизнь, да и то не всякому. При этом автомат вспыхнул праздничной иллюминацией, забулькал, заперхал и зашелся забавной музыкой, напоминающей "Марсельезу", исполненную на балалайках. Мне даже померещилось, что автомат от небывалой натуги зашкалило. Цифры, выскочившие на табло, поражали воображение.
На победный визг Полины к нам подгребли все, кто находился в зале, но особенно почему-то восторгался редким зрелищем привратник Маркуша.
- Ну вот, - произнес он замогильным голосом, - хозяин правильно говорил, вы нас разорите, Полина Игнатьевна.
Ночные девицы завистливо шипели, как две гусыни. Полина смотрела на меня, но в ее глазах не было радости. Она словно о чем-то спрашивала, а я не знал, что ответить.
- Теперь вы, Михаил Ильич, - молвила лукаво.
- Что я?
- Погоняйте его немного, я устала.
Уступила мне место и взялась за банку пепси. Я-то понимал, что дальше играть бессмысленно: после такой редкостной комбинации автомат неизбежно станет на "отсос", но механически, даже не уменьшив ставку, начал нажимать клавиши и на пятом или шестом ударе, на халяву, как в сказке, выбил на экран еще шесть семерок. В этот раз в брюхе автомата что-то явственно хрустнуло и он вроде бы задымил.
Присутствующие хранили торжественное молчание, и даже девицы перестали шипеть, а одна из них - краем глаза я заметил - была на грани обморока.
- Я так и думала, - спокойно объявила Полина. - Мы не случайно с вами встретились, дорогой Михаил Ильич.
Маркуша с убитым видом принес целлофановый пакет, набитый стотысячными купюрами, которые Полина равнодушно запихнула обратно в чемоданчик.
- Теперь надо выпить, - сказала она.
По дороге к выпивке, в тесном промежутке коридора, произошла любопытная сценка. Полина остановилась, да так резко, что я сзади на нее наткнулся, ухватив за теплые плечи. Пробормотал:
- Извини, пожалуйста!
Она молча открыла чемоданчик, наугад выгребла несколько ассигнаций. Протянула мне:
- Спрячь, Михаил Ильич. Твоя доля.
Я отшатнулся, будто увидел змею. Но получилось ненатурально, опереточно.
- Если не возьмешь, - Полина загадочно улыбалась, - я их выкину. Мне чужого не надо. Примета плохая.
Я сунул деньги в карман шелестящим комком. Чуть позже, в туалете пересчитал: два миллиона шестьсот тысяч рублей. Обыкновенно я тратил не более пятисот-шестисот тысяч в месяц и то полагал, что живу не по средствам. Многие из прежних моих знакомых перебивались на пенсию в двести-триста тысяч и тоже относили себя к зажиточному среднему классу, для которых произвели удивительную реформу удалые последователи Сакса.
Снова мы сидели за пластиковым столиком, отгороженные плюшевой занавеской, и кудрявый ферт Сава топтался рядом.
- Выпить и закусить, - распорядилась Полина.
- Может, осетринку подать? - глубокомысленно осведомился официант. - С пылу, с жару. Удалась нынче осетринка. Я передал Данилычу, что ты здесь, уж он постарался.
- Давай осетринку, - согласилась Полина. - Но без этой ржавой подливы, ладно?
- Зря ты так, - насупился Сава, одернув зеленый жакет. - Подлива хорошая, на мексиканском перце. Вот пусть господин попробует, оценит.
Вскоре на столе появилась водка в хрустальном графинчике, бутылка красного вина, холодные закуски. Будучи богатым человеком, я закапризничал:
- Мне бы, пожалуй, пивка холодненького, если возможно.
Мгновенно передо мной оказались две запотевшие темные бутылки "Туборга".
- Ну что ж, - сказала Полина после того, как чокнулась со мной и выпила. - День начался неплохо, не правда ли, дорогой?
- Не знаю.
- Что тебя беспокоит?
Что-то меня задело в его словах.
- Да вы все тут, кажется, не простачки.
- Да уж милый человек, этот так.
В какой-то момент мы с Полиной очутились среди танцующих пар перед помостом, на котором наяривал небольшой оркестр. Чего танцевали - не помню, но это не имело значения. Полина вертелась в моих руках, как угорь, колотясь об меня то грудью, то тугими бедрами, смеялась и странно, жадно раздувала ноздри, и в конце концов я поймал ее, прижал к себе и поцеловал в губы.
- Ого! - воскликнула она не без одобрения. Смутясь, я объяснил, что последний раз танцевал лет двадцать назад и напрочь забыл, что за чем в танце следует. Но помню, что учтивый кавалер обязательно должен чем-нибудь порадовать партнершу.
- Порадовал, Мишенька, порадовал! - хохотала Полина, не отстраняясь далеко. Тут в бок меня пребольно толкнул какой-то громила, резвящийся в обнимку с молоденькой полураздетой наядой. От толчка я чуть не повалился на пол.
- Поосторожнее бы надо, - обронил в сердцах.
- Чего?! - удивился бугай. - Это ты мне, дедок?
- Кому же еще? - пролепетал я, уже сознавая, что лучше бы держать язык за зубами. Громила оставил девицу и развернулся ко мне могучим корпусом. Выпученные глаза полны удивления. Я не был для него противником, и он с натугой придумывал, как позатейливее утихомирить раздухарившегося старичка - и придумал. Хохоча, надвинулся жизнерадостной массой.
- Говорящие пеньки, га-га-га! А вот мы им счас верхушки посшибаем.
Но сшибать верхушки ему не пришлось, потому что меня заслонила Полина. Ловко вывернулась из-под моей руки и влепила обидчику звонкую оплеуху. Ее лица я не видел, зато видел лицо громилы, на котором в мгновение ока произошел ряд поразительных метаморфоз. Оно потухло, побледнело, и боевой азарт сменился забавным выражением какой-то телячьей тоски.
- Не понял?! - выдал он привычную для нынешних горилл кодовую фразу.
Чтобы его еще лучше вразумить, Полина отвесила вторую затрещину с левой руки. Быстрая расправа произвела на окружающих удручающее впечатление - оркестр умолк. В чуткой тишине Полина прошипела:
- Все ты понял, подонок! Убирайся отсюда - и девку забирай с собой! Скот вонючий!
Громила послушно попятился: тягостную сцену отступления смягчило истерическое повизгивание полуголой девицы, повисшей у него на руке.
Полина повернулась ко мне. Она смотрела так, как только мать смотрела в раннем детстве - с жалостью, болью и непонятным вопросом. Купила меня этим взглядом.
- Миша, ты в порядке? Он тебя не зашиб?
- Как он мог зашибить, если я стоял в стороне? - самодовольно я буркнул. Музыка заиграла, мы снова поплыли в танце, на сей раз истомно обнявшись. Всем телом, и особенно почему-то животом, я ощущал исходившее от нее тепло. Мне хотелось плакать.
- Миша,- прошептала Полина, - Хочешь еще выпить?
- Неплохо бы.
Теперь мы сидели не за занавеской, а в общем зале, неподалеку от оркестра. Публика вокруг была самая изысканная - новая московская буржуазия со своими дамами, наряженными в сногсшибательные вечерние туалеты, обвешанными драгоценностями. По сравнению со многими из них Полина в своей простенькой блузке и короткой шерстяной юбке выглядела Золушкой, но по быстрым оценивающим взглядам мужчин было понятно, что большинство не прочь со мной поменяться. Некоторые, видимо, ее знакомые, приподнимались и учтиво раскланивались. Полина благосклонно кивала.
- Ты здесь как дома.
- Я везде как дома. За что выпьем, Миша?
Если бы я отнесся к вопросу всерьез, то мог бы многое сказать, но я лишь выдавил:
- За тебя, красавица!
- Очень свежо! - оценила она.
Все на свете кончается - и сны, и явь. Когда мы собрались уходить, вышла маленькая перепалка. Как джентльмен, я намерился расплатиться за ужин, полез за своими стотысячными, но Полина меня одернула:
- Даже не думай, Миша!
- Почему? Я же сегодня в выигрыше.
- Но приглашала-то я.
На улице холодно. Переулок темный, фонарь над крыльцом, как мишень в тире, подозрительные шорохи и тени, ветер, с крыш валятся ошметки зимы. И вроде бы по старинному обычаю я должен проводить даму?..
Полина, посмеиваясь, теплыми пальцами провела по моей щеке:
- Не нервничай, Миша, я тебя довезу!
И точно. Из темноты вынырнул приземистый автомобиль, явно не отечественного производства. Полина увлекла меня в салон. За баранкой приветливый молодой человек.
- Куда прикажете, Полина Игнатьевна?
- В Ясенево, дружок.
По дороге целовались. То есть, целовались - это не то. Вся дорога слилась в один задумчиво - страстный поцелуй, воскресивший во мне молодость. Славно доехали, как по лесной просеке. После такой езды полагается обязательно сказать что-то задушевное.
- Может, поднимешься? - предложил я, твердо надеясь на отказ. - Угостить, правда, нечем, но пара баночек икры всегда найдется.
Мы стояли возле машины ("опель", что ли?), у Полины в руках - заветный чемоданчик. На бледном от электрического света лице улыбка.
- Не только поднимусь, Миша Скорее всего, переночую. Не возражаешь?
- Такая определенность всегда мне по душе.
- Что ж, тогда водителя, наверное, лучше отпустить?
Смешливо фыркнула, нагнулась к форточке:
- Саша, приедешь к семи утра.
- Слушаюсь, мадам! - донеслось как из проруби.
Перед тем как лечь, Полина долго плескалась в ванной, а еще раньше придирчиво осмотрела квартиру.
- Значит, это и есть твой дворец?
- Я доволен.
По-прежнему я не верил, что эта женщина, соблазнительная, как сто тысяч жен, и опасная, как змея, пришла, чтобы спать со мной. Не настолько поглупел к пятидесяти годам. Ей что-то было нужно от меня, но что?
Пока она была в ванной, я приготовил на кухне чай. Курил, глядя в темное окно, словно ожидал оттуда какого-то знака. Но знака не было. По правде говоря, в те минуты меня мало заботило, кто она такая и что вообще означает все это странное знакомство. Как робкий мальчик перед первым свиданием, я опасался совсем другого. Чего уж темнить, я боялся разочаровать ее в постели. Подобных женщин-победительниц, жриц любви, в моей довольно разнообразной жизни еще не случалось, и я допускал, что требования к партнеру у нее точно такие, как и ко всему остальному. Дай всего до отвала! Вероятно, такая женщина подбирает себе мужчину так же, как рьяная хозяйка покупает крепенький кочан капусты на рынке, ощупывая и охлопывая, проверяя, чтобы ни с какого бока не было гнильцы. Ежели, не дай Бог, обнаружит, что ей подсунули подпорченный товар… Причем, учитывая, судя по всему, богатейший сексуальный опыт Полины и то, что ее дружки, разумеется, преимущественно молоды и не урезают себя в парнинке, ее требовательность, скорее всего, как шутил один современный юморист, намного превосходит мои скромные совковые возможности.
Из ванной она вышла закутанная в мой старый, банный, утративший цвет халат, с умытым лицом, чистая, прибранная ко сну, и по ней никак не было заметно, что провела беспутный день. Подошла, наклонилась, заглянула в глаза. Удивительное лицо - нежное, покорное, домашнее, точно век тут жила.
- Мишенька, ни о чем не волнуйся, - сказала сочувственно. - Я такая же баба, как все.
Уже не первый раз она читала мои незатейливые мысли, и я как-то легко к этому привык. Только вдруг ясно ощутил, что вместе с ней в мою жизнь входит что-то такое, что будет иметь грозные, непредсказуемые последствия, может быть, непосильные рассудку.
Она не обманула, в постели все было хорошо. Даже слишком. Даже можно сказать, что сбылись тайные мечты сопливого интеллигента, и в какую-то часть ночи я наконец-то ощутил себя суперменом, этаким быком-производителем, не знающим удержу и сомнений. Кажется, и Полина осталась довольна. Во всяком случае благодарно шепнула на ухо:
- Ну вот, миленький, видишь, как все прекрасно!
2. ГОСТЬ
В одном ошиблась проницательная Полина: я не художник, хотя род занятий, которым зарабатываю на хлеб насущный, причисляется к творческим профессиям. Можно с натяжкой сказать, что я писатель, но сочиняю не художественные романы, а всевозможную прикладную литературу, типа брошюрок "Как построить дом" или "Говорящие цветы - гости Востока". Таких книжонок настругал столько, что потерял им счет. Область моих интересов не ограничена, и в рынок я смело вошел с двумя сочинениями, ставшими сразу бестселлерами: "Деньги любят перекрестное опыление" и "Как уберечься от СПИДа подручными средствами". Не сомневаюсь, что некоторые читатели знакомы с этими полезными книгами: на обложке первой красивый зеленый американский доллар душит поверженного навзничь деревянного рубля (?!), на второй - сочная аппетитная дамочка с лицом Роми Шнайдер, будучи в чем мать родила, подманивает пальчиком распаленного юного губошлепа, бугрящегося мышцами и одетого почему-то в костюм для верховой езды - нелепая, но, как оказалось, коммерчески себя оправдавшая фантазия художника.
Прикладными поделками я занимаюсь исключительно ради заработка и при их издании всегда пользовался псевдонимом Стас Хлебалов (каково, а?), но не потому, что их стыжусь. Что на пользу людям, то и хорошо, но все же мои амбиции простирались дальше, чем "Пчелиный рой как метафора современности". В былые годы я написал две книги, художественные биографии Александра Васильевича Суворова и некоего князя Волынского, фигуры настолько демонической, что о нем почти не осталось упоминаний в методологической литературе новых времен. На каждую из этих книг убухал по пятку лет напряженной, счастливой работы, и нынче, когда бываю в гостях и вижу на книжной полке два толстых, суровых тома, мое сердце теплеет, как от дуновения майского ветерка. Без лишней скромности скажу, уверен, это то, что останется после меня - детям или кому другому, не столь уж важно.
Замысел новой книги из этой серии, об одном из ближайших сподвижников декабриста Муравьева-Апостола, некоем поручике Сухинове из худого рода, чье дворянство было сомнительно, не осуществлен и на треть. Собрано много вспомогательного материала, несколько общих тетрадей заполнено набросками, сюжетными разработками глав, биографиями персонажей, но все это лежит мертвым грузом и не оживет, не заговорит, пока в моем воображении не зазвучит музыка будущего текста. Только тогда начнется настоящая работа, а может быть, и не начнется вовсе, к чему я все более склоняюсь. Повторяю, я не художник, скорее, литературный ремесленник, и чтобы создать что-то достойное, мне необходима уверенность в том, что сей труд понадобится кому-то, заинтересует кого-то уже сегодня, а не в далеком прекрасном будущем. Заведомая невостребованность угнетает меня, мешает развиться творческому импульсу. На книжном рынке, где романы о безумных страданиях бывалых проституток начисто вытеснили поэзию и классику, история бедного поручика, воспылавшего жаждой свободы, может привлечь внимание разве уж какого-нибудь совсем высоколобого дорежимного пенька, у которого не окажется денег, чтобы купить эту книгу…
Когда я проснулся, Полины уже не было. Я походил по квартире, потыркался по углам и не обнаружил никаких ее следов. Можно было считать, что вчерашний день мне привиделся, если бы не похмельная ломота и какое-то стойкое ощущение приблизившейся опасности. Да еще приятная пачечка стотысячных купюр в кармане пиджака, брошенного почему-то на пол.
Приведя себя в порядок и напившись чая, я попытался работать, но сосредоточиться не смог. Чудные ночные видения одолевали меня, и спасения от них не было. Полина не оставила даже телефона, но видения были столь остры, терпки, что казалось, она по-прежнему здесь, может быть, где-то прячется, и в какой-то момент это ощущение стало настолько реальным, что я побежал в ванную, посмотреть, нет ли ее там. Там ее, разумеется, не было, но вдобавок нигде не было и кота Фараона. Он отсутствовал третьи сутки, а это даже для него, ходока и мизантропа, предельный срок.
Удрученный и с робкой мыслью, что, возможно, следует похмелиться, я вышел на улицу. День, как и накануне, был солнечный, светлый, с шорохом капели, с трепетом теплого воздушного марева, и приятно было увидеть, что инженер Володя, мой добрый друг и собутыльник, находится на своем рабочем месте - с отрешенным видом прохаживается возле зеленого "жигуля", точно нацелился его угнать. Но машина была его собственная, на ней в трезвые дни он "бомбил" улицы Москвы, чем в основном зарабатывал себе на жизнь в последний год. Я подошел и пожал ему руку.
- Володь, Фараона не видел? Третий день где-то шляется.