- Знаешь, сколько стоит новая "Волга" на чёрном рынке? - спрашивает. - Почти вдвое дороже. Сомнительно, чтобы Бабаевский взял такие деньги с собой. Кроме того, никому на работе, а также отцу - он живёт с отцом - не говорил, что хочет продать автомобиль. Значит, поехал на юг на машине. Отец даже помогал поставить чемодан в багажник. Отбыл двенадцатого июня, и ни одной весточки.
Я уже давно понимал: если этот Бабаевский сам не объявится в ближайшие дни, дело может оказаться запутанным и малоперспективным. Кажется, такого же мнения придерживается и Каштанов, потому что вызвал именно меня: знал мою любовь к самым запутанным делам.
Полковник посмотрел на часы и сказал:
- Подождём ещё пять - десять минут. Дело в том, что вчера в автоинспекцию ездил Чижов. Ознакомиться с документами, на основании которых "Волгу" Бабаевского сняли с учёта. Ну, знаешь, у Чижова глаз намётанный: ему почему-то не понравилась подпись Бабаевского в документах. Вчера взяли образец подписи Евгена Максимовича и вот сейчас должны принести результаты экспертизы. Мне лично на девяносто процентов ясно: преступление.
- Имеется в виду, что машину продал не Бабаевский, а кто-то другой?
- Правильно.
- Ничего сложного… - похлопал я ладонью по картонной папке. - Выясним, кто приобрёл машину, и через покупателя выйдем на преступника.
- Давай, давай, - задумчиво говорит Каштанов. - Раз плюнуть! - Но смотрит остро, и я опускаю глаза.
Правда, проявил петушиный норов, а я, слава богу, скоро уже десять лет в уголовном розыске, и Каштанов считает меня одним из лучших своих учеников. Ну, может, и не лучшим, просто учеником, и этого достаточно, такая уж у него "фирма": Каштанов в послевоенные годы занимался ликвидацией вооружённых банд, и в том, что у нас сейчас фактически нет бандитизма, его немалая заслуга.
Для меня, да разве только для меня, Каштанов - профессор криминалистики, он не только знает все, что полагается знать начальнику угрозыска, - просто чувствует преступника, как гончий пёс зайца. У него чертовская интуиция, которая редко подводит его. Кое-кто считает это талантом, но я и некоторые старые работники угрозыска знаем, какой колоссальной работой воспитан этот талант, какой опыт стоит за плечами Каштанова.
Итак, я смутился и говорю:
- Конечно, не раз плюнуть, но все же, на мой взгляд, и мороки большой не будет.
Каштанов только пожал плечами: мол, поживём - увидим. В это время задребезжал телефон, полковник снял трубку, выслушал сообщение, лаконично поблагодарил и, положив трубку на рычаг, повернулся ко мне:
- Все ясно, товарищ капитан, подпись Бабаевского подделана. Довольно ловко, но подделана. Стало быть, преступник воспользовался паспортом Бабаевского. Без паспорта он не мог снять машину с учёта и продать её. Точнее, без двух паспортов: личного паспорта Бабаевского и технического - на его машину.
Да, ситуация для нас сразу прояснилась: вариантов может быть, конечно, только три.
Первый: Бабаевский погиб, и кто-то умело воспользовался его документами, чтобы продать машину.
Второй: преступники убивают Бабаевского, чтобы завладеть его документами, и продают машину.
Третий: Бабаевский пребывает неизвестно где и неведомо с кем, в это время у него крадут машину и документы.
Лично я почти убеждён, что инженер убит. Действовали бандит или банда. Чувствуется рука опытного рецидивиста.
Почему?
Очень просто. Надо заманить Бабаевского в западню, убрать без шума - иначе теряется весь смысл афёры. Далее: требуется квалифицированно подделать документы инженера, - ведь для снятия машины с учёта необходимо обратиться в милицию, а дешёвая "липа" там не пройдёт. Наконец, следует вообще до тонкостей изучить правила продажи автомобилей, детально продумать план операции, учесть возможные препятствия.
- Да, тут нужна голова!
Я думаю, и Каштанов не торопит меня.
- Вероятно, убийство, - наконец нарушаю я молчание.
- Да, - кивает полковник. - Если убийство, то произошло оно две недели назад. Представляешь, сколько времени было у бандитов, чтобы замести следы? Я тебя поэтому и лишил выходного. Извини, сам понимаешь, мы должны поторапливаться. Кстати, Марина сильно ругалась? - сочувственно заглядывает он в глаза.
- Не очень. - Я не отвожу глаз, потому что говорю правду. - Уже привыкла.
- Это плохо, что привыкла, - вздыхает Каштанов. - Моя и до сих пор ругается, и это, скажу я тебе, правильно. Если б не ругалась, совсем не было бы у меня выходных. Иди, Сергей, работай, а я ещё посижу немного.
Я смотрю на седую бороду Михаила Карповича, вспоминаю, что года два назад седина только ещё пробивалась в ней, и мне совсем не завидно, что полковник через час или два вернётся к своей Наталье Петровне.
Голова уже занята делом Бабаевского. Уточняю у Каштанова:
- Я правильно понял, что инженер холостой-неженатый?
- Холостой, - подтверждает полковник. - И уехал в Крым один. Побывай сейчас у его отца, квартира Бабаевских на Кловском спуске. Скажи Миколе, пусть подбросит, мне машина все равно сейчас не нужна.
Дом на Кловском спуске фундаментальный, правда, послевоенной постройки, но квартиры ещё с высокими потолками и довольно просторными коридорами. Отец Бабаевского стоит в этом длинном коридоре в полосатой пижаме; не видно, чтобы спал: глаза незаспанные и причёсан гладко, вероятно, просто ему удобно в пижаме и никуда не собирается идти.
Старик смотрит на меня с надеждой и тревогой, конечно, переживает, даже руки трясутся. Он ещё не знает о машине сына, и мне не хочется наносить ему этот удар.
Проходим в комнату, в которой, очевидно, жил сын: одну стену занимают стеллажи с книгами, на письменном столе сувениры из Алжира, тахта, застланная гуцульским покрывалом.
Старик садится на тахту, а я устраиваюсь на стуле за столом. Теперь мне надо разговорить его, чтобы держался непринуждённо, - осматриваюсь вокруг и говорю:
- Удобная квартира, уютная. Дом арсенальский?
Мне не следовало об этом спрашивать, потому что уже знаю, что арсенальский: Микола, шофёр Каштанова, живёт в этом районе, и успел проинформировать меня.
- Арсенальский, - кивает дед, и морщины на его лице разглаживаются. Сразу видно, что воспоминание о заводе ему приятно. - После войны строили, и редко кому давали отдельные квартиры, но нам!.. Ещё мой отец был жив, а он на "Арсенале" с начала века.
- А вы?
- Всю жизнь. Вот ушёл на пенсию.
- Арсенальская династия?
- Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло…
- Конструктор - это перспективно.
- Будто на "Арсенале" конструкторы не нужны! - не соглашается со мной старик. - А он - в Алжир, теперь - институт. Скоро на заводе некому будет работать.
- Позовут пенсионеров, - шучу я, но старик не принимает этой шутки.
- А что! - он выпятил грудь. - Мы ещё можем!
- Не надо, - засмеялся я, - отдыхайте, молодых у нас ещё ого-го!
- Легкомыслие одно, - пробормотал он. - Вот и мой Женька… Однако, - забеспокоился, - что-нибудь случилось?
Я не стал успокаивать его. Спросил:
- Ваш сын давно из Алжира?
- С полгода.
- Машину купил на сертификаты?
- Да.
- Новенькая?
- Ещё обкатывает. Три тысячи наездил.
- Уехал двенадцатого июня?
- Утром. В Алушту.
- Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
- Не так уж и часто, одно-два письма в месяц…
- И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
- Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
- Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился… Была куда-нибудь путёвка или просто так?
- Нет, дикарём. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете, машина новая.
- Какого цвета?
- Белая-белая, как снег.
- А вы просили его писать?
- Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
- В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
- Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в Ялту или в Севастополь.
- Много вещей взял с собой?
- Не очень. Ну, чемодан да ещё магнитофон… Японский у него, - не удержался, чтобы не похвастаться, - там, за границей, купил.
- Никуда не собирался заезжать?
- Говорил: на следующий день - в Крыму.
- А может, девушка?..
- Если бы так… - махнул рукой Максим Сидорович. - Жене уже под тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
- А Женя их?
- Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный, весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла, когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок, будет невероятной. Спросил:
- Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных вещей не было?
- Одежда, - ответил старик, - летняя одежда, всякие там трусы, майки… Ну, свитер на всякий случай…
- Какой фирмы магнитофон, не помните?
- Почему не помню, я все помню. "Соня" - вот как! Женя ещё говорил: один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда испортился?
- Что же с ним случилось?
- Я в этом не очень… Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстёгнутой рубашке на фоне какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам - нужны для розысков его блудного сына; как только найдётся, вернём.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит - в районную автоинспекцию. Здесь начинаются операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или человека, снимавшего с учёта его "Волгу". Я даже знаю, кто именно видел этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит подпись автоинспектора - младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупреждён о моем посещении и, хотя сегодня ему тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить, а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
- Две недели назад у вас снимали с учёта белую "Волгу" номерной знак "КИФ 22-35". Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня насторожённо:
- У нас, знаете, каждый день… Снять с учёта, поставить… Круговорот…
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
- Конечно, круговорот, - соглашаюсь я, - и черта с два что-нибудь запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас - дай бог каждому, да и "Волга" заметная - белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал её с учёта не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца - это серьёзно, и он тотчас же сам становится серьёзным, нагибается ко мне через стол и говорит:
- Кажется, припоминаю… Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я ещё подумал: спекулянт проклятый, сдерёт за неё ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
- Один из них - владелец этой "Волги", - говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
- Нет, с учёта снимал совсем другой.
- И вы хорошо запомнили его? - с надеждой спрашиваю я.
- Конечно, - отвечает он и без напускной скромности добавляет: - У меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
- И что же подсказывает вам эта фотопамять? - Не удерживаюсь от иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: - Устный портрет, товарищ Харченко, я очень прошу: устный портрет!
Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким напряжением работает сейчас его мозг.
- Так… - начинает он наконец. - Мужчина лет сорока или чуть меньше. Мешки под глазами, и морщины от носа до кончиков губ. Лысый, осталось совсем мало волос, зачёсывает остатки слева направо. Лоб высокий, морщинистый, нос с горбинкой, большой, а глаза ввалившиеся, тёмные и пронизывающие. Губы бледные, узкие, уши хрящеватые. Рост около ста восьмидесяти. Кадык все время шевелится.
Я благодарно киваю: устный портрет выразителен и сделан профессионально.
- Как держался? - уточняю.
Харченко едва заметно улыбается.
- У нас - машины… - говорит он неопределённо. - А в каждой машине можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьёзные, мы находим. Ну, знаете, как люди держатся… Одни благодарны, другие угодливы, улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот тоже - слащавый, угодливый, в звании меня повысил, лейтенантом называл. Я ещё подумал: у тебя "Волга" только обкатку прошла, зачем же льстить? По закону все сделаем. Ещё спросил: "Продаёте?" Немного смутился, руками развёл: мол, что поделаешь, обстоятельства. "Дачу, - отвечает, - хочу купить, и деньги нужны…" Врёт, конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают… Однако все документы в порядке - подписал, и катись ко всем чертям.
- А у вас и правда хорошая память, - говорю я, потому что помнить через столько дней такие детали сможет не каждый. - Припомните, пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?
- Один, - ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. - Кстати, - обрадовался, - ещё одна деталь: если будете искать этого пройдоху, пригодится. На подбородке у него ямочка, знаете, такой раздвоенный подбородок…
- Брюнет или блондин?
- Лысый… - разводит руками. - Хотя брюнета запомнил бы, точно, блондин, я же говорил, совсем мало волос осталось, но блондин.
- Паспорт его смотрели?
- Это вы на предмет фотографии? - догадывается. - Паспорт был в ажуре. Все документы хорошие, не придерёшься. Кстати, а что с настоящим владельцем?
- Если бы знал…
- Ищете?
- Начали.
- Но ведь его нет уже две недели! - До младшего лейтенанта наконец дошла суть того, что случилось. - Значит…
- Все может быть, - ответил я уклончиво. - Прощай, младший лейтенант. Ты мне очень помог.
Вышел на улицу, взглянул на часы. Половина третьего, и сегодня уже нечего делать.
Теперь первое - магазин: установить, кому продана белоснежная красавица. Покупатель общался с лысым, снимавшим машину с учёта, по крайней мере два дня: на автомобильном базаре, где договаривались, и в магазине, где оформляли продажу. Да и сам автомобиль надо осмотреть. Почти две недели, как он у нового владельца, да чего на свете не бывает, может, что-нибудь и сохранилось.
Магазин сегодня выходной, раньше, чем завтра в десять, в него не попадёшь. Я огляделся и направился к ближайшему телефону-автомату позвонить Марине.
2
"Волгу" могли продать в Узбекистан, в Грузию, куда угодно, но оказалось, что новый её владелец живёт в Быковне, на окраине Киева, и добраться к нему можно автобусом за полчаса.
Я немного постоял перед домом Микиты Власовича Горобца. Это было впечатляющее зрелище: двухэтажный кирпичный красавец с широкими окнами и большой стеклянной верандой, он словно гордился собой, выставлял себя напоказ - усадьба была обнесена не сплошным, глухим деревянным забором, а оградой из высоких металлических прутьев, заострённых вверху. За прутьями, правда, густо, плотно друг к другу росли подстриженные ёлочки, они образовывали ещё одну, в человеческий рост, вечнозелёную ограду - это было действительно красиво и удобно, и я удивился вкусу хозяина дома. Наверное, профессор или отставной полковник, почему-то подумал я: деньжата водятся, захотелось шикануть, поездить на "Волге", - официально приобрести её трудно, вот и отправился на базар.
Честно говоря, мне стало немного жаль Микиту Власовича: должно быть, "Волгу" придётся пока что, до выяснения всех обстоятельств, отобрать, да и потом дело решит суд - приятного мало.
На мой стук в калитку откликнулся пёс. Лаял злобно и звенел цепью, однако никто не шёл отворять.
Я постучал ещё раз и только тогда увидел, как открылась дверь стеклянной веранды, и на высоком крыльце появился пожилой седой мужчина в синих спортивных брюках и белой майке. Не спеша спустился с крыльца, загнал пса в конуру и отпер калитку. Но не пропустил во двор. Стоял на бетонированной дорожке, загораживая вход, и вопросительно смотрел на меня.
Я молча вынул удостоверение, он внимательно рассмотрел его и сделал шаг в сторону.
- Прошу… - наконец улыбнулся, но улыбка получилась неискренней, вымученной. - Входите, пожалуйста, но не знаю: уголовный розыск - и ко мне…
Рядом с бетонированной дорожкой к веранде пролегала ещё одна, значительно шире, к большому кирпичному гаражу, построенному не один год назад: масляная краска на железных воротах кое-где облупилась и выгорела на солнце.
- По поводу покупки вами машины у гражданина Бабаевского, - объяснил я.
- Прошу, - указал он на веранду, - прошу, но не понимаю, почему это вас заинтересовало. Покупка оформлена через комиссионный магазин, все законно, какие могут быть ко мне претензии?
Не отвечая, я направился к дому. Хотел остановиться на веранде, но хозяин открыл дверь в комнату.
- В зале прохладнее, - пояснил он, - и больше тянет на беседу.
Моя версия с профессором сразу отпала: какой же профессор назовёт гостиную залом и скажет "тянет на беседу"? И все же "зал" был обставлен действительно с профессорским шиком. Толстый китайский ковёр чуть не на весь пол, модная импортная "стенка" с хрустальными вазами и фужерами, удобные кресла и диван. У окна фикус. Этот фикус совсем не гармонировал с хрусталём и ковром, однако свидетельствовал об устоявшихся вкусах Микиты Власовича Горобца или его супруги. В конце концов, какое мне дело до их вкусов - в комнате и правда было прохладно; я опустился в кресло и с удовольствием вытер платком пот со лба.