- Будут, - пообещал Брюшин, как обещал всякий раз, когда полковник Мохновский начинал зудеть про организованную преступность.
Оба отлично знали, кто крышует все банды в городе, но при этом ужасно возмутились бы, если бы их назвали пособниками бандитов. Такое вот раздвоение сознания происходило у работников правоохранительных органов. Являясь на работу в управление, они свято верили, что занимаются защитой мирных граждан от преступности. Себя преступниками не считали ни полковник Мохновский, ни майор Брюшин, ни их подчиненные, ни те, кто исправно платил всей этой ораве зарплаты и пенсии. Обладая званиями, табельным оружием и служебными полномочиями, продажные милиционеры не боялись разоблачения, потому что олицетворяли собой тот самый закон, который попирали. Если они и боялись чего-то, так это прогневать начальство, не отправив вовремя дань наверх. Плюс к этому приходилось кое-как расследовать и предотвращать некоторые преступления, создавая видимость правопорядка.
- Будут, будут, - передразнил Мохновский, косясь на раздражающие его кроссовки. - Хватит кормить меня обещаниями, майор. Результаты нужны. Конкретные.
- Завтра возьмем кого-нибудь, - пообещал Брюшин.
- Кого именно?
- Да хотя бы команду Айболита. Совсем оборзели. Третий месяц не платят.
- Так загреби, загреби их! - Мохновский провел ладонью в воздухе, сжал ее в кулак, а потом шарахнул этим кулаком по столу.
- Есть, - откликнулся Брюшин.
- Есть на жопе шерсть, - пошутил полковник, после чего посерьезнел, подался вперед и поманил подчиненного к себе. - Только вот что, - пророкотал он, когда Брюшин приблизился к столу и уперся в него обеими кулаками, наклонив голову, - показания Айболита этого нам ни к чему. У меня такое предчувствие, что при задержании он окажет сопротивление, и его придется…
Не закончив предложение, полковник выставил указательный палец и дважды издал характерный звук: "пф-ф, пф-ф!"
- Я тоже так думаю, - улыбнулся Брюшин. - Айболит, он же тип совершенно невменяемый.
- Пара его сообщников тоже может погибнуть во время операции. Тогда остальные не станут болтать попусту, а будут говорить только то, что нужно.
Подполковник милиции Мохновский не был человеком кровожадным. Несмотря на суровую профессию, он оставался по натуре человеком мирным, можно даже сказать, добродушным. Родившись на Украине, был он до глубины души человеком русским, а потому любил русскую баню, где его и без того красное лицо становилось прямо-таки пунцовым. Почти каждое воскресенье Мохновский и его друзья-товарищи азартно стегали друг друга березовыми вениками, а потом пили либо обжигающий чай со всевозможными вареньями, либо ледяную водку, закусывая ее традиционными хрустящими огурчиками.
Выращенные и собранные собственноручно огурцы были страстью и гордостью Мохновского. Ему нравилось ездить по выходным на дачу и трудиться на огороде до седьмого пота. На его грядках всходило до десяти разных сортов огурцов: Кибирия, Меренга, Артист - названия эти звучали сладостной музыкой для слуха полковника.
Поработав под палящим солнцем, он спешил искупаться в пахнущем тиной пруду, а затем надевал чистую рубашку и усаживался за стол, накрытый под навесом из дикого винограда. Зудели комары, вилась мошкара вокруг лампочки, свисающей с рыжего витого шнура. Мохновский обожал эти моменты полного покоя и домашнего уюта, ему нравилось наблюдать, как суетится жена, расставляя на столе закуски и улыбаясь ему многообещающе и вместе с тем застенчиво. Примериваясь взглядом к ее ладной, крепко сбитой фигуре, Мохновский думал, что знает, в чем состоит счастье и смысл человеческой жизни.
Айболита и его людей он за людей не считал, хотя в общем-то они занимались одним и тем же делом. Подтверждением тому мог послужить дальнейший диалог, состоявшийся в кабинете полковника Мохновского.
- А теперь о главном, - значительно произнес он, когда майор Брюшин подтвердил, что лишних свидетелей брать не намерен. - Что-то в последнее время ты приносить стал меньше. Сперва на тысячу баксов в неделю, потом на полторы. Ты же понимаешь, что туда… - Мохновский ткнул пальцем вверх, подразумевая отнюдь не потолок, - …что туда я меньше отправлять не могу. Следовательно, разницу мне приходится возмещать из собственного кармана. Это непорядок.
- Так я же не себе эти деньги беру, - принялся оправдываться Брюшин, преувеличенно округляя глаза и так же преувеличенно хлопая ими. - Я ребятам плачу.
- Каким таким ребятам? - вкрадчиво осведомился Мохновский.
- Операм своим. За сопровождение. Чтобы коммерсанты без проволочек за крышу платили и на всякий пожарный случай. Ну, если нападет кто.
- Кто ж на офицера милиции при исполнении обязанностей нападет? Разве что псих, но это тоже маловероятно.
- Все-таки с бригадой как-то солиднее, - не сдавался Брюшин.
- Солиднее, - сказал Мохновский, откинувшись на спинку кресла. - Согласен. Но за солидность ты, майор, из собственного кармана плати. Если собственного авторитета не хватает.
- Почему не хватает? Хватает.
- Тогда не таскай оперативников с собой зря. Пусть отдыхают по вечерам, чтобы с утра преступников ловить. Вот и повысится раскрываемость. А то запустил ты оперативно-следственные мероприятия, ох, запустил.
- Исправлюсь, товарищ полковник, - хмуро произнес Брюшин.
- Вот-вот, исправляйся, молодец, - покивал Мохновский. - И про должок не забудь.
- Какой должок, товарищ полковник?
- Тот самый, майор. Я твою свиту содержать не подряжался. И те, кто надо мной, - Мохновский снова ткнул пальцем в потолок, - тоже. Так что денежки возвращать придется. Всего три с половиной штуки с тебя, майор. Плюс полторы штуки штрафа.
- За что? - с отчаянием выкрикнул Брюшин.
- А за инициативу, - был ответ. - Которая, как известно, наказуема.
- Но, товарищ полковник…
- Не ной, майор, не ной. - Полковничья длань шмякнулась на крышку письменного стола. - Иди исправляй свои ошибки, а то тебя самого исправлять придется. Я ясно выражаюсь?
Насупившись, Брюшин буркнул:
- Предельно ясно, товарищ полковник.
- Так не торчи тут, как тополь на Плющихе, а действуй, действуй, - воскликнул Мохновский, помогая себе отстраняющими взмахами рук.
- В смысле, точки объезжать? - уточнил Брюшин.
- Да хоть на вертолете их облетай.
Более конкретного ответа майор Брюшин не дождался. У полковника Мохновского внезапно нашлось много неотложных дел, он придвинул к себе ноутбук, пощелкал "мышкой", потом принялся рыться в бумагах, открыл и закрыл выдвижной ящик стола.
- Ты еще здесь, майор? - удивленно спросил он, не обнаружив там ничего интересного.
- Уже нет, - отчеканил Брюшин и удалился.
Четкого, недвусмысленного приказа он не получил, но давно приучился понимать начальство с полуслова, с маловразумительного, туманного намека. А еще он окончательно усвоил, что инициатива еще как наказуема. В тех случаях, когда исходит снизу, а не сверху.
Настроение у него было не просто скверное, а гораздо хуже. Мысль о том, что придется расстаться с пятью тысячами долларов терзала его, как палач, засевший внутри черепной коробки. И избавиться от него можно было только одним способом. Не то, чтобы дедовским, но проверенным и надежным.
Глава вторая
1
Приближаясь к "Мазде", майор Брюшин смотрел на своих подчиненных и думал о том, как же он их все-таки ненавидит.
Старший лейтенант Кирпичников был непроходимым тупицей, до сих пор не научившийся распечатывать протоколы на компьютере. Тем не менее, все свободное время он не отрывался от монитора, зачарованно разглядывая фотографии голых девок на природе, в постели или в обществе таких же голых дебилов. Женщины у Кирпичникова отродясь не водилось, поэтому было нетрудно догадаться, каким образом он дает выход своему воспаленному воображению, когда остается один.
Лейтенанту Лукашину кто-то сказал, что он похож на какого-то американского героя, поэтому он не снимал черные очки ни днем, ни ночью, вне зависимости от времени суток и года. Поговаривали, что этого придурка можно увидеть в солнцезащитных очках даже в лютые морозы. Во время драки с лихими седоками "Ситроена", Лукашин лишился своих "стеклышек" и теперь казался растерянным и печальным. Неизменная зубочистка во рту не спасала положения. Без очков лейтенант лишился своего крутого имиджа и чувствовал себя не в своей тарелке.
А младший лейтенант Щекочихин походил на упыря из-за разбитого в кровь рта и перепачканной физиономии. Вместо того, чтобы пожалеть его, Брюшин подумал, что с удовольствием наподдал бы этому слизняку еще. В свои двадцать два года Щекочихин был хилым и бледным, как поганка, но несмотря на это курил сигарету за сигаретой и понятия не имел, где находится спортивный зал областного управления МВД.
Подойдя к своим горе-подчиненным вплотную, майор Брюшин обвел их взглядом, не сулящим ничего хорошего, после чего сказал:
- Вы меня разочаровали, парни. Очень разочаровали. Я вас для чего с собой вожу? Чтобы мы вместе представляли силу. Но вы проявили себя слабаками. И я не намерен платить вам больше. Хватит с вас официальной зарплаты.
- Товарищ майор, - заныл Лукашин, я ж квартиру в кредит взял. - На одну зарплату никак не прожить.
- А ты раскрываемость повышай, - посоветовал ему Брюшин. - Глядишь, премию выпишут, часами серебряными наградят. Серебро сейчас в скупке сколько стоит?
- А что, отличившихся правда серебряными часами награждают? - спросил глупый Кирпичников.
- А как же, - ответил ему Брюшин. - Еще и баб надувных дают в придачу.
Младший лейтенант Щекочихин заржал, но тут же умолк, пробуя языком разбитую губу.
- Больно, - пожаловался он. - И два зуба шатаются.
- Передние? - спросил Лукашин.
- Ну не задние же!
- Задних зубов не бывает, - авторитетно заявил Кирпичников.
Брюшина подмывало обозвать их всех болванами, но он сдержался. Ведь без подчиненных на работе он был как без рук, так что ссориться с тремя лейтенантами не было резона. А вот отшить их, чтобы больше с ними не делиться, следовало прямо сейчас. Майор Брюшин даже подумал, что белый "Ситроен" сам Бог послал, потому что неудачная потасовка стала прекрасным поводом избавиться от прихлебателей. Вернуть уплаченные им деньги нечего было и надеяться, поэтому финансовый вопрос майор обошел стороной. Велел Лукашину, Щекочихину и Кирпичникову отправляться по домам своим ходом, да утром на службу не опаздывать, сплюнул и стал ждать, когда они, наконец, скроются с глаз. Как только это произошло, он забрался в машину, захлопнул дверцу и поднял тонированные стекла. Скрытый от посторонних взоров, он извлек из тайника шприц, ампулу и резиновый бинт.
Вот уже два месяца майор Брюшин плотно сидел на героине. Произошло это после ареста наркодиллера и конфискации у него трех килограммов товара. Этого должно было хватить надолго, а насколько хватит его самого, Брюшин, как все наркоманы, старался не задумываться.
Вонзив иглу в набухшую вену руки, он издал почти сладострастный стон и обмяк на водительском сиденье. Прежде чем отправиться дальше, следовало расслабиться хорошенько.
Улыбаясь, майор Брюшин зажмурился. Была ночь, а ему казалось, что сквозь сомкнутые веки пробиваются теплые солнечные лучи.
2
Баркас погасил очередную сигарету о подошву ботинка, поколебался, потом бросил ее на пол.
- Все равно свинарник, - сказал он, оправдываясь.
- Теперь будет свинарник в квадрате, - поддел его Руслан.
- Я не виноват, что в подъездах урны не ставят, - огрызнулся Баркас. - Долго мы еще тут торчать будем?
- Сколько нужно, столько и будем. Легавые по-прежнему своего шефа возле тачки ждут. Значит, вернется.
- Твари они, - заявил Головастик, щупая содранную кожу на скуле. - Они мне за все ответят. И за сегодняшний вечер, и за моего брата.
- А кто твой брат? - спросил Руслан, не забывая поглядывать сквозь стекло на расстилающуюся внизу площадь.
- Его мусора ни за что взяли, - стал рассказывать Головастик. - Просто так, на улице. Привели в кабинет, наезжать стали. Бери на себя мокруху, говорят, а не то мы тебя калекой сделаем и в пресс-хату бросим. У них деваху какую-то изнасиловали и убили, вот они и нашли стрелочника.
- Братуху твоего? - уточнил Баркас, прикуривая новую сигарету.
- Ну да, - подтвердил Головастик. - Короче, отметелили Сашку до полусмерти и наряд вызвали, чтобы в КПЗ везти. А он в окно. Башкой стекло вышиб и с третьего этажа на асфальт. Схоронили.
- Откуда же ты узнал, что его прессовали? - спросил нахмурившийся Руслан.
- Так Сашка только на третий день помер.
- В тюремной больничке?
- В обычной, - ответил Головастик. - Мусора перетрухали, обвинения с Сашки сняли, сами белыми и пушистыми прикинулись. Но он мне перед смертью все рассказал. Я тогда пацанчиком еще был, но каждое слово помню. - Головастик ткнул себя пальцем в грудь. - Здесь они. Как занозы острые.
Да, такое не забывается, подумал Руслан. Перед его мысленным взором пронеслись картинки из не такого уж далекого прошлого…
3
Во время отсидки он много слышал о пресс-хатах, но рассказы воспринимались им, скорее, как страшные байки или легенды. Он не подозревал, что сам пройдет через это. Следак, недовольный неразговорчивостью Руслана, как-то намекнул, что знает способ развязывать самые упрямые языки, но тогда это воспринималось, как блеф. До того самого дня, когда в камеру СИЗО заглянул надзиратель, поманил его пальцем и окликнул:
- На выход, с вещами.
Вещей у Руслана, фактически, не было. Спрыгнув со шконки, он свернул матрас и, провожаемый любопытными взглядами, вышел из "хаты" в коридор, гадая, куда его ведут.
- Вниз, - покрикивал на него надзиратель. - Голову опустить, по сторонам не смотреть.
- Куда идем-то, начальник?
- Скоро узнаешь.
На первом этаже Руслана обыскали, велели ему оставить постель и повели вниз по лестнице. Он насторожился. Что за дела?
- Меня в ШИЗО определили? - спросил он у конвоира.
- Хуже, - был ответ.
Пресс-хата, понял Руслан и похолодел. Он не знал, что делать. У него даже бритвы не было, чтобы полоснуть себя по венам, как учили бывалые зэки. Оставалось полагаться на собственные силы. Но хватит ли их?
- Стоять! - скомандовал конвоир в темном закоулке с одной-единственной дверью под номером одиннадцать. - Руки за голову, лицом к стене.
Заскрежетал отпираемый замок. В ноздри ударил запах анаши и домашней жратвы.
Переступив порог, Руслан застыл на месте, озираясь. Камера, в которую его привели, вмещала пару двухъярусных коек и одну одноярусную. Принадлежала она местному пахану - толстогубому амбалу в черном спортивном костюме. Увидев Руслана, он перебрался за стол, за которым уже сидели четверо сокамерников - бородатый кавказец, белобрысый детина с заячьими зубами, какой-то урод с волосатыми лапищами гориллы и квадратный толстяк, круглый череп которого лоснился в электрическом свете. Все пятеро, не обращая внимания на Руслана, принялись за еду, разложенную на столе. Перед каждым стоял стакан с водкой и лежал белый батон.
"На таких харчах немудрено ряшки отъесть, - подумал Руслан, прикидывая, сколько на столе консервов и сладостей. - Настоящие мордовороты. Кавказец еще тот волчара, у Кинг-Конга руки толщиной с ноги, да и остальные как на подбор. Но пасовать нельзя. иначе хана".
- Привет честной компании, - сказал он, сделав пару шагов вперед.
Зэк, которого он мысленно окрестил Толстяком, поднял на него круглые черные глаза.
- Кто здесь честный, а кто нет, еще не ясно, - прожевал он вместе с ломтем вареной колбасы.
- Если мы честные, то ты какой? - подхватил Заяц.
- Такой. - Руслан сделал еще два шага вперед. - Я Руслан из пятьдесят второй. - Он обвел взглядом присутствующих. - Кто рулит в хате?
Все посмотрели на пахана в черном спортивном костюме, но он не представился, а принялся намазывать маслом кусок булки.
- Тебя зачем к нам определили? - поинтересовался Кинг-Конг с нескрываемой угрозой. - Подсадной?
- Обоснуй, если так считаешь, - сказал Руслан.
- Грамотный, - ухмыльнулся Толстяк.
Как ни странно, его действительно звали почти так, как заочно окрестил его Руслан.
- А ну, Толстый, пригласи гостя к нашему "дубку", - велел пахан в спортивном костюме.
- Милости просим. - Толстый встал, подошел к Руслану и отвесил шутовской поклон, после чего осведомился: - Курево есть?
- Есть, - ответил Руслан, обошел толстяка, как некий неодушевленный предмет, и остановился напротив пахана. - Меня пригласили, я пришел, - произнес он.
- На рассвете казненный пришел, головы он своей не нашел, - дурашливо продекламировал Заяц.
- Падай, - предложил пахан, указывая взглядом на свободное место.
Руслан подчинился. Вернувшийся к столу Толстый поднес ко рту банку сгущенки и с аппетитом зачавкал. Руслану никто не предложил даже хлеба, что было верхом бестактности.
- Ты кто по жизни? - спросил пахан, мерно пережевывая бутерброд. - Откуда?
Руслан назвал масть, фамилию и статью. А затем напрягся, услышав вопрос, заданный подчеркнуто равнодушным тоном:
- Почему на допросах в молчанку играешь?
- Что же мне, песни петь? - парировал Руслан.
- А ты певец? - засопел придвинувшийся Толстый. - Оперу любишь?
- Оперу оперативники любят. Я шансон предпочитаю.
- Ты не соскальзывай с базара, - предупредил Заяц, подвигая к себе объемистую синюю кружку с облупившейся эмалью. - Тебя по-хорошему спрашивают, почему в несознанку играешь?
- Об этом, - сказал Руслан, - пусть меня следак спросит, я ему отвечу.
- А мы тебя и так спрашиваем, - подключился Кинг-Конг. - От его имени.
"Да, это пресс-хата, стопроцентно!" - пронеслось в мозгу Руслана, когда он увидел, что Заяц, как бы невзначай, запихивает в кружку кулак, готовясь перейти от разговоров к делу, за которое его кормили булками и разрешали курить анашу в камере.
- А что, ты здесь вопросы задаешь? - дерзко спросил Руслан у гориллоподобного Киг-Конга.
- Допустим, я, - вмешался пахан.
- Так ты или следак?
- Заколебал он своим базаром! - Толстый щелкнул пальцами. - Пора ему язык укоротить.
- Погоди, - поморщился пахан. - Руслан все понял. На следующем допросе он все, что нужно, подпишет. Зачем же его ломать? Жалко дурика неопытного. Дадим ему шанс, братва?
- Дадим, - загудели сокамерники. - Шанс - не доля, не аванс.
Заяц приподнял кружку и принялся вытаскивать из нее кулак.
- Что за шанс? - полюбопытствовал Руслан, слегка откидываясь назад.
- А ты не понял? - изумился Кавказец.
- Не въехал до сих пор? - выпучил глаза Кинг-Конг.
- Это "пресс-хата", - заговорил пахан, усмехаясь. - Тут так опускают, что уже не подняться. Но для тебя сделаем исключение. Давай слово, что станешь сотрудничать со следствием и, так и быть, ломись из хаты.
- Ломиться, значит? - переспросил Руслан.
- Ага, - кивнул Толстый. - Барабань в дверь, зови попкарей на помощь.
- Вопи, что, мол, на толстую кишку твою покушаются, - хохотнул Заяц.
- Тебя мигом выпустят, - пообещал Кавказец. - Тут попкари дрессированные.
- Как же потом на меня правильные пацаны смотреть станут? - осведомился Руслан.