– В том, что англичане, в отличие от красных пиратов, не мешают вам молиться пять раз в день и не разрушают ваших храмов, как они делали в своей стране. И сделают это при малейшей возможности, которая может им выпасть в результате необдуманных действий. Потому вы и не забыли направления Мекки, так же как верно направляете мою руку на север. Вы не ощущаете, какие холодные ветра снова подули оттуда? Сколько советских агентов снова наводнили улицы и города вашей страны, не говоря уже об активизации партии "Туде". Они ждут, когда вы перегрызете друг другу глотки, чтобы снова посеять смуту в провинции Азербайджан и других регионах Ирана. Только на этот раз никто не сможет спасти вашу родину от расчленения. Если русские вновь вторгнутся в пределы вашей страны, никакая сила не сможет их больше отсюда вытолкнуть, потому что с каждым годом их армия становится только сильней.
– Сначала мы разберемся с одними разбойниками, а потом поговорим с другими. Для моего народа что Англия, что шурави – один черт. Оба порождения дьявола. Мы найдем силы изгнать из нашего дома дьявола. Великий Аллах поможет нам в этом святом деле. – Кашани быстро произнес короткую молитву и провел руками по лицу – этот жест в Исламе называется Салават.
– Атомная бомба русских не позволит вам больше с ними шутить.
– Они не посмеют использовать ее в пределах своих границ. Сами же и подохнут от своей бомбы.
– Если ради великого реванша, ради новых территорий и бесчисленных нефтяных залежей возникнет необходимость уничтожения половины своей страны, Сталин пойдет и на это. Пожертвовать большим, чтобы получить еще больше – это его философия. Я знаю этого человека не понаслышке, Ваше Преосвященство.
– Это больные фантазии англичан, навеянные страхом потерять контроль над Ираном, – отмахнулся аятолла.
– Подумайте, сколько смертей вы можете предотвратить одним своим словом. Иранцы ценят вашу мудрость и патриотизм. Постарайтесь забыть прошлые обиды и взгляните в будущее открытым сердцем. Я обещаю вам, что интересы Ирана будут соблюдены на самом высоком уровне.
– Слишком поздно, агайи Гарриман. Они так долго испытывали наше терпение, что в кровь иранцев уже впиталась ненависть ко всем англичанам, – взгляд Кашани стал суровым, по лицу пошли темные тени, голос снизошел до хрипоты, а костяшки на четках участили свое движение.
– Расскажу вам одну историю, дорогой друг. На заводе в Абадане работал человек по фамилии Смит, который наблюдал за техническим персоналом. Это был характерный тип англичанина. Холодный, заносчивый и крайне самовлюбленный. Он настолько верил в свою непогрешимость, что ненавидел всех, кто находился у него в подчинении, то есть несчастных иранских рабочих. Ему позволялось даже бить их. Ничего не поделаешь, колониальное воспитание. Кому может пожаловаться бедный иранец на богатого колонизатора?… Однако был среди рабочих отчаянный парень по имени Ахмед Банзари. Когда этот негодяй Смит посмел дать пощечину Ахмеду, душа этого оскорбленного, но не потерявшего гордость иранца запротестовала. Он схватил топор и отрубил этому самому Смиту ту самую руку, которая его ударила. Этот спесивый англичанин больше не напоминал гордеца. Он валялся в луже собственной крови и корчился от боли. Он валялся у ног Ахмеда, отсчитывая последние минуты своей поганой жизни. Теперь уже Ахмед был хозяином, а он его подчиненным. Смит извинялся и умолял сохранить ему жизнь, но оскорбления чести не прощаются на Востоке простыми извинениями. Здесь не вызывают на дуэль, агайи Гарриман. За унижение достоинства человека здесь могут убить, и это воспримут с пониманием.
Гарриман молча смотрел на собеседника, понимая, что вся его ближневосточная дипломатия летит коту под хвост.
– Подоспевшие хотели отнять у Ахмеда топор, – продолжал Кашани, – но не успели. Куски тела несчастного Смита поместили в ящик для фруктов и отправили домой.
– Убийцу наказали? – мрачным голосом спросил Гарриман.
– Вы не привыкли к тегеранской жаре. Это заметно, – на лице Кашани появилась легкая ухмылка. – Сейчас вас угостят холодным апельсиновым соком.
В конце аллеи появились двое: человек с подносом в руках и мужчина средних лет, с густой бородой, похожей на бороду Кашани. От его молчания веяло холодом, как и от его взгляда из-под густых черных бровей. Они подошли к гостям. Слуга с подносом склонил голову перед американцем, предлагая взять один из бокалов с холодным напитком.
– Вы не ответили на мой вопрос, Ваше Преосвященство, – Гарриман пригубил соку. – Совершивший преступление был наказан?
– Я же сказал: смотря что вы называете преступлением… – процедил Кашани. – Безусловно, человек, совершивший преступление, понес суровое наказание. Он был убит. Я имею в виду Смита, посмевшего ударить гражданина Ирана. Все остальное было лишь актом возмездия, а совершивший это возмездие – перед вашими глазами, – раскрытая ладонь аятоллы, с которой свисали четки, указывала на стоящего рядом с нукером молодого мужчину. – Вот он, Ахмед Банзари, один из моих приближенных. Быть убийцей не было его мечтой, агайи Гарриман. Он хотел достойной работы, чтобы ему не плевали в лицо пришельцы, командующие на его заводе. Чтобы уважали страну, в которой они всего лишь временные гости. Не такие уж большие требования. Однако такие как Смит и ему подобные никогда не смогут уважать наши традиции и обычаи, так как у самих нет никаких ценностей, кроме как безмерной жажды наживы за счет подневольного труда. Одним словом – англичане.
– Жаль, что нам не удалось понять друг друга, – Гарриман вытер платком вспотевшее от жары лицо. – Мне необходимо вернуться в посольство.
– Всего доброго, агайи Гарриман, – прижав руку к груди, произнес аятолла. – Мы тоже спешим. Скоро полуденный намаз, а мы еще не приняли молитвенного омовения.
Была ли кровавая история выдумкой Кашани, неизвестно. Являлся ли угрюмый тип тем самым Ахмедом Банзари, расчленившим некоего мистера Смита? Об этом американскому дипломату оставалось лишь строить догадки. В одном он был уверен: разговаривать с такими персоналиями как Кашани на языке цивилизованной дипломатии не имело смысла. Гарриман сделал все возможное, чтобы выполнить миссию миротворца до конца. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. К сожалению, туманный мир таял перед глазами дипломата вместе с удаляющимися фигурами в восточных одеждах. Мысленно Аверелл Гарриман готовился к самому худшему.
* * *
Сообщение о том, что мне предназначен пакет из офиса премьер-министра Ирана, застал меня, когда мы уже упаковывали чемоданы. Пакет был передан через посольство США. В нем находился прямоугольный предмет, обернутый в белую бумагу с напечатанным незамысловатым текстом: "Уважаемому Уиллу Вальтеру, любителю сказок". Анонимно, но вполне прозрачно. Он обещал мне подарок – и слово свое сдержал. Не похоже на доктора Моси. Возможно, это нужно было в первую очередь ему самому, чем мне. После "Алисы в стране чудес" я сделал все необходимые выводы и сравнения, распределив каждого из участников переговоров по ролям. Мне захотелось стать режиссером этого театра абсурда, хотя бы в своих собственных мыслях. Думаю, мне удалось это сделать. Мне даже где-то досадно, что никто не полез в мои мысли в попытке дать оценку режиссуре.
Я раскрыл обертку. Это была книга на фарси. Я не владел этим языком. Пришлось воспользоваться услугами другого переводчика. "Похождения Ходжи Насреддина" – так перевели мне эту персидскую вязь. Удивительный все же этот человек, старик Моси. Такая изящная, остроумная подначка. Первый же рассказ назывался "Ходжа Насреддин и три глупых осла". Это не сказка, как мне объяснили, а сборник смешных рассказов о сатирическом герое Востока Ходже Насреддине, с характерными для региона перчеными афоризмами и пикантными ситуациями, выйти из которых под силу только человеку с весьма изворотливым умом. Не Льюис Кэрролл, но, видимо, тоже очень смешно и сказочно. Возможно, имелись в виду буридановы ослы, аж целых три. Как раз по счету персон американской делегации в апартаментах Моси.
– Что касается Ходжи Насреддина, то тут все предельно ясно. Кого же олицетворяют глупые ослы, Уилл? – спросил меня Артур Леви, внимательно изучая подарок Мосаддыка.
– Каждый выбирает роль по вкусу, – ответил я и спрятал книгу для истории, подумав: "Постараюсь выучить язык оригинала".
Глава 10
Тегеран. Сентябрь 1951
Толпа, битком забившая всю площадь Фирдоуси, скандировала антианглийские лозунги, сопровождая гневную, обличительную речь муллы. Седобородый оратор стоял на самодельной деревянной трибуне в окружении молодых ребят, очень похожих на приближенных аятоллы Кашани. Сам аятолла пока не появлялся на людях, но его верноподданные успевали зажигать массы в самых напряженных участках идеологической битвы, которая очень скоро должна была перейти в вооруженное столкновение. Англия и Иран находились в шаге от военного конфликта, с прелюдиями в виде эмбарго на иранскую нефть, массовых демонстраций, политических угроз и депортаций английских подданных с территории Ирана. Люди на площади вздымали к небу руки, повторяя слова "дирижера", его жесты, заглушая своим ревом отдаленные звуки и сигналы автомобилей, которые из-за огромного количества людей должны были объезжать улицы, примыкающие к месту скопления людей.
– Восстаньте из ада порабощения, дети Великой Персии! Сбросьте иго колонизаторов со своих плеч. Очистите ваши сердца и души от пятен сомнений. Вдохните полной грудью воздух свободы и самоуважения, – взывал к собравшимся мулла Зульфукар. – Вы слишком долго терпели унижения от надменных гяуров, и вот настал час расплаты. Поднимем наш гневный голос против английских захватчиков, которые крепко впились в наше тело, как пиявки высасывая нашу кровь. А если надо будет отрезать свою умерщвленную плоть, мы отрежем ее вместе с английскими кровопийцами, ради будущих поколений свободного Ирана! Добьем надменных колонизаторов, вдохновляясь любовью к своей Родине, которая снова обретает истинное лицо великой, уважающей своих граждан страны. Смерть иностранным убийцам и кровопийцам!
"Смерть! Смерть! Смерть!.." – вторила толпа, поднимая сжатые кулаки в воздух. Над головами взметнулись портреты Мосаддыка, Кашани, а также остроконечные палки и длинные кинжалы, чьи клинки зловеще блистали на полуденном сентябрьском солнце. Уж очень многим в толпе хотелось обагрить их кровью иностранных врагов.
– Мулла Зульфукар, видимо, не знает, насколько полезны лечебные пиявки для человеческого организма, – шепнул в ухо другому кто-то в толпе.
В этой многотысячной людской массе были не только сторонники Кашани и антианглийской политики Тегерана. Осведомители и агенты различных спецслужб, включая членов партии "Туде" и сотрудников МИД, ошивались рядом, чтобы быть в гуще событий, информируя своих хозяев о предположительных дальнейших действиях иранских властей.
– Вероятно, он имеет в виду нас, говоря об умерщвленной иранской плоти, – шептал в ухо товарищу второй агент.
– Можешь говорить громче. Они сейчас возбуждены речью муллы Зульфукара и ничего другого не слышат. Когда толпа жаждет крови, она глуха к тем, кто находится внутри ее самой.
– И все же нам не помешает быть осмотрительнее, Асим. Мы не знаем, кто дышит нам в спину. Во всяком случае, нескольких ребят из "Туде" я уже заметил.
– Смерть захватчикам! – перестраховавшись, крикнул Асим, вскидывая вверх протестный кулак – теперь его никто не обвинит в шпионаже в пользу иностранной разведки.
Один из телохранителей муллы Зульфукара что-то шепнул ему на ухо, пока толпа иступлено кричала проклятия в адрес англичан. Он кивнул, дав спешные распоряжения остальным людям, стоявшим за его спиной. Люди на трибуне засуетились. Митингующие продолжали скандировать патриотические лозунги, вызывая гордую улыбку оратора, скрытую за его седой бородой. Национальное самосознание в тот момент достигло своего апогея. Мулла поднял руку, чтобы слегка приглушить рев толпы. Угомонить этот рокочущий рой не так и легко – восточный бунт не менее ужасен и беспощаден, чем русский.
Зажигая иранские массы на борьбу, сложно было удерживать ее в спокойном русле. Она вырывалась наружу, как джин из бутылки, срывая свою агрессию и мощь тысячелетнего заточения на потенциальных врагах, а в слепой ярости могла уничтожить даже своих освободителей. Для укрощения такого джина необходимы умелые хозяева. Пока толпа внимала их голосу, что произойдет потом, не знал никто.
– Тише, дети мои, – мулла Зульфукар жестом правой руки призывал митингующих к спокойствию. – Тише. Минуту внимания. Сейчас по радио будут передавать срочное сообщение. Должен выступить премьер-министр Ирана. Это очень важная новость. Мы должны очень внимательно выслушать агайи Мохаммеда Мосаддыка, ибо сейчас решается судьба нашей Родины. Соблюдайте тишину, дети мои, чтобы не упустить важных слов.
Толпа крикнула боевой клич, зааплодировала и погрузилась в томительное ожидание речи премьера. Минут через пять послышался голос Мосаддыка, обращающегося к своему народу посредством тегеранского радио. Его голос временами прерывался небольшими техническими помехами, вызванными неисправностью радиопередатчиков, но, несмотря на шипение в трансляции, все было предельно понятно: страну ожидают очередные великие потрясения.
– Дорогие мои сограждане! – начал выступление премьер. – Со времен завоевания Александром Македонским Персии наша страна не попадала в столь отчаянное положение, вызванное лицемерной политикой некоторых стран. Тех, кто пытается полностью лишить Иран права голоса не только в мировой политике, но даже в пределах собственных границ, обозначенных международным правом. Речь идет о суверенитете нашей страны. Неуемное желание подчинить своим имперским желаниям волю иранского народа может вызвать лишь недоумение и справедливый гнев. Они пытаются манипулировать чувствами иранского народа, бесконечно испытывая его героическое терпение. Всему есть предел. Кто дал им право считать Иран своей колонией? Почему они рассматривают нашу страну как нефтяной колодец, из которого можно безнаказанно черпать свою выгоду? До каких пор они будут использовать богатства нашей страны, ничего не отдавая взамен? Я отвечу вам, мои сограждане. Это будет продолжаться до тех пор, пока перед ними будет стоять смиренный восточный нукер, сгибающий шею для очередных оплеух и подачек. Нукер, а не доблестный иранский воин! Они не привыкли, чтобы кто-то ставил под сомнение их фальшивое господство. Всех, кто выдвигает свои, справедливые правила игры, они считают преступниками, подлежащими наказанию. Так было раньше, но это не означает, что так будет и впредь.
Положа руку на сердце, признаюсь, я не хотел конфронтации. Ради блага иранских рабочих, вкалывающих с самого раннего утра до позднего вечера на нефтепромыслах и абаданском заводе, я готов был пойти на большие уступки. Однако протянутая рука дружбы иранского правительства оказалась лишь миражом. Алчность и жажда наживы не позволили им принять наши условия. Они хотят видеть в нас только нукеров, а не равных пайщиков на справедливую долю от природных богатств нашей с вами страны. Поэтому они пошли на беспрецедентный шаг. Правительство Англии ввело эмбарго на иранскую нефть, заблокировав наши порты. Под страхом жестких санкций англичане запретили всех танкерам перевозить иранскую нефть. Английские банки замораживают счета иранских фирм и уже не дают выгодных ссуд иранскому правительству, которые необходимы для развития нашей экономики…
Голос Мосаддыка задрожал, и этой минутной паузы было достаточно, чтобы вызвать очередной всплеск эмоций людей на площади. Миг, и толпа уже закипела. Мулла Зульфукар потребовал молчания – высоко подняв руку, он поднес затем к губам указательный палец. Толпа повиновалась, и вновь установилась тишина, нарушаемая разве что легкими протестными посвистываниями. На линии послышались потрескивания и шипения, после чего снова зазвучал голос Мосаддыка.
– Мы оказались перед лицом необъявленной войны. По достоверной информации, Англия этим не ограничится. Она готовит вооруженное нападение на нашу страну, и этот план усиленно обсуждается английским Парламентом на протяжении нескольких месяцев. Учитывая сложившиеся обстоятельства, иранский Меджлис издал "Закон о саботаже и халатности", согласно которому, любой иностранец, равно как и любое лицо, распространяющее клевету и антииранскую пропаганду, будут казнены именем закона нашей страны. Всем работникам нефтеперерабатывающего завода в Абадане, являющимся гражданами Великобритании, надлежит покинуть пределы Ирана в недельный срок. Все наши последующие действия будут не менее радикальными. Нас не пугают английские угрозы. Наша страна сильна, чтобы дать отпор любому врагу! Нефтяные колодца Ирана станут английскими могилами, если они посмеют прибегнуть к вооруженному конфликту с Ираном. Пусть любовь к своей Родине никогда не покидает ваши сердца, мои дорогие братья, сестры, сыны и дочери Великого Ирана. Да хранит вас Аллах.
Молчание царило еще несколько минут после выступления Мосаддыка – все мысленно обрабатывали полученную информацию, теряясь в догадках, что произойдет, если английские самолеты будут бомбить завод в Абадане и другие нефтяные объекты страны. Это станет генеральной репетицией Огненной Геенны, воплощенной в реальную жизнь. Но ненависть к англичанам перевешивала страх перед этой катастрофой. Люди на улицах и площадях Тегерана понятия не имели о том, что сами англичане вовсе не горели желанием быть вовлеченными в новую огненно-кровавую бойню. Им, как всегда, хотелось решить проблему преимущественно чужими руками, но исключительно во благо себе. В этом деле ребята из Туманного Альбиона не знали себе равных.