* * *
"Вон из нашей страны!", "Будьте вы прокляты, англичане!", "Захлебнитесь нашей нефтью, кяфиры!", – кричали протестующие иранцы, собравшиеся на подступах к Абаданскому нефтеперерабатывающему заводу. Голосовые связки митингующих работали на пределе, чтобы довести до незваных хозяев иранской нефти их главное требование. Проклятьями, угрозами и оскорблениями, во избежание сладкого искушения англичан снова когда-нибудь сюда вернуться, толпа сопровождала великий британский исход, венчающий закат некогда всемогущей империи. Слова подкреплялись отнюдь не миролюбивыми транспарантами. На солнце нет-нет посверкивали кинжалы, пока еще не вкусившие "крови гяуров". Взъерошились остроконечные палки. Происходящее больше напоминало травлю диких зверей. Хотя и без этих лютых выкриков все было недвусмысленно ясно. Мирные работники абаданского завода с паспортом Соединенного Королевства давно смирились с таким сценарием и ждали лишь часа, когда они безропотно оставят свои рабочие места и покинут пределы Ирана. Многие все же тешили себя надеждой, что это временная дипломатическая перебранка, что рано или поздно она закончится и они снова вернутся на завод. Политика выдворения англичан с территории своей страны проходила красной нитью во всей внешней и внутренней политике Ирана.
От всей этой воинственной настроенности больше терял Иран, нежели его противники, и в высших кругах Тегерана это понимали. У Ирана были свои запасные ходы в лабиринте взаимных упреков с Англией. Что касается народных масс, то они и понятия обо всех этих политических маневрах не имели. Они полностью полагались на мудрость своих правителей, а те, в свою очередь, – на громкие голоса и крепость духа своих сограждан. Однако не стоит чересчур злоупотреблять стойкостью своих сограждан в минуты экономического эмбарго…
Английских работников ждал паром, который должен был вывести их из самого эпицентра политического землетрясения в более спокойный Ирак, а дальше – по обстоятельствам. Работники, многие из которых были с малолетними детьми, собрав все свое переносное имущество, неспешно направлялись в сторону парома. Зазвучала скрипка. Седой английский инженер в летней шляпе исполнял увертюру Россини "Вильгельм Телль", пытаясь добавить своим соотечественникам крепости духа в этот грустный осенний день. По-видимому, непрофессиональное исполнение стало еще больше раздражать плетущегося позади скрипача молодого вспыльчивого англичанина с тяжелым коричневым чемоданом. С нервными нотками в голосе он попросил прекратить импровизированное соло на скрипке. Однако скрипач просьбу попросту игнорировал, продолжая своей игрой частично заглушать хор протестующих и добавляя больше сумбура и нервозности в эту англо-иранскую какофонию.
– Я попросил тебя заткнуться, Энди, – не на шутку вспылил англичанин с коричневым чемоданом, но Энди и не думал останавливаться. Не хватало ему иранцев, чтобы и свои земляки ему ставили ультиматумы! Он пять лет работал здесь и даже неплохо зарабатывал на жизнь, а теперь приходилось так глупо отступать. Что толку погружаться в мрачные размышления о потере былого британского могущества, рикошетом бьющего по карманам простых работников?… Самый большой завод в мире, словно песок меж пальцев, исчезал из их рук. Они были здесь хозяевами, а теперь их пинками гонят на этот чертов паром, словно скот на водопой.
– Ты можешь опоздать на паром, Патрик, – на секунду опустив смычок, спокойным тоном сказал Энди, когда крепкие руки молодого англичанина вцепились в ворот его рубашки. Развернувшись, он пристально посмотрел на молодого коллегу через лупы круглых очков и очень напоминал Санта-Клауса в летней одежде. На деле же Энди Селинджер был прекрасным инженером-нефтяником. Теперь оставшись без дела, он на декабрьские каникулы мог бы себе найти временное занятие на одной из улиц Лондона, развлекая ребятишек и их родителей своей игрой на скрипке, с музыкальным пожеланием счастливого Рождества.
Шумовой дисбаланс еще резче хлестанул по нервам Патрика. Он бросил свой тяжелый чемодан на пыльную дорогу и встал лицом к орущей толпе.
– Будьте вы трижды прокляты, азиаты, – кричал им в ответ взбешенный англичанин. – Мы еще вам покажем, кто истинный хозяин этого завода.
Смысл его речи иранцы поняли по неприличному жесту и враждебности интонации.
– Вы с ума сошли, Патрик, – испугалась молодая леди с рыжими волосами. – Вы погубите нас.
– Плевать. Из-за этих проклятых недоумков я теряю свою работу.
– Успокойтесь, не провоцируйте их, – девушка пыталась успокоить Патрика. – Главное нам добраться до парома без потерь, а дальше, кто знает, может, когда-нибудь мы и вернемся.
– Какой позор так бегло отступать. Лучше бы они нас убили.
– В вас больше говорят эмоции, чем здравый смысл. Если они нас убьют, их никто не осудит, а вашей матери необходимо дождаться сына живым и здоровым. Берите свой чемодан, Патрик, и спешите к парому.
Она взяла его за руку, чтобы сообща быстрее покинуть это злосчастное место. Патрик хотел было повиноваться, когда вдруг несколько камней полетело в их сторону. Девушка вскрикнула, инстинктивно отпрянула в сторону. Мужчина поздно заметил летящие в него камни… Он упал без сознания, с разбитой головой.
– Помогите!.. – кричала рыжеволосая девушка. – Прошу вас, ради всего святого, помогите!
"Скрипач" Селинджер обернулся и увидел лежащего посреди толпы того самого нервного англичанина с пробитой головой, из которой струйкой потекла кровь. Энди тут же отвернулся – он и не думал таскать на себе этого неуравновешенного психопата, из-за которого вооруженная толпа чуть не отправила их всех на тот свет. К Патрику подоспел медперсонал завода: уложив бессознательного бунтаря на носилки, люди в белых халатах понесли его к парому. Рыжеволосая девушка шла рядом, утирая платком слезы. В спешке забыли чемодан Патрика, который так и остался пылиться на дороге. Носки, галстуки, рубашки и другая мелочь из собственности английского работника были скромным довеском к громадному трофею в виде нефтеперерабатывающего завода.
Под озорную мелодию в исполнении господина Селинджера заканчивался еще один кроваво-пыльный день англо-иранского противостояния.
Глава 11
Вашингтон. Октябрь 1951
Президент Гарри Трумэн сидел в своем кресле, запрокинув ногу на ногу. Он слушал доклад о последних событиях в Иране, периодически поправляя очки на переносице. По радио передавали произведение Джорджа Гершвина "Американец в Париже". Будучи по природе истинным джентльменом, во всяком случае, так утверждали его друзья и близкие, Трумэн любил слушать красивую музыку и старался быть причастным ко всему, что подчеркивало высокий статус политика-аристократа. Он старался не повышать голос в присутствии своих подчиненных, избегал грубых слов и считал дурным тоном, когда женщина злоупотребляла алкоголем или курила сигарету. Трумэн считал себя рыцарем-консерватором в жизни и умеренным радикалом в политике. Гениальная музыка Гершвина, как и любая музыка великих авторов, сопровождала Гарри Трумэна не только в период президентства, но и задолго до того. По признанию Трумэна, когда дело касалось наисложнейшей задачи, звуки граммофона благотворно влияли на кору головного мозга, что способствовало нахождению единственно верного и безошибочного на его взгляд решения. Любопытно было бы узнать, что слушал господин президент, когда отдавал приказ бомбить Хиросиму и Нагасаки?…
Жизнь все расставляет на свои места. Перл Харбор печальное, но все-таки прошлое, как и отшумевшие ядерные взрывы. Завершилась Вторая мировая война, в итоге которой США утвердились на мировой арене как сильная сверхдержава – гораздо сильнее, чем в начале этой войны. Затем мир охватила "холодная война" – с легкой руки сэра Уинстона, и все снова пошло как по накатанной стезе. Главное, что граждане США были довольны и счастливы: из памяти многих американцев старшего поколения еще не стерлись мрачные картины нищеты и отчаяния недавней истории их страны. Америка вновь была сыта, одета, согрета. Никто и ничто более не угрожал ее безопасности и ее процветающей экономике.
Безусловно, это было заслугой не столько Трумэна, сколько его предшественника: именно президенту Франклину Делано Рузвельту удалось вывести страну из кошмара Великой Депрессии тридцатых, укрепив ее экономику и возвеличив статус страны в глазах союзников и недругов. В середине сороковых США были уже сильной державой, на которую не без опаски озирался весь мир. Трумэну оставалось лишь не наделать оплошностей и сохранить авторитет США, завоеванный ФДР. Однако и Трумэн сыграл немаловажную роль в деле укрепления этого авторитета. Он четко очертил приоритеты своей страны, при этом не гнушаясь таких методов в защите американских интересов, как сброс атомных бомб на головы несчастных, ни в чем не повинных мирных граждан японских городов. Возможно, сей печальный факт его президентства и подвел его к мысли, что он больше не желает ввязывать США в большие кровопролитные конфликты, понимая, что мировой ядерной войны человечество не переживет. Ведь грозному "красному Джо" было чем ответить ядерному шантажу американцев.
В кресле напротив сидел госсекретарь Дин Ачесон, с "иранской папкой" в руках. Ему предстояло докладывать президенту о цели визита премьер-министра Ирана и ситуации в целом в ближневосточном направлении, ссылаясь на отчеты агентов разведки и советы опытных дипломатов в лице Аверелла Гарримана.
– Прекрасный актер использует театр ООН для сольной игры, – информировал президента Ачесон.
– Умение убеждать массы в своей правоте – прекрасное качество, Дин, – парировал Трумэн, в отличие от англичан уважающий недюжинные способности Мосаддыка. – Не моргнув глазом спихнуть англичан из Ирана и после этого с милой улыбкой ехать к их главным союзникам?… Нам стоит чему учиться у этого человека.
Речь шла о том самом выводе английских работников с территории нефтеперерабатывающего завода в Абадане. Ценил Трумэн и политическую смелость, хотя и понимал, что за это безрассудство иранцы рано или поздно дорого заплатят. Предъявленный всем гражданам Великобритании ультиматум иранского правительства к концу октября покинуть пределы их страны выглядел эффектно в близкой перспективе, но не сулил ничего хорошего в будущем. Это был сильный удар по самолюбию дряхлеющей империи, а главное – по английской экономике, которая на протяжении всего двадцатого века будет играть главную роль в решении тех или иных политических и экономических проблем мира. Из-за нефти будут свергать или возводить на трон. Нефть превратится в благодать или несчастие целых стран и народов. Англичане предвидели это и знали цену черному золоту как никто лучше, а следовательно, сдавать без боя свои позиции в данном вопросе не собирались.
– Вы полагаете, что нам не стоит портить отношений с Мосаддыком из-за его трений с англичанами?
– Лучше понаблюдать за этой милой перебранкой со стороны и посмотреть, чем все закончится, – Трумэн улыбнулся, сжав губы и слегка прищурившись.
– Все может закончиться весьма печально, – Ачесон повернул страницу иранского досье. – Англичане всерьез обсуждают план начала военных действий против Ирана.
– Бросьте, они никогда не пойдут на это. Финансовые проблемы не позволят им безнаказанно бомбить Иран. Они сейчас не так сильны, как в период создания своей империи. Нам же стоит выстраивать отношения с Мосаддыком. Он не имеет ничего против нас. К тому же свободное место можно восполнить без лишних кровопролитий.
– Не думаю, что это обрадует Черчилля, – предупредил госсекретарь.
– А меня совсем не радует возврат старого прохиндея в большую политику, – отрезал Трумэн, его не особо радовало, что несколько дней назад сэр Уинстон Черчилль вновь стал премьер-министром Англии. – Всякий раз, когда в его голове рождается некая идея глобальной безопасности англосаксонского мира, это всегда приводит к мировым потрясениям с огромными потерями. Не с его именем будут связывать первые атомные бомбардировки. Это я, Гарри Трумэн, останусь в истории главным злодеем, а сэру Уинстону и его милым ребятам с Даунинг-стрит достанется пожинать плоды успеха, – у Трумэна нервно дернулось плечо, но Ачесон этого не заметил. – Упорство Черчилля в навязывание своих интересов показывает не его желание обезопасить Англию, а его безостановочное стремление стать самым великим англичанином в истории своей страны. Что, впрочем, ему и удалось. Лучше бы он продолжал рисовать свои картины и писать мемуары. У него достаточно для этого тем.
– А что если на святое место сядут не американцы? – настороженно спросил Ачесон.
– Религиозные радикалы, не так ли, Дин?
– Хуже.
– Что может быть хуже религии в политике? Русские больше не посмеют разыграть азербайджанскую карту. Иранцы сами не позволят им сделать это.
– Активизация их агентов и партии "Туде" говорит об обратном.
– В период нарастания волны хаоса и политической нестабильности выползает всякого рода отрепье, которое считает, что сможет влиять на ход истории. Жаль, что никто не делает выводов ни из своих побед, ни из своих поражений.
Трумэн задумался, слегка закинув голову назад и покачивая ногой.
– Не будем форсировать события, – скрестив руки на груди, продолжил президент. – Никаких ультиматумов Мосаддыку. Постараемся сыграть роль миротворца между ним и нашими британскими друзьями. Будем ждать их реакции. Думаю, когда-нибудь мне удастся смягчить их позиции в отношении друг друга. Что бы ни говорили, Мосаддык мудрый политик, и его неуступчивость – это что угодно, но только не результат его неприязни к англичанам. Старик ведет свою патриотическую игру, которая приносит ему необходимые очки на внутреннем рынке. Нам нужно переждать эту политическую бурю, чтобы выиграть двойную ставку.
* * *
Президент США, госсекретарь и эпатажный премьер-министр из Ирана пытались найти приемлемый для всех сторон выход из запутанного ближневосточного лабиринта. Петляя по его темным закоулкам, идя на ощупь, трудно было добиться успеха. Казалось, и сам выход блуждал, убегая в другую часть лабиринта по мере приближения заблудших. Он словно играл с ними в смертельные "прятки". Все же выход нужно было найти непременно, даже если этот прочный, неподатливый комок тупиковых дорожек, созданный по людской прихоти и недоразумению, предстояло полностью разрушить и сровнять с землей.
Мосаддык пришел просить экономической помощи у американцев на их земле и в их же доме, поэтому здесь можно было временно забыть французский язык, ведя диалог через переводчика на родном фарси. Да и домашняя одежда была ни к чему. На Мосаддыке был строгий темно-синий костюм, прекрасные черные туфли, ослепительно белая рубашка, великолепный галстук, приятный аромат одеколона добавлял шика его внешнему виду. Глаза политика излучали блеск радушия. От образа прикованного к железной кровати болезненного старика не осталось и следа.
– Господин Мосаддык, – Ачесон старался быть предельно деликатным, чтобы не вызвать лишнего раздражения у непредсказуемого восточного гостя, – ваши трения с правительством Соединенного Королевства не может не вызывать нашей озабоченности.
– В чем же оно состоит, агайи Ачесон? Разве вы слышали что-то неблагозвучное в адрес вашей страны?
– Конечно нет. Тем не менее, сложившаяся ситуация вокруг Ирана может повлечь за собой губительные последствия.
– Иран испытал на себе столько губительных последствий, что у него выработался к ним иммунитет. У нас очень стойкий народ, готовый перенести еще сотни таких потрясений.
– Но если постараться, можно избежать неприятностей.
– Поэтому я и здесь, – Мосаддык посмотрел на президента, который на время дал инициативу вести переговоры своему госсекретарю. – Я всегда считал агайи Трумэна своим самым близким другом. Этот человек заслуживает самого большого уважения. С ним можно иметь дела, в отличие от англичан.
– Они так много сделали для нефтяной промышленности вашей страны. Было бы несправедливо лишать их возможности участвовать в добыче углеводородов на территории Ирана.
– Они получили больше, чем того заслуживают, – рассердился Мосаддык. – О возврате англичан в Иран не может идти и речи. Лимит доверия исчерпан, агайи Ачесон.
– А если с их стороны поступят более выгодные предложения? – вступил в разговор Трумэн. – Вы согласитесь пересмотреть свои взгляды в данном вопросе?
– О, агайи Трумэн, – развел руками премьер-министр Ирана. – Timeo Danaos et dona ferentes*.
Дин Ачесон сомневался в том, что президент знал перевод этой древней пословицы. Будучи сыном епископа англиканской церкви, он помнил выражения на латыни. Годы учебы в престижных американских вузах тоже не прошли даром. Во избежание неловкой ситуации госсекретарь быстро перевел на английский язык латинскую мудрость.
– Мы гарантируем вам, что из нашего троянского коня не вылезет ни один вражеский лазутчик, который мог бы нанести вред вашей стране, – заявил действующий хозяин Белого Дома.
– Стена безопасности нашей страны была пробита давно, агайи Трумэн, и нам стоило огромных трудов, чтобы ее восстановить. Что же теперь? Нам снова придется ее разрушать? Какое безволие и отсутствие каких-либо принципов! Нет, мои дорогие друзья, мой народ может меня не понять. Меня обвинят в политическом лицемерии. Зачем нужно было тратить столько усилий, отдать столько жертв, чтобы снова вернуться на прежние позиции? Нет, друзья мои, еще раз нет.
Мосаддык решительно завертел головой. Американцы же в свою очередь не хотели уступать, прилагая максимум дипломатических усилий, чтобы переубедить упрямого восточного старца с французским образованием.
– Порой нужно идти на определенные жертвы, чтобы добиться большего, – поглаживая щеку, произнес госсекретарь. – Это не противоречит здравому смыслу, а, скорее, подчеркивает его.
– Это противоречит национальной гордости.
– Ваша страна находится в трудном экономическом положении, господин премьер-министр, – продолжал свои доводы Ачесон. – Когда ваши люди перестанут получать заработную плату, они обратятся к вам с требованием обеспечить их работой, и тогда им трудно будет внушить теорию первостепенности национальной гордости, заставив забыть о хлебе насущном.
– Где же будут мои друзья в такие минуты, агайи Трумэн? – наигранно-удивленный взгляд Мосаддыка снова устремился в сторону президента.
– Безусловно, мы никогда не отказывали вам в своей дружбе, господин Мосаддык, – отвечал Трумэн, – но мы находимся в весьма щекотливом положении, так как поворачиваться спиной к своим союзникам и друзьям в Соединенном Королевстве мы не имеем морального права.
– Поэтому все должны ополчиться против несчастного Ирана, – иронично заключил премьер, отхлебнув пару глотков. – Как обычно.
– Ни в коем случае, – президент легко поправил очки на переносице. – У Ирана, как у Великобритании и США, есть довольно грозный недоброжелатель, который только и ждет удобного случая, чтобы отомстить за прошлые обиды. Поэтому мы должны разобраться друг с другом по-мирному, иначе враг, почувствовав разлад в лагере друзей, вновь направит свое оружие в нашу сторону. Поверьте, это уже будет полной катастрофой. Без победителей.