Двое последних долго не хотели расходиться, а Ирине с Вадимом пришлось притаиться за мусорными баками и отслеживать прощальные поцелуи сентиментальных братков.
Потом тот, который рассказывал про Трубочиста, поплелся назад и вошел в подъезд дома, соседнего с трактиром "Три тополя"… Если он не трепался, то именно в этом доме живет человек, который прошлой ночью ходил на дело, вернулся весь в саже и получил от жены скалкой по башке… Таких совпадений быть не может! Если не Трубочист грабанул корону, то в мире вообще нет логики!
Не было смысла сторожить неизвестного вора у его дома. Все решится завтра. Утром Хилькевич установит злодея, днем его захватит группа мосонов, а вечером на допросах он расколется и выдаст корону.
Выруливая с Плющихи, Вадик вдруг вспомнил старую песенку Высоцкого о шахматном матче с Фишером. Вспомнил и один куплет пропел в полный голос:
Ох, мы, крепкие орешки!
Мы корону привезем.
Спать ложимся – вроде пешки.
Ну, а просыпаемся ферзем!
8
Паша Муромцев был удивлен, но только третий ювелир оказался евреем. И именно он жил не в роскоши, а в скромной квартире на Композиторской улице – это задворки между Новым Арбатом и просто Арбатом.
Михаил Соломонович выглядел, как совершенно одинокий старик. И это несмотря на известную всемирно известную фамилию Абрамович… Очевидно, ювелир был не из тех Абрамовичей.
Из кухни тянуло запахом жареной рыбы, чесноком и еще чем-то приятным и очень домашним… Сам Михаил Соломонович был в очень уютных штанах на подтяжках и в распахнутой полосатой рубашке. Естественно, что из этой одежды выпирал солидный животик и хилая грудь с рыжим чубчиком в самом центре.
– Вы простите, уважаемый, что я в таком пляжном виде. Но на кухне так жарко, как на Лонжероне после обеда.
– Где, простите?
– На Лонжероне. Это шикарный одесский пляж. Это лучшее в мире место… Вы, молодой человек, бывали в Одессе?
– Нет, Михаил Соломонович, не приходилось.
– Несчастный человек! Если так, то вы очень много в жизни потеряли. Я считаю, всю землю можно делить на два места – Одесса и все остальное. И все знают, что в Одессе жить хорошо, а в других местах можно, но с переменным успехом… Пойдемте на кухню. Я уже поджарил скумбрию, а сейчас готовлю икру из синеньких.
– Из чего?
– Из баклажан, молодой человек… Я понимаю, этот овощ имеет фиолетовый цвет. Но в Одессе их упорно называют синенькими… А вы жили когда-нибудь в коммунальной квартире?
– Нет, Михаил Соломонович. Не пришлось.
– Жаль… Значит вы не представляете себе огромный коридор, где на стенах весит все, что может висеть. И двери по обе стороны – десять справа и десять слева. А вдоль стен столики, а на них примусы, на которых сковородки со скумбрией. Все это шкварчит и чадит. Хозяйки стоят спина к спине и обсуждают друг друга открытым текстом… Пойдемте на кухню, молодой человек. Я вас научу, как делать икру из синеньких.
Еще долго Муромцев не мог начать деловую беседу… Наконец они сели за стол. Перед этим Абрамович вытащил из холодильника бутылку с мутной жидкостью. Оказалось, что это настоящий абрикосовый самогон с запахом миндальной косточки. Подарок из Одессы!
От первой рюмки сразу пахнуло горячими мостовыми Дерибасовской, приморским парком и вообще – стало хорошо!
У Муромцева проскочило сомнение, а туда ли он попал… Нормальный ювелир в таком почтенном возрасте должен жить богато. А этот бывший одессит не очень похож на Ротшильда… Правда, бывших одесситов не бывает! Михаил Соломонович родился прямо в квартире на улице Розы Люксембург. И сейчас ему все чаще хотелось впасть в детство – ощутить беззаботное блаженство и все, что с этим связано. Все – обстановку квартиры-муравейника, яркую мелодичную перебранку, звон и скрежет трамвая за окном и все запахи, включая чадящий примус, жареную скумбрию и чеснок в икре из синеньких…
Абрамович оказался не менее сообразителен, чем остальные ювелиры. Он слышал о прибытии короны Елизаветы и сразу понял о чем идет речь.
– Я вам так скажу, молодой человек, ювелиры к этой краже руки не прикладывали. После истории с Эрмитажем все стали пугливы, как портовые крысы… Мы иногда нарушаем закон, но это, когда по маленькому. А так – все ювелиры трусы, и по большому не ходят!
– А кто мог заказать это похищение?
– Ищите среди новой элиты. Это стая непуганых жуликов. Они воруют без совести и без предела… Я их так и называю – бессовестные беспредельщики.
– А кого вы, Михаил Соломонович, имеете ввиду конкретно?
– Я их всех имел ввиду! Тех, кто вдруг разбогател на пустом месте… Всех – от министров и депутатов до футболиста из Лондона… Если вы не поняли, Паша, так я намекаю на своего однофамильца.
9
Для Кузькина самой результативной была встреча с восьмым агентом.
Солидный человек в толстых очках напоминал бухгалтера из прежних времен или инженера из заштатного НИИ.
На самом деле агент "Химик" был подпольным антикваром и немножко – скупщиком краденых ценностей… К химии он, понятное дело, не имел никакого отношения. А псевдоним ему придумал опер, который завербовал его двадцать лет назад. Возможно, что майор был поклонником одноименной хоккейной команды. Но, скорее всего так – в те годы шустрый молодой антиквар так ловко жульничал, так химичил, что и назвать его иначе было невозможно.
Если Химик и сообразил, что речь идет об украденной короне, то вида он не подал совершенно. Да и Лев умело уводил его в сторону камина.
– Ты хорошо подумай, Химик… Мне нужен человек, который ночью лезет в чужую печную трубу. Там крадет что-то антикварное и возвращается весь в пепле и саже.
– Страшная картина!
– Просто тихий ужас… Так ты знаешь такого человека?
– Боюсь соврать, но что-то такое слышал.
– Вспоминай, Химик! А я похлопочу о большой премии.
– Деньги мне не нужны. Деньги – бумажки! А мне славы хочется… Наградите меня орденом.
– Сложно нынче с орденами! Просто тихий ужас… А медаль ты, Химик, не желаешь? Скажем – "За отвагу".
– Понятно! Я не гордый, я согласен на медаль… Человека этого я видел мельком. И то – со спины. Мне на него Ося Шнейдер указал и сообщил, что это спец по дымоходам. И кликуху его назвал – или Печник, или Трубочист… А еще Ося сказал, что этот тип живет в Хамовниках. Все!
– Молодец, Химик!.. А пусть твой Шнейдер подробности выдаст. Едем к нему немедленно!
– Далековато будет, Лев Львович. Ося год назад в Израиль уехал и адреса не оставил… Нет, мы можем поехать и поискать его там.
– Не надо… Особые приметы у него были?
– У Оси?
– На хрен мне теперь твой Ося? Я о Трубочисте говорю!
– Понятно! Особые приметы у него были – он был весь в черном.
– Почему.
– Я думаю, Лев Львович, что в белом костюме неудобно в трубу спускаться. Можно испачкаться… И не забудьте – вы мне медаль обещали!
10
Первую ночь они спали в разных комнатах… Катя знала, что робких мужчин нельзя пугать близостью. Даже соблазненный, он может сбежать на следующее утро. Таких, как Мамлеев можно брать только хитростью.
Понятно, что для Вайс директор был не столько мужчиной, сколько стартовой площадкой. Не век же ей жить в общежитии! А вот квартира на Фрунзенской набережной была действительно хороша…
Екатерина выбрала себе дальнюю комнату с большой кроватью и с видом на Москву-реку… Квартира располагалась на верхнем этаже и девушка позволила себе выйти на балкон в ночной рубашке.
Она держалась за перила и гордо вглядывалась в панораму… Справа Воробьевы горы и Нескучный сад. Впереди – просторная река, а за ней культурный парк с каруселями и фонтаном для десантников. Слева красивый Крымский мост, высоченный Петр и что-то от собора и кремлевских башен…
Да, за такую квартиру стоит повоевать!
Катя вошла в комнату и, стоя перед зеркалом, начала переодеваться… Однако, она хороша! Все на своих местах. Не сможет этот рохля устоять. В этом деле нельзя торопиться, но и медлить нехорошо – всего неделя впереди… Она вспомнила, как за секунды до обнаружения пропажи короны директор прихватил ее за талию. И даже чуть пониже.
Воспоминания раззадорили и расшевелили охотничий инстинкт. Ситуация была, как на рыбалке – он заглотнул наживку, Катя начала подсекать, но из-за глупой случайности все сорвалось… Гад этот вор! Не мог украсть корону через день или два…
Директор еще спал, а Екатерина суетилась на кухне. Это было одним из элементов ее плана. Она понимала, что путь к московской квартире лежит для нее и через желудок директора. И через другие части его тела, включая голову.
Вайс собиралась принести завтрак к постели Мамлеева. Это был бы высший пилотаж! И она уже водрузила все на поднос, но над дверью зачирикал звонок.
Кто бы это ни был, но он совсем некстати… Катюша бросилась открывать, надеясь выпроводить гостя и успеть с завтраком к постели соблазняемого шефа.
Не получилось! В квартиру вихрем ворвался вчерашний криминалист Хилькевич, а за ним женщина, которая допрашивала Семена Петровича… Точно! Она представилась, как капитан Багрова.
Гости бесцеремонно ворвались в большую гостиную, где на разложенном диване спал директор… Собственно, он уже не спал, а стоял в центре комнаты обмотанный простыней, как римский патриций тогой.
Ирина Романовна набросилась на него, как пантера на поросенка. Она даже не поздоровалась, а прямо продолжила вчерашний допрос Мамлеева.
– Нам известно, что вор пришел домой весь в саже.
– Очень любопытно.
– Почему это произошло? В последнее время вы топили камин?
– Бывало… В музее финансирование очень скудное. И нам разрешили изредка проводить в зале мероприятия.
– Банкеты и свадьбы?
– Да. А камин жгли для антуража. Для понтов! Некоторые даже шашлык пытались жарить… Но все отчеты сохранились. Все деньги только на нужды музея.
– С сажей все понятно… Вы еще не постирали рубашку, в которой вчера лезли в камин?
– Не успел.
– Хорошо… Передайте ее криминалисту. Сегодня мы возьмем вора, и он у нас не отвертится. Мы сразу же сравним его сажу с вашей…
Катя Вайс провожала гостей, уносивших грязную рубаху Семена Мамлеева… Из всего разговора девушка поняла главное – уже сегодня шустрые следователи поймают вора и вернут корону. А значит, что прощай ее домашний арест в чудесной квартире директора. Получается, что ей снова идти в общагу. Опять, блин, в комнатку вместе с аспиранткой из Уфы… Нет! Надо спешить.
Семен Петрович все еще стоял, завернувшись в простыню… Он, конечно, маленького роста, но совсем не карлик. И даже в чем-то очень милый.
Екатерина подошла вплотную, жалостливо посмотрела в глаза директора и произнесла то, о чем минуту назад и не думала:
– У нас в общежитии редко дают горячую воду. Можно я помоюсь в вашей ванной?
– Конечно, Катюша.
– Но у вас там очень маленькие мочалки. Вы мне поможете спинку намылить?.. Я вас позову через минуту.
Она плавно развернулась и уплыла в коридор… А он не шелохнулся. Только простыня сползла на пол, а коленки начали трястись. И сразу эта дрожь охватила все тело… Минута ему показалась часом!
11
Утреннее совещание было сорвано. В кабинете Потемкина сидели трое. На председательском месте – генерал Вершков. По правую руку от него полковник, а по левую – бригадир Муромцев… По непонятным причинам не было самой бригады – ни Ирины Багровой, ни Кузькина, ни даже Хилькевича.
Паша начал доклад. Его первая часть прошла блестяще – про сигнализацию в музее, про веревку в камине, про отпечатки на тумбе. А вот рассказ о ювелирах не получался. Там не было никакой дельной информации.
А Муромцев тянул время. Он в деталях говорил об одесском детстве Абрамовича, о запахе жареной скумбрии и об особенностях приготовления баклажанной икры… Паша нарвался-таки на генеральский гнев! Вершков хлопнул ладонью по столу и начал медленно вставать, втягивая голову в плечи. Он уже раскрыл рот для крика, но не успел…
Багрова ворвалась в кабинет, увлекая за собой Хилькевича.
– Мы нашли его! Мы установили вора. Его кличка – Трубочист, но на самом деле это Гриша Посевин… Его надо брать в адресе. В ночь грабежа он был дома и получил скалкой по голове…
Это было только начало. Ирина чуть отдышалась и приступила к подробному докладу… Она говорила со смаком, азартно сообщая о своих успехах.
Так получалось, что в этой удаче именно Багира играла основную скрипку. Хилькевич был при ней на посылках, а ее начальник Муромцев – тот вообще сбоку припека!
Когда все всё поняли, то Вершков вылез из кресла, подошел к Ирине и встал напротив. Он собирался обнять и расцеловать ее, спасшую страну от позора! Хотел, но не успел. Помешал грохот за дверью.
В кабинет ввалился Лева Кузькин с криком: "Мы его взяли! Вор сидит в тюрьме".
Недовольный генерал отошел от Ирины и вернулся в председательское кресло. Предстоял отчет майора Кузькина.
Никогда Лев Львович не был оратором. Но из его бурчания все поняли, что по наводке агента Химика был установлен вор Трубочист, обитающий в районе Плющихи. Им оказался некто Посевин Григорий Алексеевич.
Вот на этом моменте генерал решил поддержать Багрову.
– Опоздали вы, майор! Ирина Романовна нам уже во всех деталях об этом рассказала… Вот вы, Кузькин, про скалку знаете?
– Нет.
– А Багрова знает… Пока вы, майор, гуляли – мы обсуждали операцию по захвату Посевина.
– А его не надо захватывать. Два часа назад Трубочиста взяли в троллейбусе номер "Б" на Зубовской площади… Гришу взяли на кармане. В бумажнике денег было на три бутылки, но его оформили по полной программе – с поличным и с кучей свидетелей. Такое впечатление, что он сам подставился.
– Не понял вас, майор.
– Это правда! Все так запуталось, что просто тихий ужас… Я думаю – после кражи Посевин отдохнул, потом спрятал вещь и решил на годик затаиться в колонии. Подождать пока утихнет шум вокруг короны… Даже обыск в его доме делать бесполезно. Надо втереться к нему в доверие и раскрутить на признание.
– Что вы предлагаете, майор?
– Сейчас найду фрак с бабочкой и поеду к Трубочисту под видом адвоката.
– Постойте, Кузькин! Вы представляете себя во фраке?.. Да еще с бабочкой… Впрочем, жизнь сложная штука! И адвокаты всякие бывают.
12
К обеду карманника Гришу Посевина перевели в элитную Матросскую тишину.
За это время Вершков созвонился с каким-то модельным агентством и повез туда Кузькина… Оперативный план был одобрен. Все остальное нравилось генералу. Все, кроме Льва в бабочке!
Самый дорогой дом моды напоминал не муравейник, а улей. Куча людей не просто бегала в разные стороны, а еще махала ручками и жужжала.
Кузькина сразу окружили люди неопределенной ориентации и увлекли в студию, близко напоминавшую операционную. Чем? Чистотой, пустотой, огромной круглой лампой под потолком и массажным столом в центре.
Льва заставили раздеться, невзирая на его протесты. А как иначе? Пришел человек из Кремля и велел сделать из мужика настоящего адвоката. И они сделают!.. Нынче свобода, но Кремль надо слушаться…
Пиджак подошел сразу, а костюмные брюки пришлось расширять. И в поясе, и там, где верхние части бедер… И особенно там, где ниже пояса, но со стороны спины.
Пока под его размер подгоняли штаны, Кузькина терзали гримеры. Оказывается, что у адвокатов холеные лица, совсем не такие, как у оперов… Лев сидел в кресле в одних трусах, а вокруг крутились три специалистки. Одна что-то мазала, другая пудрила, а третья стригла и завивала то, что оставалось.
Он был готов к моменту, когда принесли костюм, рубаху, бабочку в горошек и туфли. Последнее было вообще чудом – нечто из толстой рыжей кожи с пружинящей подошвой. С такой обувкой не идешь, а вальсируешь. Натурально – походка адвоката!
За считанные минуты комнату для бесед с адвокатами сделали самой уютной в изоляторе. Стулья заменили на кресла из кабинета начальника. Принесли столик с чайником и сервизом. На одну из стен нацепили персидский ковер, и это была страшная ошибка! Вещь пропахла вековой пылью и другими нехорошими ароматами. А еще ковер был ручной работы, и потому тяжелый, как две гири Корейко…
В свои тридцать пять лет Гриша ни разу не видел живого адвоката. Осторожный Трубочист первый раз пошел на посадку, да и то по собственному желанию… Нет, он, конечно, видел защитников, но лишь в телевизоре. А там они были все разные – один юморист с усами, другой – хитрюга с гнусавым голосом, а третий, который седой, очень похож на старика-доминошника с Плющихи.
Этот адвокат Посевину понравился. Кругленький, как медвежонок с опилками в голове. Ну, тот, который на шарике летал за медом и косил под тучку… А глаза у адвоката добрые и не слишком умные… И не пижон! Вон – бабочку носить не умеет. Все время за нее дергал, а она развязалась и повисла, как поясок на халате.
Кузькин тоже почуял беду с бабочкой и решил изобразить, что все это намеренно сделано. Он еще расстегнул верхнюю пуговицу и развалился в кресле.
– Жарко у вас тут. Просто тихий ужас… Раньше подследственных холодом морили, а теперь здесь как в женской бане.
– Не бывал я в женской бане. Я и в тюряге-то первый раз.
– Вот и отлично! Это смягчающее обстоятельство. Я могу сделать так, что тебя завтра выпустят.
– Мне не надо – завтра. Я хочу год отсидеть!
– Не пойму я вас, умных! Тебе, Посевин, свободу предлагают, а ты как ежик… Скажу по секрету, что оперативники знают твою кликуху. Задумайся об этом, Трубочист!
– Не понял вас, товарищ адвокат!
– Позапрошлой ночью из музея украли ценную корону. Увели, между прочим, по каминной трубе. Так на кого сыщикам думать, как не на тебя? Они ребята борзые – они уже след взяли… Верни, Гриша, корону и завтра будешь, как сыр в масле.
– Не верну и не сознаюсь! Ничего не было. Не брал я короны и точка! Пусть доказывают. Я чисто работаю – следов не оставляю.
Кузькин посчитал, что первая часть беседы прошла успешно. Фактически, Посевин сознался, что он ограбил музей. Даже намекнул, что мог бы вернуть корону, но пока не хочет.
Все остальные разговоры отправились коту под хвост. Гриша трепался на любые темы, курил дорогие сигареты, с удовольствием съел ресторанный ужин, но когда речь заходила о короне – затыкался и молчал, как рыба об лед. Он демонстративно доставал платок и сопел в тряпочку…
В конце пятого часа Лев Львович сдался. Он пообещал заходить почаще и оставил Трубочисту новенькую визитную карточку "адвоката Кузькина". И непонятно зачем на обороте написал свой настоящий адрес и домашний телефон.
На прощанье они даже обнялись. Лев заявил, что ему плевать на корону – просто приятно встретить хорошего человека…