Генерал улыбнулся, глянул на хрустальную глубокую пепельницу, из которой сочился еще тонкий голубой дымок.
- Сигарет во всей России нет, - в тон генералу сказал Русанов. - Я тоже свой запас дотягиваю. Но вот, так и быть, презентую, Иван Александрович, - и положил на стол пачку "Космоса".
- Спасибо, хоть покурю.
Генерал тут же взял сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся глубоко, с наслаждением.
- Ведь ясно, что скуплено все и спрятано, - продолжал он. - На рынке - пожалуйста, широчайший выбор. Но не заниматься же сигаретами госбезопасности! Хотя в Москве наши товарищи провели операцию, выявлены крупные спекулянты.
- Да, я в курсе, - кивнул Русанов, рассматривая фотографии, лежавшие на столе генерала, - они были явно с митинга. Виктор Иванович и сам только что вернулся с площади, видел все это своими глазами - транспаранты, лозунги, ораторов на обкомовском крыльце. Стоял недалеко от микрофонов, слушал.
- И тому же Каменцеву звонить неудобно, - все еще не мог успокоиться генерал. - Дескать, Вадим Иннокентьевич, у чекистов с куревом плохо, выручи. Он бы, разумеется, в лепешку разбился, сюда бы привез. Но и сыграть может на этой ситуации - мол, госбезопасность ставит себя в особое положение. Терпите, как все. У нас вон глава российского парламента в командировки рейсовым самолетом летает. Не говоря уже о наших обкомовских руководителях. Они теперь вообще ведут себя тише воды, ниже травы, а после митингов просто растерялись. Звонил я часа два назад Кваснину, тот и говорит: дескать, если начнутся беспорядки, Иван Александрович, не дай пропасть. Вроде и со смехом говорил, в шутку, а голос выдал. И это первый секретарь обкома!… Да чего сидеть за стенами? Иди к народу, говори. Время такое. Пересидеть все равно не удастся, с народом шутки плохи. Выходи на улицу, бери инициативу в свои руки, предлагай выход, убеждай. Только так. Иного пути нет. Мы же, чекисты, не сидим сложа руки. Встречаемся с прессой, с активистами неформалов, работаем с обществом "Мемориал"… И вот сейчас, сколько мы уже сделали здесь, в Придонске, по реабилитации незаконно осужденных, репрессированных. Два тайных захоронения открыли, публикуем в областной печати списки пострадавших в годы культа, делаем с "Мемориалом" книгу. И вообще, в нашей области за последние двадцать пять лет мы никого не привлекали к ответственности по политическим мотивам, не допустили этого. Митинги в нашем городе, честно говоря, поспокойнее на фоне других областных центров, погромов нет. Но все равно нехорошо, ненормально все это, - Иван Александрович с грустью смотрел на фотографии. - Мне, как чекисту, больно все это видеть. Не думал никогда, что доживу до такого, во сне подобное не могло присниться. Жаль, что к демократам разные проходимцы примазываются…
Поднявшись, Иван Александрович перешел к столу совещаний, стоявшему у стены, где также были разложены фотографии, большей частью еще не просохшие, влажные. Фотографии, что называется, были "с колес", оперативные. Последовал за ним и Русанов.
Уже через мгновение Виктор Иванович увидел на одном из снимков Сергея. Сын держал в руках транспарант, часть текста которого попала в объектив, вместе с другими парнями-"афганцами" внимательно слушал какого-то человека в берете и куртке-штормовке, стоявшего к фотографу вполоборота, спиной, так что лица его почти не было видно.
- Вот это сюрприз! - вырвалось невольно у Русанова, и генерал, привлеченный его удивленным возгласом, взял фотографию, огорченно наморщил лоб.
- Сын?
- Он, Сергей.
- М-да-а…
Иван Александрович рассматривал фотографию, вертел ее в руках, потом протянул Русанову.
- Что ж, в личный домашний архив возьмите, Виктор Иванович. Фотография, конечно, памятная, чего там. Да и историческая, время со счетов не сбросишь. А с сыном надо поговорить.
- Я обязательно буду говорить с Сергеем, товарищ генерал! - Русанов изменился в лице, стоял перед начальником управления взволнованный.
Генерал мягко взял Русанова за локоть, повел к креслам в углу кабинета.
- Сына вашего можно понять, Виктор Иванович, чего вы? - в голосе Ивана Александровича сквозило заметное удивление - он, наверное, ожидал от Русанова несколько другой, более спокойной реакции. - Ничего страшного, разумеется, не случилось; другое дело, что нужно поинтересоваться: не попал ли Сергей в милицию, не замарал ли чем-нибудь себя, а транспарант… это объяснимо и правомерно.
Они сели в мягкие глубокие кресла у широченного, дающего много света окна, в раскрытую большую форточку которого тек с улицы легкий дорожный шум. Здание управления стояло напротив такого же серого и массивного жилого дома, на балконе напротив торчала полосатая, в пижаме, фигура жильца, вышедшего покурить. Жилец этот - явно пенсионер, седовласый, пожилой - из праздного любопытства посматривал на чекистские окна, размышлял, наверное, чем это заняты два серьезных человека, сидящих у самого окна, и генерал задернул белые занавески: неприятно все же, когда смотрят тебе в затылок.
- Сергей ваш, Виктор Иванович, насколько я помню, долг свой солдатский исполнил честно? - продолжал разговор генерал.
- Да. Был ранен, лечился, - Русанов вздохнул.
Вздохнул и Иван Александрович.
- Боль эта наша общая. Да и позор общий, чего душой кривить?! И винить его за этот митинг, ругать… думаю, не стоит. Он имеет такое право: взять транспарант и выйти с ним на улицу, на площадь. Другое дело…- генерал помолчал, поискал слово, которое бы меньше задело Русанова-старшего.- Другое дело, не попал бы он в лапы нечистоплотных, озлобленных людей. Парень при всем при том молод, подвержен влиянию… Вы с ним откровенны, Виктор Иванович? Можете поговорить по душам, доверится ли он?
- Надеюсь, Иван Александрович. Но тем не менее, не уверен абсолютно. Из Афганистана он вернулся другим человеком, не тем, каким мы знали его с женой. Стал замкнутым. Если честно, то нынешние его мысли я не знаю.
- Жаль.
Генерал барабанил пальцами по подлокотнику кресла, закинув ногу на ногу, думал. Русанов смотрел на опущенное его лицо, на уже поседевшие вьющиеся волосы, на жилку, которая пульсировала на шее. Несмотря на слова сочувствия, которые сказал ему Иван Александрович, Русанов чувствовал себя виноватым перец ним, даже оскорбленным поступком Сергея. Зачем ему эти митинги, транспаранты?
- Все же не делайте из этого трагедии, Виктор Иванович. - Генерал, наверное, понимал ход мыслей Русанова. - С сыном, конечно, надо поговорить, но спокойно, нормально. Парень он взрослый, должен понять, что к чему.
Генерал поднялся, не сводя с Русанова успокаивающего, дружеского взгляда, и у того малость отлегло от сердца.
Они вернулись к столу; Иван Александрович, ответив на пару телефонных звонков, спросил Русанова о делах, о новостях с "Электрона", но ничего существенного пока не было. Виктор Иванович, спросив разрешения, ушел, прихватив фотографию. Тут же отправился вниз, в цокольное помещение здания, где располагалась фотолаборатория управления; спросил у старшего лейтенанта Баранова, выглянувшего из затемненной проявочной кабинки, есть ли еще у него кадры с Русановым-младшим.
Баранов внимательно глянул в расстроенное лицо Виктора Ивановича, пригласил войти в лабораторию. Стал успокаивать:
- Да не волнуйтесь вы, товарищ подполковник. Ну пришли "афганцы", ну постояли на площади. Никто из них участия в беспорядках не принимал, я это видел, снимал же шпану всякую… Вон они, голубчики.
Баранов, высокий и оттого сутуловатый, с рыжей щеточкой усов на улыбчивом тонком лице, стал показывать плавающие в закрепителе фотографии "бунтовщиков". Знакомых лиц среди них не было, но Русанов все же попросил сделать ему по экземпляру с каждого кадра - на всякий случай, может пригодятся.
* * *
Разговор их с Сергеем, увы, получился совсем не таким, каким хотелось бы Виктору Ивановичу. Он думал, что они спокойно сядут на диван, поговорят обо всем, сын выслушает, поймет отца, возможно, извинится и заверит: мол, па, не волнуйся, такого больше не повторится. Русанов-старший п настроил себя соответственно на деловой и спокойный разговор, весь долгий вечер берег в себе это настроение, ждал: вот-вот откроется дверь, и сын войдет, пора уже, одиннадцать. Но прошел еще час, а Сергея не было, и Виктор Иванович стал закипать. Они с Зоей давно уже поужинали, поговорили о предстоящем ее отпуске (путевка на руках, первого августа нужно выезжать поездом до Краснодара, а там маршрутным автобусом до санатория, на берег моря), посмотрели программу "Время", кинофильм, рекламу, футбольное обозрение… Сына все не было. Виктора Ивановича это стало раздражать, он нервно курил, расхаживал по квартире.
- Он обычно в одиннадцать приходит, - недоумевала Зоя, поглядывая на часы. Она сама уже, что называется, клевала носом, собиралась завтра встать пораньше, какая-то проверка у них в поликлинике, но ложиться, не дождавшись сына, не могла. Фотография взволновала и ее; правда, она не стала комментировать сам факт участия Сергея в митинге, а лишь покачала головой, и в глазах ее мелькнуло недоумение. Действительно, зачем ему это нужно? Их жизнь в последний год наладилась - сын и студентом стал, и здоровье - тьфу-тьфу! - почти восстановилось. Учись, сынуля, получай образование, становись инженером - все условия для этого родителями созданы. Так нет же! Встречи с парнями-"афганцами", какие-то бесконечные телефонные звонки и разговоры, теперь вот этот митинг и эта фотография. Мало ей было забот, когда Сергей, привезенный отцом из ташкентского госпиталя, едва-едва разгибал правую руку, как бы снова стал малышом, беспомощным и капризным, но слушался ее, мать, и врача, и все у них быстро наладилось.
С выздоровлением Сергея пришли новые заботы: сын вспомнил о своем мотоцикле, купленном еще в школьные годы. "Яву" извлекли из отцовского гаража, где она пылилась несколько лет, пока Сергей был в армии и болел, теперь вот, летом, катался на ней днями, часто и в вечернее время, и у нее изболелась душа - сколько несчастных случаев с этими мотоциклистами!… Продать бы "Яву": у них же есть машина, катайся, и отец особенно не возражает. Но сын жил уже и своей жизнью, не обо всем знали они с Виктором Ивановичем, не во все Сергей посвящал даже ее, мать. Жаль. Она хотела прежних, доверительных и откровенных отношений, но… Но одно Зоя знала твердо: Сергей встречается со Светланой - девушкой, с которой он дружил до армии, писал ей… Может, и сегодня он с ней где-нибудь катается, а ведь уже ночь, темень…
Наконец щелкнул дверной замок, появился сын - оживленный, с радостным блеском в глазах. Попахивало от него табаком, но и улицей, свежей ночной прохладой, чем-то еще, похожим на тонкие женские духи. С ненужным усердием Сергей вытер сухие ноги о циновку в прихожей, спросил мать, вышедшую его встретить:
- Вы разве не спите? А я не стал звонить, думал, вы…
- Думать нужно, это правильно, - Виктор Иванович тоже вышел в прихожую, и по тону, каким были сказаны эти слова, по выражению лица Сергей понял, что отец не в духе, что предстоит, наверное, не очень приятный разговор.
- Где ты был сегодня, сынок? Откуда пришел сейчас?
Виктор Иванович, одетый в спортивное легкое трико, в домашних тапочках, задавал вопросы жестко, может быть чересчур жестко, и Зоя, незаметно для сына, дернула его за рукав: поспокойнее, Витя, пожалуйста, в таком тоне ты ничего путного не добьешься. Русанов-старший и сам понимал, что, наверно, не стоит именно сейчас, в такое позднее время, за полночь, заводить серьезный разговор, но слишком сильно жгло его чувство стыда и обиды за сына, слишком неприятные минуты пережил он сегодня в кабинете генерала. Черт возьми, Сергей ведь не ребенок, должен понимать, что происходит в стране и в каком ведомстве работает его отец! Что бы там ни писали в иной прессе о чекистах, он отдает своей работе душу и сердце, совесть его чиста, ибо почти двадцать лет он, Русанов, отдал именно укреплению государственной безопасности страны, ее оборонной мощи. На счету отдела контрразведки, который он возглавляет,- крупные профессиональные победы, которыми можно гордиться. Но не будешь же сейчас, в эту полночь, на кухне, перечислять жене и сыну: пойманы с поличным два иностранных атташе, задержан иностранный "студент"-словесник, проходящий в Придонском университете разговорную практику и занимающийся в городе сбором разведывательной информации, также с поличным взят инженер одного из заводов, купленный в заграничной командировке, агентами ЦРУ… И это только за последние четыре с половиной года!…
- Я был сегодня на митинге, - так же четко, понимая родительское недовольство, отвечал Сергей.- Думаю, что меня фотографировали и твои сотрудники, па. Хотя там были и из газет, этих парней я знаю. Вечером мы гуляли со Светланой. Имею право. Прошу прощения, что нарушил ваш отдых.
- Насчет нашего сотрудника ты прав, - не стал лукавить Виктор Иванович, пропуская сына на кухню.
Сергей вымыл руки, сел за стол. А Русанов-старший сходил в комнату, принес фотографии, разложил их перед Сергеем.
- Памятные снимки, ничего не скажешь. Для отца-чекиста. Как считаешь, сынок? И кстати: кто это?- он показал на мужчину в берете.
Сергей спокойно смотрел на фотографию.
- Кто этот мужик, па, я не знаю. Подошел, спросил. Рассказал, что у него сын погиб в Афгане. Потом отошел. Больше я его не видел. А что касается транспаранта…- Сергей поднял на отца глаза.- Ты считаешь, что я должен был на нем написать другой текст? "Горжусь выполненным интернациональным долгом"? - например, или: "Спасибо партии, что остался жив"? Так, да? Или вот он, Костя Куликов.- он вилкой показал на парня, у которого из-под куртки торчал полосатый треугольник тельняшки.- У него левой руки нет, почти по локоть… Он что должен говорить? У кого спрашивать? И почему это, тоже кстати, ваш сотрудник не снял нас с другого ракурса, чтобы был виден Костин пустой рукав? Ты ему в следующий раз скажи.
- Сережа, сынок, ты спокойней, пожалуйста! - ласково попросила Зоя, стоявшая у плиты со скорбным и утомленным лицом.- Речь идет о тебе и твоем отце. Ты же должен как-то понимать… Ну, папа работает в такой организации, а ты с лозунгами ходишь по городу… Зачем тебе это нужно, сыпок? Для тебя все беды позади, учись, становись специалистом. Впереди - тяжкие времена, у нас все в поликлинике об этом говорят.
- Мама, я все это хорошо понимаю. И сожалею, что в чем-то компрометирую отца. Но и молчать не могу. Если мы, "афганцы", будем молчать, то где гарантия, что в новый Афган не пошлют других ребят? И они тоже вернутся домой такими, как Костя, или вообще в "черном тюльпане". А? Как быть?
Зоя села на скользкий кухонный табурет, запахнула на коленях разъехавшиеся полы халата, помолчала. Что ответишь сыну на это? Сергей по-своему прав, по и отца понимать надо. Что о нем на работе будут думать? Какой он жизнью живет? Как собственного сына воспитывает?
Она требовательно глянула на мужа, стоявшего в раскрытой кухонной двери со сложенными на груди руками: ну а ты-то что молчишь, Витя? Тут, мне кажется, мужской разговор, серьезный. Бери инициативу в свои руки, убеждай. Так же нельзя оставлять!
- Мама, авторитет отца я ни в коей мере не подрываю, - Сергей намеренно говорил казенными этими, заемными словами. - Мы, "афганцы", ставим свои вопросы. Проблем у нас хватает. Это я, сынок чекиста, живу в хорошей светлой квартире, а посмотри, как живет Костя - снимает угол у одной бабки, перебивался на одну стипендию. Ему только месяц назад от военкомата стали что-то приплачивать.
У Зои жалостливо дрогнули губы.
- Ты бы его к нам почаще приводил, сынок, - сказала она. - Хоть ел бы парень по-человечески.
- И у других "афганцев" проблем хватает,- продолжал Сергей. - А я с ними воевал, они мне теперь родные братья. Дружат же по сей день фронтовики-ветераны, и к дедушке Ивану старики приходили, я помню.
- Сын, все это правильно, и никто у вас вашего не отнимает, - вступил в разговор Виктор Иванович. - Речь о другом. Митинг организован… как бы это помягче сказать…
Сергей насмешливо смотрел на отца, подсказал:
- Враждебными силами, да? Это ты хочешь сказать?
- Не передергивай. Силами демократическими. Но не думай, что на площади были только ангелы с крыльями.
- Да какие ангелы, па?! Что ты говоришь? Людям есть нечего, а твой обком с потребительской кооперацией снова подняли цены. И так уже в государственной торговле ничего нет, только в кооперации, а они пользуются моментом, дерут с людей втридорога! Ха! "Враждебные силы"!
Сергей о досадой крутнул большой лобастой головой, отодвинул стакан с чаем. Смотрел на отца прямо, строго, по-взрослому. Строг был и Виктор Иванович.
- Во-первых, не говори то, чего не знаешь. Обком партии никакого отношения к повышению цен не имеет, это простая пропагандистская утка. Во-вторых, я хочу, чтобы ты получил образование, и мы с матерью…
- …и чтобы жил в аквариуме, за стеклом, - перебил Сергей отца,
- Помолчи, Сережа, это нехорошо, - подала голос мать.
- Виноват, товарищ подполковник! - Сергей не смог сдержать веселой улыбки.
- Хорошо, ладно, - Виктору Ивановичу стоило немалого усилия не сорваться, не перейти на повышенный тон. Ведь разговор в самом деле серьезный! - Будем говорить прямо, сынок. Речь идет о борьбе за власть. О стремлении определенных сил заменить политический строй в нашей стране. О свержении тех идеалов, за которые - ты это хорошо знаешь - погиб твой родной дед Николай Митрофанович. За что пролил кровь дед Иван. Я - почти двадцать лет в КГБ, коммунист…