Он стоял в коридоре вагона, ждал, держа портфель с "адской машинкой" на весу. Не дай бог, толкнут как-нибудь ненароком - взлетишь к чертовой матери на воздух! Ай да Дюбель, отчаянная голова! Надо же такое придумать!
Игорек сначала отказывался, страшно стало, но Генка сказал, что это просто попугать судью, чтоб знала. Штука неопасная: ну, ахнет, ну подергаются пассажиры, посуетятся… Ты, мол, Игорек, не бери в голову, твое дело - сторона, ты ничего не знал. А деньги - вот они, три сотенных за такую плевую работенку.
Игорьку Щеглову было семнадцать, он только в этом году с грехом пополам кончил девять классов (два года сидел в седьмом) и дальнейшую свою жизнь видел в сплошных уголовных приключениях - уж Генка постарался все это преподнести ему в лучшем свете. Что касается нынешней операции, то Генка обманул его, показав на пустыре действие простой пороховой хлопушки, от которой был только громкий звук да дым. О том, что в портфеле лежало мощное взрывное устройство, он не догадывался.
…Буканова и сопровождающая ее молодая женщина вошли в вагон, протискались в свое купе (в коридоре было еще много неусевшегося народа), а Щегол протискался вслед за ними, наблюдал с бьющимся сердцем, ждал момента. Буканова располагалась внизу, на нижней полке, женщина, которая ее провожала, называла ее мамой и что-то негромко советовала, а судья со смехом отвечала ей: "Да ладно тебе, Инна. Доеду и так, подумаешь…" Потом они обе вышли, Буканова проводила дочь до тамбура да еще постояла в коридоре, давая последние напутствия, а Щегол вошел в купе, сунул портфель под сиденье и вышел. В купе никого больше не было, и никто его за этой "работой" не видел. Лишь Зоя Русанова обратила внимание (место ее было в соседнем купе) на парня, очень торопливо выскочившего из дверей. Но мало ли, почему спешат люди: может, не все вещи еще перенесли с перрона, может, кто дожидается там, у дверей вагона… Мало ли!
Потом объявили, что до отхода поезда остается пять минут, народу в коридоре вагона заметно поубавилось, но прибавилось света.
Скоро за окнами поплыли перронные огни, крыта вокзала с красными буквами "ПРИДОНСК", фигуры людей, машущих руками, шляпами, платками…
Во всех купе восьмого вагона играла бодрая, поднимающая настроение пассажиров, музыка.
Телефонный звонок раздался в половине третьего ночи. Он спал еще какое-то мгновение, надеясь, что этот звонок ему спится или кто-то спутал номер. Но звонили настойчиво, и Русанов быстро поднялся, шагнул в прихожую, прикрыв на ходу дверь комнаты Сергея.
Звонил Емельянов, дежурный по управлению.
- Виктор Иванович, я знаю, вы сегодня… то есть теперь уже вчера, провожали новороссийским поездом жену…
- Что?! Что случилось? - хрипло и тревожно спросил Русанов, и рука его произвольно, сама по себе, легла на шею, мяла горло, как бы помогая ему говорить - без хрипоты и внятно.
- В поезде, судя по всему, сработало взрывное устройство.
- В каком вагоне?!
- В восьмом, почему я и звоню. Ваша жена ранена.
- Тяжело?
- Не знаю, Виктор Иванович. Звонили из Лысухи, поезд стоит на станции…
- Лысуха?! Ясно ("Восемьдесят два километра по шоссе, южное направление. Час с небольшим ходуна машине"). Слушай, Емельянов, - Виктор Иванович оглядывал уже прихожую - где что лежит, что нужно надеть и взять с собой, - раненые еще есть?
- Да, несколько человек. Двое убитых.
- Кто?
- Обе женщины. Личности устанавливаются. Виктор Иванович, я знаю, что вы поедете туда, - машину вам уже послал.
- Хорошо, спасибо. Позвони, пожалуйста. Коня-хину и Кубасову. Я за ними заеду.
- Понял.
Русанов швырнул трубку на аппарат, рывком распахнул дверь комнаты Сергея, стал трясти сына ва плечо.
- Сережа! Сыпок! Вставай. Мама попала в беду. Быстрее!
Сергей вскочил, какое-то время испуганно и непонимающе смотрел на отца, на то, как он бегал по квартире, на ходу натягивая на себя одежду, а в следующую минуту и сам уже надевал брюки и рубашку, сорвал с вешалки легкую летнюю куртку, догнал отца на лестничной площадке.
- Па, что с матерью, что? - теребил он отца, спускаясь с ним в лифте, но Виктор Иванович ничего не отвечал. Рот его был твердо и сурово сжат, он смотрел прямо перед собой, на мигающие огоньки указателя этажности, и глаза его молили и требовали лишь одного: быстрее! быстрее!
Они выбежали из подъезда в темную и теплую ночь, к ожидавшей их "Волге", и машина тут же сорвалась с места и тотчас набрала такую скорость, что работники ГАИ, увидев такое нарушение, пришли бы в ужас.
Коняхин и Кубасов жили в той части города, которая оказалась им по пути, и это экономило время.
- Я все знаю, Виктор Иванович, - говорил шофер, хотя Русанов-старший ни о чем его не спрашивал. - Коняхин и Кубасов должны на улице ждать… Это минута-другая, не больше.
- Да, да, - механически повторял Виктор Иванович, только сейчас заметив, что не надел носков.
В считанные минуты они промчались через центральную часть города миновали мост и дамбу, перегородившую водохранилище, вылетели на пустынный и широкий проспект уже в Промышленном районе и сразу же увидели Коняхина с Кубасовым. Они тоже увидели машину, побежали ей навстречу и через секунды сидели в "Волге", рванувшей вперед с повой силой.
Виктор Иванович взял трубку радиотелефона, вызвал управление, и Емельянов тотчас же откликнулся - как будто сидел где-то рядышком и ждал звонка.
- Емельянов, пожалуйста… Пока мы едем, позвони в Лысуху. Подробности взрыва, может, какие новости еще… Зоя Николаевна… Она что, сама попросила позвонить? Уточни, если можно, подробности. Для нас это важно.
- Хорошо, товарищ подполковник. Понял.
В трубке мягко щелкнуло; Русанов слепо тыкал ее на место, никак не мог попасть в гнездо, и шофер взял у него трубку из рук, положил на аппарат.
Сразу же за постом ГАИ кончался город и кончалось освещенное шоссе, впереди была сухая черная ночь, и в этой ночи на пределе своих сил мчалась машина, ярко и тревожно блистая четырьмя фарами. Встречных машин не было, да и шоссе здесь пока что оставалось с односторонним движением, никто не мешал, и "Волга", доверившись гладкому асфальту, жгла бешеной скоростью черное пространство. На свет фар летели из летней просторной степи мотыльки и бабочки, бились о стекло; эту нелепую и неизбежную смерть воочию наблюдали все пассажиры машины, и жутковато было смотреть, как секунду, долю секунды мчалась навстречу живая, трепыхающаяся в радости бытия точка, и вот ее уже нет - только мокрое пятно на стекле машины…
"Вот так и Зоя, да и все мы зависим, наверно, от слепого и безжалостного случая, - тягостно и мрачно думал Русанов. - Выпал бы ей билет в то купе…"
Он зябко повел плечами, попросил водителя приподнять стекло дверцы - дует, и тот, молодой быстроглазый парень, несколько удивленно глянув на Виктора Ивановича - не холодно же! - все же поднял стекло, и шум ветра несколько поутих. Шуршали шины, ладный гул мотора застыл на высокой, но легко взятой им ноте, хорошо сработанная "Волга" напористо пробивалась в толще густого прохладного воздуха.
- Виктор Иванович, извините, конечно, ваша жена сильно пострадала? - вежливо спросил Коняхин. - Нам Емельянов ничего толком не сказал.
- Да и я не знаю ничего толком, - глухо ответил Русанов. - Жива, И это уже хорошо. А две женщины погибли… Мерзавцы! - стукнул он кулаком по колену.
Снова запищал зуммер радиотелефона, Виктор Иванович схватил трубку.
- Слушаю! Алло!
- Это Емельянов, товарищ подполковник.
- Да-да, что нового? - нетерпеливо спросил Русанов.
- Пострадавший вагон отцепляют на станции Лысуха. Из райцентра прибыла "скорая помощь". Местная милиция уже на месте, прокуратуру мы в известность поставили. О вашей жене дополнительных сведений не имею, Виктор Иванович, но она жива. Именно она и попросила начальника поезда сообщить нам, представилась.
- Хорошо. Все.
Виктор Иванович повернулся к безмолвно слушающим их разговор оперативникам, оказал сурово:
- Так, молодые люди. Ваши версии? Ясно, что взрывное устройство подложено, скорее всего, в Придонске. Цель?
- Просто из хулиганских побуждений, - сказал Коняхин. - Случай такой был на Украине.
- Да, был. Володя, ты?
- Может быть, кому-то решили отомстить, Виктор Иванович.
- Годится. Взрыв, так сказать, адресный. Разберемся, кто ехал в этом и соседних купе… Ну какая же сволочь! - Виктор Иванович обхватил голову руками. - Не пощадил соседей, других ни в чем не повинных людей.
- Па, извини, - подал несмелый голос Сергей. - А может, это… нам, то есть тебе, за что-то хотела отомстить? А?
- Не исключено, сын. Принимается и твоя версия. Еще? Валера?
- Взрыв произошел случайно. Да, взрывное устройство было, но взрыв - самопроизвольный.
- Маловероятно. Ты хочешь сказать, что кто-то куда-то вез устройство?
- Да.
- Проверим и это. Но начать, думаю, нужно все-таки с версии адресного взрыва.
Виктор Иванович напряг память. "А сам-то ты ничего подозрительного не видел? Никто тебе не бросился в глаза? Вспоминай!"
Нет. Людей было много - на кого тут подумаешь?! Тот парень, что лежал в купе с транзистором? Может быть, он вышел, а взрывное устройство оставил?
- Я тоже пока не могу сказать ничего определенного, - вздохнул Виктор Иванович. - Нужно осмотреть место происшествия, поговорить с пострадавшими, вообще со свидетелями. В том числе и с женой.
Километры пустынного шоссе отскакивали назад все с той же сумасшедшей скоростью; давно уже "Волга" мчалась по асфальту с двухсторонним движением, но лишь однажды промелькнула встречная машина, какой-то громоздкий, с тентом, грузовик. И вот уже - развилка, поворот направо, еще более узкое и но такое ухоженное шоссе районного значения, - слабые огни впереди, станция, железная дорога, - конечная цель их рискованной гонки.
- За пятьдесят минут долетели, Виктор Иванович, - сказал водитель, вероятно стремясь хотя бы этим облегчить переживания подполковника, и Русанов понял это, через силу похвалил парня:
- Спасибо, Женя. Ехали мы классно.
"Волга" вкатилась на пристанционную, ярко освещенную площадь, где толпились уже машины милиции, "скорой помощи", пара мотоциклов с коляской, какие-то люди. Поезда не было, на путях одиноко стоял изуродованный взрывом вагон - черная дыра зияла у него в боку, на нее страшно было смотреть.
Чекисты выскочили из машины, и Русановы тут же услышали тревожный, плачущий, до боли знакомый голос, раздавшийся из открытой двери "скорой помощи":
- Витя! Сережа! Я здесь!
Они бросились на голос и увидели Зою лежащей на носилках, с перебинтованной ногой, кое-как, наспех одетой - в халате, простоволосой, прижимающей к груди сумку. Она плакала нервными, потрясенными слезами, и голос ее был другим, обессиленным и больным, и глаза глубоко запали в черные глазницы, и руки не знали ни секунды покоя.
- Зоя!
- Мама! Что у тебя с ногой?
- Ударило меня какой-то железякой… Или полка верхняя оторвалась, я не знаю… - Зоя плакала теперь навзрыд, всхлипывала, ловила руки мужа и сына, прижимала их к себе и постепенно, медленно успокаивалась. На соседних носилках лежала еще одна женщина, у нее были забинтованы голова и правая рука, она тоже плакала, рассказывала Русановым:
- Ой, как страшно-то было, милые вы мои. Спим, вдруг - бах! - грохот, огонь, крики, стоны… Страсть божья! Да что же это делается на белом свете?! Люди с ума посходили, готовы друг дружку изничтожить.
- Это не люди! - сурово сказал Русанов-старший. - У них ничего человеческого не осталось.
"Скорую помощь" обступили пассажиры из других вагонов, раздавались гневные выкрики.
- Стрелять таких сволочей надо! На центральных, площадях городов! По телевизору показывать!
- Куда же вы, милиция, смотрите?!
- Да им самим достается. Вон, говорят, жена чекиста…
- Ну вот, хоть теперь они за преступников возьмутся.
- Да, жди. Где теперь этого мерзавца найдешь?
- Найдут. Подложил ведь кто-то.
- Подложил, подонок, никого не пожалел. Ух, знать бы - кто?!
- Узнаешь, погоди.
Виктор Иванович попросил людей освободить дорогу для "скорой помощи" - надо было последних, легкораненых везти в больницу. Зоя, прощаясь, попросила днем же, после осмотра врачами, забрать ее домой.
- Хорошо, Зоя, хорошо. С тобой будет Сергей, а я за вами заеду или пришлю машину… Нам сейчас нужно работать, искать преступников. Ты ничего не заметила подозрительного, Зоя? Может, потом, когда я ушел?
- Н-нет, н-нет, - трясла она головой. - Все люди как люди. Приходили, уходили… Ну, на кого тут подумаешь?1 Мелькнул какой-то типчик, что-то уж больно торопился… Как раз в соседнем купе. Но я подумала: провожал кого-то, вещи заносил. Или сам в этом купе ехал. А там, оказывается, одни женщины ехали. Две из них погибли. Седая такая, пожилая. А другая - помоложе. Одной - руку оторвало, ее сразу увезли. А мы, кого полегче ранило, ждали. Я сразу начальнику поезда сказала, чтоб позвонил дежурному по вашему управлению, номер дала.
- Правильно сделала, Зоя, молодец. А парня того, что заходил в соседнее купе, ты могла бы вспомнить?
- Н-не знаю, вряд ли. Я его в основном со спины видела…
- Извините, ехать надо, - сказал врач "скорой помощи" и велел фельдшеру закрыть заднюю дверь машины.
Сергей осторожно примостился у ног матери, и "скорая" тут же быстро укатила.
А Виктор Иванович с Коняхиным и Кубасовым, в сопровождении работников милиции пошли к вагону. Милицейский капитан - тощий, высокий человек - рассказывал на ходу:
- Личности убитых установлены, товарищ подполковник. Одна из них Валентина Григорьевна Тафеева, жена военнослужащего. Судя по билету, ехала к мужу… Другая - Галина Андреевна Буканова, судья из Придонска, ехала в отпуск. У нее в сумочке мы нашли курортную карту.
- Судья? - переспросил Русанов.
- Да. Служебное удостоверение у нее было с собой.
"Вот судье-то как раз и могли мстить, - подумал Русанов. - Придется поднять дела из архивов: кого судила, за что. Может быть, эта версия нам что-нибудь и даст. А может, это действительно безадресный бандитизм?… Сволочи!"
Чекисты и работники милиции поднялись в вагон. Глазам их предстало развороченное взрывом купе, чьи-то разбросанные вещи, кровь. Сильные электрические фонарики высветили жуткую картину, от вида которой у Виктора Ивановича содрогнулось сердце.
- Взрывное устройство, думаю, стояло вот здесь, товарищ подполковник, - продолжал докладывать милицейский капитан. - Вон остатки портфеля, видите? Какие-то колесики, вроде как от часов…
- Валера, Володя, продолжайте осмотр, - сказал Виктор Иванович Коняхину с Кубасовым, а сам заглянул в соседнее купе, с развороченной перегородкой, с сорванной взрывом верхней полкой. Да, Зою, скорее всего, ударило именно этой полкой…
Понемногу светало, можно уже было работать и без фонарей.
Глава двадцать первая
Звонок Битюцкого не застал Гонтаря врасплох. Человеком он был многоопытным, чувствовал, что попавшийся ему на крючок начальник областного управления БХСС рано или поздно позвонит, даст о себе знать, обратится за помощью - деваться ему некуда. Конечно, Битюцкий мог привести за собой "хвост", своих сотрудников, но это было бы глупостью, равнозначной самоубийству - всплыла бы история со взятками. А кто желает себе зла?
Гонтарь согласился на встречу со спокойной душой, принял предложение Альберта Семеновича - провести переговоры в машине, так проще и незаметнее. Но охрану свою, из Басалаева и Фриновского, решил взять. Мало ли что! Правда, они безоружны (а оружие теперь нужно, очень нужно!), но, может быть, это и к лучшему. В случае провокации со стороны Битюцкого никакого компромата на Гонтаря и его друзей у милиции не будет.
Они договорились встретиться вечером, после шести. Битюцкий подойдет к магазину военторга; поодаль, у табачного киоска, его будет ждать машина. Альберт Семенович решительно воспротивился тому, чтобы Гонтарь ждал его на своем белом "мерседесе". Еще чего! На машину глазеют, где бы она ни стояла: их всего две в Придопске, они на виду. Что-нибудь другое надо, попроще, незаметнее. Зачем мозолить горожанам глаза?!
Решили, что поедут на "Жигулях" Фриновского: таких машин в городе хоть пруд пруди, и если и сядет в одну из них полковник милиции, то на это никто не обратит внимания.
До вечера было еще далеко, и Гонтарь занялся текущими делами в своем "Фениксе".
Контора кооператива занимала три небольшие полуподвальные комнаты в одном из массивных административных зданий города. Раньше здесь размещался какой-то фотоклуб, от него остались ванны и широкие вентиляционные трубы вытяжки, стойкий запах химических реактивов и решетки на окнах. Решетки Гонтарь велел оставить.
- Привыкайте пока, ребята, - со смехом сказал он как-то Басалаеву с Фриновским. - Не такой резкий будет переход, в случае чего. Понятно говорю?
Это была одна из шуток шефа, к ним в кооперативе привыкли, не обращали внимания. А решетки пригодились: не донимали мелкие воришки, толстые прутья надежно хранили тайны "Феникса".
Коммерческую свою деятельность Михаил Гонтарь начинал с осторожной спекуляции в середине семидесятых годов - с фарцовки, если оказать определенней. Был он тогда студептом юридического факультета, приторговывал на рынках вещами, скупленными у иностранных студентов. Ничем не брезговал - покупал и продавал штаны, свитера, туфли, часы, магнитофоны, жевательную резинку и сигареты. Дело было хоть и не такое уж прибыльное, но концы с концами Гонтарь успешно сводил, оставалось кое-что на рестораны и девочек. А главное - он приобретал деловой опыт, заводил нужные знакомства. Там, на рынках, пятнадцать лет назад, Гонтарь познакомился с Каменцевым. Тот работал в центральном универмаге продавцом промышленных товаров. Но что значит рядовой работник прилавка? Ого-го, значил Вадька Каменцев много, во всяком случае для Михаила Гонтаря. И товаром дефицитным его снабжал, и учил торговым, квалифицированным премудростям.
По его совету Гонтарь после окончания университета пошел работать в торговлю, юристом. Работа была непыльная, но малоденежная и довольно скучная. Днями и месяцами разбирал он всякие споры между поставщиками товаров и торговлей, не находя в этом труде удовлетворения. Да и в семье у него не ладилось: женился Гонтарь на женщипе почти одних с ним лет, у нее была квартира в центральной части города, а у Михаила - лишь направление на работу в какой-то забытый богом и властью районный городишко Тамбовской области. Тем не менее нажили они с Тамарой двоих детей, которых нужно было содержать и учить уму-разуму, на все это требовались деньги.