- Рады тебя видеть, дружище!
Генка тоже был рад, все эти годы спал и видел такой вот богатый стол, корешей и еще голую деваху! С девахой пока не получалось - кто замуж из его знакомых девиц выскочил, кто куда-то запропал из города. Ну ничего, это дело поправимое, не сегодня завтра баба у него будет.
Мать бесшумно, покорной тенью сновала от стола на кухню и обратно, все ставила да убирала, глаза ее были мокрыми от слез.
- Ешьте, ребята, ешьте, все свежее… Гена, что ж ты не угощаешь ребят?
- Да что они, маленькие, чего ты? - сыто и пьяно смотрел Дюбель на мать. - Ты иди, мать, иди. Или, может, сядешь с нами? За родного сына рюмашку бы пропустила, а? Или не рада?
- Да как не рада, сынок, что ты говоришь? - мать замахала на Генку руками, села о краю стола, подняла рюмку, выпила и торопливо ушла, вытирая слезы. Так было и несколько лет назад - пьянки-гулянки, ночные похождения, драки… Ну кто б его образумил, кто бы правильную дорожку в жизни указал. Ведь ничего не стал рассказывать ей, матери, не заверил: все, мол, мать, завязал я с прошлым - и больной стал, и постарел, дядей уже называют… Нет, негоден он ни к чему, не хочет честно жить и трудиться, да и делать ничего не умеет, никакой специальности не приобрел. О-ох…
Клавдия Дюбелева заливалась горючими слезами на тесной своей чистенькой кухоньке, а в комнате гремел магнитофон, тренькала гитара и молодые, ломающиеся голоса орали что-то несусветное, непонятное ей:
Ведь мы живем
Для того, чтобы
Завтра сдохнуть.
А-а-а…
"И за что же мне такое наказание выпало, господи?! - расстроенно думала Клавдия. - Разве такого я сына хотела?"
В дверь позвонили, она торопливо вытерла слезы, пошла открывать, и в комнату, полную смрадного табачного дыма и гитарно-магнитофонного гама, ввалились двое: бородатый громадный парень, а с ним второй, прыщавый блондин - оба в "фирме", в джинсах-варенках, нарядных рубашках с блестящими пуговицами, а у блондина на шее - еще и яркий, завязанный узлом платок.
- Геныч! Здорово! Сколько лет, сколько зим!- ревел бородатый, распахнув руки, направляясь к столу.
- Борис?! Басалаев?! Кто посетил презренного вора и фулюгана-а! - вопил в свою очередь и Дюбель, вскочив навстречу гостям, обнимаясь сначала с Бобом, которому он едва доставал до плеча, а потом и с Олегом Фриновским, проявившим меньше эмоций, подавшему Генке лишь руку.
- Ну, канайте к столу. Прошу! - радушным жестом хозяина приглашал Дюбель, и Боб с Фриновским уселись по-хозяйски, потеснив молчком мелкоту.
- От кого прознали? - Генка налил старым знакомцам водки. - Я телеграммы не давал, приехал тихо.
- О хороших людях молва впереди бежит, Геныч, - откинувшись на спинку стула, похохатывал Боб. - Верные люди дали знать: Дюбель дома, отдыхает.
- Ну рад видеть, рад! - долдонил однообразно Генка, чокался с Басалаевым и Фриновским, влюбленно-восторженно заглядывал им в глаза, пытался что-то рассказывать, но сбивался, перескакивал на другое, потом вдруг хватал гитару, подыгрывал магнитофону, снова наливал в стаканы… Бестолковщина эта продолжалась с полчаса.
Боб почти не пил, сказал Генке, что он за рулем, ему нельзя, не дай бог менты привяжутся. А Фриновский опрокидывал в рот рюмку за рюмкой, тряс лохматой, длинноволосой головой, морщился и постанывал, закусывал мало.
Молодежь притихла, посматривала на Боба и Фриновского с интересом и робостью. Понятно было, что птицы эти большого полета, может и похлеще чем сам Дюбель, - вон он как перед ними, чуть ли не на задних лапках, все старается угодить, налить побольше и повкуснее угостить. Боб заметил это внимание, цыкнул на подростков:
- Ну, чего клювы пораскрывали? Займитесь делом.
Подростки сбились у дивана, Щегол выхватил из кармана колоду новеньких карт, пошла игра!
Басалаев сел поближе к Генке, обнял его за голую, вспотевшую шею, спросил задушевно:
- Как там, Геныч? Как сиделось?
Генка махнул вяло - что спрашивать? Сидеть несладко.
Заорал вдруг надрывно, хриплым голосом!
Вышел я на свободу,
Корешей повидать.
И уйду в непогоду
Тех ментов убива-а-ать…
- Да ладно тебе про ментов песни петь, Геныч, - журил с лаской Боб. - Не стоят они того, чтобы даже думать о них. Презирать их надо и - сторонкой, сторонкой, - он живо и весело показал это на пальцах, - обходить.
- Не-ет, - Дюбель покрутил головой, - Ментам и судье, этой стерве Букаповой, не прощу-у! Не прощу! - он трахнул кулаком по столу, и мать тут же прибежала из кухни, стала о умоляющими и перепуганными глазами просить:
- Гена, сынок, не надо шуметь. Соседи еще позвонят, милицию вызовут… Греха не оберешься.
- Соседи?! Пусть только попробуют! - Генка яростно скрипнул зубами. - Я им… - и выругался смачно, с удовольствием.
- Ладно, Геныч, тихо, тихо, - властно проговорил Боб и проводил мать снова на кухню: - Мы тут сами все уладим, ничего… Как вас звать-величать? Клавдия Максимовна? Ага, понятно. Ничего. Если можно, чаю мне крепкого. Только свежего и без сахара. А за Геныча по беспокойтесь, шуметь он не будет.
Басалаев вернулся в комнату, стал расспрашивать Генку о планах на будущее. Тот плохо соображал, но вопрос понял. Отрубил:
- Заслуженный отдых. Вино, девочки, кабаки.
- А башли?
- С этим туго, Боб. Одолжи.
- Одолжить можно. Правда, много не смогу. А дать тебе заработать - пожалуйста, приходи. Мы на подхвате у одного маэстро. Кооператив у нас, "Феникс" называется.
- Чего? Феликс? - не попял Дюбель.
Басалаев засмеялся;
- "Феникс", птица такая, из пепла встала. Шеф придумал. Птицу вроде сожгли, а она опять восстановилась.
- Как это? - Генка пялил на Боба красные непонимающие глаза.
- А хрен ее знает, Геныч. Ну, сказка это, миф! Это ты лучше с шефом, он тебе объяснит. Если, конечно… тебе деньги нужны, девки. А?
Дюбель замотал головой:
- Ни в каком кооперативе работать я не буду. У меня отпуск.
- Тебе у нас понравится, Ген, - вставил свое мнение Фриновский. - Работа не пыльная, но денежная. Шеф наш - голова, каких поискать, уважает преданных людей. Башли у тебя будут.
- И девочки. Каких захочешь, - пообещал и Боб.
Выпив большую чашку душистого горячего чая, Басалаев поднялся, поблагодарил мать Генки, сказал, что им с Фриновским пора ехать. На клочке бумажки нацарапал шариковой ручкой помер телефона, сказал Дюбелю, мол, отдохнешь - позвони. Генка мотал опущенной головой, не понять было - слышал слова Боба, не слышал… Но гостей до двери пошел провожать, снова облобызал Басалаева, спросил:
- А ты спорт свой бросил, Боб?
- Да как сказать…, - тот почесал ногтем переносицу. - И да, и нет. Из "Локомотива" я ушел давно, маялся какое-то время без работы… Потом вот нам с Олегом повезло: шефа своего встретили.
- Ладно, парни, заходите, залетайте! - Генку пошатывало. - Буду рад.
- И ты, Геныч, старых друзей не забывай.
- Угу. Пока!
Глава восьмая
Работенка для Дюбеля нашлась через несколько дней.
Погуляв и отоспавшись, Генка затосковал без денег, маялся дома, валяясь часами на диване, смотрел телевизор, курил. Еда дома, конечно, была, мать таскала из столовки, но что значит сытый желудок без стакана водки?! Жизнь сделалась пресной и скучной, не хотелось даже выходить во двор, слоняться по улице о тем же Щеглом и его желторотыми дружками. Деятельная натура Дюбеля требовала какого-нибудь занятия, осмысленного и дерзкого, принесшего бы ему деньги. Тянуть лямку на заводе, по соседству с домом, он не собирался, хотя мать настойчиво просила его об этом(он раздумывал над тем, что лучшее для него место - быть грузчиком в винном магазине или рубщиком мяса на колхозном рынке. Но и это не к спеху, лето надо бы прокантоваться, перевести дух после колонии, а осенью видно будет. На мать, понятное дело, рассчитывать не приходится, зарплата у нее - курам на смех, двоих она обеспечить не сможет. Да и что это будет за жизнь- все время просить у нее деньги?!
Послонявшись еще день-другой по квартире, Генка отыскал бумажку, которую оставил ему Басалаев, пошел звонить в ближайший на их улице телефон-автомат. Ответил женский голое, Генна спросил: что это за организация? "Стадион", - был ответ. Потом подошел Боб, густой, мощный голос его заполнил всю трубку:
- Да-а… Это ты, Геныч? Молодец, что позвонил. Как раз сегодня ты мне нужен. Есть работа… Да нет, час-полтора, не больше. Деньги хорошие, сразу на бочку. Ты подгребай сюда часам к четырем. Спорткомплекс "Энергия". Сядешь на "единицу", автобус, он тебя к самым воротам привезет. О'кей?
- Угу, понял, - сказал Генка и положил трубку.
Ровно в четыре, неприметно одетый, в солнцезащитных очках и поношенных кроссовках, он открыл дверь спортзала, за которой слышались громкие голоса и тугие удары по мячу. И сразу же увидел разгоряченного, с красным лицом Басалаева, который с остервенением лупил боксерскими перчатками по подвешенной к потолку "груше". Неподалеку, на матах, возился с каким-то худощавым, но рослым парнем Фриновский, судя по всему, они отрабатывали приемы каратэ. Тесноватый прохладный зал был полупустым, несколько человек играли в баскетбол, носились как угорелые по площадке.
Боб, заметив Генку, оставил "грушу", подошел.
- Ну? Быстро отыскал?
Дюбель с некоторой завистью покосился на его мощные, влажные от пота бицепсы.
- Да нашел, не заблудился. А вы чего здесь? Ты вроде говорил, что ушел из спорта.
- Из спорта ушел, а форму терять нельзя. Иначе обижать будут, Геныч.
Генка невольно засмеялся - кто такого бугая обидеть сможет?
Подошли Фриновский со своим напарником; Боб, разматывающий с рук бинты, предложил им с Генкой познакомиться.
- Дюбель.
- Санек.
- Машину купишь, будешь у него ремонтироваться, Геныч, - сказал Басалаев. - Он на автоцентре работает.
- За что это я ее куплю? - усмехнулся Генка, сразу определив, что Санек - его поля ягода: и наколки тоже на руках, и вообще, фрайеров он повидал, слава богу, с одного взгляда определит. Да и Боб предположение это подтвердил:
- Санек года два назад недалеко от тебя был, Геныч. По двести шестой загорал. Фулюган.
Они посмеялись, а Боб шутливо ткнул Санька кулаком в плечо.
Шли через спортзал в душевую, разговаривали.
- Насчет машины я серьезно, Геныч, - продолжал Басалаев. - Не сразу конечно, но поможем. Было бы желание. Для начала с рук возьмешь, подержанную, Санек ее в божеский вид приведет…
- Да на хрена она мне, машина? - искренне удивился Дюбель. - Я выпиваю, девок люблю, по кабакам ходить. Не, ну ее!… Ты чего звал, Борис? Какое дело?
- Ты погоди, Геныч, расскажу. Сейчас, вот душ примем, освежимся малость… Ты посиди вот тут, на скамейке, мы быстро.
Генка уселся в коридоре напротив душевых, курил, разглядывал проходящих мимо него спортсменов, предложил двум девицам, также направлявшимся в душ, "потереть спинки". Те глянули на него как на придурка, сказали что-то оскорбительное, злое, но Дюбель пропустил это мимо ушей - к такому "диалогу" ему не привыкать, на оскорбления он и сам горазд, выйдут вот эти шмары, он им скажет.
Показались в дверях Боб с Фриновским, за ними Санек; все трое были довольны купанием, весело переговаривались.
Гурьбой они пошли к машине Басалаева, новому, желтого цвета "Москвичу" с коротким, обрубленным задом, который стоял поблизости от спортзала, в тени громадного разлапистого тополя.
- Прошу, джентльмены! - радушным жестом хозяина пригласил Боб, распахивая дверцы.
Машина и внутри пахла еще заводом, коврики под ногами были чистые, на сиденьях, обтянутых нарядными чехлами, - ни пятнышка. Генка с интересом оглядел машину.
- Недавно, что ли, купил, Борис? - спросил он.
- Да месяца три назад, Геныч. С рук. Переплатил, правда, но тачкой доволен. От ментов хорошо уходит. Ну садись, садись, чего ты?… Олежек, давай-ка по паре пива. Командуй.
Фриновский стал доставать из сумки, стоявшей у его ног, пиво, подал Дюбелю и Саньку по две бутылки. Генка зубами открыл пробку, стал пить жадными большими глотками.
Довольный, вытер губы.
- Покрепче бы чего.
- Это можно, Геныч, но потом, после операции, - ровно проговорил Басалаев.
- Чего делать-то?
- У одного типа золотишко имеется, слитки. Судя по всему, таскает он откуда-то… Соображаешь? Сегодня у нас с ним встреча, поговорить надо, по душам. Так, чтобы он не особенно запирался - где берет и почем.
- Морду, что ли, набить? - хмыкнул Генка. -Это запросто.
- Ну, там видно будет. В зависимости от того, как этот прапорщик вести себя будет.
- Вояка, что ли?
- Ага, представитель славных Вооруженных Сил. Короче, поедем сейчас в центр, я пойду на встречу один, а вы покантуетесь в одном месте, я скажу где. Потом прокатимся.
- Понятно, - буркнул Генка и открыл новую бутылку.
Из осторожности - да и Валентина так советовала - Рябченко назначил встречу футбольным своим знакомым в самом центре Придонска, в сквере, у фонтана. Приехал он рано, повезло о транспортом, сидел сейчас на удобной длинной скамье рядом с какой-то пожилой парой, слушал их неторопливый бесхитростный разговор о посещении врача, который прописал лекарства, а в аптеках их нет.
Тугие струи фонтана шипели в трех шагах от Анатолия, долетала до самых ног водяная пыль, но Рябченко и не думал менять место. Скамейка стояла очень удобно, сквер отсюда видно прекрасно, никто мимо не пройдет незамеченным.
Было тепло, май перевалил на вторую половину, зелень в сквере буйствовала вовсю. После суматошного дня в части приятно было сидеть вот так, сняв фуражку, расслабившись, думая об отвлеченном, не имеющем отношения к службе. Чувствовал себя Рябченко спокойно: золота с ним не было, если вдруг те двое и выдали себя за лжепокупателей, ничего страшного не произойдет - он от всего откажется и уйдет. А поговорить о деле - отчего не поговорить?! Потолкуют, он назначит им новую встречу, но уже в присутствии Валентины, пусть она сама решает - надежные это люди или нет.
В сквере было многолюдно, шумно: шумела вода в мощных, толстых струях фонтана, шумели детишки, катающиеся тут на маленьких велосипедах, громко играла музыка - висящий на столбе громкоговоритель транслировал "Маяк". Солнце было еще довольно высоко, Придонск, как и Москва, жил летом на час вперед, по летнему времени, и это было удобно. Солнечный золотистый свет пронизал весь сквер легкими невесомыми лучами, играла, переливаясь всеми цветами, радуга у фонтана, пахло сиренью и мороженым.
Прошли мимо скамьи две молоденькие, в легких платьях девушки - пахнуло духами, беззаботностью. Старики по соседству по-прежнему вели разговор о своих болячках… Что ж, каждому возрасту свои проблемы. Старики прожили жизнь, а они вот с Валентиной лишь вступили в полосу зрелости, и нужно подумать о будущем, о том, что и они со временем станут седыми и немощными, больными и, наверное, никому ненужными, кроме, разумеется, самих себя. Поэтому и надо сейчас, пока молодые и здоровые, обеспечить безбедную старость.
Рябченко подумал о бывшей жене и дочерях, защемило отчего-то сердце - как они там? Ему-то хорошо, а вот девчонки… Надо бы все же потихоньку от Валентины проведать их, принести чего-нибудь вкусненького, родная кровь как-никак. Да и денег дать. В конце концов, и он с этими "сигаретками" рискует, да еще как рискует, потому вправе какую-то свою часть отдать детям. Да, нужно помочь дочкам, только чтоб Валентина не знала…
Бородатого своего знакомца Рябченко заметил издали. Тот неторопливо шел по скверу, поигрывал ключами от машины, искал глазами его, Анатолия. Был он одет в синий, спортивного покроя костюм; легкая куртка с распахнутой на груди "молнией", белая тенниска с нерусскими буквами, из которых виднелись только несколько - Super, брюки с тремя белыми же полосами по бокам, новые спортивные туфли - все выдавало в этом человеке обеспеченного, преуспевающего дельца. Шагал этот бородатый, несмотря на свою комплекцию, пружинисто, легко, чувствовалось, что идет здоровый, жизнерадостный, уверенный в себе гражданин, которого не очень-то волнуют всякие там экономические и политические бури. У него есть что надеть, у него прекрасное жилье и хорошая пища, он имеет автомобиль - вон ключики на пальце, - деньги - словом, уверенность в завтрашнем дне. Ему теперь нужны золотые вещи, те же слитки, драгоценности. Это всегда в цене, это- вечное. И лицо у него хорошее - открытое и даже добродушное. Да, на такого человека вполне можно положиться, с ним можно иметь дело. И Валентине он тоже понравится.
Бородатый подошел, сел, подал руку;
- Здравия желаю.
- Здравствуйте, - Рябченко ответил на рукопожатие.
- Мы, кажется, в прошлый раз не представились друг другу. Борис.
- Анатолий.
- Очень приятно. Давно ждете, Толя?
- Нет, как договорились, - Рябченко глянул на часы. - Ну, минут, наверное, десять. Я быстро доехал. А где же ваш друг, Борис?
- Он обещал прийти… - Боб повертел головой.- Но, знаете, человек не военный, с дисциплиной у него того… сам понимаешь, - как-то незаметно и просто перешел Басалаев на "ты", и Рябченко этот переход принял охотно - сам не любил надоевшие эти уставные "выканья".
- Как служба идет, Толя?
- Идет, - ответил Рябченко неопределенно: говорить с малознакомым человеком более откровенно в его положении было нельзя. Всему свое время.
- Чем там в части командуешь? Столовой? Баней? Или складом каким-нибудь?… Насколько я помню армию, прапорщики на таких должностях.
- Ну, это к делу не относится, Борис, - довольно строго сказал Рябченко, и Боб тут же, без всякой обиды, согласился с ним:
- Да конечно не относится. Это я так, просто. Форма, знаешь, воспоминания навевает. Увидел военного, сразу вспомнил… А я уже лет двенадцать назад солдатскую эту шкуру скинул. Да-а… Надо же, вроде недавно было. Но давай о деле, Анатолий. "Сигаретка" твоя мне понравилась, купить не против, и причем не одну. Я тебе и прошлый раз так говорил. Принес?… Только не здесь… - он глянул на старичков.
- Сегодня нет ничего, Борис, - повел свою линию Рябченко. - И неизвестно, когда будет. Это мы так, купили по случаю…
- С кем купили? - быстро спросил Басалаев.
- Да с женой, Валентиной. Тоже понравились "сигаретки". А потом деньги понадобились, комплект шин для "Жигулей" подвернулся. А цены сам знаешь какие.
- Цены бешеные, - согласился Боб. - Ну и что?
- А что? Мы подумали - шины важнее.
- Так я не понял: золото продали? Или как? Чего тогда пришел? - играя улыбкой, без нажима спрашивал Боб, а мысль его напряженно при этом работала: "Темнишь, прапор, темнишь. Осторожничаешь, меня прощупываешь. Что ж, это правильно, но золото у тебя есть. И главное, не спугнуть тебя сейчас…"
Рябченко не спеша закурил. Размышлял намеренно вяло, как бы даже с неохотой, вынужденно:
- Да, может, и продала жена, я точно не знаю. Но сказала мне, мол, поговори с теми людьми…