Можно было посетить следователя, оставившего на двери свой автограф… Не самый лучший вариант. Говорил я шефу – давай подробности! К следователю только попади: "кто, зачем, откуда знаете покойную?"
Олег вышел из подъезда и остановился, внимательно оглядывая окрестности в поисках телефона – автомата. Надо звонить Савенкову и докладывать результат… Краем глаза он заметил, что за ним внимательно наблюдают три старушки, расположившихся в тени старых лип на детской площадке.
Было понятно, что они давно так сидят. Всегда. А значит – знают все, потому что бдительны и наблюдательны.
– Доброго вам здоровья… А у меня незадача. Друг попросил его знакомую проведать, а дома никого.
– Какая квартира?
– Двадцать первая.
– Как хозяйку зовут?
– Нина Ивановна.
– Опоздал, милок. В субботу она преставилась. Насильственной смертью померла. Зарезали ее… Ты, парень, знал ее?
– Нет… Я же сказал, друг попросил заехать. Телефон у нее не отвечал, а он волновался… Значит не зря… А не поймали?
– Кого? Злодея? Поймали. Зина наша помогла… Ты не смущайся, подруга. Важную птицу ты накрыла. Главный киллер. Они и кличку его называли – журналист.
– Так вы сами его поймали.
– Нет, милок. Ты послушай, как дело было… Он приехал, а мы сидим. Наверху этот злодей не больше десяти минут пробыл. Выбегает – на рубашке пятна, глаза шальные. Прыг в машину – только его и видели… А Зинка глазастая. Номер она запомнила и в 02 позвонила… Это уж когда милиция понаехала, мы слышали, что взяли они этого журналиста.
– А после журналиста кто-нибудь из дома выходил?
– Выходили… Но те выходили чинно и спокойно. А этот, как оглашенный выскочил.
– Вам, уважаемые, медаль надо дать. Или орден.
– Как же, медаль… Они даже и разговаривать не стали. Лейтенант белобрысый подошел, спросил из какого мы дома и ушел. Ему, видишь ли, соседей велено было опросить, а мы из другого дома. Не нужны значит… Зина, ты чего грустная такая?
– Я, девочки, думаю, что не туда я их направила. Не того они взяли. Ты, Вера, хвалишь меня, а вдруг тот журналист не убивал.
– Как же, не убивал… Кровь на нем была?
– Была.
– Отпечатки его, участковый говорил, нашли?
– Нашли. Но там, небось, и твои отпечатки нашли. Ты же к ней, Вера, третьего дня за таблетками ходила. Ходила? То-то же.
– Ты не дури, Зина. Если не журналист, то кто?
– А хоть Вавилов – пьянь такая. Или Ефим, племянник, покойного Степана Петровича сын…
В какой-то момент Олег сообразил, что ему лучше не задавать вопросы. Он превратился в заинтересованного слушателя. Это была самая выгодная позиция. Ни один опер или следователь, пригласивший этих бабушек в кабинет и задавая им прямые вопросы, не получил бы столько информации, как молчаливый доверчивый Олег. Нужно только в соответствующих местах удивленно хлопать глазами, вздыхать, улыбаться, сочувственно качать головой.
Олег узнал, что племянник погибшей Ефим Уколов появился во дворе уже после убийства, когда у подъезда стояли милицейские машины и группа любопытствующих соседей. Правда, он мог быть здесь и раньше, а это был второй приход – "решил злодей посмотреть на дело рук своих". Тем более, что руки его в этот день были в синяках, а на лице красовались три яркие царапины. Чем не результат драки, последней битвы погибшей Нины Ивановны?
Вавилов же оказался соседом с верхнего этажа. Но если бы просто соседом… Это была старая и единственная любовь Нины Ивановны. Еще с послевоенных времен. Из-за него она и семьей не обзавелась. Все его ждала. И он периодически приходил. Когда на год, когда на два. Такой вольноопределяющийся гражданский муж. Очень для него удобно – официальные жены приходят и уходят, а Нина Горюнова всегда рядом, всегда примет. Надо только спуститься на один этаж.
Так вот этот любвеобильный Юрий Николаевич в очередной раз нашел себе новую пассию. И очень, по мнению собеседниц Олега, молодую – "ей еще и пятидесяти не было". И это очень могло обидеть Нину Ивановну, столько раз прощавшую своего неверного соседа. Действительно, погулял в молодости, а после шестидесяти пяти мог бы и остепениться.
А эта новая его краля – пробы негде ставить. Все деньги с Вавилова тянула. Он, возможно, и решил к Нине Ивановне подкатиться, денег в долг взять. Как обычно – без отдачи. Да что с нее возьмешь? Одно слово – Горюнова.
Глава 3
Этим утром в юридической конторе Никиты Сергеевича Рубина было многолюдно.
Савенков не стал прорываться без очереди. Он спокойно сел на свободный стул рядом с секретаршей и стал ждать. Ждать пока она по звонку шефа на минутку заскочит в его кабинет. Этого времени хватило, чтоб под недоуменными взглядами посетителей пролистать журнал учета клиентов, еженедельник и несколько документов, лежащих на столе "командного пункта".
Очевидно, Савенков нашел в этих бумагах нечто, позволяющее больше не томиться в очереди. Когда пришла секретарша, он встал из-за ее стола, протянул свою визитную карточку и громко произнес:
– Передайте Рубину, что мне нужна срочно встреча. Я по делу об убийстве гражданки Горюновой…
Если это подозреваемый, пусть даже потенциально, то все его действия воспринимаются несколько иначе, под особым углом зрения.
А Рубин явно суетился. Нет, он не был испуган. Но был излишне приветлив и услужлив. Он выскочил из своего угла, пожал руку в легком поклоне, затребовал для гостя кофе, предложил расположиться у приставного столика, не сев при этом первым… Возможно, он всегда такой. Но после того, что Савенков увидел на столе у секретарши, у него был повод насторожиться.
– Надеюсь, вы знаете, Никита Сергеевич, зачем я здесь?
– Увы… Ни сном, ни духом, как говориться… То есть, я знаю, что моя клиентка госпожа Горюнова убита в субботу, но это все… Вы, Игорь Михайлович, как я понимаю, частный детектив. Агентство "Сова". Красиво! И со смыслом – даже ночью все видит и слышит.
– И очень когти цепкие. Захватит кого – не выпустит.
– У вас прямо зловещий тон, Игорь Михайлович. Если вы меня решили зацепить, то зря. Пустой номер. Горюнова – просто клиентка. Имущественный вопрос. Детали, уж извините, от вас скрою. Так требуют наши правила. Известная вам юридическая этика.
– Этого я и не требую… Но скажите мне, в котором часу вы пришли в квартиру Горюновой в субботу?
– Стоп! Не надо меня так грубо ловить… Не был я у Горюновой в субботу двадцать пятого числа.
– Отлично… Понятых у нас хватит. Я вызываю следователя для изъятия еженедельника вашей секретарши.
– Зачем?
– Там есть хорошая запись за пятницу: "Согласовать встречу с Горюновой на 9.30". И стрелочка на субботу. А в субботу вы не работаете, значит, встреча на ее квартире. А убита она была в девять тридцать… Дальше объяснять?
Рубин отскочил к своему столу, схватил трубку прямой связи с секретаршей и прокричал:
– Анастасия, немедленно уничтожь свой еженедельник. Немедленно! Сожги, порви, в туалет спусти… Новый заведешь!
Савенков во время этой тирады встал и, подойдя поближе к Рубину, ехидно прошептал.
– Зря вы, Никита Сергеевич, так явно себя выдаете. Важна не запись, а ваша реакция на нее. Значит в ней что-то страшное для вас… Но представьте: у вас в приемной сейчас пять – шесть свидетелей, которые на суде сообщают, как после вашего звонка испуганная Анастасия схватила еженедельник и побежала в туалет…
Рубин опять поднял трубку:
– Настя, ты еще не ушла? И не надо. Оставь все как было.
Они вернулись к приставному столику и заняли исходную позу, погрузившись в мягкие кресла.
– Вы правы, Игорь Михайлович. Эта запись и моя реакция… дают основание подозревать. Но не был я у Горюновой в субботу. Хотел, но не был. Не получилось. По семейным обстоятельствам.
– И алиби есть?
– Есть.
– Жена засвидетельствует?
– Нет… Любовница.
– Тоже не самое беспристрастное свидетельство. Ваша дама – заинтересованное лицо, некоторым образом… Крутится у меня в голове коронная фраза нашего великого Станиславского: "Не верю!"
– Понимаю… Но я действительно не был у Горюновой в субботу утром. Хотел, но не смог… оторваться… Плохо еще, что Анастасия действительно с ней договорилась.
– Плохо, Рубин, не только это… Вещи в квартире Горюновой разбросаны. Но только крупные. Шкафы не трясли, ящики не вскрывали. Искали нечто крупное. Чемодан, например. А вы единственный, кто знал, что хранила у себя Нина Ивановна.
– Но вы же знаете. Значит, не я один был в курсе.
– Молодец, Рубин. Вы вновь обретаете форму. Шок прошел… Скажем так, вы один из немых, кто знал о чемодане с однокрылым орлом… Кстати, как вы узнали о ее смерти? Газеты об этом не писали. Вездесущее телевидение не передавало. Телефон Горюновой молчал… Колитесь, Рубин.
– Мне вчера позвонили.
– Кто?
– Не знаю. Он не назвался. Он сообщил о ее смерти и сказал, что я главный подозреваемый. И еще он сказал, что чемодан не нашли.
– И что хотел этот инкогнито?
– Встретиться хотел. В каком-нибудь пустынном месте… Я бросил трубку. Очень трудно разговаривать на такие темы без подготовки. Да еще с неизвестным.
– Хорошо, Рубин. Ваша версия мне понятна. Ее трудно подтвердить, но трудно и опровергнуть… Будет правильно, если вы будете сразу же сообщать мне и о таких звонках, и обо всем, что связано с этим делом… Следователь, кстати, может вас и не вызвать. Раз в квартире нет чемодана, то, возможно, нет и связанных с вами бумаг. А самому вам проявлять инициативу нет никакого резона…
* * *
Его взяли в квартире… Дима Назаров долго стоял под мощной струей прохладного душа и не слышал настойчивых звонков в дверь. Он понял, что происходит, только тогда, когда до него донесся грохот ударов и шум вышибаемой входной двери… А через несколько секунд слетела с петель и дверь в ванную комнату и к голому Дмитрию заглянули ребята в бронежилетах и с автоматами… Не выключая воду, он поднял руки вверх.
Если бы его арестовали на улице или даже в его редакции – было бы не так обидно. Он был в шоке, а эти сатрапы просто издевались над ним. Им почему-то срочно понадобилось предъявить его понятым и снять отпечатки пальцев. И все это они проделали пока он был еще в том самом первозданном виде. При этом и понятые, и капитан криминалист были, некоторым образом, женского пола.
Тогда он воспринял все это как самое большое унижение в своей жизни… Дима Назаров просто не знал, что его ждет в ближайшие дни…
Обыск провели очень быстро. В четырехкомнатной квартире с кладовками, антресолями, старинными книжными шкафами можно было "шмонать" три дня. Но знать бы – что искать…
Рубашка со следами крови лежала на полу ванной под рухнувшей только что дверью. Найдя ее, следователь Бухонин сразу решил, что этого достаточно не только для привлечения "купальщика" к ответственности, но и для его осуждения. Тем более что криминалист подтвердила с ехидной улыбкой, что "следы в квартире Горюновой совпадают с отпечатками голого мужчины…"
Нельзя сказать, что Дмитрий совершенно перестал соображать. После подписания всех протоколов, когда его уже собирались выводить, он попросил разрешения взять с собой блок "Мальборо" и большую полукилограммовую пачку индийского чая. Он был интеллигентным и образованным человеком и знал, что там самое большое богатство – курево и чифир… Правда, его знания о нравах и порядках в СИЗО на этом заканчивались.
Он думал, что его сразу же посадят в камеру. И непременно в одиночку, где будут толстые решетки на маленьком окне под потолком.
Но до камеры было еще далеко. В довольно большой комнате с грязными кафельными стенами и единственным столом в центре его заставили раздеться. Предстояло нечто вроде регистрации и медосмотра. Потом Дмитрий узнал, что это называется "сборка".
У него еще раз взяли отпечатки пальцев. Измерили рост, вес. Все это заносилось в "дело", заведенное на нового постояльца… В остальном он оказался очень удобным клиентом – ни особых примет, ни шрамов, ни татуировок, ни видимых признаков болезни.
Несколько часов он провел в камере, где проводился первый для него тюремный "шмон". Здесь ему снова пришлось снять с себя все. Одежду, после прощупывания каждого шва, отправили на санитарную обработку… Теперь пришла очередь самого Дмитрия. Обыскивали, заглядывая и ощупывая каждое углубление его тела.
Затем пришла очередь стрижки. Пока с него начисто снимали волосы, придавая вид уголовника, Дима подумал, что теперь его наверняка не отпустят. Не оправдают. На суде всем будет ясно, что не может быть честным человек с отсутствием намека на прическу.
Когда после бани, которая здесь называется "прожаркой", ему вернули одежду – узнать ее было трудно. Брюки превратились в нечто бесформенное. Химия съела всю синтетику в ткани, сделав из нее бугристую сизую тряпку. Исчезла и пластиковая молния на ширинке – от нее осталась лишь бурая клейкая полоска… Понятно, что не был возвращен ремень и шнурки.
Фотографируясь в фас и профиль, Дима еще раз представил свой вид – "был бы я народным заседателем, не поверил бы такому".
Камера по размерам могла бы быть одиночкой. Но в нее ловко вместились двухъярусные нары на восемь лежаков. Жителей же в этой "хате" было ровно двенадцать. Дмитрий довел их число до чертовой дюжины…
Машинально он делал все правильно. Он не сел на лежак у "кормушки", у дверного окна – это законные места "блатных". Он не суетился, не трепался, не казался слабым и униженным.
Его сразу приняли за "индивидуала", за такую темную лошадку, которую лучше не трогать. К нему даже возникло некоторое уважение, когда узнали, что новому их собрату "клеят убийство при отягчающих…" Два дня его не трогали.
Но Дмитрий не знал, что такое его состояние может продлиться лишь пару – тройку дней. Ему было не избежать "прописки". Сейчас за ним просто приглядывают и соображают, какую ему "подлянку кинуть". Он не прошел бы этих испытаний. Они не так сложны, но их надо знать.
Утром он уже допустил ошибку, когда косой старик передавал ему кусок мыла и уронил его. Дмитрий поднял. Совершенно машинально… Пустяк, но это уже было началом его падения. Поднял – значит поклонился. Поклонился, значит, покорился… Здесь действует простая формула: "Ты уронил, ты и подними".
Дима не чувствовал, что для жителей "хаты" назревает развлечение. Спектакль, где он главный герой. Только сюжет вот до конца не ясен. По ходу действия можно возвысить себя, а могут тебя и опустить…
Косой старик уже встал и, потирая руки, подошел к Дмитрию, когда вдруг звякнул засов и надзиратель бесстрастно произнес:
– Назаров, к следователю.
Никакой следователь не любит, когда вмешиваются в его дела. Приятно, конечно, когда тебе звонит генерал с Петровки и просит о чем-то… И просьба странная: разрешить какому-то Савенкову встретиться с подследственным и переговорить с ним. Да еще наедине… Кто он такой, этот Савенков? Мы даже адвокатов не очень пускаем. А этот – частный сыщик… Надо было у этого генерала Дибича бумагу попросить.
Бухонин понимал, что мысль стребовать с генерала письменный приказ, по крайней мере, глупа.
Успокаивало то, что дело по убийству Горюновой развалить невозможно. Есть свидетели, отпечатки Назарова на ноже, кровь убитой на его рубашке… Тут даже адвокат Перри Мейсон не поможет… И кто это сказал, что этот Савенков убийце помогать будет. А кому? Следствию помогать не надо – сами справимся…
Савенков оказался человеком достаточно добродушным и не вызывающим никаких антипатий. Спрашивал извиняющимся тоном и вопросы задавал только такие, на которые Бухонин четко знал ответ.
Они разговаривали уже двадцать минут, когда конвоир ввел Назарова.
Бухонин впервые видел его после того суматошного голого ареста.
– Итак, подследственный, сегодня я начну с вами плотно работать. Наши с вами интересы совпадают. Побыстрей завершим следствие, а после суда – на зону. Там намного лучше, чем в нашем СИЗО. Природа, уютные бараки… С вашим образованием могли бы эти десять лет в библиотеке просидеть. Или редактором лагерной стенгазеты… Но это все потом. Сейчас вот Игорь Михайлович хотел с вами поговорить. Я вас на тридцать минут оставлю… Кнопка здесь. Конвоир у двери…
Бухонин зачем-то оглядел свой кабинет, вздохнул, вышел и сел в коридоре рядом с конвоиром…
* * *
– Вот что, Дмитрий. Следователь, наверняка, хороший человек, но задачи у нас с ним разные. Ему быстро дело закрыть надо, а мне, правда нужна.
– Мне тоже.
– Значит, не собираешься сознаваться.
– Не в чем.
– Но я знаю несколько больше, чем следователь. Знаю тему твоей статьи и почему вдруг тебя так заинтересовала Горюнова… Ты чемодан у нее искал?
– Нет! Нет… но я знал о чемодане… Вы следователю об этом не говорили?
– Пока не говорил.
– Не надо… У них все против меня есть. Нет только мотива. Пришел вдруг корреспондент и убил старушку. Достоевский и только… Без мотива все это глупо. А чемодан – это мотив. Знал и хотел убить и ограбить.
– Логично рассуждаешь… А что же было на самом деле?
– О чемодане знал. Дед перед самой смертью сообщил. Он с ее отцом в Берлине воевал… Хотел с ней поговорить. Хотел статью яркую написать… Договорился. Пришел. Дверь открыта и она лежит. Я машинально нож из трупа вытащил, приподнял ее – не дышит. Вскочил и бежать… Вот вам и отпечатки, и кровь на рубашке… А кому теперь докажешь?
– Если все так, Дима, то ты крепко влип… Когда появится у тебя адвокат, пусть со мной свяжется. Запомни: я – Савенков, детективное агентство "Сова".