- Возраст - затейная штука. Иной человек до 100 лет небо коптит и никаких хворей не знает. А другой уже в 50 киснет, как старый сандаль. Каблук стоптан, подошва протерта, кожа ссохлась и потрескалась. В нынешний век, коли до пенсии дотянул - считай, уж долгожитель. А мне намедни 74 стукнуло. Так что насчет детишек - это вы того, завернули. Я нынче разве что Буратину выстрогать могу и то кособокого. Здоровья на раз чихнуть осталось. Силы уж не те. Зрение совсем никудышно: вилкой в пельмень попасть не могу. Так-то вот, робяты. Кончился мой запал.
- Даже старый орел видит лучше молодого индюка, - афористично заметил бухгалтер.
Директор, стоявший, выпятив живот и заложив руки за спину, чем отдаленно напоминал вышеназванную птицу (не орла, конечно) - посмотрел на подчиненного не самым благодушным взглядом.
- Индюк-то здесь причем?
- Действительно, - виновато кашлянул главбух. - Даже старый орел видит лучше молодого крота.
- Другое дело, - поощрительно кивнул шеф. - Ну, так что, не поможет землякам старая гвардия?
- Эхе-хе, - хлопнул руками по швам Петрович. - Что ж с вами делать. Пойдемте в дом, будем разбирать вашу бухгалтерию.
1941 год.
История с цыганами не прошла для Коли бесследно. Он понял, что взрослые бывают не только хитрыми, но и очень даже жестокими. А разве не жестоко отбирать у ребенка последнюю конфетку? Сладкое ведь в доме пропало - покупать его стало не на что. Отца у него не было (мама говорила: "служил на флоте, погиб в кораблекрушении"), поэтому рассчитывать на вторую получку не приходилось. Помощи от соседей хватало лишь на хлеб да кашу. Словом, наступила трудная, без конфет и пряников, жизнь.
- Мама, а помнишь, что говорил дяденька милиционер в участке? - спросил Коля, давясь сухой гречневой кашей.
- Ох, не береди мои раны, сынок, - вздохнула мать, убрав со стола посуду. - Я простить себе не могу, что подошла к этим цыганкам.
- Ты не виновата.
- Кто же еще, кроме меня?
- Самокат и я. Если бы не уехал, то заметил бы, как они в сумку полезли.
- Я сама должна была это заметить. Ты маленький, тебе играть положено.
- Во-первых: уже не маленький, а во-вторых: единственный в доме мужчина.
Мама открыла в раковине воду, принялась мыть чашки и ложки.
- Доедай кашу, мужчина. Хватит и на твой век забот.
- Ты тоже моя забота, и я не хочу, чтобы нас кто-нибудь когда-нибудь обманывал. Мы должны быть бдительными.
Мама перестала греметь посудой.
- Ты запомнил слова милиционера?
- Да, - кивнул Коля, облизав ложку. - И еще запомнил, что глаза всегда говорят правду.
- Может быть. Только, как ты ее распознаешь, эту правду?
- Надо тренироваться, - вскочил он со стула. - Я сам научусь и тебя научу!
Из большого, как сковородка, динамика, висевшего над кухонным столом, послышалась ободряющая веселая песня.
Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка - это флаг корабля.
- Сходи лучше, погуляй, учитель, - улыбнулась мама. - Только не долго, вечер на носу.
Коля, надев сандалики, выбежал во двор.
Здесь возилась в песочнице малышня, прыгали со скакалками девочки, крутились на каруселях сверстники-мальчишки.
- Вы, как будто маленькие, - насмешливо сказал он, подходя к ребятам.
- А ты, как будто большой, - ответил вредный мальчик Сева, раскручивая деревянное колесо.
- Большой не большой, а на карусельках с первого класса не катаюсь.
Перешедшие во второй Глеб и Клим дружно спрыгнули с пузатых лошадок.
- Садись, Севка, теперь мы тебя покрутим.
- А че, сразу, я-то? - отошел тот в сторонку.
- Давайте лучше вот что, - сказал Коля, поворачиваясь к ним спиной. - Вы меня сзади хлопайте по плечу, а я буду отгадывать, кто это сделал. Кого узнаю, тот и становится на мое место, - он прикрыл глаза ладонью. - Начинайте.
Первый удар был сильным и звонким.
- Спорим, угадаю с одного раза, - сказал Коля, крутанувшись юлой.
- Слабо тебе, - хихикнул Глеб.
- Ты!?
- А вот и нет, а вот и нет! - весело запрыгали ребята. - Обманули дурачка на четыре кулачка.
Коля снова развернулся к ним спиной. Эта старая, всем известная игра, как нельзя лучше подходила для его тренировок.
Он пристально всматривался в лица друзей, пытаясь определить фальшь в их глазах. Иногда ошибался и тогда занимал место нападающего. Но тут же умышленно раскрывался и снова возвращался в исходное положение. Ребята потешались над его неловкостью, а он сверлил их взглядом, учась отличать ложь от правды.
Глава 4
Прежде чем зайти в опорный пункт, Полынцев решил заглянуть на пляж. В том, что там накануне была стрельба, он уже не сомневался - труп, можно сказать, свидетель. Но почему этот факт так упорно отрицал культурист? Боялся связываться? Что-то знал?
Медицинский пункт стоял напротив вагончика спасателей, образуя некое подобие проходного дворика. Людей на пляже было немного (точнее - никого), из чего логически следовало, что врач или медсестра проводят время в скуке и забвении.
Войдя в пахнущую клизмами и пилюлями медицинскую комнату, Полынцев понял, что не ошибся. На кушетке, с журналом в руках, полулежала симпатичная рыжая девица в белом с крестиком на кармане халате. Судя по колоритной глянцевой обложке, усыпанной фотографиями полуголых мачо, читала она отнюдь не "Медицинский вестник". Впрочем, упрекнуть доктора было не в чем. На столике лежали фонендоскоп и тонометр, в стеклянном шкафчике поблескивали пузырьки с лекарствами, на стене висел плакат по оказанию первой медицинской помощи. Все указывало на то, что к приему посетителей здесь основательно подготовились.
- Добрый день, - кашлянул Полынцев, оглядывая плакат, где один бесполый человечек оказывал медицинскую помощь другому. К слову, у последнего в нижней части живота зияла непристойная дырка. Видимо, какой-то остряк решил обозначить пол схематичного героя. Только имело ли это отношение к делу?
- Вы ко мне? - спросила девушка, поправляя не слишком длинный халатик.
- Да, к вам, если позволите.
- Слушаю вас.
Полынцев улыбнулся, желая расположить хозяйку к неформальному разговору.
- Смотрю, окно у вас настежь - не прохладно?
- Нет, - скупо ответила она. - Я вас слушаю.
Уловив строгие нотки в голосе собеседницы, он быстро переключился на служебно-деловой тон.
- Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Представьтесь, пожалуйста.
- Нина, - сказала она, отбросив формальности.
Полынцев удивился резкой смене настроения и на всякий случай переспросил.
- А по отчеству?
- Просто, Нина, - сухо отрезала она.
- Ну, хорошо, - улыбнулся он еще раз. - А скажите мне, просто Нина…
- Давайте без фамильярности, товарищ лейтенант. Мы с вами не на курорте.
- Это точно… мы на пляже, - буркнул он, снова ощутив в ее голосе стойкую неприязнь. - Итак, назовите фамилию, имя, отчество, место работы.
Девушка поджала губы и отвернулась к окну.
- Пишите: Растатуева Нина Афиногеновна, Медсанчасть № 7, медсестра.
Полынцев еле сдержал улыбку. Вот почему: "просто Нина". Анкетные данные-то веселые. Впрочем, ему приходилось встречать фамилии, куда более интересные по смыслу. Обсуждать их - дело неблаговидное: человек не виноват, что получил неказистое наследство. Однако в фамилиях отражается история предков, их заслуги, привычки, занятия. Например, Смирновым никогда не назвали бы смутьяна или дебошира, а Батраковым - кулака или помещика. Если ваша фамилия Полынцев, то будьте уверены, что прадед ваш не отличался легким беззаботным характером: полынь - трава горькая. А вот если вы Растатуева, то вряд ли ваша прабабушка была строгая обстоятельная дама, скорее уж - попрыгунья-стрекоза (тра-та-та, рас-та-та). Отсюда следовало, что медсестра Нина Афиногеновна играла нехарактерную для своей фамилии роль, что так или иначе настораживало. Правда, это были всего лишь домыслы молодого, не слишком обремененного жизненным опытом, лейтенанта.
- Скажите, пожалуйста, Нина Афиногеновна, - произнес он, как можно вежливей. - А не знаете ли вы что-нибудь о ночной стрельбе на пляже?
- Нет, - стегнула она его неприязненным взглядом.
- Может быть, что-то слышали от спасателей?
- Сказала же - нет.
- Значит… нет, - протянул он задумчиво.
- Я вас не задерживаю? - едко спросила она.
- Да, наверное, вы правы… Что ж, побегу, пожалуй…
Беседа получилась корявой и натянутой. Продолжать ее не имело смысла.
Это слегка расстроило Полынцева. Обычно, он без труда входил в контакт с собеседником и ловко вытягивал из него нужную информацию. Ключом к тому была его природная тактичность. Гражданам нравилось, когда с ними общались деликатно и обходительно. Правда, если дело касалось нарушителей, он мог разговаривать довольно резко и напористо. В среде маргиналов вежливость не в почете. Здесь ее расценивают, как слабость, присущую исключительно рохлям и ботаникам. Последних нестрашно посылать подальше. К слову сказать, медсестра Нина Растатуева буквально так и поступила. Она, почему-то, сразу повела себя враждебно и где-то агрессивно. Почему это произошло - неясно. Возможно, взыграл комплекс красивой девушки, уставшей от назойливых кавалеров. А вполне вероятно, за этим крылось что-то совсем иное. Например… Впрочем, на размышления времени нет. Преступление - это ночной костер: пока горит - светит, едва погаснет - тает. Самой эффективной считается работа по горячим следам, она сулит наибольшие шансы на победу.
Спустившись с крыльца, он направился к голубому вагончику спасателей.
У причала возился с лодочным мотором знакомый молчун-культурист.
- Добрый день, - кивнул ему Полынцев.
- Здрасьте.
- Что, сломался?
- Уже починился. Сейчас поеду пробовать.
Это был не самый удачный вариант. Если он уплывет, то визит на пляж получится совершенно бесполезным.
- Подожди-ка, - крикнул Полынцев, на ходу придумывая, как лучше напроситься в компанию. - Перебрось-ка меня на остров, я там кое-что забыл сделать…
Лодка зарычала, взяв с места…
На ветру под шум мотора много не наговоришь. Поэтому Андрей решил высадиться на "Капкане", сделать кружок для отвода глаз, а по-возвращении учинить спасателю жесткий без свидетелей допрос…
Уже через минуту милицейские ботинки привычно окунулись в ржавую прибрежную глину. Выбравшись из нее, Полынцев, не спеша, отправился вглубь острова. Оглядываясь по сторонам, он только сейчас обратил внимание на видневшиеся в просветах меж деревьев развалины.
Когда-то водники хотели поставить здесь маяк, чтоб, и красиво, и для дела польза. Завезли бетонные каркасы, кирпич и все, что требуется в таких случаях. Но произошла какая-то несуразность: то ли грунт оказался топким, то ли остров плавучим. В общем, решили не связываться, бросили дело, оставив кучи хлама и никому ненужные блоки. Рассматривая их силуэты сквозь густые деревья, Полынцев не заметил, как подошел к большой могильной яме. Но не той, где накануне обнаружил тело убитого старика, а другой, свеженькой и… не пустой.
Сделав шаг, и не почувствовав под собой опоры, он провалился в темную холодную пустоту. Нос его тут же уткнулся в чье-то мертвое лицо, руки - в безвольные рыхлые плечи. Сердце испуганно замерло. Вскрикнув от неожиданности, Андрей сжался в комок и выскочил наверх, словно гильза из патронника. Тело лихорадочно затряслось. Зубы застучали мелкой дробью. Низ живота предательски расслабился…
* * *
На кухне было чисто и просторно. А все потому, что жена Николая Петровича гостила у кумы в соседнем районе. Будь она дома, всюду стояли бы крынки, кастрюльки, банки, склянки и прочая утварь, которая должна знать свое место, то есть, - шкапчик.
- Бабы, беспорядочный народ, - посетовал Петрович, хлебнув из пиалы земляничного чаю. - Их бы в армию на месяцок - узнали б, как хозяйство должно вести.
- Само собой, естественно, - поддержал обвинение директор. - Давайте за нашу славную Русскую армию, - он занес над столом рюмку и, громко выдохнув, выпил.
- Я хоть и не служил, но за армию всегда готов, - присоединился к тосту бухгалтер, тоже выдыхая.
У-у, - протянул шеф, закусывая огурцом, - даже половину не осилил. Сразу видать - штатский. А вот скажи мне, грыжа пупочная, по какой такой причине тебя в армию не взяли?
- Сами ж говорите - грыжа у меня.
- Ты мне ответь, откуда она у тебя появились? Ты что, самосвалы в детстве поднимал или трактора какие?
- Меж прочим, что касаемо самосвалов, - заметил Николай Петрович. - Шофера и трактористы - самый ушлый народец. Их в первую очередь надо бы проверить.
Главбух нагнулся за портфелем.
- Мы тут в своем списке всех указали. И шоферов тоже. Давайте, коли уж разговор завязался, отточкуем нужные фамилии.
- Как это - отточкуем?
- Я имею в виду - точки расставим. Кто из них мог, кто нет.
- А вы теперь способны точки-то расставлять?
Директор вскинул крепкую ладонь. Вопрос был неуместным, а присмотреться лучше, и обидным. Что такое для деревенского мужика пара бутылок водки? Смех, да и только! Вот когда он демобилизовался из армии, то первое время никакой жидкости, кроме крепкой, вообще не признавал. Сколько воды человек потребляет за сутки? Литра два-три? Вот именно столько он и вливал в себя водки почти ежедневно. При этом твердо стоял на ногах, пел маршевые песни, рассказывал веселые армейские байки. Сейчас здоровье, конечно, не то (все-таки за 30 перевалило), но пара бутылок - еще не проблема.
- Спокойно, дед, - сказал шеф, приготовив рюмку. - Мы теперь способны еще более, чем прежде. Это ты не пьешь - тебе и плохеет. А нам с каждым разом все лучшеет и лучшеет. Сальдобульдо, ставь первую точку.
Главбух вытащил из портфеля авторучку, потом, немного подумав, заменил ее простым карандашом.
- Готов, записую.
- Помечай. Значит так: первый хлыщ - Колокольников. Кхе, кхе. Второй, точ такой же - Горбунов. Ага. Третий - Колосков. Мать его свинарка и пастушка. Четвертый… Щас заправлюсь, - директор, плеснув в стопку из бутылки, залил в рот "жидкое топливо". - Значит, четвертый, - хрипло продолжил он, закусив квашеной капустой. - Хабибуллин - геморрой производства…
- Подожди-ка, - остановил его Петрович. - Ты мне всех работников, что ль, называешь?
- Почему всех? Только подозрительных. Каждый из них проныра, каких свет не видывал. Была б возможность, всех бы уволил.
- Это дальновидно, - пробурчал главбух, продолжая ставить галочки на свое усмотрение.
- Только работать после будет некому. Приходится терпеть, - директор вновь дозаправился и, сунув в рот соленую морковку, хмуро взглянул на подчиненного. Тот чиркал на бумаге, не покладая рук. - Э, э, пупочна грыжа, ты чего там рисуешь? А ну, дай сюда. - Взяв со стола список, он пробежал (точнее, прополз) по строчкам мутным взглядом. - И на кой черт ты здесь Самсонову из отдела кадров пометил?
Уши главбуха порозовели, став одного цвета с глазами.
- Подозрительная она, ненадежная.
- Если мы всех баб, которые тебя послали, будем в подозрительные записывать, то общей тетради не хватит. А ну, стирай ее, живо!
- У меня резинки нет.
- Резинки у твоего батьки не было, когда тебя делал. Быстро три, я сказал!
* * *
На дне разрытой могилы лежал труп молодого смуглолицего кавказца. Его темно-синяя рубаха была расстегнута на груди, в левой части которой виднелось небольшое, судя по внешнему виду, пулевое отверстие.
Стоя у кромки ямы, Полынцев старался осмыслить ситуацию. Кто этот странный человек? Но не тот, что покоился внизу, а другой - вскрывающий могилу за могилой, демонстрирующий (кому-то) криминальный характер происходящих событий. Шея обнаруженного накануне старика тоже была очищена от грязи, пулевое отверстие, как и сейчас, сразу бросилось в глаза. Хотел ли таинственный Гробокоп в чем-то убедиться лично, или показывал преступный состав тем, кто появится здесь позже - загадка. Впрочем, как и все, что случилось на острове.
Между тем, солнце уж пряталось за крыши высотных домов.
Рваная тень, отбрасываемая кромкой могилы, заползла на лицо трупа, и на секунду показалось, что рот его слегка приоткрылся. Полынцев невольно поежился. Сразу вспомнился гоголевский Вий. Ночь. Гроб. Воскресшая ведьма-панночка. Хорошо, что поблизости находился молчун-спасатель - все хоть живой человек. О том, что целью поездки был его допрос, как-то само по себе забылось.
Мошкин сидел в кабинете Инны Вишняковой и рассказывал истории из жизни уголовного розыска. Мужчины любят развлекать прекрасный пол различного рода байками. У одних это получается хорошо, у других не очень.
- Но меня-то не проведешь, - махал он руками, добавляя сюжету драйва. - Я-то знаю, что он там не живет. Прихожу, значит, к ним на следующий день и на этот раз представляюсь…
- Сантехником, - зевнув, сказала Инна.
- Нет, хитрее. Мастером по ремонту антенн.
- С твоим-то ростом?
- Ну, да.
- Остроумно.
- Почему?
- Потому что сам, как антенна.
- В смысле, высокий? - осклабился Мошкин.
Инну поражала инфантильность некоторых мужчин. Они, наверное, думают, что, кичась и рисуясь, производят на женщин яркое впечатление? Святая наивность. В таких делах совершенно другая арифметика: чем активнее позерство, тем меньше набранных очков. Когда вам назойливо рекламируют собственную незаурядность, складывается стойкое ощущение, что пытаются всучить дешевую подделку. Скажем, высокий рост - это несомненное достоинство. Но если с ним носятся, как с плакатом на митинге, то сразу закрадывается подозрение. А так ли оно несомненно, это самое достоинство? Тут же вспоминается, что кто-то рассказывал, будто у высоких мужчин слабое здоровье, квелая реакция и, что немаловажно, скромные интимные способности. А это, уж простите, ни одной нормальной женщине не понравится.
- Послушай, Мошкин, - сухо сказала Инна. - Когда один человек рассказывает другому сказки, кому должно быть интересно?
- Думаю, обоим.
- А мне кажется, что в первую очередь, слушателю.
- Ну, и слушателю, конечно.
- Ты считаешь, мне твои байки интересны?
- А что, нет?
- Подсказываю: мне, следователю, - рассказы о своей же работе.
- Работа у нас разная.
- Ну, да: вы на пианино играете, мы на фортепьяно - разница великая.
Чем отличаются следователь от оперативника - человеку непосвященному понять трудно. Оба выезжают на место происшествия, допрашивают преступников, раскрывают уголовные дела. Но только одни… Впрочем, нет смысла углубляться в служебные дебри. Проще сказать так: оперативник - это охотник, а следователь - повар, готовящий из трофеев разнообразные блюда. Правда, есть одна птица, которую ни сварить, ни зажарить невозможно - "глухарем" называется. Ее никто не любит, потому как совершенно несъедобна.
- А что, Полынцев интереснее, чем я, рассказывает? - ревниво прищурился Мошкин.
- Тот хоть про армию сочиняет, - сказала Инна, подперев кулачком щеку, - все веселее.
- Что там веселого - тупость одна.
- Ты служил?
- Нет, я после Школы милиции.