– Далее, – степенно продолжал Дибич, – убери из города Галаеву и этого актера Липкина… Есть куда?
– Найдем.
– И предупреди своих ребят: пусть по важным вопросам этого дела в офисе и по телефонам не болтают. Надо что-то сказать – вышли покурить… И не на одной и той же лавочке.
– Понятно.
– И теперь самое главное. Рогов успел встретиться с Елагиной.
– Да ты что?
– А ты думал, что Рогов груши околачивал эти два дня? Моя школа!.. Беседа была неофициальная. Мы, мол, задержали одного типа. Он, похоже, вас прослушивал. А не было ли на вас наезда?
– И что?
– А по нулям. Кто-то из твоих с ней, я помню, разговаривал. Тот же вариант: мы для народа, нас не в чем упрекнуть, я с вами свяжусь, если что.
– Жаль…
– Погоди, Рогов еще поговорил с ее домработницей. Вернее, ее дальняя родственница, которая выполняет роль прислуги… Молодая девица. В институт собирается поступать.
– Да не томи ты, Дибич. Есть тут что-нибудь?
– И не то чтобы да, и не то чтобы нет… Рогов сказал, что у нее честный взгляд. И отвечала она откровенно, но не о том он ее спрашивал… Вадим сказал, что это он потом понял. О шантаже и Панине она действительно ничего не знает. Но что-то важное знает! И она ждала вопросов об этом.
– Понятно. Вадим-то не думал, что на этом все оборвется… Ему уже с ней встречаться не с руки.
– Не то слово! Запрещено категорически!.. Вот я и предлагаю. Ты, Игорь, направь на нее своего Олега. Он у тебя холостой, она девица молодая, видная. Пусть подработает случайную встречу… Вот тебе ее данные, адрес, телефон, фотографии… А вот тебе фотки Панина, его жены и Лобачева.
– А Слесарь?
– Не успели, брат. Все уплыло…
В кухню вдруг вбежала радостная Екатерина, жена Павленко. По ее горящим глазам Игорь понял, что он и Дибич не зря инструктировали своих жен.
Катерина явно получила от них заряд бодрости и оптимизма. Она оглядела кухню, схватила вдруг огромный поднос и стала колотить в него деревянной лопаткой:
– Третий звонок! Пора на сцену, начинаем второе действие… Игорь, а где же ваша знаменитая пухленькая птичка? Вы столько о ней рассказывали, пора представить ее народу. Вы сами ее резать будете?
– Собственноручно.
– Все мужчины так: сначала тебя разденут, потом чем-то нафаршируют, а затем за нож хватаются… Ой, я, кажется, глупость сказала!
– Ни в коем случае! Но вы, Катерина, буквально выбили нож из моих рук. Я его отдам своей жене. Пусть она, считая, что это ее соперница, отрезает ей сперва крылья, затем ноги… Ой, а теперь я, кажется, глупость сказал. – Игорь переглянулся с Екатериной, подмигнул ей, и они рассмеялись. – Позвольте, уважаемая Екатерина…
– Да просто Катя.
– Позвольте, Катя, доверить вашему мужу вынос тела. Он вам помогает на кухне?
– Ничего не делает.
– Ах, он, несчастный. Он не знает, как это приятно… Я всему его научу. Это ему понравится, уверяю вас.
Когда Павленко с женой и подносом удалился, Савенков задал Дибичу самый главный вопрос:
– Я понял, что и ты, и Рогов считаете, что Елагина – главная фигура в этой игре. Это так?
– Это одна из самых реальных версий.
– А кто подписал документы от прокуратуры?
– Заместитель генерального. Некто Корноухов Борис Петрович… Он недавно на этой должности.
– А он не может быть знаком с Елагиной?
– Не знаю, но ход твоей мысли мне нравится.
* * *
Федор Лобачев уже десять дней привыкал к своей новой фамилии. Теперь он Торопов, Торопов, Торопов.
Раньше это казалось ему очень просто. Главное, чтобы документы были чисто сработаны. А в этом у него сомнений не было… И еще важно запомнить легенду, детали его новой биографии. Но и с этим был полный порядок.
Он уже несколько раз общался с дорожными попутчиками и бегло рассказывал им о сложной жизни Феди Торопова, сыпал десятками имен, дат, названий деревень и городов, где он когда-то якобы работал. Он чувствовал жизнь Торопова как свою. Но на прямой, неожиданный вопрос о его фамилии он уже дважды прокололся.
В киевской гостинице он бодро назвался Лобачевым и протянул паспорт. После настороженного уточняющего вопроса администратора ему пришлось разыгрывать раздражение: "Да, я Лобачев, я Сидоров, я Петров… Зачем спрашивать, если вы паспорт в руках держите. Там четко написано: То-ро-пов".
Второй раз он назвал себя Лобачевым уже здесь, в Будапеште, заказывая телефонный разговор с Ригой. Это – пустячок. Очевидно, что никто не обратил на это внимания. Но важен сам факт. Такая ошибка в какой-то ответственный момент могла стать роковой.
После этих проколов Федор несколько раз в день устраивал себе тренировки… Перед сном, в сауне, в такси – он на разные голоса спрашивал себя, и сам же отвечал:
"Ваша фамилия? – Торопов. Назовите себя. – Торопов. Простите, не могли бы вы сказать свое полное имя. – Торопов Федор Дмитриевич".
Сейчас он неторопливо направлялся на встречу с Иштваном.
Переполненный трамвай пересекал огромный мост через Дунай, и Федор начал протискиваться к выходу.
Сейчас будет остановка около гостиницы "Геллерт", где через час должна состояться их встреча.
Здесь они встречались уже пятый или шестой раз. Всегда в одно и тоже время и в одном и том же месте. Это было очень удобно. По телефону они говорили только одну фразу: "Сегодня надо встретиться". И каждый знал, что в шесть часов вечера они встретятся в сауне огромного оздоровительного комплекса на базе термальных вод под старинной гостиницей… Вернее, они изобразят случайное знакомство двух посетителей "Геллерта".
И никто не сможет записать их разговор здесь, в шуме десятков водяных струй, в шипении пара в расположенных рядом саунах, в постоянном гомоне сотен обретающих бодрость людей.
И никто не сможет сфотографировать их вместе – ни одна аппаратура не будет работать в этом полумраке, насыщенном парами подземных минеральных источников.
Да и трудно будет здесь спрятать технику!.. Баня, она и в Венгрии баня… Здесь все равны! И все видны.
Федор понимал, что если кого-нибудь из них будут серьезно пасти, то эти маленькие конспиративные хитрости не помогут. Главное – зафиксировать встречу и установить второе лицо.
Но и тут "Геллерт" мог во многом помочь… Федор разведал около десяти возможных выходов из этого водяного рая. Самым удобным было то, что огромный открытый летний бассейн гостиницы был расположен у подножия горы, в старом парке. И от него в разные стороны разбегались десятки дорожек.
Здесь, на пустынных тропинках, ведущих на вершину горы, можно легко определить слежку. Здесь невозможно использовать для преследования автомашину. Преследователь, если он не хочет тебя упустить в густых зарослях парка, должен вести тебя "в наглую, дышать в ухо".
У Федора было в запасе достаточно времени, и он неторопливо плавал в огромном общем бассейне, машинально наблюдая за публикой.
Впрочем, этот дворец не очень походил на наши бассейны с белым и голубым кафелем, яркими лампами дневного света и едким запахом хлорки.
Десятки резных каменных колонн, обширная галерея второго яруса с балконами и пальмами, добродушные львы, изливающие из себя горячие подземные воды, весьма натуральные бронзовые Венеры и Афродиты…
Федор часто ловил себя на мысли, что здесь легко теряется чувство времени. Если отвлечься, то можно представить себя в Древнем Риме.
В этих стенах также плескались и в пятидесятом году, и в тридцатом, и в десятом.
Здесь так же будут плавать и через пятнадцать лет… Его уже не будет вообще, а кто-то другой будет здесь смотреть на эти пальмы, на это узорчатое дно бассейна, на этих голых бронзовых девушек с амфорами.
Федора охватила тупая безысходность и злость. Зачем ему все это? Зачем суета, зачем риск?
Полученных денег уже хватит на безбедное существование до конца дней. Не очень богатое, но достаточно безбедное.
Он представил себе добротный домик с садом и дешевой прислугой, гараж на две машины… Можно в Швейцарии или на юге Франции.
Рядом живут два-три русских соседа… Периодически совершают не очень дорогие поездки по миру.
На такую жизнь хватит денег… А можно еще писать книги, давать консультации, рисовать.
Зачем ему возвращаться в Москву? Это безумный риск…
Федор вдруг улыбнулся. Он хорошо знал свое второе "Я"… Этого милого добродушного парня, хозяйственного и домовитого мечтателя. Ему никогда не переубедить первого – рискового авантюриста, азартного игрока.
Он непременно вернется в Москву!.. Он должен доиграть эту партию до конца… Он на всю катушку использует возможности Корноухова и непременно макнет этих ребят из "Совы"… Он не будет их убивать или тупо мстить. Это будет симфония.
Он сделает все красиво.
Федор взглянул на часы и поплыл к дальнему краю бассейна… Слева была резная дверь, куда периодически юркали особы женского пола.
Он вышел из воды и направился к правой двери. "Мальчики направо, девочки налево" – вспомнил он вынужденную присказку советских автобусных экскурсоводов.
Он прошел по довольно длинным коридорам и рывком открыл глухую дверь.
Его встретили клубы пара с особым ароматом сосны и пряных трав… В основном зале, больше похожем на пещеру, располагались два неглубоких бассейна неправильной формы.
Вдоль стен разлеглись мифические львы-драконы, из пасти которых с двухметровой высоты на спины и груди мокрой публики обрушивались потоки теплой минеральной воды.
Федор выбрал свободное чудовище и подставил лысеющую голову под мощный поток.
Сегодня его мало интересовал отчет Иштвана. За эти дни он успел сам все проверить.
Денежки были там, где и должны были быть. Счета были номерные, и смена фамилии абсолютно ни на что не влияла… Правда, часть сумм находилась в банках Риги, но и здесь все было в порядке. Федор много раз звонил туда и даже осуществлял ряд переводов на вновь открытые счета.
Иштван нужен был ему для обеспечения будущих комбинаций… Федор был уверен, что в ближайший месяц он сможет облегчить в Москве два-три денежных мешка. Главное, что Корноухов крепко сидит на крючке, а со своего кресла он также может дать наводки …
Ровно в шесть Федор увидел Иштвана, который, чуть пошатываясь, вышел из основного зала и поплелся мимо бассейна с ледяной водой в сауну.
Вслед за ним появился двухметровый венгр-культурист… Он даже не взглянул на Иштвана, а, поправив короткий белый передник, начал поигрывать мускулами, зазывая клиентов.
Федор с неохотой оторвался от стены, последний раз подставив спину под поток бурлящей теплой воды… Он вышел в центр зала и, сделав вид, что раздумывает, направился в сауну.
Последние пять дней Федор жил у Елизаветы.
Он не успел оборудовать свою венгерскую квартиру, хотя закупил мебель, посуду и все необходимое. Все это в ящиках стояло и валялось в разных местах квартиры, делая ее похожей на склад… Он мог бы остановиться и в гостинице, но радость Елизаветы была настолько искренней, поцелуи настолько призывными, что он сразу и думать забыл о других вариантах.
Все получилось само собой…
Дважды в день Федор звонил в какую-то венгерскую адвокатскую контору и вежливо спрашивал о сообщениях из Москвы для "Николая".
Этот телефон дала при последней встрече Елагина… Вчера он получил первое и весьма невнятное известие: "Почти все вопросы решены положительно".
После этой информации он долго не мог успокоиться и "вешал на Елагину всех собак".
Это же надо додуматься: "почти все". Какие?!
Оно, конечно, хорошо, что вопросы решены! Замечательно, что решены положительно! Отлично, что вообще что-то сообщила… Но ему важно было знать, жив ли Слесарь? На свободе ли Панин?..
Эти два вопроса основные. Без их решения все остальное не имеет смысла. Не выяснив этого, он не может вернуться в Москву.
Подходя к дому Елизаветы, Федор опять вспомнил эту елагинскую "шифровку".
Можно было думать что угодно. В том числе и то, что сегодня или завтра в Будапешт может заявиться "наш дорогой Владимир Викторович".
Еще вчера он убедил Лизу перенести все его вещи в маленькую комнату и постелить ему там…
Все ее протесты он отмел ласково, но решительно: "Это – бутафория, это на всякий пожарный… Или ты хочешь, чтобы он обнаружил нас в одной постели?"
Этого не хотели ни она, ни он… Они оба очень хорошо знали характер Панина. Это могло окончиться истерикой, битьем жены и стекол, прыжком в Дунай с самого высокого моста…
Когда Федор подошел к двери, он насторожился. Кнопку звонка нажал автоматически, хотя явственно слышал в квартире шум голосов.
Дверь резко распахнулась – на пороге стоял Панин!..
Через секунду он бросился обнимать Федора и заталкивать его в комнату, где за столом сидела нарядная Елизавета. При этом Владимир Викторович размахивал руками, хлопал Лобачева по разным частям тела, подвизгивал и говорил что-то быстро, отрывисто и невнятно:
– Ты спас меня!.. Я всегда тебе верил… Ой, спасибо!.. Я девять дней у них просидел. Как там так гнусно и мерзко!.. Там восемь человек вместе… Но я держался. Меня два раза допрашивали – никого не выдал… У соседей из восьми человек только у двоих высшее образование… Там еще параша есть, это мерзость такая… Я тебе, Федор, водки привез, с перцем, из Киева. Я через Киев убегал. Потом через Ужгород, Чоп… Я, пока там сидел, я о тебе, Федор, думал. Только ты мог меня спасти. Я не ошибся. Я так рад… Меня, как только перевели в другое место, я сразу понял: Лобачев начинает действовать… Я прав? Твоя работа?
– Моя, моя… Дай мне в себя прийти. Я вижу, вы уже хорошо начали отмечать.
– А как же! Там мне не подавали, а в дороге я тоже боялся. Садись скорей, я тебе штрафную налью.
– С удовольствием… Я сейчас в "Геллерте" был, а после баньки положено. Мы с Иштваном планы намечали.
Панин вздрогнул, глаза его перестали излучать радость, он вяло подошел к толу и сел:
– Планы?.. Я, Федор, твои планы не одобряю. Мне Лиза рассказала… Я туда не вернусь. И жену не пущу. Я просто не могу вернуться. Я подписку давал "о невыезде"… И уехал, удрал. Ты об этом знаешь?
– Догадываюсь. Я уже вчера знал, что ты на свободе.
– Да?.. А Лиза мне не говорила.
– Она и не знала. Я знал, а ей не говорил, не обнадеживал. Ты лучше скажи, что тебе следователь в последний момент говорил.
– Что говорил? Предупреждал… Он еще много о Слесаре спрашивал. Фотографию показывал. Я, понятно, – "первый раз вижу". А он говорит: "Жаль, придется безымянным хоронить".
– Хоронить?
– Да! Представляешь, меня в четверг вечером отпускают, а этот утром от сердечного приступа… Федор, а это не твоя работа?
– Кто знает, кто знает… – Лобачев сурово наполнил всем рюмки и предложил: – Давайте не чокаясь. За упокой души. Рогулин Иван Сергеевич много нам хорошего сделал!.. Для других он может быть и душегуб был. А для нас – безотказный боец… Сгорел на работе!
Три минуты все молчали, изображая маленькие поминки… Лобачев встрепенулся первым и заговорил бодро и даже весело:
– Планы мои – наполеоновские. И ты, Володя, зря испугался. Я и не собирался тебя назад тащить. Ты ведь не можешь в Москву ехать?
– Не могу.
– И не хочешь?
– Не хочу.
– А помогать мне будешь?
– Здесь? Буду.
– Вот и договорились. Завтра завершаем первый этап нашего сотрудничества. Подведем баланс, и разделим всё на три равные части. А уже на новом этапе делим добычу по новой схеме. Занимайте места согласно купленным билетам!
– Но мы вместе будем решать? Втроем?
– Нет, ребята. Работать буду я. А вы здесь в спокойной милой Венгрии будете мне помогать. Способствовать и содействовать… От каждого по возможности, каждому по труду… А вам даже больше, чем по труду. Вам и делать-то почти ничего не надо. Согласны?
– А по какой схеме будем делить?
– Здраствуйте! Приехали… Я тебя вытащил из тюряги и прошу немного помочь. Благородный человек быстро бы спросил: что надо делать? А ты: "сколько дашь денег?"
– Да это я машинально. – Панин виновато хлопал глазами. – Я для тебя всё, что хочешь!.. Но вот Елизавета уже много по этому делу работала. Она даже на елагинской даче, в могиле лежала…
– Это, Володя, был другой спектакль. За него мы все получили… А сейчас будем новую пульку играть. Ты мне вот что скажи, ты те пленки, что с работы утащил перед увольнением, привез?
– Как я мог? Я не мог. Они же на даче. Я туда и подумать не мог сунуться.
– На даче?
– Да, в углу участка, под сараем. Маленький чемодан в мешки завернут.
– Так они что, и зимой там лежали?
– Нет, я их в мае туда положил. Когда квартиру к продаже готовил.
Лобачев вдруг резко встал, быстро подошел к окну и замер.
Панин напомнил ему о том, о чем он совершенно не думал эти дни. Обо всем думал, а эту очень важную деталь упустил… В Москве зависли две квартиры и панинская дача. Государство их себе заберет. Но не сразу… Суда пока не было, нет и не будет. А купить и продать эти квартиры без хозяев сложно… И все из-за этой "Совы"!
Федор медленно повернулся к удивленным Паниным:
– Я эту "Сову" с дерьмом смешаю. Ты мне помоги, Володя… Мы ей "козью морду" сделаем!
– А кто такая "сова"?
– Отстал ты, Володя. В тюрьме быстро от жизни отстают… Ты думаешь, нас МУР взял? Дудки! Какое-то частное сыскное бюро. Точно, что по заказу Павленко, нашего "Паука"… И возможно, что это наши бывшие коллеги. Ты припомни, когда тебя повязали, не было ли среди них Игоря Михайловича.
– Был. Он только позже приехал. Плотный такой, лысоватый.
– Вот он и есть главный в этой "Сове". Ему-то мы и будем "бяку" делать. Может, он и хороший человек, но у меня на дороге становиться не надо… Что там в твоих пленках? Много их?
– Я думаю – около пятнадцати тысяч кадров.
– Ого! Как же ты их уволок?
– Конец восьмидесятых. Неразбериха полная!.. Там очень много агентурных анкет. Сводки всякие, выдержки из разработок.
– Ясно. Мне больше и не надо. Постараюсь привезти все сюда. Почти все… Вот ты уже часть работы сделал. Теперь совсем пустяк. Купишь перьевую ручку. Запомнил? заправляешь чистой водичкой, в которой растворишь вот эти таблетки.
– Так тебе тайнопись надо сфабриковать? Давай текст.
– Давай!.. Сам сочини. Мол, дорогой друг, спасибо за вашу работу. Для нас очень важна ваша информация о новых ракетах. Просим уточнить следующее… И дальше – бессмысленный шифр. Десятки четырехзначных цифр, взятых с потолка. И подпись: Привет от Джека.
– Тебе бы, Федор, романы писать.
– А поверх тайнописи нейтральный рекламный текст от какой-нибудь фирмы. И хорошо бы на бланке. Запомни, Володя, шесть подобных писем после моей отмашки опустить с разрывом в два-три дня… И не из Венгрии. Смотайся в Бельгию, Австрию. Выдай еще несколько телефонных звонков с текстом, похожим на условности. Я так сделаю, что их в четыре уха слушать будут.
– А писать-то кому, звонить куда?
– Это все для "Совы", Володя. Я думал, что ты уже понял. Кстати, ты не будешь против, если я у вас заночую? Устал я сегодня, а у меня в квартире форменный склад.