Дня не проходило, чтобы он не посвящал ей стихи, а вечерами, оставаясь один, он мысленно танцевал с ней под луной и поражал своим остроумием, музыкальностью и фантазией.
А Гунхильд и не догадывалась о его любви, а если бы и догадалась, это ровным счетом ничего не изменило бы; он был ей так же безразличен, как любой из бесчисленных камешков на берегу реки.
Сейчас она сидела в трех рядах от него, склонилась над столом и что-то писала. Он знал, что у "юзосов" она один из вожаков, а в политических дискуссиях молодежи ей не было равных от Гамбурга до самой голландской границы. Ентчурек, для которого она все равно что красная тряпка для быка, каждый день причитал в учительской: "От речей этой девицы они все пьянеют!" Судя по всему, Гунхильд разрабатывала сейчас какой-то стратегический маневр или писала письмо Плаггенмейеру, убеждая его отказаться от задуманного- так, по крайней мере, предполагал Ханс Хеннинг.
Но не эта мысль занимала Хакбарта, а возможность умереть вместе с Гунхильд. Он мысленно видел ряд гробов в городской ратуше, свой гроб рядом с ее. Мимо них длинной чередой проходили все его знакомые, сломленные горем, со слезами на глазах. "Такие молодые люди! И какие надежды они подавали! Они умерли, не вкусив еще жизни. И как это могло произойти?"
Хакбарт даже прослезился от умиления, лицо Гунхильд сейчас как бы расплывалось в тумане.
Спасения нет. Все они погибнут!
В классе мертвая тишина. Даже те, кто поначалу принял все за шутку, уставились на записи в своих тетрадях, уткнулись в раскрытые учебники или разглядывали узорчатое полированное покрытие письменных столов. Время от времени они бросали тоскливые взгляды на голубые и розовые пятна карты, которую доктор Ентчурек повесил в правом углу. "Ход военных действий на Западном фронте в 1914 - 1918 годах". Он собирался повторить с ними пройденный материал. В сотый раз npочитывали они названия французских городов: Камбрэ, Суасон, Монмеди. Лишь бы не смотреть на Плаггенмейера, не показывать, что волнуешься, переживаешь, Лишь бы не двигаться, не глядеть друг на друга. Шок, смертельный испуг, овладевший всеми, когда разлётё-лось вдребезги надгробие на могиле бургомистра, остались позади. Несколько секунд спустя они осторожно перевели дыхание: мы-То пока живы!
Вновь и вновь спрашивали они себя: почему он явился именно сюда? Почему именно к ним? Сначала они все свои надежды связывали с теми, что собрались во дворе гимназии. Им помогут, выручат, спасут. А затем наступила апатия, отупение. Помощи нет как нет, и, наверное, рассчитывать на нее не приходится.
Поначалу Хакбарт только молился: господи, помоги мне, я сделаю все, что ты пожелаешь… У него было такое чувство, что он вот-вот потеряет сознание. Он пришел в себя, услышав сдавленный хрип за одним из первых столов. Там кого-то вырвало. Дёрте или Инго.
Бросив взгляд в окно, увидел стоявших во дворе Бута, Ланкенау, Кемену, Корцелиуса - весь цвет города. Хуже не придумаешь. Стоят себе там, а им здесь подыхать!
Хакбарт горевал. Он горевал о том, чему теперь никогда не бывать - не будет никаких поцелуев и объятий, жены и детей, почетных званий и наград. Не будет Ханса Хеннинга, целующего свою Гунхильд. И не будет Ханса Хеннинга, отдыхающего на собственной яхте в окружении голливудских красавиц, как и положено "биг боссу" . Не будет и Ханса Хеннинга, доктора юридических наук, контролирующего торговлю кофе в Германии, носителя гордого титула консула Коста-Рики . Не будет Ханса Хеннинга, фотографирующего своих сыновей под рождественской елкой.
И тут на него снизошло просветление, ему нежданно-негаданно открылась блестящая возможность, он увидел свой звездный час! Если он убьет Плаггенмейера, он станет героем дня! Все газеты напишут о том, как он спас всех одноклассников и учителя. И тогда все наконец поймут, какой он молодчина. А главное - Гунхильд! Она будет гордиться им, оценит его по достоинству. Чтобы он да не справился с этим ниггером - просто курам на смех!
Его даже пот прошиб. Самое главное, чтобы никто ни о чем не догадался!
Надо придумать план.
В последнее время они с отцом жили в летнем домике у Браммского моря, куда он вечерами добирался на велосипеде или шел через лес, и для безопасности всегда имел при себе газовый пистолет и складной нож.
Если он молниеносно вырвет из рук Плаггенмейера шнур, тому нипочем не успеть нажать на эту кнопку смерти. Остается придумать, как ему пробраться вперед, поближе к Плаггенмейеру. А потом - прыжок…
Но что это?
Кровь бросилась ему в лицо. Почему Плаггенмейер на него уставился? Он что, умеет читать мысли на расстоянии? Говорят, будто негры и полукровки иногда таким даром обладают. Принялся торопливо листать лежавший перед ним словарь шведского языка.
Он уже три недели изучал шведский, чтобы было чем поразить Гунхильд. Ее дед с материнской стороны был шведом, и она собиралась на каникулы с несколькими друзьями-одноклассниками отправиться к нему в Эстерсунд. Может быть, она пригласит и его, если узнает, что он тоже кое-что смыслит в шведском языке - остальные не знают ни слова. Varifran gar.tâget till Ostersund? Когда отправляется поезд на Эстерсунд? Один билет во втором классе до Эстерсунда, пожалуйста! Kan jag fa en andra klass, enkel till Ostersund!
Но как ему пробраться вперед, не вызвав огня на себя, - Плаггенмейер может выстрелить и без предупреждения. Как этого избежать, не допустить?
Какой путь выбрать?
Это следует хорошенько обдумать.
9 часов 15 минут - 9 часов 37 минут
После окончания средней школы ему был открыт путь к любой из двухсот с лишним профессий, а вот поди ж ты, пришлось ступить на стезю полицейского чиновника. Карл Кемена не раз сожалел о сделанном выборе, но никогда прежде с такой остротой, как сегодня утром. И почему эта пакость произошла именно в Брамме! Этот псих, этот отщепенец объявился не в Бремене, не в Ольденбурге и не в Вильгельмсхавене, нет, здесь, у него под носом, в Брамме! А эти ополоумевшие ничтожества, граждане и политики из Брамме, собрались тут вокруг него и ждут, что он, Карл Кемена, сотворит чудо из чудес. И все только потому, что судьба неизвестно за какие грехи забросила его в это паршивое гнездо, где все они раз в месяц любуются на телесуперкомиссара Эрика Оде , своего любимца, и всех меряют его меркой. Поди им угоди! Положим, случись убийство - это еще куда ни шло, никто не стал бы требовать от него, чтобы он оживил мертвеца. Но это…
Несмотря на двадцатитрехградусную жару, его знобило, трясло словно в припадке лихорадки. "Не нервничай, держи себя в руках, чтобы никто ничего не заметил", - уговаривал он себя. Незаметно сунул в рот две таблетки велиума-5, судорожно сглотнул.
Все на него таращатся. Как будто он опять напился с утра. А ведь он трезв как стеклышко. Он знал, как они о нем сплетничают. Дескать, комиссар и спать ложится с первыми петухами, и встает вместе с ними. Чепуха! Болен он, вот и все. В пятьдесят один год развалина. А до пенсии еще целых десять лет службы. Если его раньше кто-нибудь не подстрелит.
Печень болела так, будто кто-то зажег у него в боку газовую горелку. Черт бы побрал эту вчерашнюю пьянку у Бута. Около полуночи они опять обнаружили, что он, Кемена, якобы вылитый Ганс Альберс . По такому случаю ему пришлось спеть "Ла палому" и "Когда впервые, это больно" . И конечно, пить одну рюмку за другой. Похож на Ганса Альберса? Черта с два! Издеваются они над ним, только и всего. Он не сомневался, те два последних убийства в Брамме, оставшиеся нераскрытыми, эти господа поставили в счет лично ему. Попробовал бы их раскрыть Эрик Оде…
Если вдуматься, ему на этом гимназическом дворе нечего делать.
Он предпочел бы убраться отсюда куда подальше, но это, конечно, не выйдет. А может, проглотить пару таблеток "НЕД О-мед", средство от головной боли? У него против них аллергия, и через несколько минут лицо распухло бы так, будто его, Кемену, целый раунд обрабатывал на ринге сам Кассиус Клей. И тогда его отправили бы домой на санитарной машине…
Кемена шарил по карманам в поисках трубочки с лекарством, когда откуда-то вынырнул криминальмейстер Штоффреген, один из его сотрудников. Стоило кому-то запаниковать, как это чувство немедленно передавалось ему первому.
- Мы должны притащить сюда Карпано! - воскликнул он. - Пусть переговорит с Плаггенмейером.
- И Блеквеля тоже, - безучастно отозвался Кемена.
- У Блеквеля дома никто к телефону не подходит.
- Разве вы не дозвонились до наших коллег в Браке?
- Дозвонился. Они обещали разыскать его и доставить сюда.
- Надо думать, они не заставят себя ждать чересчур долго.
- Давайте поедем поскорее в больницу к Карпано, - не отставал Штоффреген.
- Поехали бы вы сами.
- Со мной он и разговаривать не станет.
Кемена задумался. Хочешь не хочешь, придется ехать. Буту не в чем будет его упрекнуть. И вообще, лучше побеседовать с доктором Карпано, чем стоять тут и ждать, взорвутся выпускники гимназии или нет. Вон там стоит Корцелиус с этим чистоплюем из иллюстрированного еженедельника. Придумали небось уже свои заголовки. "КРОВАВАЯ БАНЯ В БРАММЕ". Идиоты. Прочь отсюда, да поскорее. Он прошел со Штоффрегеном к машине.
- Карпано, я думаю, уже известно, что здесь происходит, - сказал Штоффреген.
- Я тоже так полагаю…
Они с доктором Карпано встречались в последний раз не далее как вчера, у Бута. Золото, а не человек!
Карпано не только походил на южанина, он и был им - по отцовской линии. Его предки перебрались сюда в середине девятнадцатого века из Тосканы, поселились на немецком берегу Боденского озера и открыли торговлю вином и фруктами. G тех пор клану Карпано удалось заметно преуспеть. И не в последнюю очередь благодаря тому, что мужские отпрыски клана все, как один, обладали такой внешностью, что могли твердо рассчитывать получить руку, по меньшей мере, третьей (по величине приданого) невесты из таких городов, как Юберлинген, Кемптен, Фридрихсхафеи или Равенсбург. А поскольку получение образования в Германии во все времена зависело от наличных, представители клана Карпано разных поколений принимались в университеты Тюбингена или Фрейбурга, чтобы послужить впоследствии фатерлянду и народу в качестве врачей, учителей, юристов и коммерции советников.
Я не присутствовал при том, как Кемена со Штоффрегеном шли навстречу доктору Карпано по пропахшему карболкой коридору больницы города Брамме, происходившее известно мне лишь по отдельным свидетельским показаниям, но все было примерно так, как я описываю.
Кемена, будучи ипохондриком и опасаясь со дня на день оказаться на смертном одре, не решился прямо сказать Карпано о цели их приезда. Просто побоялся. А вдруг при следующем инфаркте, который мог хватить его со дня на день, тот ему за это отплатит? От врачей тоже многое зависит…
Он уставился на Карпано, не в силах сделать первый ход в дебюте партии.
Карпано, очевидно, обо всем догадался и с сожалением кивнул:
- Мне уже известно…
- Ужасно! - сказал Кемена.
- Да, - подтвердил Карпано.
- Плаггенмейер требует признания, - сказал
Штоффреген, намеренно не уточняя, от кого именно.
Брови Карпано поползли вверх.
- Ах так, теперь я понимаю…
Бросил взгляд на часы, сунул руки в карманы своего белого халата.
- Я, правда, очень занят, но, пожалуйста, пройдемте ненадолго в мой кабинет.
Не дожидаясь согласия с их стороны, повернулся и пошел по коридору, в конце которого открыл одну из дверей.
Кемена и Штоффреген безмолвно поплелись за ним, вошли в кабинет Карпано и подождали, пока тот не закрыл дверь и не пригласил их садиться.
- Прошу вас, устраивайтесь поудобнее.
Сам прислонился к письменному столу и закурил сигарету.
- Итак…
- Господин доктор, я чувствую себя в высшей степени неловко, - выдавил из себя наконец Кемена. - Прошу вас понять, я в исключительно сложном положении. Этот Плаггенмейер… невменяем, он за свои поступки не отвечает. Он требует, чтобы убий… чтобы человек, который сбил на шоссе его невесту, явился с повинной… короче говоря, признался… В противном случае он угрожает взорвать целый класс… вы понимаете? И тогда я подумал…
- Я знаю, о чем вы подумали. Но позвольте мне еще раз напомнить вам, что всего через час с небольшим после несчастного случая пять специалистов из технической службы полиции рассмотрели мою машину чуть ли не под микроскопом и ровным счетом ничего не обнаружили. - Карпано ненадолго умолк. - Какие, собственно, доказательства моей непричастности к случившемуся вам еще требуются?
Кемена неловко заворочался в кресле.
- Конечно, господин доктор, я знаю… Но Плаггенмейер по-прежнему одержим бредовой мыслью, будто узнал номер вашей машины…
- Номер, некоторые буквы и цифры которого совпадают с моим, - резко поправил его Карпано. - Помимо всего прочего, эти буквы и цифры с таким же успехом подходят к машине господина Блеквеля. Пожалуйста, не истолкуйте мои слова превратно: мне прекрасно известно, что у господина Блеквеля безупречное алиби. И слава богу, я искренне рад за него,
- Да, да, мы уже дали указание разыскать господина Блеквеля, - поспешил заверить Кемена. Пусть Карпано не думает, что по отношению к нему допущена нарочитая несправедливость.
- Что ж, отлично, - проговорил. Карпано почти любезно. - Я, правда, не знаю, какую цель вы этим преследуете, ибо вряд ли господин Блеквель - точно так же, как и я, - сознается в преступлении, которого он не совершал, лишь бы успокоить впавшего в истерику молодого человека, - с этими словами он выдвинул один из ящиков письменного стола и требовательно взглянул на своих посетителей. - Если вопрос исчерпан…
- И тем не менее вам придется поехать с нами, господин доктор, - сказал Штоффреген.
Он терпеть не мог Карпано. И поскольку был здоров как бык, не считал необходимым подмазываться к этому красавчику.
- То есть… почему это… придется?.. - переспросил Карпано.
- Чтобы успокоить Плаггенмейера.
- И не подумаю. Что это? В присутствии всего общества косвенно признать свою вину? И речи быть не может. А теперь, господа, прошу извинить… Меня ждут пациенты.
Пружинящим шагом он вышел из кабинета.
- Будем надеяться, что Блеквель уже на месте,- заметил Штоффреген.
- Да, будем надеяться.
- Стоило бы подумать о том, как разыскать в Гамбурге мать Плаггенмейера. И пусть тамошняя полиция заранее позаботится о вертолете, - сказал Штоффреген. - Пожалуй, она его уговорит.
- Кого? Карпано? Или своего сына?
- Сына, конечно.
- Так что же вы медлите? Немедленно свяжемся с Гамбургом!
9 часов 37 минут - 9 часов 53 минуты
Не прибегая к терминологии психологов и психиатров, то есть не ссылаясь на неврастенические или шизоидные факторы, трудно объяснить состояние Плаггенмейера в эти минуты. И, кроме того, откуда мне знать в точности, что с ним в описываемое время происходило, - я никого не желаю ни обманывать, ни вводить в заблуждение. Подобно всем остальным, я могу лишь строить догадки на сей счет.
Судя по выражению лица, он сам был в высшей степени удивлен, что сидит там, где сидит. Ему и не снилось, что подсобный рабочий Герберт Плаггенмейер явится по собственному почину в гимназию и будет держать в страхе двадцать четыре человека, угрожая им взрывателем и пистолетом. Настоящему Герберту Плаггенмейеру полагалось метаться сейчас между третьим и четвертым цехами завода "Бут АГ" и подметать стружку. Настоящий Плаггенмейер был парнем расторопным, подвижным, заряженным энергией, он пробегал стометровку быстрее одиннадцати секунд и прыгал за шестиметровую отметку. А другой Плаггенмейер, которого какая-то внезапная сила сотворила и перенесла сюда, чтобы вызвать сумятицу, выглядел сонливым, заторможенным и опустошенным, выжатым как лимон. И для него не оставалось ничего другого, как сидеть на этом стуле и не двигаться.
Лица школьников он видел столь же неотчетливо, как если бы он, находясь на олимпийском стадионе, разглядывал болельщиков, сидевших на противоположной, гостевой трибуне. И только сейчас, когда одна из девушек шепотом обменялась несколькими словами с Ентчуреком, он уяснил себе, что среди его заложников находится и Гунхильд. Безотчетное чувство подсказывало ему: здесь что-то не в порядке.
Гунхильд и Коринна подружились, будучи еще членами "Сокола", а потом "юзосами". Когда он начал встречаться с Коринной, они часто делали вылазки втроем. Мало ли что за вылазки: бегали в кино, в бассейн, наездами бывали в Бремене, Бремерхафене и Ворпсведе, играли в настольный теннис, ходили на дискотеки, на политические дискуссии и т. д. Гунхильд сделала для него очень много. У нее везде находились знакомые со связями. Сначала подыскали подходящую комнату, потом приличные тряпки на каждый день, и, главное, Гунхильд переговорила с родителями Коринны, которые отнюдь не были в восторге от появления "ухажера с судимостью". И наконец, зная слабинку Корцелиуса, она упрашивала и наседала на него, чтобы он помог Герберту получить на одном из предприятий Бута настоящую специальность; что толку подметать без конца двор? Если в этой паршивой дыре ему кто и помог, то это Гунхильд…
- Ты можешь идти домой, - сказал он Гунхильд, и голос его дрогнул: - Пожалуйста…
Гунхильд уставилась на него. Она побледнела, прижала руки к животу и вся дрожала, будто стояла в тоненькой кофточке на сыром сквозняке.
- Нет…
- Что?
- Я не хочу…
Этого Герберт не понял. Ведь он дарил ей жизнь! Она сделала для него много добра, и теперь он ей воздает. За все на свете приходится платить. Карпано и Блеквель погубили его жизнь, за это он погубит их жизнь. Он поджег один из пакгаузов Бута, и Бут заставил его отработать эти деньги за решеткой. За все - той же монетой! С этим не поспоришь. Гунхильд много чего ему подарила, сейчас он делает подарок Гунхильд. А она отказывается принять подарок. Это выше его понимания.