- Вы что, знакомы? Милая интеллигентная женщина. Ужаснулась, конечно. Но истерики не было. Знаешь, что-то в ней есть. Порода. Эмоции - только в кругу близких. Дала показания, расписалась, я ее отвез домой. Потому, извини, и задержался.
- Ну дела, - протянул Максим. - Погоди, а что же теперь с Кровелем будет?
Петелин пожал плечами.
- Обвинение против него, согласись, и так хлипкое. Проверим все, что ты мне здесь нарисовал, и скорее всего отпустим. Может быть, твой родной УЭП заинтересуется денежками, которые мы нашли. Тогда они пусть им и занимаются. Ладно, мне пора. Давай пропуск.
На работу Максим приехал около полудня. Занял свое место, включил монитор и грустно усмехнулся: оправдываться за опоздание было не перед кем. Он быстро обошел все помещение, посмотрел журнал заказов, вычеркнул последний: "23.00 - Баргузов". Константин имел привычку записывать себя на месяц вперед, а потом, естественно, всегда об этом забывал. Или - времени не хватало.
Кира влетела неожиданно, ослепив Максима супермодным плащом и свежим, довольным видом.
- Максик, привет! Погоди минутку, сейчас разденусь - расскажу! Тьфу, тьфу, слава богу, свободна!
Когда через пару минут она вернулась, готовая к рассказу, Максим жестом усадил ее в кресло и попросил сначала выслушать его. Кира села, удивленно глядя на него.
- Константин убит, - Максим увидел моментально округлившиеся глаза и уточнил: - Вчера. У себя дома.
Кира вскочила, зашла зачем-то в банное отделение, вернулась, закурила, села и спросила враз осипшим голосом:
- Максик, родной, у тебя граммов пятьдесят коньячку не найдется? Что-то я никак не соображу…
- Найдется, - он разлил по рюмкам коньяк.
- Кто? - тихо спросила Кира. - За что - не спрашиваю. Было за что.
- Следователь говорит - криминальные разборки. Пытали сильно. Утюгом. Искали что-то.
- Допрыгался, - заключила Кира. - Думал: выше него - только звезды. Что же мы-то, совсем без руководства остались? Один - в тюрьме, двое - на кладбище. Три толстяка… Концовка-то - почти как у Оле-ши. Только посыл другой.
- Кровеля, наверное, скоро освободят, - предположил Максим. - Будет тебе руководитель, не переживай.
Кира подняла чуть поблескивающие от коньяка глаза:
- Он что, не убийца? Почему - освободят?
- Да вроде бы - не убийца, - поморщился Максим. - А тебе что, очень хотелось бы?
- Не знаю я, Макс, - тихо сказала Кира. - Не знаю, чего бы мне хотелось, а чего - нет. - В глазах ее вдруг засветились озорные огоньки. - А дачу-то я продала! Завтра получу в банке деньги - и к Зотовым, с повинной.
- К кому? - хрипло прокашлялся Максим. Сердце защемило так, что трудно стало дышать.
- Ну, к Таньке, - виновато уточнила Кира. - Ты же ее знаешь.
- Как? - тихо выдохнул он. - Как, ты сказала, ее фамилия?
- Зотова… - медленно выговорила Кира, удивленно глядя на него. - А что?
Максим не ответил, молча выпил, закурил. Повисла тягостная пауза.
- Так что у нее с сыном? - прервал молчание Максим.
- Под машину попал. Прямо на пешеходном переходе. А что?
- Погоди, погоди… А когда это случилось, помнишь?
Кира смотрела на него широко открытыми, непонимающими глазами.
- Давно. С полгода назад. Или, нет… Точно, перед майскими праздниками!
- В день, когда убили Петю Генина, - заключил Максим.
- Точно… - прошептала почему-то Кира. - А что, это как-то связано?
- Не знаю, Кирюша. Пока - не знаю. Очень может быть. Слушай, это ты устроила Татьяну к Бару?
- Ну я, - с некоторым вызовом ответила она. - А что? Разве это преступление?
- А вспомни - у тебя не было ощущения, что они знакомы? - глаза Максима горели, как у борзой, взявшей след. - Раньше? Или - что Татьяна очень хочет работать именно у Константина? Ну, давай, давай!
- Ты перегрелся, Макс, - недоверчиво покачала головой Кира. - Да я ее три месяца уговаривала! Еще до аварии!
- Фантасмагория какая-то, - пробормотал он, запустив пальцы в шевелюру. - Мистика… Чертовщина…
- Эй, Макс, - осторожно тронула его за рукав Кира. - С тобой все в порядке? Что произошло, ты можешь толком объяснить?
Он поднял на нее воспаленные глаза и невнятно пробурчал:
- Кирюша, ты ступай к себе, ладно? Мне тут подумать надо. Есть о чем.
Кира поднялась, сложила губки бантиком, недовольно дернула плечами и уплыла, оставив аромат французского парфюма, смешанного с коньяком-соотечественником.
Если это совпадение, - то дикое, неестественное, не укладывающееся ни в какие постулаты теории вероятности. В десятимиллионной Москве случайно устроиться на работу к человеку, сбившему твоего ребенка… Н-да… В такие совпадения Серов поверить не мог, весь его разум и жизненный опыт протестовал против этого. Что это было - жажда мести? Серов вспомнил Татьяну. Потом - картину убийства, описанную Петелиным. Голова пошла кругом. Совместить Татьяну с таким убийством было еще сложнее, чем поверить в самые невероятные совпадения. Еще вопрос: как она могла вычислить Константина? Никак…
Максим взял трубку, набрал номер. После второго гудка телефон рявкнул:
- Ну?!
- Алло! Добрый день!
- Чем это он добрый-то? - прокаркал голос из ночных кошмаров. - День как день, ничуть не лучше любого другого…
- Простите, - смешался Максим. - Могу ли я попросить Татьяну Павловну?
- Можешь, милок, - неприятно хохотнул голос. - Проси, пока мужа нет, - и куда-то громко, как в рупор: - Эй, соседка! Тебя хочет усатый корнет!
- Слушаю вас, - взяла трубку Татьяна.
- Здравствуйте, Татьяна Павловна. Это Максим, из фитнесс-центра.
- Здравствуйте, Максим, - голос звучал тихо.
- Нам надо срочно встретиться и поговорить. Не возражаете, если я подъеду?
- Да нет… - Татьяна явно раздумывала. - А о чем, собственно, нам с вами говорить?
- О многом, Татьяна Павловна, о многом. Есть вопросы, о которых я не хотел бы беседовать по телефону.
- Хорошо, запишите адрес, - она продиктовала. - И все-таки, я хотела бы поконкретнее узнать предмет беседы.
- Жизнь, Татьяна Павловна. Сложная, запутанная жизнь. Об Илюшке, об аварии. О вещах приятных, например, о деньгах на операцию сына. О вещах неприятных - о Константине и его нелепой смерти. Словом, о преступлении и неизбежном наказании за него. Я думаю, вы меня понимаете…
Татьяна неожиданно отключилась, а Максим нерешительно вертел в руках трубку, соображая, не ляпнул ли чего лишнего. Не обидел ли…
Глава 19
Небо, еще утром такое ясное, темнело, затягиваясь сытыми жирными тучами. Маленькие игрушечные машины длинной вереницей ползли по Окружной в обе стороны, время от времени захлебываясь истеричными воплями клаксонов. Лес потемнел и казался безбрежным, как океан на рекламных буклетах турагентств, но не голубым, а таким, каков он и есть на самом деле, без ретуши и прикрас: темным, зловещим, опасным и - манящим.
Татьяна отошла от окна, прикурила очередную сигарету и устало рухнула на диван. Мыслей не было, да и быть не могло. Голова была пустой, как раскаленная оболочка спутника, вошедшего в атмосферу, чтобы в ней и сгореть. Ниже, под сердцем, поселилась боль и так сжилась с душой, что, казалось, обитала там вечно. И с этой душой, израненной, исковерканной, перепачканной, Татьяне предстоит жить всю оставшуюся жизнь. Всю жизнь…
Надо смириться и привыкнуть. Привыкнуть…
Она вяло поднялась, вернулась к окну и бросила вниз окурок. Подхваченный ветром, он шлепнулся о стену дома, рассыпавшись целым фейерверком маленьких звездочек, и медленно, по странной причудливой траектории, полетел к земле. Коротко завис, понежившись в воздушном потоке, и рухнул, неуклюже покатившись по асфальту, как десантник-первогодка, не сумевший погасить свой парашют.
Тучи на горизонте потемнели настолько, что полностью слились с лесом. Мир стал плоским, втиснутым в твердую сферу.
Конечным… там, за горизонтом, ничего уже нет. Когда-то, конечно, было. Давно, в те незапамятные времена, когда летним воскресным днем на лесной лужайке звонко смеялся Илюшка, и они с Сережей украдкой от сына целовались. Они были молоды, счастливы, полны сил и надежд. У них был чудесный сын. Любимая работа. Друзья. Мир был безграничен, и право выбора было за ними. Давно это было. Давно… Почти пять месяцев назад.
Татьяна посмотрела вниз - и отпрянула от окна. Голова закружилась, мир завертелся, как в калейдоскопе, и рассыпался. На кухне зашипела сковорода, вызвав очередной приступ тошноты. Уже два дня она не могла заставить себя хоть что-нибудь съесть. Во всем мерещился запах паленого мяса.
- Эй, соседка, - прокаркала из коридора ошибка природы. - Тебя хочет усатый корнет! - и расхохоталась, довольная собой, своим юмором и той странной гармонией, в которой прошла ее нелепая и никчемная жизнь, полная бутылок, собутыльников и кислой капусты на завтрак.
Звонил Максим, из фитнесс-центра. Он обещал разыскать Киру. Татьяна долго не могла понять, что ему нужно, продиктовала свой адрес. Вдруг до сознания дошли слова: "Деньги на операцию… Константин…" Потом обожгло: "Преступление и неизбежное наказание. Я думаю, вы меня понимаете…"
Татьяна бессильно повесила трубку. В глазах потемнело. Она сильно сдавила пальцами виски. Преступление - и неизбежное наказание… Конечно, он все знает. Откуда? Не важно. Главное, что жить с этим нельзя.
На ватных ногах она медленно зашла в комнату и села у окна. Он все знает. Значит, узнают и другие. Сережа… Илюша…
Что ему от нее надо? Что значит - поговорить? Убедить ее явиться с повинной? Или - шантажировать?
Она горько усмехнулась. А что с нее, собственно, взять? Да и на шантажиста этот парень совсем не похож… Хотя, кто знает, как они выглядят - шантажисты? А как выглядят убийцы?..
Все-таки, вероятнее всего, - явка с повинной. Татьяна вспомнила слова Сергея: "Что мы скажем сыну: твоя мама - домработница у какого-то бандита?" А что они скажут теперь? "Сынок, ты не волнуйся, но твоя мама - убийца и воровка". Так, что ли?
Все тело дернулось, пронзенное судорогой. Она встала. Надо дождаться Максима. Надо выяснить, что ему известно и что он от нее хочет. Надо…
Взять себя в руки. Срочно. Татьяна одернула кофту, инстинктивно поправила прическу. Подошла к зеркалу - и ничего там не увидела. Нелепый мазок художника-недоучки. Ни одной индивидуальной черты. Губы, нос, глаза - все это было, но все - не ее, чужое. Из зеркала на нее смотрела Беда, а Беда делает всех людей похожими друг на друга: королей и нищих, придурков и гениев, красавиц и уродов.
"Здравствуйте, Максим, - скажу я ему. - Что Вам угодно?
- Ты - убийца, - скажет он спокойным, лишенным эмоций голосом. - И мне угодно сдать тебя в милицию.
А я скажу ему… Я скажу… Что, что я смогу ему ответить?!"
Звонок в дверь прогремел, как взрыв в горах. Настойчивый, требовательный. Неумолимый, как…
Как расплата…
Татьяна шагнула к двери - и замерла. Постояв какое-то время, повернулась и медленно, нетвердым шагом направилась обратно к окну.
- Татьяна Павловна, а у меня хорошие новости! - Максим обошел соседку и, постучавшись, толкнул дверь комнаты Зотовых.
Сквозняк ворвался в распахнутое окно и, облизав пустую комнату. Шумно захлопнул ставни.
Эпилог
Нещадно слепило солнце, и Сергею казалось, что вся его энергия была сконцентрирована в одном узком луче, падающем прямо на его пересохшее горло. Он хотел крикнуть - и не мог. Сверкающая бирюза волн Красного моря сливалась на горизонте с неестественной, театральной синевой неба. Туда, за горизонт, молча уходила Татьяна, с каждым шагом все глубже увязая в ярко-синей бездне. Тревога охватывала каждую клеточку его тела, но он не мог ни пошевелиться, ни предупредить ее.
"Таня! Танюша! Вернись!" - бессильный шепот застрял в горле, и он тихо заплакал, опустив голову.
"Папа, папочка…"- слабый, тоненький голосок стелился над морской гладью, и Сергей увидел быстро растущую точку там, куда ушла Татьяна. Он рванулся из последних сил и, проваливаясь, побежал туда, где все четче и четче над голубой гладью моря вырисовывалась худенькая фигурка сына. Сергей протянул навстречу руки - и проснулся.
Сбросив с себя остатки кошмара, вызванного скорее всего бессонными ночами, проведенными возле кровати сына после операции, Сергей осмотрелся. Белоснежные стены, безбрежная синь за окном. Рядом - Илюшка…
Лежит, глядя на него синими - в цвет окна - глазами и, протянув слабую, тоненькую ручку, шепчет:
- Папа, папочка… Я могу двигаться… Папочка… Я говорю…
Сергей заплакал и, ничуть не стыдясь своих слез, прильнул к щеке сына, бормоча что-то бессвязное, полное счастья и радости. Илюшка говорит… Ручки двигаются… Это же…
Он вскочил и бросился к телефону. Долго, тщательно сверяясь с записной книжкой, набирал их новый домашний номер, и еще дольше ждал, ждал, ждал. Трубка гудела длинно, безнадежно…
