По коридору шел Сергей, глядя прямо перед собой пустыми глазами. Поверх спортивного костюма на плечи был накинут белый халат. Сопровождавший Сергея врач говорил ему что-то бархатным баритоном, при этом скупо жестикулировал.
- Извините, доктор. - Сергей, направился к Татьяне.
- Что? - поднявшись ему навстречу, выдохнула она.
И столько было в этом вопросе боли и надежды, что Сергей не выдержал, всхлипнул, закашлялся, пытаясь пробить комок, подступивший к горлу. Он обнял жену за плечи и подвел к окну. Долго не мог заговорить. Наконец рассказал:
- Плохо, Танюша. Очень плохо. Повреждены позвоночник и затылочная кость. Это - самые серьезные травмы. А еще руки, ноги и ребра. Его уже готовят к операции. Хирург-травматолог - на месте, с минуты на минуту ждут нейрохирурга.
- Я советую вам обоим ехать домой и отдохнуть. Операция продлится не менее четырех-пяти часов. - Перед ними стоял высокий мужчина с короткой бородкой, в очках с толстыми линзами и в черепаховой оправе, в темном хирургическом фартуке и колпаке. - Собственно, это не одна операция, а четыре одновременно. Потом - двенадцать-шестнадцать часов глубокого сна, затем - множество анализов. Что-то более-менее конкретное я смогу сказать, только когда будут готовы результаты первичных анализов. Да, простите. Юрий Лившиц, нейрохирург. Оставьте ваш домашний телефон, я позвоню сразу после операции, сообщу, как она прошла.
- Доктор, почему? Я не хочу домой, - бесцветным голосом проговорила Татьяна. - Я должна быть здесь, рядом с сыном. - И, повернувшись к мужу, спросила: - Как это могло случиться, Сережа? Где ты был?
В невидящих глазах Сергея сверкнула первобытная ненависть. Он помотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.
- Мы переходили дорогу на зеленый свет. Илюша шел буквально в полуметре впереди меня. Когда включился красный, он первый добежал до островка безопасности. Я и нее остальные - мы не успели. Это нас и спасло. - Сергей обхватил голову; руками и отвернулся к окну. Голос его звучал глухо, как будто он рассказывал это самому себе. - Этот гад летел на огромной скорости по встречной полосе. Он даже не тормозил. Илюху - бампером, и - еще быстрее - дальше. - По впалым щекам Сергея катились слезы. Голос дрожал. - Потом… Я плохо помню… Откуда-то подъехала "Скорая". Я сел рядом с Илюхой…
Несколько минут они молчали. Потом Лившиц спросил:
- Вы не запомнили водителя? Марку машины? Номер? Хотя бы цвет?
- Разве это важно? - прошептал Сергей. - Впрочем, какая-то темная, темно-бордовая… Номер - нет, номер не помню…: А в марках я не разбираюсь…
- Все, друзья. Пора. - Лившиц посмотрел на настенные часы. - Конечно, вы можете ждать и здесь.
- Спасибо, доктор. Мы останемся здесь. - Татьяна инстинктивно схватила его за руку. - Удачи вам, доктор…
- Всем нам удачи. - Врач кивнул каким-то своим мыслям и направился к лифту.
Проводив его взглядом, Сергей решительно усадил Татьяну в единственное кресло. Потом вышел из здания, присел на ступеньку и закурил, приготовившись к бесконечному ожиданию.
Глава 4
После ухода следователя они еще долго сидели в Костином кабинете, молча переваривая случившееся. Первым тишину нарушил Костя. Истребив пятую подряд сигарету, он тихо проговорил:
- Ты клиентов обзвонил? Надо бы отменить все заказы до похорон.
- Обзвонил всех. На автоответчик записал, что центр закрыт до четверга, - ответил Максим.
Они помолчали еще минут пять. Максим тяжело поднялся, сходил в свою конторку, принес водку, закуску, стаканы. Костя молча разлил. Они выпили. Разлили по второй. В этот момент хлопнула входная дверь, и в кабинет вихрем влетела растрепанная Кира.
- Что случилось, господа? Ни черта я не поняла. Почему центр закрыт до четверга? И зачем я понадобилась вам в субботу?
Максим опустил глаза и пробормотал:
- Принеси-ка себе стакан и присядь. Сейчас все расскажем.
- Да не буду я с вами пьянствовать. Я водку терпеть не могу! - возмутилась Кира. Стакан, тем не менее, принесла. - Что это? - уставилась она на полный стакан водки, накрытый хлебом. - Что это значит?
- Петьку убили, - тихо сказал Костя. - Сегодня утром.
- Как? Кто? - Уголки ее губ опустились, и сразу стало ясно, что. Кире не двадцать пять. - За что?
- За деньги, наверное, - пожал плечами Костя. - За что же еще убивают? Как у тебя, кстати, с алиби? Следователь считает тебя главной подозреваемой.
- Меня? - Челюсть у Киры отвисла; густо напудренное лицо стало похожим на бухарскую дыню. - Он что, дурак? Я весь день была у друзей на даче, в Кратово. Двадцать человек подтвердить могут.
- Не обращай внимания, Кирюша, - пробормотал, не отрывая глаз от стола, Максим. - Это Костя неуклюже шутит. Нервы, стресс, сама понимаешь… Это ничего, пройдет. Ты выпей, Петра помяни…
Кира залпом ухнула полстакана, зажмурилась и покраснела. Отдышавшись, спросила:
- Так что все-таки произошло? Может мне кто-нибудь толком объяснить?
Костя хотел что-то сказать, но промолчал. Выпил и кивнул Максиму. Тот провел ладонью по лицу, сморщил лоб и заговорил:
- Утром кто-то из Петькиных соседей позвонил в милицию и сообщил, что у него и квартире что-то происходит. Приехали менты и взяли под руки Вову Кровеля, потного и трясущегося. На полу, с двумя дырки ми в голове, лежал Петр, а рядом - пистолетик, которым эти дыры проделали.
- Так что же получается: это Вова его? - в растерянности пробормотала Кира.
- Получается, так. - Максим развел руками. - Кровель, конечно, в отказе. Говорит: ему Петька позвонил на мобильный, срочно потребовал приехать. Он прилетел на всех парах, а Петька лежит. И пистолет - рядом. Пока он эту картину созерцал, менты и навалились. Утверждает, что его подставили.
- Как же… - Кира тупо смотрела на полный стакан. - Как же так..? Есть же какие-то отпечатки пальцев, экспертиза… Не мог же Вовка его, в самом-то деле…
- О таких деталях следователь с нами не говорил, - усмехнулся Максим и поморщился. Нога болела сильнее обычного. Он встал, прохромал через весь кабинет и уставился в окно. - Тебя, кстати, он завтра тоже вызовет. Так что будь готова.
- А о чем мне с ним говорить? - пробурчала Кира.
- Будешь просто отвечать на вопросы, и ничего страшного не случится, - веско заметил Константин. - Главное - правда, только правда и ничего, кроме правды. И не кокетничай с ним, он при исполнении…
- Учту, - кивнула Кира. - А сами-то вы что об этом думаете?
Максим пожал плечами. Костя недобро ухмыльнулся.
- Гнус он, этот твой Володя, - процедил он сквозь зубы. - Его из грязи в князи подняли, от наркоты вылечили, а он… Знаете, где его Петька нашел? - Костя посмотрел на свои кулачищи и, не дождавшись ответа, продолжал: - На Преображенском рынке просроченное пиво продавал, козел. Дурью приторговывал. Менты его за пиво повязали, а при обыске палатки нашли анашу. Петька его еле отмазал. Условно два года влепили, а могли бы лет пять общего режима повесить. Я Петру еще тогда сказал: мутный он, твой Володя. И фамилия у него жидовская. А Петя же доверчивый. В долю его взял, как приличного. И вот - результат. Ладно. - Константин шлепнул ладонью по столу так, что стаканы подпрыгнули. - Макс, не в службу, а в дружбу - вызови такси. Тошно.
- Ты что, не на машине? - удивился Максим и вспомнил: точно, стоянка перед центром с утра была пустой.
- Какая машина! - Костя скривился. - Видел же, какой я прибыл. Шевелиться не мог.
- Хорошо, - кивнул Максим и вышел. Через несколько минут вернулся. - Сделано. Скоро будет у подъезда. Кстати, - заметил он, - надо бы деньжат, на похороны. Венки, ленточки, поминки. Сам понимаешь…
- С бабками, уважаемые, мы все пролетаем, - проворчал Костя. - Весь общак центра был у Петьки дома. Забрал его Кровель, не забрал - неизвестно. Ясно, что теперь все наши денежки вместе с протоколом находятся где-нибудь на Петровке. Так что на похороны будем скидываться из своих, кровных. Вопросы есть?
- А много там было-то? - шепотом спросила Кира.
- Много будешь знать - замуж выйти не успеешь, - отрезал Костя. - Сама прикинь, голова-то есть. Три года работы центра, плюс доли на двух рынках. Сто лет роскошной жизни на Багамах…
Глава 5
- Да, Кирюша, так каждый день. Хорошо еще, больница рядом. В Склифе-то к нему не пускали, а теперь - наоборот. - Татьяна посмотрела на часы и поморщилась. - Нет, с работы я, конечно, уволилась. Деньги? А что - деньги? Дачу продадим - вот и деньги. Ты? У тебя что, есть такие деньги? Половина? Завтра? А остальное? Не знаю, Кирюша… Если только в течение месяца… Ладно, Кира, извини, мне к Илюшке пора. Да, завтра вечером приедешь - поговорим. Без Сережи я такие вопросы решать не берусь. Хорошо. Пока.
Татьяна повесила трубку и бессильно опустилась на стул. Дни проходили бесконечной серой чередой, и она давно потеряла им счет. Ежедневное стояние в очередях за диетпитанием, душный вонючий транспорт, кладбищенский покой больничной палаты. Смена белья, легкий массаж худого, неподвижного тела, тяжелое, через силу, кормление. Беседы с врачами, стыдливо прячущими глаза и бормочущими что-то о сложном экономическом положении медицины, об отсутствии квалифицированного младшего медперсонала, о дороговизне импортных лекарств.
Один Юра Лившиц не сдается. Рассылает результаты анализов и снимки своим бесчисленным родственникам во все концы земного шара, консультируется с какими-то светилами, ежедневно что-то проверяет и перепроверяет. Но когда речь заходит о конкретной цене за операцию, чтобы вернуть Илюшке хотя бы речь, он, смущаясь, уходит от ответа и ворчит что-то вроде:
"Ничего, я еще в несколько мест позвоню. Может, там будет подешевле".
А вечером, когда Илюшка засыпает, - все сначала: грязный троллейбус с засаленными поручнями, стирка, глажка. Несколько часов липкого тяжелого сна, прерываемого постоянным кошмаром: прямо на нее, на огромной скорости, несется кроваво-красный лимузин. Она хочет крикнуть - и не может, связанная кем-то по рукам и ногам. Во рту - сухой твердый кляп. И только открытые, полные ужаса глаза фиксируют неотвратимо надвигающуюся массивную хромированную решетку со звездой посередине. Она встает, идет на балкон, выкуривает две сигареты подряд - со студенчества не курила - и опять проваливается в душную бездну сна.
Сергей, постаревший за эти четыре месяца на добрый десяток лет, заменяет ее в больнице на выходные. Улыбаться он, кажется, разучился окончательно.
Следователь, поначалу рьяно взявшийся выискивать и расспрашивать свидетелей происшествия, молчит уже второй месяц. Скорее всего никто и никогда эту машину уже не найдет.
Татьяна встала, побросала в сумку чистое Илюшкино белье, сок, пюре. Захлопнула дверь и вышла в дождливое августовское московское утро.
- Привет, старики. Как Илюшка? Сдвиги есть? - Кира стояла посреди комнаты, соображая, куда бросить сумку и куда потом сесть.
- Привет. Присаживайся. - Сергей просто сбросил на пол ворох белья и одернул на кресле покрывало.
- Пойдемте на балкон, покурим. Три часа уже не курила. - Кира поковырялась в сумке и извлекла пачку "Парламента".
- Кури здесь. - Татьяна тщательно протерла пепельницу и поставила ее на журнальный столик перед Кирой. - Это мы при Илюшке только на балконе баловались, а теперь - все равно.
Кира глубоко затянулась, и на лице ее ясно читалось блаженство. Тотчас спохватившись, - не ко времени выражать удовольствие, - состроила озабоченную мину и поинтересовалась:
- Так что с Илюшкой? Может, помощь какая нужна? В хорошую больницу устроить - раз плюнуть! Не бесплатно, конечно, но - вполне приемлемо.
- Нет, Кирюша, спасибо. - Татьяне не терпелось перейти к делу. - С больницей мы сами разберемся. Что насчет дачи? Не передумала?
- Ну о чем ты?.. - Кира широким жестом достала из сумочки толстую пачку долларов в банковских упаковках. - Здесь на дне тысячи больше половины. Считайте. Все, что удалось пока собрать.
Татьяна с Сергеем в смущении переглянулись. Считать никто не решался - друзья все-таки. С другой стороны - деньги, конечно, сумасшедшие.
- Да неудобно, Кирюша. - Сергей смотрел на деньги с каким-то странным выражением. - Без оформления, без бумаг…
- Вот завтра-послезавтра и оформим. Свои ведь люди. Что же я вам, не доверяю? А недельки через две после оформления и остальные соберу. Под бумажку-то их легче будет найти.
- Ну, с оформлением никаких проблем не будет, - в задумчивости пробормотал Сергей. - Только, Кира, я тебя очень прошу: не задерживай с оставшейся суммой. Возможно, через неделю-другую Лившиц все-таки решит вопрос с операцией.
- О! Кстати, насчет Лившица. - Кира уселась поудобнее и закурила следующую сигарету. - Я тут по своим каналам навела о нем справки. Интересная картина получается. Его отец, знаменитый в прошлом нейрохирург, дернул в Штаты еще в семидесятых. Сейчас уже не практикует, но заведует кафедрой где-то на Среднем Западе. Есть еще четыре брата, по ним можно географию учить: один - в Австралии, двое - в Штатах, еще один - в Израиле. И все - нейрохирурги. А вот наш Юрий Львович наотрез отказывается уезжать куда бы то ни было. Жена с ним развелась и увезла ребенка в Израиль. А он - никак. Родину, что ли, боится предать?
- Что же удивительного в том, что человек хочет жить и работать в своей стране? - осторожно поинтересовался Сергей. - Я, например, тоже никуда не хочу.
- Так ты-то - Зотов, Сереженька! А он - Лившиц! Говорят, между прочим, что хирург - от Бога. В Штатах миллионером был бы! А здесь так в Склифе и загнется. Или в своей однокомнатной конуре в Южном Бутове.
- А ты знаешь, Кира, сколько он для нас делает? - Сергей закурил, подошел к окну и долго смотрел на освещенную двумя тусклыми фонарями лужу, в которую превратился их двор. - Иногда, вопреки всему, мне кажется, что Россия - самая светлая в мире страна. Только здесь могут рождаться Юры Лившицы, люди, обладающие… каким-то внутренним светом. Рано или поздно именно к этому свету потянется лучшая часть населения. Хорошо, что они не уезжают. Без них будет темно.
- Эка ты, брат, в поэзию ударился. - Кира, захлопав ресницами, уставилась на педантичного сухаря Сережу, она не узнавала его. - Я-то просто подводила к тому, чтобы вы познакомили его с одинокой состоятельной и самостоятельной девушкой среднего возраста. На предмет возможного совместного ведения хозяйства, а ты во-он куда…
- У тебя, Кира, как я вижу, очередной ниток матримониальной программы. - Сергей грустно улыбнулся. - Только с Лившицем, боюсь, тебе ничего не светит. Он живет работой. Тебя же это не устроит.
- Это точно. - Кира по-кошачьи потянулась, сладко зевнув. - Это все лирика. Вы мне скажите: денег за дачу на операцию хватит?
Татьяна пожала плечами и вопросительно посмотрела на Сергея. Тот почесал в затылке.
- Должно… Все зависит от того, как она пройдет. Если понадобится длительная реабилитация, может не хватить.
- И что будете делать? - Кира переводила взгляд с Сергея на Татьяну и обратно. - Жить-то на что будете?
- Сережин гранд… - начала было Татьяна, но Кира ее перебила.
- Эти песни мы уже слышали. - поморщилась она. - А что-нибудь поконкретнее?
Сергей, насупившись, смотрел в окно. Татьяна, смущенно улыбнувшись, развела руками.
- Понятно, - Кира с решительным видом затушила сигарету. - Мое предложение, Танюха, остается в силе. У меня больше нет подруги, которой я доверяла бы на все сто.
Татьяна украдкой глянула на Сергея, который демонстративно отвернулся, делая вид, что ничего не слышит.
- А что там надо делать, Кирюш?
- То же самое, что делаешь дома, только за деньги. Квартира у этого мужика упакована по классу "люкс". Все существующие в природе электроприборы и машинки - стиральная, гладильная, посудомоечная - присутствуют. Мужик одинокий, баб в дом не водит, так что ничего смертельного. Сделаешь одну генеральную уборку, а потом будешь приходить раз в неделю - пыль смахивать. Ну, конечно, носки-рубашки постирать-погладить, ужин приготовить. На продукты и химчистку денег он будет давать - баксов пятьсот-шестьсот в месяц. Не поленишься дойти до рынка, купить продукты там, а не в супермаркете, все сэкономленное - твое.
- А чем он занимается, этот барон? - презрительно усмехнулся Сергей.
- Почему барон? - пожала плечами Кира. - Хотя, может, и барон. Во всяком случае, деньгами упакован по самые ресницы. Он наш директор. А чем еще занимается - да кто их сейчас разберет? Коммерсант, из новых.
- Бандит, что ли?
- Бандитом, Сережа, человека может назвать только суд. А мы пока можем называть его так: специалист по распределению денежных потоков.
Таня обреченно вздохнула, глядя на мужа. Неуверенно пробормотала:
- Пять лет университета, три года аспирантуры, еще два года - защита диссертации. Несколько серьезных научных работ. И вот - достойный венец карьеры: домохозяйка у криминального авторитета. Да…
- У меня, Танюша, почти такой же путь. Только аспирантуру бросила на второй год, о чем очень жалею. Надо было сразу.
- Погодите-ка. - Сергей в возбуждении прошелся по комнате. Глаза его горели, даже сама походка выражала негодование. - Вы тут все о науке толкуете, а ведь дело даже не в этом! Об элементарном чувстве собственного достоинства вы подумали? Об Илюшкиной психике вы подумали? После операции он заговорит - я в этом абсолютно уверен! - и кто-нибудь спросит его: "Мальчик, а кто твоя мама?" - Что он должен отвечать? "Да так, носки стирает бандиту". Об этом надо думать!
Татьяна долго наблюдала за мужем, наблюдала с каким-то странным выражением, И вдруг заявила:
- Хорошо, Кира. Я согласна. Завтра выхожу на работу. - И, обращаясь к Сергею, бросила:
- Чтобы Илюша сказал это, нужна операция. Ты сможешь ее оплатить из своего оклада-жалованья?
Глава 6
Максим сразу узнал ее, хоть и не видел после похорон. Такая же строгая, неулыбчивая, холодноватая. Пожалуй, складки у губ стали резче, глубже. Неудивительно: остаться в тридцать лет вдовой с двумя детьми на руках и с грустными воспоминаниями о некогда богатой и беззаботной жизни…
Сердце неприятно кольнуло: конечно, за четыре месяца можно было выбрать время если не заехать, то хотя бы позвонить. Нехорошо как-то получилось, недобро. Максим смотрел ей в глаза и ждал.
Лена не спеша открыла сумочку, достала сигареты, закурила. ""LM", - мельком отметил Максим. - Н-да… При живом Петре ниже "Парламента" не опускалась, а теперь…" Молчание затягивалось, и Максим склонил голову набок, словно побуждая ее начать.
- Максим, - тихо проговорила Лена и вдруг закашлялась; глаза заслезились, щеки покрылись нездоровым румянцем. - Максим, ты, насколько мне известно, долго работал в милиции. - Непонятно: вопрос это или утверждение? Он на всякий случай кивнул. - Поэтому я и пришла именно к тебе. Мне не к кому больше идти.
- Смелее, Леночка, смелее, - сказал Максим. - В милиции я давно уже не работаю, поэтому со мной можно говорить совершенно откровенно.