- Небось из Питера?
- Нет, ошибаетесь, из Москвы.
- Из Москвы сюда редко заезжают. На охоту или на рыбалку?
- Нет, в гости к знакомым.
- Понятно, понятно… -продолжая оглядывать машину, произнесли местные жители. - А закурить у вас не найдется?
- Будет, пожалуйста, - Сергей подал распечатанную пачку дорогих сигарет.
За всю дорогу от Москвы до Браслава он выкурил только три сигареты. Усталости Сергей не чувствовал, словно не отсидел за рулем многие сотни километров, а всего лишь прошелся вдоль берега лесного озера.
Мужчины закурили.
- К кому в гости?
- Есть у меня один знакомый, на хуторе живет.
При слове "хутор" мужчины вздрогнули, и уже каким‑то совсем другим - настороженным - взглядом один из них посмотрел на Дорогина.
- К кому ж это вы на хутор?
- Есть у меня знакомый, егерем работает.
--Егерем? - нараспев и грозно произнес второй мужчина, поправляя педали на своем велосипеде, ему хотелось скорее уехать.
- Да, а что такое? - интонация показалась Дорогину странной, даже не просто странной, а подозрительной. - Скляров Григорий, вы, наверное, его знаете, он здесь живет и работает всю жизнь.
- Работал, - сказал мужчина и повернул голову в ту сторону, где был костел, быстро перекрестился. Перекрестился и его собеседник.
- Что такое? - спросил Сергей, выбираясь из машины и подходя к мужчинам.
- Вы как раз и приехали на девять дней.
- На какие девять дней? О чем это вы?
- Сгорел Гриша Скляров, вместе с семьей сгорел. Когда гроза была, девять дней назад. Хутор сгорел, все хозяйство сгорело. Только конь да собака остались целы.
- Конь? Собака? - с непониманием и недоверием произнес Сергей, пытаясь заглянуть в глаза пожилым мужчинам.
Те глаз не прятали, от Сергея не отворачивались.
- Расскажите поподробнее, а! Давайте. Я столько отмахал, чтобы Григория увидеть.
- Не успел, - сказал мужчина, поправляя кепку, сдвигая ее почти на глаза. - Молния, говорят, ударила в хутор. Ветер был страшный, так полыхало кругом, гремело, как в войну. В общем, нет Григория, нет его жены, да и дочка с внучкой сгорели.
- И дочка с внучкой? - переспросил Дорогин.
- И дочка с внучкой тоже. Все.
- Как могло такое случиться?
- Кто ж его знает? Прямо в дом, наверное, молния саданула. А дом у него старый, деревянный. Добротный дом, сразу после войны ставили. Дерево смолистое, вот он и полыхнул. Моментом, говорят, сгорел.
- Почему никто не спасся?
- Кто ж его знает? Может, растерялись, может, еще чего, может, не успели, а может, не смогли… Молния ж, такое дело…
- Что ты такое, Петр, говоришь? - мужчина взял за локоть своего приятеля, несколько раз моргнул, а затем приблизился к Дорогину почти вплотную. - Не так все было, не так.
- Кончай, Михалыч, сплетни разносить! Что ты человеку голову дуришь?
- У нас тут все говорят, кому‑то дорогу перешел Гриша, вот его и сжили со свету.
- Кому он мог перейти?
- Ну, мало ли лихих людей? Опять же, браконьеры какие, а может… - и небритый мужчина оглянулся по сторонам, помял в пальцах окурок, который истлел до самого фильтра.
Сергей подал пачку.
- Закуривай, закуривай.
Мужчина взял не одну, а две сигареты. Одну раскурил, другую пристроил за ухом и затем произнес заговорщицким шепотом:
- С таможенниками, наверное, он чего‑то не поделил, вот они его и спалили. Но я вам ничего не говорил, понятно?
- Понятно. Какие таможенники хоть?
- Кто ж их знает, таможенников сейчас - куда ни ткнись, в лес не зайти,к реке не подъехать. Вон у нас дед возле Двины живет…
- Это ты про кого?
- Да про кого, про кого." -шепотом говорил мужчина, - про Петрачка.
- А да, ведь деда мучают уже полгода. Деду почти сто лет, так они у него по суду коня конфисковали, замучили бедолагу. Он сейчас в больнице лежит.
- Погодите, погодите, мужики, а как проехать?
- Куда тебе надо проехать?
- На хутор.
- Так хутора уже нет, только труба печная -торчит. Как в войну, словно немцы сожгли, - все таким же заговорщическим шепотом, то и дело оглядываясь, говорил небритый, пожилой местный житель.
Дорогин понял: произошла трагедия. Пока он лишь держал это в голове, слова еще не превратились в чувства, и сердце еще не окаменело. Он воспринял пока лишь информацию, ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Говорите, по этой улице гостиница?
- Да, да, поезжай. Тут триста метров, свернешь налево.
Дорогин сел в машину и уже через пять минут входил в холл гостиницы. Ему достался номер на первом этаже, главной достопримечательностью которого являлся огромный куст сирени, чьи ветви буквально вваливались в открытое окно. Сергей жадно вдохнул аромат и улыбнулся. Такого пьянящего запаха он не слышал уже давно, может, с самого детства.
"Ну и пахнет! Такой запах, наверное, царит в раю, - мечтательно подумал, продолжая улыбаться, мужчина, и улыбка тут же сползла с его лица. Он вспомнил, зачем приехал, и вспомнил слова местных жителей. - Опоздал! - сказал он себе, прикасаясь рукой к кисти сирени. - Сколько раз в своей жизни я уже опаздывал и появлялся, когда от меня никакой пользы!" - он рассматривал ветку сирени, держал пышную кисть на ладони.
Дорогин увидел цветок с пятью лепестками, грустно улыбнулся, но обрывать его не стал. Ветка качнулась и мягко ушла за окно. Муму, словно птицу, отпустил ее на волю. Ветка исчезла в сумерках. Сергей закрыл окно, уселся на кровати. Пьянящий, райский запах все еще царил в маленькой комнатке, его можно было уничтожить лишь одним способом - выкурив сигарету.
Сергей вытащил пачку, из которой угощал двух словоохотливых местных мужиков, закурил, жадно затянулся и откинулся к стене, уперся в нее затылком. Его глаза были закрыты, губы подрагивали, на щеках ходили желваки, кулаки непроизвольно сжимались, причем так сильно, что даже коротко обрезанные ногти до боли впивались в кожу ладоней.
"Ну что делать? - спросил он сам себя, выпуская голубоватую струйку дыма. - К чужой смерти тебе не привыкать. Может, развернуться, сесть в машину и поехать назад? Я спокоен, спокоен, я абсолютно спокоен… Нет, ты не спокоен, ты нервничаешь, - сам на свои мысли отвечал Дорогин, - и нервничаешь очень сильно. Что‑то держит тебя, словно когти впились в сердце, - и он вспомнил слова Григория Склярова, сказанные им в Москве, в холле студии Останкинской телестудии, что‑то про таможенников, что‑то про левые контрабандные грузы, которые за определенную мзду таможенники пропускают за границу. - Да, да, - продолжал вспоминать Дорогин, - он же приезжал не только за деньгами, он заходил еще в МВД, пытался найти правду. Наивный, наивный… Он всегда был наивным и простым. Но и я наивен. Оба мы хотели сделать как лучше. Ведь я же мог дать ему деньги сразу, в тот же день, но стал хитрить, думал, не возьмет, у меня лично не возьмет, а от людей - да. Почему тогда я этого не сделал?"
На этот вопрос у Дорогина четкого ответа не было.
"Наверное, Григорий деньги не взял бы. Получилось бы неудобно, словно я бахвалюсь перед ним богатством. А если бы взял, то наверняка почувствовал себя обязанным мне на всю жизнь… по гроб жизни. Да, да, по гроб, - поправил себя Дорогин. - Завтра девять дней, и я буду скотиной, если уеду сегодня. Я должен побывать на кладбище, и если уж ничем помочь не могу, то хоть в мыслях должен извиниться за то, что опоздал, за то, что смалодушничал, постеснялся собственного благородства, не пожелал казаться лучше, чем есть на самом деле. И вот теперь кусай ногти, нервничай", - Дорогин резко вскочил и заходил по маленькому гостиничному номеру.
А за стеной слышалась пьяная гулянка. Визжали, хохотали женщины, гремел мат, звенели стаканы.
"Весело людям. Правду говорят, кому горе, а кому радость. Так всегда, они ходят рядом друг с другом, как сестры–близнецы."
Сергей опять открыл окно, раздавил окурок прямо в пальцах и зло швырнул его в сиреневые сумерки. Дым медленно вытягивало на улицу.
Ни беспокойный сон, ни встреченный на центральной площади Браслава рассвет не изменили состояние души Дорогина: что‑то внутри у него замерзло и уже, казалось, никогда не оттает. Он смотрел на мир, словно сторонний наблюдатель, ничто не трогало его сердце.
Ему казалось, что в прозрачном рассвете, в свежем утреннем воздухе разлита тоска, причем такая, что ее не высказать и не определить словами. А потом понял, повсюду ему чудится запах дыма, запах сгоревшего дома. Может, и в самом деле в это раннее утро в Браславе пахло дымом. Может, кто‑то топил печь, где‑то жгли мусор, а может, это всего лишь казалось Дорогину.
Когда город понемногу ожил, Сергей вернулся к гостинице, забрался в машину и только сейчас вспомнил, что деньги, завернутые в пакет, так и переночевали в ящичке на приборной панели.
"Вот тебе и страшное место, - усмехнулся он, - первый этаж, а решеток на окнах нет, никто ничего не крадет."
Машина, в которой лежит двадцать пять тысяч долларов, спокойно переночевала возле гостиницы, и никто на нее не позарился, хотя машина новая и в Москве такую раскорежили бы за полчаса. Все‑таки провинциальная жизнь имеет свои прелести. И если ты никому не мешаешь, не лезешь В чужие дела, то и ты никому не нужен, можешь быть спокоен за свою жизнь, за свою собственность.
"Значит, все‑таки Гриша Скляров кому‑то сильно помешал."
Из глубины памяти всплывали пейзажи Браслава, виденные им семь лет тому назад. Здесь мало что изменилось с тех самых времен, разве что открылось несколько новых кафе, появилось несколько пестрых киосков и два рекламных щита.
Как проехать на хутор, Дорогин вспомнить не мог. Первое время он еще пытался положиться на интуицию, но вскоре заплутал. И когда в третий раз увидел тот самый памятник жертвам войны, то все‑таки решил спросить. Он увидел женщину, стоявшую на автобусной остановке, та по виду напоминала учительницу. Автобуса уже давно не было и, как понимал Дорогин, будет еще не скоро.
Он остановился прямо возле остановки и, открыв дверцу, даже не надеясь на то, что сразу же получит ответ, спросил:
- Вы не подскажете, как проехать к хутору, где живет Григорий Скляров, егерь?
Горло перехватило, когда он произнес слово "живет."
"Надо было сказать"жил"", - подумал Дорогин, но так и не исправился.
Женщина немного испуганно посмотрела на незнакомого человека. Сергей улыбнулся ей немного грустной улыбкой, давая понять, что он в курсе того, что случилось с егерем.
- Подсказать‑то я смогу, но, думаю, вы не разберетесь. Дорога довольно длинная, а указателей на ней никаких нет.
- Я когда‑то раньше бывал здесь, кое‑что помню.
- Вам на сам хутор или вас что‑то рядом с ним интересует?
- Мне именно туда, к Грише Склярову… покойному, - добавил Дорогин.
- И мне в ту сторону. Если подвезете, я вам по пути все объясню.
- Что ж вы сразу не сказали?
Дорогин пригласил женщину сесть. Та торопливо забралась в машину и принялась набрасывать ремень безопасности.
- Что, ГАИ зверствует? - Дорогин тоже потянул ремень, которым практически никогда не пользовался.
- Бывает. Они у нас такие: если надо, то ни единого милиционера не увидишь, убивать будут, резать - никого. А как только ремень не пристегнешь, так сразу словно из‑под земли появляются.
- И что, часто тут кого‑нибудь режут, убивают? Женщина пожала плечами.
- Не знаю, что для вас часто, но иногда случается. Вот, когда хутор Склярова сгорел, буквально в тот же день и мой сосед пропал.
- Как это, пропал? - глядя на дорогу, спросил Дорогин.
И хотя женщина еще не сказала, куда ехать, направление Сергей чувствовал.
"Раз не беспокоится, значит, едем правильно." Браслав остался за спиной, и была видна лишь башня костела.
- Эта дорога на Слободку, а нам надо повернуть чуть дальше.
- Что вы говорили про своего соседа?
- Пропал, исчез. Куда делся - никто не знает. Они вдвоем, второй тоже на нашей улице живет. Поехали то ли рыбачить, то ли еще что и пропали. Уже никто не верит, что они живы.
- Их что, арестовали, убили?
- Никто не знает. Поначалу никто в милицию не заявлял, думали, они в Латвию подались. Завезти какой‑нибудь товар, продать, хоть немного денег выручить. У нас же здесь безработица, здоровым мужчинам совсем делать нечего. Заводы закрылись, в общем, только водку и пьют, -с горечью переживая подобное положение вещей, произнесла женщина. - У меня хоть работа есть, а вот мой муж совсем не знает, чем заняться. Вы кем Скляровым приходитесь? Может, родственник? Вы, наверное, на девять дней приехали?
- Нет, не родственник. Я только вчера узнал, что он погиб.
- Я на похороны ходила. Страшное зрелище… Представляете, они все сгорели, все взрослые, только девочка лежала как живая. Ее Григорий собой прикрыл, и у нее только ручка обгорела.
- Ужасно! - произнес Дорогин, и его рука потянулась к сигарете.
- Курите, курите, мне ничего. Мой муж тоже курит. Вы меня до того перекрестка подбросите, я к матери иду, а вам направо. И никуда не сворачивайте, езжайте по гравейке, а дальше будет большой столб, черный. Вот возле него налево, на проселок, а оттуда увидите и хутор, и кладбище.
Женщина немного помолчала, словно сомневаясь, стоит заводить с незнакомым человеком разговор на такую щекотливую тему.
Но Сергей сам задал вопрос:
- А вы как думаете, хутор сам загорелся или его подожгли?
- Мой муж, - уйдя от ответственности за ответ, произнесла женщина, кончиком платка промокнув покрасневшие глаза, - сожгли, говорит. Быть такого не может, чтобы никто из огня не выбрался. Да и сколько гроз случалось в прошлые годы, и все оставалось, как было. Хутор у него не на горе, рядом высокие деревья. Если бы еще в антенну ударило, - явно с чужих слов принялась пересказывать женщина, - тогда понятно. А антенна у него подальше от дома, на отдельном столбе. Все у нас говорят, что не могла молния так ударить, чтобы все постройки в один момент вспыхнули. Сожгли, сожгли!
- А милиция что?
- Они тоже все понимают, но только делают вид, что ищут. Их, по–моему, устраивает версия с молнией. К тому же и свидетелей нашли, которые видели, как молния в дом ударила.
- Кто видел? Там же рядом ни одного дома нет.
- Не знаю, муж говорит. А что тут правда, что слух - поди разберись! Даже в районной газете написали, что случился пожар от молнии, погибла семья егеря Григория Склярова. Сегодня девять дней, наверное, родственники какие соберутся, друзья.
Да и местные подойдут. Всем же хочется помянуть.
Без напоминания Дорогин притормозил на перекрестке. Женщина поблагодарила его, еще раз показала, в какую сторону сворачивать, и торопливо, словно боялась, что Дорогин потребует деньги, зашагала по гравейке. Сергей свернул на перекрестке. Машину начало трясти на разбитом проселке.
Вскоре показался черный столб. Сергей взял влево и, проехав метров четыреста, обогнув пригорок, увидел в ложбине хутор, вернее, то, что от него осталось. У него сразу же защемило сердце: черные, словно вымазанные отработанным солидолом, деревья, а под ними пепелище, над которым возвышалась печная труба. В километре от хутора, на пригорке - кладбище под темными елями и соснами. Хотелось закрыть глаза крепко–крепко и потом, когда их откроешь, увидеть, что все это пригрезилось. Вновь увидеть крытый шифером большой дом и хозяйственные постройки, крытые серой дранкой.
Но чуда не случилось. Когда Дорогин вновь открыл глаза, та же картина стояла перед ним.
- Уже ничего не поделаешь, - вздохнул Сергей, отпуская педаль тормоза. И машина сама, с незапущенным двигателем, покатилась с горы. Это было странное чувство - ехать в полной тишине, когда слышно лишь стрекотание кузнечиков и свист птиц, радостный, утренний свист.
Машину Дорогин оставил возле изгороди. По всему было видно, что пепелище уже перебирали, скорее всего, когда доставали трупы. Ни ограждения, ни предупреждения о том, что ходить здесь нельзя, не было. Но и без них Дорогин не мог себя заставить переступить невидимый порог дома. Он стоял, представляя себе, как бы все могло сложиться, приедь он раньше. Скляров вышел бы из дому с недоверчивой улыбкой на губах, с надеждой во взгляде.
- Привез? - спросил бы он.
- Привез, - радостно ответил бы ему Дорогин. - Я же обещал.
- Я и не сомневался. Проходи в дом, я тебя с женой познакомлю, с дочкой, внучкой.
"И конечно, я сразу узнал бы внучку, ведь я видел ее на фотографии. Но этого не будет, уже не будет никогда", - Дорогин запрокинул голову и посмотрел в прозрачное до синевы летнее небо, по которому плыли легкие, похожие на пушечные взрывы облака.
Странный контраст чувствовался здесь: яркая, зеленая трава, цветущие кусты и иссиня–черный, промытый дождем уголь от дома. Дорогин сжал в руке горсть углей, они захрустели, рассыпаясь, превращаясь в черный песок, который высыпался сквозь пальцы. Затем Сергей вытер руку о влажную с утра траву и побрел через сад, через луг к недалекому кладбищу.
Тропинка была хорошо протоптанной, сразу видно, что люди не забывают о мертвых. И стоило Дорогину хоть на секунду прикрыть глаза, перед внутренним взором ярко возникало изображение, виденное на сожженном хуторе: прямо у печи две трехлитровые банки с чистой водой, а в них огромные букеты цветов. Эти цветы выпадали из страшной реальности, казались полностью инородными, пришедшими из другого мира.
Сергей шел к кладбищу. Свистели птицы. Свежие могилы он увидел сразу - белесо–желтые кресты, еще не успевшие посереть под дождем и ветром, завядшие цветы, которыми были буквально усыпаны холмики, и единственный портрет у основания самого маленького креста. С фотографии улыбалась девочка, с такой же самой фотографии, которая осталась в Москве у Тамары.
"Вот мы и увиделись, вот я к тебе и приехал, - с горечью подумал Сергей. - Красивое кладбище, на таком бы и я хотел лежать. И вот в чем дело - я не знаю, на каком кладбище меня похоронят. А Гриша Скляров знал наверняка, с самого рождения знал, что существует кладбище, на котором лежит его дед, отец, на котором будет лежать и он сам."
Эта мысль не успокаивала, а еще больше заводила Дорогина. Сергей закурил, стоя напротив креста, на котором чернела надпись, сделанная на куске оцинкованной стали: "Григорий Скляров", и даты жизни.
И тут Дорогин почувствовал, что он не один на этом пустынном кладбище. За спиной послышался шорох, затем все стихло. Сергей медленно обернулся, в его черных очках отразились кресты, кусты можжевельника, сосны, ни единой живой души рядом не было.
Хруст повторился совсем близко. Он повернул голову, и глаза в глаза Муму увидел пса, огромного, лохматого, на мощных, чуть подогнутых лапах. Шерсть на загривке стояла дыбом, на боках болталось несколько сухих серых, явно еще прошлогодних репейников. Пес не дошел до дороги метров десять, остановился и принялся зло разрывать землю когтистыми лапами. Песок летел во все стороны. Зверь ощерил пасть, показав скошенные, чуть желтоватые страшные клыки.