Глава 15
Новенькая "Нива" Дорогина, казавшаяся в Москве консервной банкой, выглядела здесь последним достижением автомобилестроения. Но на Сергея и без машины обратили бы внимание: как‑никак свежий человек, чужой, непонятно зачем появившийся в здешних краях.
- Он со мной, - радостно сообщил дед Михась приехавшим помянуть Григория Склярова.
Он познакомил Дорогина с местными мужчинами, о женщинах не вспоминал, словно те приехали сюда лишь затем, чтобы приготовить и разложить угощения. Столов не было, тарелки и еду раскладывали на огромной скатерти, постеленной прямо на землю, правда, было непонятно, кому удастся дотянуться до ее середины. Но главной целью съехавшихся на берег речки были, наверное, не еда и выпивка, а само то, что они собрались на девятый день гибели Григория Склярова и его семьи.
Имен Дорогин почти не запомнил, сразу же после знакомства направился к машине, чтобы достать водку, мол, и я не с пустыми руками приехал.
- Всю не доставай! - зашипел на Дорогина дед Михась, догоняя его у "Нивы." - Бутылок пять принеси, а остальное пусть в машине постоит, с заднего сиденья лучше на пол переставь.
- Боитесь, лишними окажутся?
- Нет, боюсь, на солнце нагреются. А теплая водка - хуже отравы.
По разговорам чувствовалось, люди не договаривались собраться здесь, а просто знали, приедут не только они одни. И точно назначенного времени для начала застолья не существовало. Постепенно появлялись новые лица, люди приходили пешком, приезжали на велосипедах, подъезжали телеги. Машин больше не стало, и не потому, Что их не было в окрестных домах. Тут почти повсюду имелись машины, мотоциклы, тракторы, но, выпив, за руль не сядешь, а конем править или на велосипеде педали крутить можно и выпившему.
Рассаживались по периметру скатерти на бревнах, принесенных от хутора Григория Склярова.
- Гриша собирался летом новую баньку поставить, вот лес и припас, - сокрушался дед Михась. - Думал, париться будет, а оказывается, нам эти бревна вместо скамеек на его поминках.
За выпивкой и едой люди, знавшие Григория Склярова, вели немного странный разговор. Все говорили словно бы намеками, не раскрывая до конца сути, известной, как понял Дорогин, всем собравшимся, а потому о ней можно было и умалчивать. Так бывает, когда собираются за одним столом близкие родственники. Им‑то понятны семейные шутки, подколки, упомянутые вскользь события. Свежий же человек не сразу сообразит, о чем идет речь.
Дорогин не пил, лишь для приличия наполнил рюмку. Он сидел с ней и, когда звучала очередная фраза в память Григория Склярова, прикладывался губами к краю. Зато дед Михась выпивал, не оставляя на дне ни капли. Он еще умудрялся встряхивать рюмку над открытым ртом, хотя по всему было видно, что напиться не стремится. Он, как отметил Муму, был из той породы людей, которые могут выпить черт знает сколько и оставаться при этом относительно трезвыми. К такой породе относился и он сам, поэтому чувствовал родственную душу издалека.
Было удивительно и то, что люди, собравшиеся сегодня, не забывали повода, который свел их вместе, хотя, бывает, что не пройдет и часа за поминальным столом, а кто‑нибудь уже затянет песню, забывшись, протянет рюмку, чтобы чокнуться, станет заигрывать с чужой женщиной.
- Больше уже вряд ли кто‑нибудь подъедет, - говорил дед Михась, наклоняясь к Дорогину, - кто хотел, тот Гришку помянул. И заметь, при жизни его не очень‑то любили, мало от кого слово хорошее услышать можно было.
- Почему?
- Работа у него такая. Егерем работать - редко кто выдерживает, да еще чтобы при этом честным человеком остаться. Тут тебе и деньги посулят, и пугать начнут. А он был крепкий, как кремень, ни разу не сломался, даже когда с внучкой плохо стало. Мог бы, казалось, против совести пойти, никто бы слова не сказал, поняли бы, зачем человеку деньги понадобились. А он… - и тут дед Михась замолк.
На узкой лесной дороге заслышался треск мотоцикла. Дорога выходила из леса и буквально растворялась на лужайке перед рекой, так что тот, кто ехал, направлялся именно сюда.
- Кого еще несет? - пробормотал Михась.
По его глазам Дорогин понял: тот уже догадался, кто едет на мотоцикле, но не хочет себе раньше времени портить настроение.
Резкий звук двигателя нарушил гармонию, воцарившуюся среди людей. Этот грохот буравил спокойный, вечерний воздух, от него, казалось, даже подрагивает ярко–красное солнце, клонившееся к горизонту. Мотоцикл вынырнул из леса на большой скорости. Двое мужчин сидели на нем: задний одной рукой ухватился за багажную решетку, второй придерживал на голове камуфляжную кепку с длинным
козырьком. Сидевший же впереди вел мотоцикл так, словно мчался по гоночной трассе - пригнувшись, зло поглядывая по сторонам, будто боялся, что его обойдут невидимые соперники.
- Овсейчик пожаловал, - донесся до Дорбгина недовольный голос деда Михася.
Люди в камуфляже вели себя как хозяева, их тут боялись. Мотоцикл, грохоча двигателем, объехал разложенную на траве скатерть и людей, сидевших возле нее. Щелкнула подножка, и двое таможенников подошли к импровизированному столу.
Им никто не предложил сесть. Молчание затянулось.
Старший сержант Овсейчик полез за пазуху, достал бутылку водки и кольцо самодельной колбасы в полиэтиленовом пакете. Поставил угощение.
- Рюмки пустые у вас, мужики, найдутся, чтобы Гришку помянуть?
- Не думал я, что вы приедете, - на правах самого старшего по возрасту ответил ему дед Михась.
- Я тоже не думал, - усмехнулся Овсейчик, присаживаясь на бревно и принимая из рук соседа наполненную рюмку водки. - Кем бы человек ни был, - сказал старший сержант, - как помрет, его всегда жалко. Пусть земля тебе будет пухом, Григорий Скляров, - и тут же, даже не делая секундной паузы, влил водку в рот и закашлялся.
Второй таможенник принялся бить его кулаком в спину.
- Не в то горло пошла, рука дрогнула, - прокомментировал дед Михась.
Овсейчик прокашлялся, на глазах у него выступили слезы.
- С Гришкой оно всегда так выходило, - сказал таможенник, - не ладили мы с ним. Даже после смерти и то он мне подлянку сделал, водкой поперхнул.
Старик покосился на Дорогина и осторожно сказал - так, чтобы не слышали таможенники: - В Браславе мне говорили.
- Ты, дед, меньше слушай, что бабы языками треплют.
Овсейчик все же услышал, пристально посмотрел на Дорогина. Он силился понять, кто же тот такой, откуда взялся. Покосился на незнакомую ему зеленую "Ниву."
- Слушай, дед, - сказал Овсейчик, - разговор к тебе есть.
- Чего ж, говори.
- Ни при всех, неохота тебя позорить. С глазу на глаз переговорить надо.
Старик растерянно заморгал, но поднялся. Овсейчик отвел его метров на пятьдесят и, взяв за крупную перламутровую пуговицу на рубашке, несильно тряхнул.
- Что это за хмырь рядом с тобой сидит?
- Гришкин друг.
- Это он тебе так сказал?
- Ага.
- Откуда?
- Из Москвы приехал.
Лицо таможенника вытянулось. Он вспомнил о том, что Гришка Скляров недавно ездил в Москву и, как поговаривали, не только затем, чтобы найти деньги на операцию внучки, а еще и затем, чтобы сообщить о странных делах, творящихся с российскими "дальнобойщиками" на латышско–белорусской границе.
- Кто он такой?
- Сергеем его зовут.
- Тебе это тоже он сказал?
- Да. Я же документы не смотрел.
- Смотри у меня, Михась, ты не на лучшем счету. Я про лодку, которую ты контрабандистам за деньги даешь, каждый день помню.
- Я людям за деньги ее даю, а куда они на ней плавают, меня не интересует.
- Смотри, словлю кого‑нибудь на твоей лодке и конфискую как средство передвижения.
- Ребята, да вы что!
- Забыл, что мы тебе лодку вернули? Давай быстро рассказывай, кто это с тобой сидит?
- Ей–богу, не знаю! Гришкин друг.
- Ему что, телеграмму отправляли?
- Нет, сам приехал…
Овсейчик внезапно подобрел, хлопнул деда по плечу.
- Ладно, смотри мне! - затем его лицо вновь сделалось строгим, и он, заложив руки за спину, побрел к сидевшим вокруг скатерти людям. Его напарник уже успел пропустить рюмки три. Овсейчик присел на бревно, одну за другой выпил две рюмки и принялся закусывать. Он отрезал колбасу прямо от целого кольца, держа его в руке, ел, неопрятно раскрывая рот, громко чавкая.
Появление таможенников тут же все изменило. Люди засобирались. Другие бы, поняв, что их за столом не ждали, ушли бы восвояси, но только не таможенники: они дождались, когда соберут посуду и угощения. У их ног стояла недопитая бутылка водки, а на газете лежали сало, два огурца и четверть хлеба.
- Ехать надо, - как бы извиняясь перед Дорогиным, напомнил дед Михась.
- Я к дому вас подброшу.
- Можешь у меня остановиться.
- У меня в Браславе в гостинице номер снят. Овсейчик догрыз колбасу, брезгливо отбросил
хвостик с пеньковой веревкой и официальным тоном поинтересовался у Дорогина:
- Ваши документы.
Дед Михась вжал голову в плечи и словно окаменел.
- У меня интересуетесь? - спокойно спросил Муму.
- А то у кого же? Этого мудака я давно знаю. Дорогин, плохо скрывая злость, опустил руку в карман и вытащил паспорт. Овсейчик ждал, что Сергей сам подаст ему документ, но тот не поднимался, держа паспорт в двух пальцах на отлете.
Таможенники переглянулись.
Наконец Овсейчик крякнул и все‑таки поднялся. Развернул документ, полистал его и вернул владельцу.
- Свой российский паспорт засунь себе в задницу. А теперь так, слушай и хорошо запоминай: здесь пограничная зона, без специального пропуска въезжать в нее нельзя. Правильно я говорю, дед?
- Правильно, - нехотя согласился старик.
- А ты, как я посмотрю, нелегально проехал. Значит, я могу тебя задержать.
- Ты сейчас не при исполнении.
- Таможенник всегда при исполнении, - хмыкнул Овсейчик.
- Если ты тут поставлен следить, чтобы никто без разрешения в зону не въехал, то, значит, хреново свою службу несешь, ведь я тут.
Дорогин напрягся. Он чувствовал, сейчас может начаться драка.
- Овсейчик, послушай, - взмолился дед Михась, - ты что, не видишь, человек на девять дней к другу приехал? Не место сейчас ссориться и права качать.
- Я ему просто напомнил, - уже более миролюбиво сказал таможенник. - Так, мужик, у тебя есть время, пока солнце не село, дуть подальше от границы. Ты в Браславе номер снял, туда и езжай.
- Не ты мне будешь указывать, - Муму поднялся, и Овсейчик сразу же отступил на полшага, Дорогин оказался выше его на целую голову, да и в плечах пошире.
- Мужики, на поминках не дерутся, - встрял дед.
- Если он сейчас уедет, то и драки не будет. Дорогин был из тех людей, которые не любят,когда им приказывают, но пока он сдерживал себя.
- Ну, так понял или нет? - сузив глаза, спросил Овсейчик.
- Я слышал, что ты сказал, - процедил сквозь зубы Муму и тронул старика за плечо. - Пошли.
Стоило Дорогину открыть дверцу машины, как из нее прямо‑таки метнулся пес, сидевший до этого тихо. Дорогин еле успел схватить его за ошейник. Зверь рвался, пытаясь высвободиться.
- Назад! - кричал Сергей, запихивая пса в машину. - Назад!
- Собака и та сволочей чует, - приговаривал старик, косясь на разъяренную псину.
Дорогин сел за руль. Старик рядом. Захлопнули дверцу. Пес бросился к заднему стеклу и забился в него мордой.
- Зря ты с ними заедался, - говорил старик, когда машина разворачивалась на лугу под пристальными взглядами таможенников.
- Если бы я с ними заелся, - усмехнулся Дорогин, - они бы не стояли сейчас, а лежали.
- Ты их не знаешь, - пробормотал старик.
- И знать не хочу. Показывай, где твой хутор.
- Я и пешком дойду, ты лучше в Браслав езжай, не связывайся с придурками.
- Со мной или по–хорошему разговаривают, или никак.
"Нива" въехала в лес, на ту самую дорогу, по которой спустился к речке мотоцикл таможенников.
- Он что, над нами издевается? - прохрипел Овсейчик. - В Браслав - в другую сторону!
- Подвезет старика и вернется, - заметил более миролюбивый коллега.
- Ты, по–моему, не понял, что он за птица и какого хрена ему здесь надо? Я с ним по–хорошему говорил, а он на грубость нарывается.
- Ты поосторожнее. После того, что мы тут натворили, лучше какое‑то время посидеть тихо.
- Чтобы я тихо сидел?! - зло рассмеялся Овсейчик, поднимая за горлышко бутылку водки и выливая в рот остатки. - Или он отсюда уберется, или я - не я буду!
- Успокойся.
Широко размахнувшись, Овсейчик запустил бутылку в реку, но переусердствовал. Стекло звякнуло на другом берегу, осколки сверкнули в лучах заходящего солнца.
- Садись, - крикнул он напарнику. Тот неохотно повиновался, сел на подрагивающий мотоцикл. - А теперь держись!
Переднее колесо приподнялось над травой, и клочья дерна полетели из‑под протектора. Пьяный Овсейчик вел мотоцикл еще агрессивнее, чем на спуске к реке. Его подбрасывало на ухабах, мотоцикл по несколько метров пролетал, не касаясь земли. Его напарник, сержант Михальчук, двумя руками обхватил Овсейчика сзади и сжал так крепко, что старший сержант с трудом дышал. Но злость на Дорогина и на деда была такой сильной, что он лишь чертыхался и время от времени разражался длинными тирадами бранных слов - всеми, которые только знал, ставя их во всевозможные падежи применительно ко всему, что видел.
- Не тискай меня! Я ж не баба!
- Боюсь свалиться! - прокричал прямо в ухо Овсейчику Михальчук.
- И не ори, как кабан, которому в бок длинное шило воткнули!
Оказалось, что догнать на лесной дороге "ниву" не так‑то просто. Машина повышенной проходимости мчалась по корням, лесным ухабам не хуже мотоцикла.
- Держись! - крикнул Овсейчик, поняв, что сейчас сможет сократить дорогу.
Мотоцикл вильнул влево и помчался по узкой лесной дорожке, еле различимой среди травы. Михальчук, сидевший без шлема, втянул голову в плечи и уткнулся темечком в спину Овсейчика. Он слышал, как хлещут по головам и спинам ветви, как хрустят под колесами сухие сучья. Дорога пошла в гору, и таможенникам показалось, что мотоцикл мчится прямо в небо, темное, вечернее. Достигнув вершины холма, мотоцикл пролетел метров пять и с ревом покатился вниз.
- Тормози! Тормози! - кричал Михальчук, хотя понимал, тормозни сейчас Овсейчик, мотоцикл непременно занесет и они разобьются о деревья.
- Не дрейфь, - крикнул старший сержант, - не впервой тут едем!
Он посмотрел вправо и увидел, как блеснула крыша "Нивы" за старыми деревьями.
- Опередили! -закричал он. - Слышь, мы их опередили!
Но Михальчука эта новость уже не радовала. Он с самого начала был против погони и теперь уже не представлял, что же они будут делать, догнав "Ниву." По натуре Михальчук был куда осторожнее своего напарника и совать голову в петлю не спешил. Но ему не повезло, за рулем оказался Овсейчик, и теперь бразды правления были в его руках, куда привезет, там и окажешься.
Специально Дорогин не спешил. Он просто не умел водить автомобиль медленно. Для него не существовало плохих дорог, плохого освещения. Дед Михась только вздрагивал, когда из‑под самого капота машины уходило толстое дерево.
- Сергей, а водку‑то мы не всю на стол поставили. Вон звенит, - немного дрожащим голосом, без радости говорил старик, лишь бы поболтать, потому как ему было страшно.
Зато пес чувствовал себя относительно нормально, если не считать тряски. Он‑то не видел несущихся навстречу деревьев, а лишь вслушивался в глухой рев двигателя да в разговор Дорогина и деда Михася.
- Эй, псина, как ты там? - старик постарался заглянуть за спинку сиденья, потому как Дорогин не очень‑то охотно ему отвечал. Он решил, что пес окажется лучшим собеседником. Тот в ответ тявкнул. - Так как же тебя зовут? - поинтересовался дед Михась, будто пес мог ему ответить. - Черт его знает! - старик поскреб тщательно выбритую по случаю поминок щеку. - Будешь Букетом. А, Букет, нравится тебе кличка?
Пес никак не отреагировал, словно эти слова относились це к нему, а к ящику, заполненному позвякивающими бутылками с "магазинной водкой", как окрестил ее житель хутора.
Дорогин насторожился. В свисте ветра он разобрал тарахтение мотоциклетного двигателя. А поскольку на поминки на мотоцикле приехали лишь таможенники, это могло значить одно - за ними гонятся. Но дорога сзади была пуста.
Мотоцикл таможенников, проломив кусты, вылетел на дорогу метрах в пятнадцати впереди мащины. Овсейчик обернулся. Дорогин успел заметить лишь злой оскал да блеск глаз. Какое‑то время таможенники мчались впереди, а затем старший сержант тормознул, и мотоцикл встал поперек дороги. Михальчук чуть не свалился на землю.
- Все, бля, приехали! -сказал Овсейчик.
- Ты не очень‑то "блякай", - ответил ему Михальчук, похлопывая ладонями по ушам, пытаясь привести себя в чувство.
Дорогин остановил "Ниву" с ювелирной точностью, едва не коснувшись бампером колена Михальчука. Тот онемел от испуга и от такой наглости. Ведь чужак мог не рассчитать, дорога не асфальтом покрыта: где трава, где земля, где вчерашняя лужа со скользким грязным дном. Могло бы и протащить "Ниву" пару метров, и он с приятелем оказались бы под колесами "Нивы", раздавленные и изувеченные.
Дед Михась, почуяв неладное, сглотнул слюну и вытер пересохшие губы. Затем медленно стал сползать по сиденью, словно собирался спрятаться. Пес глухо заурчал, но пока из‑за спинки сиденья не показывался.
- Лежи, - негромко произнес Дорогин. Пес, уже было зашевелившийся, на удивление послушался.
То, что у таможенников нет оружия, Дорогин успел заметить на поминках. Но вполне мог оказаться нож в кармане куртки. Опытным взглядом Сергей тут же определил, кто заправляет в этой парочке.
"Тот, кто за рулем, - решил он. - Наверное, ему принадлежит инициатива догнать нас на лесной дороге. А тот, кто сидел сзади, трус, даже слезть с мотоцикла боится."
Овсейчик перекинул ногу через бензобак, отбросил подножку, вальяжной походкой обошел "Ниву"и остановился у дверцы водителя. Стекло было опущено до половины. Но опытный Овсейчик не пытался хвататься за него, знал, чуть что - стекло поднимут и руку защемят. Он лишь пнул носком жесткого ботинка сверкающую новизной дверцу и грубо крикнул:
- Вылезай!
Дорогин не стал спорить, открыл дверцу и сел, боком спустив ноги на землю.
- Ты в погранзоне, урод! Ты нарушил пропускной режим, я могу тебя задержать.
- Задерживай, - усмехнулся Дорогин, глядя прямо в глаза Овсейчику. Таможеннику от этого взгляда стало не по себе. Он почувствовал недюжинную силу мужчины, противостоящего ему, этот взгляд отрезвлял и злил одновременно.
- Ты что, не понял? Разворачивай машину, выбрасывай деда и уезжай отсюда подобру–поздорову, пока мы тебе кости не переломали!
- Ты все сказал? - спокойно спросил Дорогин, не отводя взгляд.
Овсейчик не выдержал и несколько раз моргнул. Это еще больше разозлило его, и он запустил руку под полу куртки, изображая, будто у него там есть пистолет.