Ясно, что полиция подозревает меня в убийствах. Жизнь моя, как я понимаю, кончена. Начать новую? Невозможно.
Но хочу, чтобы все знали правду. Я повел себя глупо, лгал полиции, но не совершал никаких преступлений. Меня кто-то преследует.
Я хочу написать все, что знаю о деле Олбрайт. На допросе я говорил чистую правду. Луизу Олбрайт я почти не знал. Проводил до дому и поцеловал, не больше. Узнав о других случаях с девушками, полиция меня заподозрила, и напрасно. Ничего я не знаю о письме, отпечатанном на моей машинке. Не могу объяснить. Но говорил я одну чистую правду.
До вечера пятницы.
В пятницу я вернулся домой и не нашел Элис. Немного выпив, обошел дом и пошел в подвал взглянуть, забрала ли она чемоданы. Чемоданов там не было. На том месте, где они лежали, бетонный пол потрескался и осел. И воняло. Ковырнув рассыпавшийся бетон, я нашел труп.
Чей это был труп, как туда попал, сколько там лежал? Понятия не имею. Но я перепугался. Чувствовал, что от него нужно избавиться. За мной следили, снаружи стояла полицейская машина. Придя, могли найти труп и арестовать меня.
И я взял лом и выкопал ее - яма оказалась мелкой и плохо забетонированной. Уложил в багажник, накрыл мешком и ее тряпками, валявшимися в яме. Поехал на болота, остановился, засунул труп в бурьян и забросал листвой и ветками.
Была это женщина. К ее смерти я не имею никакого отношения. Пока еще ее не нашли, но, разумеется, когда-нибудь наткнутся, рано или поздно. И снова возьмутся за меня. Я этого не вынесу.
И почему это случилось со мной?
Поль Вэйн".
В конце письма было нацарапано:
"Полиция здесь. Осматривает машину. Я больше не могу".
Монсер поднялся, вытирая пот со лба.
- Да, он отгулял свое, это точно. Ну что, признался, небось все выложил?
- Нет.
- Но как же так? Чего ж он повесился? И еще на таком чудном галстуке.
Полинг взглянул на тело.
- Не знаю…
Брилл тоже посмотрел на то, что было Полем.
- Проблему можно решить и так…
Понедельник, двенадцать тридцать. Боб Лоусон довольной улыбкой встретил Брайана Хартфорда.
- Садись, Брайан. Я рад, что ты нашел для меня минутку. Тебе должно быть интересно, что Джой Фиддик уже вне игры. Их интересы переменились. Точнее, мы заключили с ними соглашение, по которому получаем доступ на американский рынок. Начнем работать в Штатах по-крупному. Понадобятся большие затраты, конечно, но игра стоит свеч. Ты себе это представлял не так, а?
Отпираться не было смысла.
- Не так.
Теперь он ждал вполне определенных выводов, но ошибся. Видимо, сочтя, что победителю позволено быть великодушным, Лоусон предложил ему повышение и расширение полномочий - все руководство американским проектом. Хартфорд предложение тут же принял.
Иногда противника нужно уничтожить, но часто лучше подкупить. Боб Лоусон настолько был доволен собой, что набрал номер доктора Уинстенли и условился о визите.
Понедельник, четырнадцать тридцать. Хэзлтон, войдя в кабинет Плендера, захлопнул за собой дверь. Выглядел он неважно.
- Вы уже знаете?
- Что?
- Вэйн увидел, что обыскивают его машину, и повесился. Этого нельзя было допустить. Проклятый идиотизм.
- Значит, это все-таки он? - Казалось, Плендер разочарован.
- В письме он ни в чем не сознался, только, что избавился от трупа француженки. Нашел ее в подвале и перепугался. - Тут он заметил груду бумаг перед сержантом. - Какого черта вы в них роетесь?
- Материалы следствия. Я был уверен, что видел в них что-то очень важное, слова кого-то из допрашиваемых.
- Не понимаю, о чем вы.
Плендер сглотнул слюну, прежде чем ответить. Хэзлтон понял, что сержант крайне взволнован.
- Брилл подал очень подробный рапорт о вашей беседе с Альбертой Норман. Смотрите, - что она сказала об Алистере: "Он был лентяем. И скряга". Она так говорила?
- Вполне возможно. Ну и что?
- Слово "скряга" сейчас нечасто услышишь, правда?
- Ну и что? Вполне возможно, она придумала Алистера, чтобы скрыть что-то другое. И неизвестно что.
- Вот мой рапорт о допросе Джоан Браун. Когда я спросил, почему она ушла с работы, заявила, что ее шеф был старым скрягой. - Он ткнул пальцем в строчку. - Не удивительно ли, что она употребила то же самое слово? Как выглядела Норман, сэр? Подождите, я вам скажу… Метр пятьдесят пять - пятьдесят восемь, довольно плотная, высокий лоб, нос чуть изогнутый… - он даже нарисовал его, - довольно полные ноги, крупные ступни.
- Нос похож… а если еще крашеные волосы, и грим, и очки…
- С простыми стеклами. Она могла изменить все что угодно. Но только не нос. Жаль, что в тот день меня не было. Я бы ее опознал.
Хэзлтон взял листок, на котором записан был разговор Плендера с Джоан Браун, и перечитал его.
- Пожалуй, вы правы. Но что это дает? Джоан Браун исчезла и снова вернулась, ну и что?
- Она утверждала, что ездила к родителям. Тогда я им не звонил, ибо счел это важным. Позвонил сегодня, говорил с обоими. Мать рассказала, что Джоан приехала совершенно не в себе, плакала и кричала, что совершила нечто ужасное. За неделю оправилась, и начались скандалы, что, полагаю, для них нормально. Скандалы продолжались до тех пор, пока она не собралась и не уехала. Еще в двенадцать лет утратила контакт с родителями и перестала ходить в церковь. Родители - рьяные методисты, призывали на нее адские кары даже по телефону.
- Потом она объявлялась?
- Да. В прошлом месяце получили два заказных письма, в каждом было по пятьдесят фунтов. И листок: "С приветом. Джоан". И вот что еще. В четырнадцать лет с ней была неприятность. Поймала пса, привязала его и изрезала так, что тот истек кровью.
Хэзлтон вытаращил на него глаза.
- После этого все кругом ее так возненавидели, что, едва окончив школу, ушла из дому. И потом появлялась только изредка.
- Полагаете, она участвовала в убийстве француженки, испугалась и сбежала домой, потом почувствовала желание продолжать и вернулась?
- Это логично, не так ли? Особенно если вспомнить историю с псом.
Хэзлтон согласился:
- Да, это логично. Но не забывайте, все это только теория. Суперинтендант на это не клюнет.
Плендер скромно кашлянул.
- Но это не все, сэр.
- Еще одна теория? Перестаньте забивать этим голову, Гарри, а то заработаете за столом геморрой.
- Это не теория. Я отнес в лабораторию, и там все проверили. Я заметил случайно, когда рылся в бумагах.
Говорить он пытался как можно скромнее. Положил на стол письмо почтальону Роджерсу с конвертом и рядом - карточку со сведениями о Доме Плантатора из конторы агента по торговле недвижимостью. Карточка была из фирмы "Борроудэйл и Трэпни". Лаборатория подтвердила идентичность характеристик обоих документов. Вне всяких сомнений, оба были напечатаны на одной и той же машинке.
Глава XXVII
Последние страницы дневника
Понедельник.
Бонни. Ни о чем другом не могу я думать, не могу писать. Она присосалась ко мне, эта отвратительная пиявка в женском образе. Говорит, что мы должны быть вместе, что я должен о ней заботиться. Предложил ей деньги, оставшиеся от журнала, не потому, что боюсь ее, а потому, что она должна уйти. Возьми и иди, сказал я ей. Но она уходить не хочет. Хочет, чтобы мы ушли вместе, предлагает сменить фамилию, как она говорит: "начать все сначала". И найти новых девушек.
Она мне отвратительна. Но она в моем доме, сует нос в мои книги, хихикает, пристает и раздевается передо мной донага, желая того, что я никогда ей не дам. Твердит о прошлом, о котором я не хочу вспоминать. Я принадлежу будущему.
У этой мерзавки есть револьвер. Видно, раздобыла его через ребят в Далвиче, якобы какой-то тип ей тогда угрожал. Может, это и правда. Словом, у нее есть револьвер, и она якобы умеет с ним обращаться.
Сидит в моей комнате, грязная и неухоженная, как бродяга, как паук присосавшись к моим книгам. Я убрал дневник, чтобы она не нашла. Прочитай она его, засмеялась бы своим вульгарным смехом и сказала - это доказывает, какой я псих.
Ведь она живет с убеждением, что вполне нормальна.
Больше я ее не выдержу.
Примечание.
Человека, который начал писать этот дневник, больше нет. Тот человек подписывался именем Абель, носил маску Белы, был графом Дракулой и всегда играл с масками. Вся его жизнь была основана на идее, что на самом деле он некто иной, но зато я эту идею воплотил в действительность, собственным телом и душой испытал то, что Мэтр называл "переоценкой всех ценностей". Когда муки душевные донимают меня, а сейчас мне приходится тяжело, перечитываю его слова, находя в них утешение.
Приведу три цитаты:
"Мораль - это способ перевернуться спиной к желанию жить".
"Ни у кого из вас не хватит смелости убить человека".
"Мы слышать не хотим, что все великие люди были преступниками (разумеется, не в общепринятом смысле этого слова), что преступление было неотъемлемой частью их величия".
Все эти слова отзываются в моей душе. Я превратил их в действие.
"Боль - нечто иное, чем наслаждение, - но не его противоположность", - сказал Мэтр. Но наслаждение и жажда обладания неотделимо связаны с болью.
Если я говорю это и если я наполнил содержанием свои слова, меня за это нужно считать безумцем? Но я принимаю это имя.
И Он в конце концов ушел в безумие, как назвал этот мир. В письме Стриндбергу подписался "Ницше Цезарь", твердил, что созывает в Риме князей и велит казнить наследника престола. Утверждал, что велел заковать Кайфу в цепи и благословил Бисмарка и всех антисемитов. Верил, что обладает божественной силой, и обещал вызвать хорошую погоду. Такие безумные мысли могли быть только у человека, отбросившего все маски.
С этого мига их сбрасываю и я. Игроки и Игра уходит в прошлое. Я подвергся испытаниям, я претерпел, я произвел Переоценку Всех Ценностей. Я Фридрих Вильгельм Ницше. Все остальное в моей жизни было только игрой в безумие.
Глава XXVIII
Последний кусок головоломки
- С сержантом Плендером мы уже знакомы, но старший инспектор… - воскликнул мистер Борроудэйл. - Господи Боже! Полагаю, что вы хотите говорить со мной о том несчастном случае в Доме Плантатора. Хотя счастье и несчастье - понятия относительные. Знаете, что дом уже продан? И я еще имел удовольствие отклонить два предложения? Извращенное любопытство - страшная вещь! Чем могу быть полезен?
Сомкнув пальцы, захрустел суставами величиной с орех. Плендер видел, что старик нервничает, но понимал, что многие чувствуют себя неловко в присутствии полиции. Плендер только что провел беспокойные часы на телефоне, собирая информацию о Борроудэйле. Жил вдовцом, хозяйство вела экономка, несколько лет ходил в советниках. Трэпни в фирме давно не состоял, да и дела шли не лучшим образом. По общему мнению, Борроудэйлу нужен был компаньон.
Хэзлтон решил говорить напрямую, хоть и не все.
- Мистер Борроудэйл, ваша фирма использует или использовала пишущую машинку марки "Адлер".
- Да? Я и не знал. Спрошу у миссис Стефенсон.
Он встал. Плендер за ним.
- Я сам ее спрошу, если вы не возражаете.
В приемной сидели пожилая женщина и девушка. Женщина печатала на машинке, девушка возилась с картотекой. Плендер прикрыл за собою дверь.
- Миссис Стефенсон, вы не ответите мне на несколько вопросов?
Гигантский бюст придавал миссис Стефенсон крайне воинственный вид. Девушке она сказала:
- Роза, у вас полчаса на покупки.
- Как это? Я не собираюсь в магазин.
- Идите и полчаса не возвращайтесь.
- Но ведь идет дождь!
- Тогда станьте в дверях и смотрите на дождь.
- A-а, поняла. Я вам мешаю. - Надувшись, вышла.
Миссис Стефенсон вздохнула:
- Да, девушки теперь не те, что раньше, и чем дальше, тем хуже. Сержант, если ваши вопросы будут касаться мистера Борроудэйла, я хочу, чтобы он при этом присутствовал.
- Я задал ему этот вопрос, и он послал к вам. Это такая мелочь. Пользуетесь вы или нет машинкой марки "Адлер"?
- Нет.
Плендер опешил. Миссис Стефенсон была похожа на председательницу союза всех матерей на свете. Его удивление было настолько очевидным, что она по-матерински пожалела его:
- Я работаю в этой фирме десять лет и никогда не пользовалась никакой другой машинкой, кроме этой.
Сержант взъерошил пальцами волосы.
- У вас должна быть еще одна. Или была. Должна была быть!
- Молодой человек, вы хотите сказать, что я лгу? Страшно даже подумать. Даю вам слово, что никакой другой машинкой я не пользовалась. Даже называю ее "Верным другом".
Тяжело вздохнув, Плендер достал лист с проспектом Дома Плантатора.
- Но откуда же это? Это ведь ваше, но текст напечатан на "Адлере".
Дама взглянула на проспект, словно он был грязным.
- Это здесь не печаталось. Правда, дом уже продан, но тут все проспекты, которые мы разослали.
Подойдя к столу, вернулась с документом, который подала Плендеру. Текст был почти таким же, но отпечатан явно на другой машинке.
Сержант снова схватился за волосы.
- Мистер Борроудэйл сам дал мне этот проспект. Здесь же бланк вашей фирмы.
Огромный бюст миссис Стефенсон почти коснулся его.
- Это верно. Но печаталось это не здесь. Могу вам только посоветовать спросить, где он это взял. - С материнской усмешкой довольно добавила: - Но вначале вам следует причесаться. Волосы у вас стоят дыбом.
Вернувшись в кабинет Борроудэйла несколько обескураженным, подал обе бумаги Хэзлтону.
- Миссис Стефенсон утверждает, что никогда у вас не было другой пишущей машинки, кроме "ремингтона", на которой напечатан вот этот проспект. Но не тот.
Хэзлтон постучал пальцем по листу, напечатанному на "Адлере".
- Вы убеждены, что его дал вам лично мистер Борроудэйл?
- Конечно.
Хэзлтон повернулся к старику:
- Откуда это?
Тот опять захрустел суставами. Потом вежливо улыбнулся, показав пожелтевшие лошадиные зубы.
- Поверьте, не имею понятия.
Хэзлтон угрожающе прищурился.
- Вы его сами дали сержанту Плендеру.
- Да? А это так важно?
- Да, мистер Борроудэйл. Очень.
- Вы это достали из шкафа за вашей спиной, - заметил Плендер. - Там могут быть еще копии.
- Обычно я оставляю парочку. - Пошел к шкафу, Плендер за ним. - Да, вот. Один я дал вам, другой экземпляр здесь. Но, думаю, это все.
Плендер взглянул на листок.
- Но это напечатано на вашем "ремингтоне".
- Мистер Борроудэйл, хватит! - не выдержал Хэзлтон. - Думаю, что вы не откровенны с нами.
Беспокойство Борроудэйла нарастало:
- Господи Боже, можно мне позвать миссис Стефенсон? Боюсь, без нее мы не разберемся.
Хэзлтон кивнул. Вошла миссис Стефенсон, солидная и спокойная. У Борроудэйла заметно дрожал голос:
- Миссис Стефенсон, эти люди хотят знать, откуда этот проспект, но я не знаю. Прошу вас, помогите.
Женщина скрестила на могучей груди руки.
- Не из нашей канцелярии.
Хэзлтон слегка повысил голос:
- Но напечатано на вашем фирменном бланке и было у вас в картотеке.
- Не нужно кричать. - Плендер с интересом следил, как она сверлит взглядом старшего инспектора. - Криком делу не поможешь. Это произошло в мое отсутствие. - Приложила руку к груди. - Моя пневмония.
Плендер просто не решался взглянуть на Хэзлтона.
- Два года назад у меня была пневмония. Как раз тогда, когда мы тоже занялись Домом Плантатора. Это старые проспекты.
Мистер Борроудэйл похлопал себя по лысине.
- Ах я, старый глупец. Конечно, ваша пневмония, все ясно.
Судя по голосу, старший инспектор с трудом держал себя в руках:
- Может быть, я и глупец, но я не понимаю. Что ясно? Хотите сказать, что Дом Плантатора продавала и другая фирма?
- Конечно. Обычное дело. Вначале они занимались этим сами, но дом продать не удалось, и мистер Медина решил воспользоваться и нашими услугами. Обычно в таком случае комиссионные делят пополам.
Плендер перебил его:
- Когда я впервые был у вас, вы не сказали, что были контрагентом.
Борроудэйл, взглянув на него, простодушно ответил:
- А вы меня не спрашивали.
- Значит, и в другой фирме имели ключи и доступ в Дом Плантатора?
- Разумеется.
- Я все еще не понимаю, при чем тут пневмония миссис Стефенсон, - заметил Хэзлтон.
- Меня не было, так что взяли временную сотрудницу, но она не подошла. Нынешняя молодежь не любит утруждать себя. Ей не хотелось печатать новые проспекты, взяла старые, сунула их в копировальную установку и сделала несколько копий на наших фирменных бланках. Позднее, когда я вернулась, все напечатала как следует.
Мистер Борроудэйл случайно дал вам одну из старых копий.
- Значит, "Адлер" принадлежит той, другой фирме, вашим контрагентам. Кто они?
Мистер Борроудэйл сомкнул пальцы и захрустел суставами.
- Дарлинг из Бишопгейта.
Понедельник, шестнадцать ноль-ноль. Элис Вэйн положила трубку. Мать накинулась на нее как ястреб.
- Это из полиции. Они позвонили, а не заехали, потому что не знали, дома ли я.
- Его арестовали! - Миссис Паркинсон говорила так, словно ее заставляли проглотить особо противное лекарство.
- Поль… повесился. Кажется, полицейские хотели поговорить с ним, а он подумал… не знаю, что он подумал. Был в Хемпшире на каких-то курсах.
- Хоть не дома.
Элис в упор взглянула на мать.
- Не хочу казаться бесчувственной, но не могу и молчать. Все к лучшему. Я всегда говорила, что он ничего не стоит.
- Да, говорила, мама. Но нужно ли повторять это сейчас?
Взяв лист бумаги, стала помечать:
"Сказать Дженнифер. Сказать на фирме. Судебное разбирательство? Узнать в полиции".
Мать все еще стояла рядом.
- Я не нуждаюсь в помощи.
Сделав нужные звонки, поднялась к себе. Из Роули она забрала снимок Поля времен их знакомства, он был там весел и непринужден, и показался ей невыносимо красивым. Перевернула фото рамкой кверху. Потом расплакалась.
На улице продолжал лить дождь.
Понедельник, шестнадцать тридцать. Боб Лоусон сказал Элис несколько сочувственных слов, причем она показалась ему неожиданно сдержанной. Потом провел, как позднее сказала Валери, тяжелых десять минут, раздумывая, то ли смерть Поля в известной мере на его совести, то ли тот действительно убил тех девушек и его самоубийство никак не заденет интересы фирмы. Рассудив, что совесть его чиста и серьезные осложнения для фирмы маловероятны, сообщил новость Брайану Хартфорду.
Брайан вначале молчал. Потом сказал:
- Я бы хотел, чтобы его место заняла Эстер Мейлиндин. Не возражаешь?
Реакция Хартфорда Лоусона на миг поразила.
- Да нет…
Из трубки доносился спокойный голос Хартфорда: