Обмер и Андрей. В дверях стоял Аркадий Александрович Чекин – в сером вытянутом джемпере, из-под которого выглядывал ворот байковой клетчатой рубахи, форменных брюках и нечищенной обуви. На правой, неестественно вздутой щеке отчетливо обозначилась гематома – след от удара тупым предметом. Воспаленные глазки его слезились.
– Половником, что ли?! – догадался Муслин. Он был в курсе семейных чекинских проблем.
– Так, домашний диспут. Не поделили, какую передачу смотреть. Но я стоял за программу "Время", – Чекин прокашлялся, быстро проморгался. – Что-то ко мне?
Проклиная импульсивное свое решение, Андрей переглянулся с Муслиным. Тот отрицательно кивнул.
– Да нет, пожалуй, сами решим. Иди, Александрыч.
Едва пожав плечом, Чекин вышел. В кабинете наступило тяжелое молчание.
– Правильно сигнализируют, – веско произнес Муслин. – Ни к черту в отделе дисциплина. А следствие – так просто слов не нахожу. Смотри, как все одно к одному выстраивается. И насчет Чекина – я тебя еще два года назад предупреждал. Помнишь?
– Еще бы, – ни от кого так не доставалось безграмотному в уголовном праве Муслину, как от въедливого Чекина.
– Даже и не знаю, что теперь делать, – Муслин призадумался. – Вообще-то обсудить собирался насчет Хани.
– С Ханей горячиться не надо.
– Да никто и не горячится, кроме тебя! – надбавил в голосе Муслин. – Халтурщик он и взяточник. И чем быстрее очистимся, тем лучше. Только вижу, гнойник-то куда глубже!.. Я тебя и так покрываю, сколько могу. Мое особое отношение к Красногвардейскому райотделу всем известно. Но – теперь, как хочешь, придется докладывать генералу и начинать комплексную проверку исполнительной дисциплины. Другого выхода не вижу. Игрунчики! Они скоро начальнику УВД при встрече подмигивать начнут.
– Причем здесь подмигивать? – не понял Андрей. – Я о другом. Чекин и Ханя тянут на себе всю следственную нагрузку. За Чекиным вообще двадцать лет безупречной службы. Имеет награды.
– У нас у всех награды!
– Но – за разное! – не удержался Тальвинский.
– Что вы этим хотите сказать?! – вспылил Муслин, но тут же взял себя в руки. – Хотя понимаю твою горячность, Андрей Иванович. И – ценю: не каждый так за старых друзей стал бы бороться. Но даже не знаю, чем в этой ситуации тебе помочь, – он призадумался. – Если только сможешь быстро отчитаться по-дорожному. Страсти вокруг него кипят. Даже областная пресса заинтересовалась. Слышал, у тебя и подозреваемый есть.
– Успели отстучать! – ухмыльнулся Тальвинский, пытаясь сообразить, кто из узкого круга причастных лиц слил информацию наверх. – Хороши бы мы были, если б не владели ситуацией на местах. А дорожное это, если говорить откровенно, очень кстати!
– Даже так? Так ты с этим приехал?
Муслин ещё раз прикинул, правильно ли будет говорить откровенно. И – решился:
– С этим. Помнишь, должно быть, как два года назад твой архаровец самолично Воронкова этого выпустил…
– Помню.
– Не выпусти тогда, глядишь, и сейчас у нас проблемы не было бы.
– А что? Есть проблема?
– Скажу так: большие люди по Воронкову заинтересованы. Прежде это пацан был. Стручок. А теперь вовсю разворачивается. Недавно два новых завода у нас арендовал. Да и в Москве в политтусовке крутится. К Демроссии примкнул. Очень верткий!
– Полагаю, ему теперь лет на семь-десять отдохнуть от этих забот придется.
– Так и я о том! Чрезвычайно бы это кстати! Он ведь до чего обнаглел! Выставил свою кандидатуру на выборах в мэры. – Ну, тогда понятно, чьи эти огорченья. Узнаю стиль госпожи Паниной, – Андрей осклабился.
– И не только. Первый секретарь обкома тоже в курсе. Нажировали, гаденышы. Теперь во власть рвутся! Неужто так за здорово живешь и пропустим? Нет, шалишь! Дорожное это ЧП Воронкова просто сметет. Сегодня же арестовать! – непривычно возбужденный Муслин даже навалился на стол.
– Сначала доказать надо, – буркнул Тальвинский.
– А вот это уж – твоя проблема. Чему-чему, а оперативно-следственному мастерству не тебя учить! Больше скажу: не упустишь Воронкова, остальные провинности спишем!
– Попробуем.
– Без энтузиазма отвечаешь, Андрей. А тебе это сейчас особенно важно. Проводи, – Муслин подхватил Тальвинского под локоток и повлёк к выходу. – Сутырин-то на следственном управлении закачался. С прокуратурой не уживается. Новый молодой начальник нужен. Энергичный! Да и мне свои люди на ключевых местах не помешают.
Последний намек как бы обозначил особую степень доверительности. В области готовилась чистка. Начальника управления, старого милицейского генерала, вот-вот должны были проводить на заслуженный отдых. И Муслин начал потихоньку примирять освобождаемую вакансию на себя.
Они вышли на улицу. По асфальту и по крыше подогнанной к крыльцу управленческой "Волги" цокал крупный летний дождь. Водитель неохотно выбрался из-за руля и, сгорбившись, кинулся открывать дверцу. – Большие дела нас ждут, Андрей! – Муслин проскользнул в салон. – О результатах расследования докладывать лично. Утром и вечером. И сегодня же жду сообщения об аресте!
Водитель обежал машину, поерзал, отряхиваясь, за рулем. Наконец, тронулся.
Высокий руководитель намекающе помахал из окошка поливаемому дождем начальнику Красногвардейского райотдела.
11.
Настраиваясь на допрос, Виталий Мороз покачивался на стуле в своей комнатенке. Из смежного, большого кабинета волнами докатывался глухой несмолкаемый рокот: там, на семи столах, сосуществовали оперативники угро и участковые. С утра, когда в кабинете скапливается до двух десятков человек, каждый из которых спешит решить какие-то свои дела, рокот переходит в мощный, заглушающий телефонные звонки штормовой гул. К обеду участковые разъезжаются на участки, сыщики, шушукаясь, разбегаются по своим, таинственным делам, и тогда снаружи потихоньку наступает штиль. Не всегда, впрочем: когда идет раскрытие тяжкого преступления по "горячим" следам, грозовые всплески нередки и по ночам. – Разрешите ввести? – услышал Виталий. Заглянувший помощник дежурного, дождавшись подтверждающего кивка, отодвинулся.
Мороз окинул взглядом появившегося в проёме осанистого, начавшего оплывать человека, с трудом узнавая в нем того нахального большеголового парнишку, которого спас два года назад.
Доставленный, в свою очередь прищурился от яркого света и, даже не успев размежить веки, заявил: – Требую немедленно сообщить о задержании моему адвокату. И пока он здесь не появится, никаких переговоров не будет. Имейте в виду, в Москве знают, где я. Я член исполкома движения "Демократическая Россия", и вы еще горько пожалеете… Наконец глаза привыкли к свету. Воронков обрадованно всплеснул гладкими ручками:
– Виталий Мороз! Ты! Как же здорово, что ты! А я уж решил – что политический заказ. Но – раз ты!..
– Не понял. Причем тут заказ?
– Ну, как же! – Воронков без приглашения опустился на ближайший стул. – Что ж ты все такой же непонятливый! Я за это время сильно продвинулся. В весе добавил!
– Это вижу.
Стул под увесистым телом похрустывал. – Да я не о том, – Воронков чуть смутился. – Главное – серьезными "бабками" оброс. Помнишь, как старпер Галушкин меня за ритуальную мастерскую крутил? А? – он хохотнул ностальгически. – Смешно вспомнить, с чего начинал. И где сейчас? Недавно пару новых предприятий под свой холдинг подгреб: цементный и хлебзаводы. Теперь на Химкомбинат ваш нацелился. Пора его из грязи вытаскивать. Как полагаешь?
– Тебе видней, – Мороз все прикидывал, как лучше использовать словоохотливость, овладевшую Воронковым, чтобы выйти на главный разговор. – Только при чем здесь политический заказ?
– Да ты чего? Не в курсе, что ли? Я ж во власть пойти решился. Не то чтоб обязательно порулить хочу. Но сейчас главное – эту свору отодвинуть.
– Какую?
– Кравца, Панину. Недобитков коммунистических. Пора демократическим силам взять на себя ответственность за судьбы страны. Помнишь, я тебе когда-то насчет химкомбината рассказывал?
– Было.
– Про то, что Панина к нему присосалась, это вы и без меня знаете. Но тогда она от него просто откусывала, а теперь и вовсе на весь лакомый кусман облизывается. Пока все властные механизмы в руках, готовится комбинат целиком заглотить. Так вот я все эти мэрские дела хочу развалить. Большо жирно такую махину этой акуле отдать. Комбинат, даже при том, что они два года его высасывали, в хороших руках, – Клондайк. – В твоих, что ли? – уточнил Мороз. – Почему бы нет? Уж не хуже Паниной распоряжусь. В общем, выдвинул свою кандидатуру в мэры. И в Москве поддержка есть, – как бы ненароком проболтался он. А поскольку на лице Мороза достаточного понимания не отразилось, впечатление усилил. – Серьезная, чтоб ты понял, поддержка! Такая, что и на тебя, если что, хватит.
– Это флаг вам в руки – меж собой разобраться, – безразлично отреагировал Мороз. Не было больше в нем сочувствия к Воронкову. Хоть и поливал тот грязью ненавистную Морозу Панину. Потому что все, о чем витийствовал Воронков, было полуправдой. То есть это была правда "про тех". А другая, важнейшая, состояла в том, что и те, и этот друг друга стоят. И именно ЭТОТ, любитель ухарской езды с бабами, позавчера ночью с легкостью необыкновенной снес в кювет велосипед вместе с ехавшей на нем женщиной, переехал тельце трехлетней девочки и исчез, даже не оказав помощь несчастным жертвам. А, уверившись, что о причастности его к аварии никому не известно, и думать забыл о растерзанных им походя людских судьбах. Все мысли человека, обагренного чужой кровью, крутились исключительно вокруг нового лакомого куска – Химкомбината.
Что ж, на этом и стоит построить тактику допроса. Мороз принялся инпровизировать.
– К нам в самом деле поступило заявление, – объявил он. – Что позавчера вечером, между двадцатью двумя – двадцатью тремя часами, гражданин Воронков с неустановленными соучастниками проник в помещение избирательного центра нынешнего мэра. – О, дурдом-то! – Воронков искренне поразился. – Откуда были похищены отпечатанный агитационный материал, а также вся оргтехника, включая два факса, ксерокс…
– Ну, блин! Совсем, гляжу, от страха ополоумели.
– Так что, готов дать пояснения? – Тебе – согласен!
– Тогда пройдемся по пунктам, – Мороз как бы нехотя подтянул лист чистой бумаги. – Собственно, у нас их два. Мог ли сам Воронков совершить данную кражу и для чего она ему понадобилась? Быть может, эти факсы он планирует использовать для личных нужд? – Нужны мне их факсы подержанные. Да я сам могу каждому из них по новому факсу купить и на уши натянуть.
– То есть записываю, – материально не заинтересован. Что подтверждается…Какую имеешь недвижимость?
– Фабрики, заводы, газеты, пароходы. И вообще я акула империализма. Достаточно?
– Меня интересует недвижимость и транспорт, записанные на твое имя. И давай, слушай, без эмоций. Как говорится: раньше сядешь, раньше выйдешь.
– Ладно, ладно. С чего начнем? – Автотранспорт.
– Ну, милый. У меня только на цементном и на хлебзаводе по гаражу.
– Транспорт, записанный на твое имя?
– Девятка. Жена ездит. И Джип "Чероки". Мой.
– Это ж дорогущий!
– Не дороже денег.
– Сам водишь?
– Обычно шофер. Бывает сам. Когда шофер лишний! – он подмигнул.
– Понятно, – Мороз зафиксировал услышанное. – А недвижимость какая?
– Пятикомнатный кооператив на Скворцова. Все налоги уплачены. Можете проверить.
– Проверим. Дома? Дачи?
– Коттедж под Знаменским. Да у тебя в бумагах это должно быть. Сморчок ваш старый еще в восемьдесят девятом каждую доску там обнюхал. Баб я в этот коттедж вожу, – Воронков интимно пригнулся: – Надеюсь, законом не запрещено?
– Не запрещено. И позавчера вечером, во время налета на избирательный центр, тоже?
– Именно. И, что для боссов твоих особенно прискорбно, как раз где-то с восьми до пол-одиннадцатого вечера. Называется – железное алиби. Так что не обломилось этим козлам на сей раз.
– Как фамилия барышни, с которой был?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Тогда кто может подтвердить? – Чего проще? Охрана, водитель.
– Во сколько вернулся домой? – Не помню. Где-то к часу ночи. Да об этом у жены можно уточнить. – По дороге до трассы что-нибудь необычное замечал?
– Да нет как будто. Даже встречных машин не было. Погоди, к чему вопрос-то?! – в ерническом тоне Воронкова появились новые, взвинченные интонации. И Мороз, встретившись с ним взглядом, понял, что до того, кажется, начала доходить подоплека задаваемых вопросов. Терять время на обходные маневры больше не имело смысла.
Отбросив, как ненужный, листок, Виталий вскочил с места и впрыгнул прямо на стол, нависнув над подозреваевым. – А к тому, что ты, мразь, именно около одиннадцати часов ночи на джипе своем пьяный раздавил трехлетнего ребенка и вместе со своей девкой преспокойно убрался восвояси!
– Да ты чего, малый?! – пухлые губы Воронкова сами собой распустились. Он попытался привстать. Но, благодушный перед тем Мороз сделал злое, придавливающее движение коленом. Так что дальнейшие попытки Воронкова высвободиться напоминали трепыхание пришпиленного мотылька. – Я!..Так вот вы как!..Во куда повернули! Требую прекратить политический заказ!
– Заказ! Политика! – передразнил Мороз. – Чхал я на вашу политику и на вас на всех! – Мороз и впрямь едва сдержал слюну. – Для меня ты – обычный уголовник. А в этой епархии, можешь быть спокоен, я разбираюсь. Хотя, не! Не обычный. Не бытовуха какая-нибудь на нервах. То, что ты сделал, сделал неслучайно: от безнаказанности и от дерзости своей. Ты не просто себя богатеем почувствовал. А – властным над людьми. Ты вверху, а все остальные…мусор. По младенцу, как по тряпке, проехался.
– Уже и мотивчик подвели! – выкрикнул Воронков. – Сказано и – отрезал: никого и никогда не давил!
– Понимаю. Выскользнуть хочется. Ой ведь как хочется! Ан – не выйдет. Ты уехал из коттеджа в двадцать два сорок! Так?
– Не помню.
– Так. Есть показания охранника и шофера. За рулем сидел сам. Вместе с подружкой… Ее ты тоже сдашь…Сдашь, сдашь! А нет, так найдем. И показания, не волнуйся, получим в полном объеме. А между десятью сорока пятью и одиннадцатью на алкогольной дороге случилась авария, виновником которой ты и имеешь неосторожность быть.
– А за магистральные трассы я не отвечаю?! Или у других машин к этому покрытию колеса не подходят?
– Колеса? Это ты удачно припомнил. Следы колес, к твоему прискорбию, на месте происшествия остались. Как раз когда тормозил! И – на одежде девочки, тобою убиенной!.. Ну-ка, вопрос на сообразительность: чьи колеса окажутся? – Мороз слегка блефовал: пригодных к идентификации фрагментов шин ни на дороге, ни на одежде ребенка не осталось. – Да и другого транспорта в это время не было. Лично проверял.
– Проверять, вижу, вы мастера.
– Правильно видишь! – грозный бас Тальвинского заставил Воронкова вздрогнуть. Андрей закрыл за собой дверь. Обошел стол, с демонстративным удивлением оглядел подозреваемого. – Гляди-ка – жирный и мелкий. А вони-то!
– А можно без сержантского хамства? Вы все-таки, как понимаю… – Воронкова потряхивало.
– Опять же правильно понимаешь: начальник райотдела подполковник Тальвинский. Воронков зыркнул заинтересованно.
– И хоть отвечать тебе не хочется, но – придется! – заверил Андрей.
– Повторяю: никого и ничего не сбивал! Может, на библии поклясться?!
– Еще и клятвопреступник, – уличил Тальвинский. – Самым хитрым себя числишь! Думаешь, все рассчитал? Виталий! Он же, оказывается, машину помыть не поленился, чистоплюй! Днище-то, видать, из брандспойта отдирал… Не скажешь, где нашел такой мощный? Может, и мы там мыться станем?
– У шофера спросите. Он ее каждый день моет. Совсем ополоумели! – огрызнулся Воронков.
Андрей резко, так же как перед тем Мороз, пригнулся, глаза в глаза, к подозреваемому.
– Так вот на днище твоего "Джипа", как ты там ни исхитрялся, эксперты только что обнаружили несколько фрагментов одежды, которую идентифицировали с одеждой погибшей. Я доступно излагаю?!
Тальвинский дождался, пока обессилевший Воронков прикрыл глаза. Тальвинский понимающе кивнул и, словно вгоняя шип в мозги, добил:
– Сейчас проходит экспертиза колес! Думаю, и там в протекторе что-нибудь да застряло! Косточки у ребеночка нежные. А ты их от души перемолол! Хруст-то, поди, слышал?
Воронкова перетряхнуло. – Как видишь, хитрован, мы много знаем, – Мороз похлопал подозреваемого по сгорбленной спине. – Вот и давай поделимся знаниями. Облегчимся, так сказать, взаимно друг на друга. Что случилось, то случилось. Теперь будь мужиком. Не к совести твоей взываю, тут поживиться нечем. Просто угодил ты в капкан. И – окромя чистосердечного признания, уповать тебе больше не на что. Тем паче и велосипед смятый нашли, и мать завтра показания давать начнет.
– К-какой велосипед? Вы о чем? Не было там никакого велосипеда, – вяло огрызнулся Воронков.
– Вот как? Что ж, хотя бы с мертвой точки сдвинулись, – констатировал Мороз, не давая подозреваемому опомниться.
Воронков обреченно прикрыл глаза.
– Ладно, чего там? Мы ехали, там – поворот крутой… Подруга меня отвлекла. Минет на ходу делать затеяла. Разыгралась! Потом что-то высветилось на асфальте! Даже рулем крутнуть не успел. Чуть подбросило. Я по тормозам. – И – что оказалось?!
– Да сами знаете, – Воронков обреченно сглотнул.
– Не знаем! – пробасил Тальвинский. – Как же ты, дрянь, сбежал после наезда? Может, она еще живая была?
– Да какое там. Прямо как… – Воронкова перетряхнуло. – Ну, подруга тянуть стала: мол, все равно мертвая, и надо уезжать, пока никто не застукал…Ну, и – нажал на гашетку! Вот и всё.
– Да нет, не всё! – рявкнул Тальвинский. – Ишь как живописует. Соображай, что несешь? Трехлетний ребенок ему посреди ночной дороги разлегся. Это тебе что, алкоголик? Какой суд этой лаже поверит? Рассказывай, как на самом деле сбивал! Кто именно с тобой был? Понимаешь же, что теперь все равно сказать придется.
– Не знаю.
– Ты, видно, еще не понял, во что влип! – надбавил в голосе Тальвинский. – Ты, голубчик, совершил тягчайшее преступление. Сначала пьяный наскочил на велосипед так, что женщину аж на пять метров отбросило. Потом – переехал младенца и!..
– Ты опять за свое?! – в свою очередь взбеленился Воронков. – Вот теперь я все понял! Поздновато только! Забыл, с кем дело имею. Так вот – не было ни велосипедов, ни наездов. И – точка! Не докажете.
– Чего теперь доказывать? – удивился Тальвинский. – Доказательственная база в хрустальной чистоте. Можно как учебное пособие демонстрировать. И на бампере, как ты ни старался, следы краски с велосипеда обязательно остались. А на велосипеде – твоей краски! Вот так, ковбой! Отыгрался. Что отмалчиваешься?
– А чего с вами, псами, говорить? У вас же установка. Может, и девку специально обездвижили да подбросили на дорогу, чтоб на меня навесить. С вас станется.
– Да ты, похоже, вовсе не в себе, – Мороз постучал костяшками по столу. – Обездвижили, подложили. Много чести. Ты для нас обычный уркаган, сбивший по пьянке двух человек, и, вместо того чтоб попытаться помочь, сбежал, как последний сукин кот! Так что кончай "косить" под политического.
– Разрешите? – заглянул помдеж. – Товарищ подполковник! Вас разыскивает полковник Муслин. Он в горисполкоме. Требует, чтоб вы срочно туда приехали.