– А то сам не понял? Как только завтра станет известно, что жена начальника райотдела…Мне каюк. – Во-первых, спутница Воронкова фигурировать в деле как твоя жена не будет в любом случае, – к удивлению Тальвинского, возразил Мороз. – Просила передать, что подаёт на развод. Он достал из кармана сумки обгрызанный пряник. Надкусив, вернул на место.
– Во-вторых, – продолжил он. – Никто, кроме нас, насчет жены твоей пока не знает… Так вот предложение такое – я попутчицу не найду. Воронков не скажет…
– Скажет!
– Не ска-жет! Ему лишняя свидетельница в деле не с руки. В любом случае, пока следственно-судебная бодяга тянется, успеешь развестись. Да даже если вскроется, что знали насчет нее и укрыли, – признался-то Воронков мне. Не тебе! Улавливаешь нюанс? Ты, случись чего, не при делах.
Тальвинский насупился. – Да за кого ты меня держишь?! – возмутился он.
– Тихо, тихо, – Мороз не на шутку обеспокоился. – Предлагаю обойтись без всплесков. И вот что – дружеский совет – шел бы ты из отдела.
– Очень заметно? – Андрея закружило.
– Лучше уйти, – подтвердил Мороз.
– Тогда ладно, – Тальвинский осел. К беспокойству Виталия, поднял трубку:
– Кто сегодня ответственный по отделу?.. Передайте, что я уезжаю в Управление. И с Препановым соедините, – на удивление трезвым голосом отчеканил он. – Это Тальвинский. Что Воронков?.. Нет, нет, заходить не надо…Схему изучает? Вдумчивый, стало быть. А обвинение предъявил?.. Признал частично? Ничего: от маленького к большому. Как насчет ареста?.. Вот что, не торопись с этим, пожалуй. Тем более день заканчивается. Сутки у нас в запасе еще остались. Так что отправь его переночевать в ИВС и чтоб с утра назад доставили. … Дело это общественно значимое. Суета неуместна. Постановление заготовь, а арестуем завтра. Всего доброго!
Он положил трубку. На рычаг, впрочем, попал со второго раза. – Что надумал? – Мороз насторожился.
– Хочу завтра перед арестом один на один в глаза ему заглянуть, – поделился Тальвинский. – Чтоб до мозжечка осознал, что сидеть ему отныне-не пересидеть… Но кто бы знал, как мне муторно! Опершись на кулаки, начал подниматься. Нетвердая рука соскользнула, и он рухнул лицом на плексиглаз. Отлетел в сторону телефон, посыпались карандаши.
С усилием поднялся. Мороз вышел в приемную, где Альбина вслушивались в звуки из кабинета. – Зайди помоги шефу, – попросил ее Мороз. – И не сердись. У него сегодня всё сикось-накось.
Альбина сухо кивнула. Пдчеркнуто официальная, с отстраненным лицом, вошла она в кабинет и недоуменно остановилась, не обнаружив за столом хозяина. Обернулась.
Подполковник милиции сидел со стаканом водки в руке на стуле, прижавшись к шкафу, и смотрел на нее слезящимися глазами.
– Что-то случилось? – догадалась Альбина.
– Сущие пустяки – развожусь! – поставив недопитый стакан на заветную полку, Андрей поднялся, подошел к ней вплотную. – Плохо мне, Альбина! Ты не бросай меня сегодня, ладно?
– А как же жених? – теряясь, пробормотала девушка. – Именно сегодня я обещала пригласить его к себе домой.
– Так в чем проблема? Я готов, – глаза Андрея потемнели. Он ухватил за округлые плечи, рывком притянул к себе и впился в ярко накрашенные губы.
14.
Андрей, опустошенный, раскинувшись, лежал на кровати, не в силах, казалось, пошевелиться.
– Вот уж подлинно – счастливые часов не наблюдают! – в комнату в пеньюаре и с газетой, вынутой из ящика, зашла Альбина. – Ты хоть знаешь, что уже третий час ночи? И утром нам на работу.
– Так то утром. А пока у нас впереди куча времени, – он всматривался в очертания ее тела под пеньюаром, ощущая новый прилив сил. – Иди ко мне.
– Как? Опять?!
Резко приподнявшись, Андрей поймал ее за руку и опрокинул на кровать. Зарылся лицом в джунгли волос, подрагивая от заполнившего чувства:
– Альбина! Альбиночка моя!
– У-у?
– Какие у тебя глазищи! Это что-то непередаваемое… Приложи руку к виску. Чувствуешь?
– Похоже, мы оба сошли с ума, Андрюшка. Ну, что я завтра скажу своему жениху? А – родителям? Я ж обещала их познакомить.
– А кто у нас родители? – Андрей откинулся на спину, нащупал сигареты.
– О! – протянула Альбина. – Вообще-то с отцом я года три как не разговариваю. Общаемся через маму. Не смог простить, что без его согласия замуж вышла. Не нашего круга, видите ли. Да еще за еврея.
– А ваш круг – это антисемиты?
– Не без этого! – чмокнув его в щеку, Альбина вскочила. – Не забивай этим голову. Раз впереди еще полночи, пойду заварю кофе.
Проводив ее хищным взглядом, Андрей поднялся. Потянувшись, подошел к "стенке" из инкрустированного дуба, лениво взял в руку стоящую за стеклом фотокарточку, на которой юная Альбина сидела в бальном платье на кресле, а справа и слева от нее стояли улыбающиеся торжественно мужчина и женщина. Лицо мужчины, властное, с жесткой складкой на лбу, было Андрею явно знакомо, хотя он никак не мог уловить, откуда. С оборотной стороны короткая надпись – "Альбиночке в день окончания школы от папы и мамы". Внизу – резкая, тоже чем-то знакомая подпись. Андрей вновь перевернул фото и – опознал: рядом с дочерью стоял нынешний первый секретарь обкома КПСС Кравец.
Из кухни послышались шаги. Не желая быть застигнутым, Андрей втиснул фото на место и бросился на кровать.
15.
– Да придержи ты свои нервы, Валерий Никанорович. Ты меня своей опекой совсем за жабры ухватил! – Муслин и впрямь перебирал со звонками. – Обвинение предъявлено. Через час следователь едет за санкцией, – Андрей приподнял трубку замигавшего пульта связи с дежурным. – Подождите, у меня разговор с управлением, – отложил её в сторону. – Доложу, доложу! Как только, так сразу. Но и тебя прошу помнить о договоренности. Насчет Хани – частное определение пересылаете на рассмотрение нам…Накажем, будьте покойны. Строгач ваше заведение устроит?.. Нет?! Любите же вы кровушку! Шучу. Ладно – будет – "с занесением". И не волнуйся так, Никанорыч, все идет по плану.
Улыбаясь, разъединился.
Где-то в тяжелом вчера остались потрясение от измены жены и причастности ее к преступлению. И невольный, давящий страх перед неизвестностью. Ситуация разрешилась, и – к Андрею вернулось давно, казалось, утраченное ощущение легкости и свободы.
– Разрешите? – Альбина осторожно осмотрелась, убеждаясь, что кабинет пуст от посетителей, и – просияла свежей улыбкой, от которой у Андрея заныло в паху.
– Аленька! Чудесно смотришься, – наклонился интимно. – Но в постели все равно лучше.
И только, когда она напоминающе ткнула в лежащую на плексиглазе трубку связи с дежурной частью, Андрей спохватился.
– Что у вас? – пробасил он.
– Товарищ подполковник! Вас срочно просит старший судмедэксперт Валентина Матвеевна Каткова.
– Соедините, – Тальвинский посерьезнел: с момента их разрыва оба избегали личных встреч. Даже по телефону общались, только если без этого нельзя было обойтись. Потому звонок Катковой был несомненным признаком того, что произошло что-то чрезвычайное. – Андрей Иванович? Здравствуйте, – милый теплый Валентинин голос был нарочито деловитым.
– Здравствуй, Валя. Как ты?
– Спасибо, регулярно…Дети растут. С мужем развелась два года назад. Группа крови – третья. Резус-фактор отрицательный. Еще личные вопросы имеются?
– Да нет. Отчет более чем подробный.
– Тогда с этим все. Воронкова уже арестовали?
– Считай, что да. Надеюсь, не возражаешь?
– Возражаю. И категорически. Потому что если ты стоишь, лучше сядь.
– А если без предисловий?
– Девочка погибла не от наезда джипом.
– Не понял! Ты хочешь сказать, что он ее не давил?
– Давил, конечно. Я только что закончила вскрытие. Еще раз осмотрела одежду. Под следом джипа просматривается другой. Этот другой и раздавил шейные позвонки. А уже потом, сверху, прошел джип. Поэтому поначалу и не увидели.
– То есть, по-твоему?..
– И, по-моему, и по жизни. Двойной наезд, Андрей Иванович. Водитель джипа перехал через мертвое тело.
– Но не было же другой машины!
– А вот это не ко мне. Ищите заново. Единственно, чем могу: судя по характеру травм и фрагментам на одежде, девочка была раздавлена легковушкой. Будьте здоровы. Заключение представлю завтра к концу дня.
Андрей постоял с пикающей трубкой в руке, почему-то обиженно показал ее Альбине.
– Что-то неприятное?
– Даже не представляешь, насколько, – только сейчас до него самого начали доходить все последствия полученной информации. Андрей тяжко осел:
– Препанова, Мороза, Муравьева. Живо… пожалуйста!
16.
Мороз мрачно прильнул к боковому стеклу, не реагируя на попытки Муравьева его разговорить. Сказать, что был он зол, значило не сказать ничего. Он был оскорблен и раздавлен.
Даже не то уничижающее раздражение, с каким выговаривал ему прилюдно Тальвинский, было тому причиной. В сущности Андрей и здесь прав. Он, Мороз, возомнивший себя суперсыщиком, прокололся на обычной дешевке. Кажется, это называют "поймать звездняк". Слишком легко упал ему в руки этот джип с его владельцем, которого будто на тарелочке специально поднесли упакованным: "Нате ешьте. А перчиком не присыпать?" Вот и схавал, не подавившись! Фантастика! Ведь должен был хотя бы насторожиться, когда выяснилось, что бампер чист. А след торможения чуть не у кювета, хотя Воронков с самого начала утверждал, что держался середины дороги? И главное, сам Воронков, а потом и жена Андрея показали одно и то же – независимо друг от друга. Если бы они сговорились таким образом выгораживать его, так что может быть глупее?! Врать изо всех сил из-за несчастного велосипеда, который в сущности ничего не менял? И даже это не заставило тебя, олух, задуматься!
Мороз боднул стекло – машину подбросило на кочке.
– Веди аккуратней, водило. А то развалишь свой комбайн!
– Еще и внуков повозит. И как это мы лажанулись?! – Лешка вслух переживал то, о чем отмалчивался Мороз. – Вот она, горячка-то!…О! Знаменское.
– Значит, так, – Виталий отодвинулся от стекла. – Перво-наперво находим Галкина. Пускай только попробует мне сказать, что не нашел велосипед. Дальше – в сельсовет. Собираем активистскую шоблу. И – подворный обход по всем дворам, у кого есть машины. Особенное внимание – чьи машины в последние дни на приколе. Велосипед восьмеркой выгнулся и отлетел так, что едва не полкювета скосил. Не могло, чтоб на легковушке от такого удара вмятен не осталось. Не танк все-таки. Давай сначала к дому Галкина. У матери узнаем, куда с утра поехал.
– Чего зазря тащиться? Вон она, у почты.
Муравьев остановил свой драндулет возле группки женщин. Выглянул из машины:
– Петровна! Где Сашка-то?
– Так поехал с утра в автомагазин чего-то для лайбы своей покупать. Она ж у него в ремонте. Купит, мастеру отвезет, а потом вроде как в отдел собирался.
– Мастерская-то где?
– Да чего мастерская? В Витрушкине у моего племянника сарай большой. Там и мастерят. Здесь недалеко. Сгоняйте. Может, еще застанете.
– Посиди! Я сам забегу, – Мороз выбрался из машины, остановившейся возле добротного дома на пригорке, несколько раз нажал на кнопку электрического звонка, но внутри было тихо, и нетерпеливый Виталий, подергав запертую дверь, попросту перемахнул через высоченный забор. Двор был пуст. И только из приоткрытого сарая в глубине разносились металлические удары, на звуки которого он и пошел. В сарае со света он не сразу разглядел замызганного, лет пятидесяти, мужчину, согнувшегося возле передка стоящих в сарае "Жигулей".
– Чего надо? – при виде вошедшего мастер с усилием разогнулся.
– Из милиции, – Мороз оглядел "Жигули", – присел рядом. – Галкинская?
– Она, – слесарь с удовольствием провел рукой по полировке. Не удержался. – Каково?
– Нормально, – невнимательно одобрил Мороз, собираясь уйти: Галкина здесь не было. – А что с движком?
– С движком? – мастер удивился. – Вроде в порядке. Во всяком случае на ходу. Вообще-то ты про то хозяина спроси. Я не при делах. Я-то кузовщик! Вот это моя работа, – он хлопнул по полировке, как охлопывают бок начищенного коня. – За нее отвечаю.
Теперь и Виталий обратил внимание, что в левой руке его был зажат обернутый в наждачную бумагу полировочный брусок. Разглядел и разбросанные резиновые кувалды, домкраты, деревянные досочки, – подсобные орудия рихтовщиков.
– А чего было-то? – испытывая холодящее чувство страшной догадки, небрежно полюбопытствовал Мороз.
– В столб какой-то въехал. Вон здесь!.. Что? Не найдешь? То-то!
– И давно въехал?
– Этого не знаю. Спроси у самого. А я тут второй день без роздыха.
– Гляди-ка, и впрямь будто ничего не было, – Мороз без устали водил рукой по полировке, пытаясь нащупать следы вмятин. Но мастер гордился не зря: работа и впрямь была сделана на совесть.
– То-то что! Ювелирное это дело. Сейчас ведь кто ни попадя берется. Вроде, чего хитрого? Хватай кувалду да выбивай. Ан – дудки! Металл, его чувствовать надо, – произнося эту оду самому себе, он снисходительно следил за суетливыми манипуляциями Мороза, который, изогнувшись, залез под фартук.
– Гляди, не перемажься. Грунтовка свежая…Да бесполезное это дело – после меня искать. Ты вон туда глянь. Тогда, может, и оценишь, чего тут было.
В дальнем, темном углу сарая, прислоненный к стене, скособочился вывернутый автомобильный бампер. Рядом блистал никелированной полировкой свеженький, только доставленный.
Мороз провел по лбу, с некоторым удивлением обнаружив выступивший пот.
– Так где, говоришь, Галкин-то?
– В доме. Зашел по бутерброду соорудить. Да вон не он ли?
… – Ты чего, сам с собой заговорил, прав и ло?! – звонкий Сашкин голос заполнил сарай. – Вконец одичал? Ништяк! Скоро выпущу на свободу. Давай-ка вылезай, подхарчись.
Мороз вышел из-за машины – со старым бампером в руке.
Ворвавшийся в сарай с пакетами в обнимку Галкин закаменел еще в движении. Термос, что прижимал он подбородком, выскользнул на валяющуюся на полу болванку, и брызги кофе густо окропили застывшего старлея.
– Виташа! Откуда?
– Ну, откуда и почему, это теперь не имеет никакого полового значения… Ты вот что, мужик, иди-ка пока погуляй, – обратился Мороз к рихтовщику, не отводя напряженных глаз с помертвевшего старшего лейтенанта. – Переодевался-то где?
– Да в доме.
– Вот и собирайся. С нами поедешь.
– Так вроде не закончил, – мастер наконец сообразил, что происходит нечто необычное и даже опасное. Больше не пререкаясь, боком протиснулся мимо Галкина, бесполезно ловя его взгляд.
– И дверь за собой прикрой!.. – напомнил Мороз. – Спасибо… Стыдно, знаешь, своего и – при посторонних. Разборки эти наши внутренние, верно?.. Ну, что к земле прирос, убивец? Ласты склеились? Бутерброды-то отложи. Пригодятся еще на передачу. Галкин, заметив легкое подергивание у глаза заместителя начальника розыска – предвестник жуткого, неконтролируемого гнева, отпрянул к стене.
– Виташа!.. Ты не думай.
– А я ничего лишнего и не думаю. И даже слегка не очень сержусь, – тихо, отчего Галкину сделалось еще страшней, успокоил его Мороз. – Я тебе просто буду ласковые вопросы задавать, а ты – аккуратненько отвечать. И все у нас тогда будет чинно-благородно. Куда велосипед выкинул, паскуда?!
– Я?!.. Да ты что?.. Покажу! Тут недалеко, в речке.
– Так! Хорошо. Вижу, меж нас уже и любовь утверждается. Тогда тест номер два. Почему с места аварии сбежал?..Громче. Не слышу.
– Испугался.
17.
… – Как там этот лихой наездник Воронков? Не гадит еще под себя со страха? – Муслин появился, как всегда, без предупреждения. Мимоходом всунул ладонь Тальвинскому, напористо прошелся по его кабинету. – Растереть бы паскуду, чтоб следа на земле не осталось.
– С чего бы это заместитель начальника УВД по кадрам начал выражаться, как перепивший опер? – не отказал себе в удовольствии уесть начальство Тальвинский. – Вроде не княжеское это дело.
– Извини – сорвался. Как говорится, ничто человеческое не чуждо. Да и трудно, знаешь, удержаться. Ребенка трехлетнего в лаваш превратил и – изгаляется! Выродок!
– Мертвого ребенка.
– Мертвого ли, живого. Но – он про то не знал, – подчеркнул Муслин. – Наехал и сбежал, как последняя мразь! Прощать, что ли?! Чего отмалчиваешься?
– А что тут говорить, когда "темнота" зависает? – буркнул Андрей. – Эмоции твои разделяю. Но – нравится он нам или не нравится, а привлекать его теперь не за что. То, что случайно проехал по трупу, уголовно не наказуемо.
– То есть что значит?.. Ты, Андрей, тоже не заговаривайся. Когда он задавил, знал он, что это труп?
– Нет, конечно.
– Во! И когда деру с места аварии дал, тоже не знал. Значит, субъективная сторона преступления в форме умысла на оставление в опасности, считай, налицо. Как полагаешь?
Огорченный донельзя, Андрей едва удержался от резкого ответа, – за прошедшие годы Муслин так и не удосужился проштудировать уголовный кодекс.
– Нет здесь преступления, дорогой мой Валерий Никанорович. О чем бы он там ни думал, но убил не он. Так что об идее твоей придется забыть. Другое худо! Мы с этим Воронковым два дня потеряли. Теперь попробуй найди настоящего преступника.
– А может, не потеряли? – Муслин поплотнее прикрыл дверь. – Ты ему насчет результатов вскрытия, надеюсь, не проговорился?
– Пока нет.
– Вот это умно. Сажать его надо, Андрей Иванович.
– Да я не против. Покажи, за что.
– Так за это самое дорожное, – Муслин значительно подмигнул. – То, что он сволочь, – это как дважды два?
– Приятного мало.
– Вон как в морду нам с тобой смеется. А приди такой к власти, как думаешь, забудет? То-то что. И нет тут пути назад. Или мы его ныне раздавим, или – через год-другой – он нас. А преступник он очевидный. На него оперативного компромата – гора! Просто – плохо работаем. Не умеем хозяйственные преступления грамотно доказывать. Вот и ходят холеные, уверовавшие в свою безнаказанность. Над нами глумятся, людей наших давят.
– К чему клонишь?