– Сажай его, и вся недолга! Я ведь с тобой сегодня, считай, как со своим говорю. Маргарита Ильинична за тебя горой встала. Так что не сегодня-завтра взлетишь! – Муслин значительно сделал жест пальцем, который почему-то показывал не вверх, а на окно, за которым вдалеке можно было различить здание УВД, – Олимп областного масштаба. – В соседних кабинетах будем общие вопросы решать. Правым плечом станешь. Потому и обозначаю напрямик: сидеть этому толстосуму не пересидеть.
– Не крути. Что ты, наконец, предлагаешь?
– Да посадить за наезд и – все дела! Сам говоришь: искать нового преступника – себе дороже. Не найдешь. Только волну поднимешь.
– Ты что, до сих пор не осознал, Валерий Никанорович? – раздражение Тальвинского выплеснулось наружу. – По заключению эксперта…
– Норов-то поуйми. Что за манера начальство глупей себя держать?..Ты заключение это получил?!.. То-то. Вот когда получишь, тогда и будешь рассуждать. – Хочешь сказать, что Каткова переменила мнение?
– А вот это не твоего уровня забота. Я вообще скажу – умничает Каткова много. Возомнила… Это ж надо ухитриться такое углядеть: под следом, мол, еще след. Договоримся и – передадут нормальному эксперту. И все следы куда надо наложатся. Нельзя только, чтоб разговоры пошли. Из твоих кто еще в курсе?
– Мороз, конечно. Я его с утра опять по раскрытию погнал.
– Отзови. Черт знает, куда его вынесет. Да и говнист больно.
Присмотрелся к Тальвинскому, определяя, насколько тот пропитался услышанным. И, главное, правильно ли пропитался.
Андрей погасил папиросу, прокашлялся:
– Положим, загоним Воронкова в суд. Прокурор подмахнет. А что будет, если завтра обнаружится велосипед или толковый адвокат потребует эксгумации и повторной экспертизы?.. Кто ответит?
– Глупый вопрос, – удивился Муслин. – Ты, конечно. На то ты и руководитель, чтоб отвечать за решения. Только так скажу: если всплывет, грош тебе, стало быть, цена. Да не журись ты, Андрей! Я-то с тобой.
"Ты-то, конечно. Мощная поддержка".
– Главное, областные власти за тебя, – угадал его мысли Муслин. Тяжело пригляделся. – И потом – отрапортовано уже. За нас обоих отрапортовал… Да чего ты потух? Он же весь обложен. Даешь отмашку, и я организую нужное заключение. А Мороза своего поприжмешь. Так что?
– Темное это дело.
– Так наше руководящее дело – оно изначально темное, – обрадовался Муслин. – Без изворотливости нельзя. И то, что не торопишься согласиться, одобряю.
Он замолчал, вслушиваясь в нарастающий шум.
… По тому, как ворвался в кабинет Мороз, оставив дверь за собой распахнутой, стало понятно, что опять произошло нечто чрезвычайное. Андрей, а вместе с ним и Муслин, уставились на дверной проем, гадая, кого именно доставил непредсказуемый оперативник. Но никого не оказалось, кроме втершегося следом начальника группы участковых Галкина – непривычно спавшего с лица и почему-то вымокшего.
Тальвинский вопросительно перевел взгляд на усевшегося без спроса Мороза, кивком предложил садиться и Галкину.
Тот начал было опускаться на краешек ближайшего стула. Но скосился на Мороза и суетливо поднялся. – В чем дело? – нахмурился Тальвинский. – Что у вас происходит?! Ворвались к начальнику пантомиму разыгрывать?!
Не отвечая, Мороз с хрустом вскрыл спортивную сумку, выудил несколько листов, протянул шефу:
– Читай. Только сел бы сперва.
Тальвинский нахмурился: никогда прежде не позволял себе Мороз при сотрудниках, а тем паче при руководителе областного аппарата вести себя столь бесцеремонно.
С демонстративным неудовольствием приподнял лист и – медленно принялся оседать. Несколько раз отрывался от чтения, чтобы спросить о чем-то Галкина. Но тот, подрагивавший у стены, уводил глаза к полу, и Андрей молча возвращался к чтению. Наконец, отложил. Обернулся на Муслина, читавшего тот же текст из-за его плеча.
– Он перед тем как домой ехать, литр водки раздавил. Но я решил пока не записывать официально – и без того отдел в дерьме будет, – буркнул Мороз.
– Это можете не сомневаться, – зловеще пообещал побледневший Муслин, что-то быстро про себя просчитывая. – Велосипед нашел? – уточнил Тальвинский.
– А как же! Даже фрагменты автокраски сохранились. Этот водолаз у меня сам за ним и нырял.
– Кто еще, кроме вас, – задумчиво поинтересовался Муслин, – знает об этой…версии?
– О чем?! Какая, хрен, версия? Вы чего, полковник? Читать разучились?!
– Мороз, охолони! – осадил подчиненного Тальвинский. – Тебя спрашивают, кто еще знает, что женщину с ребенком сбил наш сотрудник?
– Вот теперь вопрос понятен. Отвечаю коротко и по существу. Все! Во-первых, все Знаменское. Я ведь изъятия, как положено, при понятых оформил. А они местные. Так что там теперь только об этом и разговору. Во-вторых, со мной Лешка Муравей ездил. – Стало быть, в отделе тоже известно, – расшифровал Муслин. В бытность свою замполитом он частенько использовал словоохотливого Лешку для распространения нужной информации, сообщая ее Муравьеву под видом большого секрета.
– Так как же это, Галкин? – Тальвинский все приглядывался к потряхивающемуся в ознобе еще недавно самоуверенному, горластому парню. – Мало – авария. Но ты ведь… И суетился больше всех. Объяснись хотя бы.
– Да что на него время терять? Мразь! Всех опозорил! – яростно бросил Муслин, обрывая тем всякие связи преступника с бывшим его ведомством. Гнев заместителя начальника УВД был искренен: невозможность посадить Воронкова многократно усиливала степень Галкинской вины. – Немедленно инспекцию по личному составу подключим. В прокуратуру сообщим. Сегодня же уволим, арестуем и – в клетку, как обезьяну. Людям на обозрение. Совсем сгнил отдел! Вот что, Андрей Иванович, пусть выйдут. Мне придется начальнику УВД доложить. – Понятно. Буграм необходимо пошептаться…Пошли, убивец, – Мороз, подталкивая перед собой съежившегося Галкина, вышел.
Муслин накручивал телефонный диск. – Совсем он у тебя невменяемый, – провожая взглядом Мороза, сокрушенно констатировал он. – Ни заслуг, ни званий не почитает. Правильно за глаза бешеным зовут. Как хочешь, Андрей Иванович, хоть ты его и покрываешь, добром, помяни, не кончит. Как был в душе бандит, так и остался.
– Мороз – отличный розыскник. И за дело болеет не меньше нас с тобой…Хотя бывает угловат, – под испытующим взглядом Муслина Тальвинский свернул хвалебную оду.
– Ну, гляди. Волка приручить нельзя. Лизнет – лизнет, да и – тяпнет. М-да! Вот ведь какой поворот неприятный. Муслин подобрался:
– Товарищ генерал. Нахожусь в Красногвардейском райотделе. Здесь серьезнейшее ЧП по личному составу. Установлено, что аварию под Знаменским, в которой подозревался предприниматель Воронков, оказывается, совершил сотрудник отдела…Так точно.
– Как фамилия? – загородив трубку, он поторапливающе задвигал ладонью.
– Галкин Александр Игнатьевич.
– Галкин Александр Игнатьевич, товарищ генерал. Начальник группы уч…Так! Да, понял. Не беспокойтесь. Есть! Везу к вам.
Оторопело положил трубку:
– Указание генерала: Галкина ко мне в машину. Все следственные действия временно прекратить, пока твои ухари горячку не напороли. Будем, конечно, готовить его на увольнение. Но – насчет сажать, я б не горячился. Может, как-то еще и получится вывести. Все-таки честь мундира. А главное: понимаешь, какая штука – но только между нами! Галкин этот, оказывается, у генерала нашего на связи состоит. Ну, чего смотришь? Будто сам не знаешь, что руководство УВД имеет на местах свою агентуру. Надо же за вами, стервецами, присматривать. Генерал обеспокоился. Мы у себя в управе помаракуем, посоветуемся. Нельзя дело в таком виде в прокуратуру отдавать. Похоже, много лишнего этот сукин сын знает.…М-да. Как-то у тебя, Андрей Иванович, неподконтрольно все получается.
– Как умею.
– И с Воронковым опять же прокололись. Главное, отрапортовал уже, – Муслин обозначил испытующую паузу.
– Сажать его теперь за эту аварию, – это самому себе петлю накидывать.
– Да понимаю, – Муслин сокрушенно отер ямочку на подбородке. – Но и из-под глаза отеческого выпускать нельзя. Вот что – организуй-ка ему пятнадцать суток. И пусть твои обэхээсники за это время чего-нибудь по экономической линии подработают. Не может такого быть, чтоб живому человеку, да еще шесть лет в бизнесе, и статьи не подобрать. А чтоб уж совсем не сорвался, я к тебе журналистов по этой аварии подпущу.
– Это еще за какой радостью?
– Разъяснишь, как кандидат в мэры нашкодил пьяный, ребенка, как клопа, раздавил, да и – был таков. Потом это дело раскрутим. Поглядим, кто за такое мурло после этого проголосует. Вот так будет правильно и очень складно. Все! Время не ждет, – всунув в руку Тальвинского ладошку, Муслин вышел в коридор, с мимолетным удовольствием скользнув взглядом по зеркалу.
Андрей бездумно, щелчками, гонял по плексиглазу спичечный коробок. Накопившиеся в коридоре сотрудники то и дело заходили что-нибудь подписать или получить указание. Он разбирал, советовал, координировал. Но едва оставался один, возобновлял бессмысленное это занятие, не в силах отойти от оглушившего разговора с заместителем начальника управления по кадрам. Да! Большие ставки на кону, если в ход пускается прямая фальсификация. Но что есть во всем этом ты сам?
– Разрешите, Андрей Иванович?
– Заходи, чего уж? – Мороза он ждал с того момента, как Галкина увезли в управление.
– Почему этого убивца из-под нас забрали?
Ну вот, пожалуйста.
– ЧП областного масштаба. Прежде, чем сдавать в прокуратуру, хотят разобраться в инспекции по личному составу. Это нормально.
– Ты так считаешь? А я полагаю – опять чего-нибудь химичить затеяли. – Виталий Николаевич! У тебя, по-моему, какое-то искривление психики. О собственном руководстве как о шайке бандитов. – Шайка – не шайка. А групповуха налицо. – Присядь, – предложил Тальвинский. – Посоветоваться хочу. Руководство управления просит нас не выпускать Воронкова. Тип в самом деле не из приятных. Может, и впрямь организуем ему пятнадцать суток? А? Ты у нас мастер на такие штуки.
– Я, Андрюш, мастер на многие штуки. И Воронкова, было б за что, погрыз бы. Только от этого всего – за версту разит. Похоже, твоими руками жар загрести собираются. Может, и загребут. Но руки – то не чужие.
– Отказываешь?!
– Прошу. В смысле – умоляю. Не наши это разборки. Послушай доброго совета: гони ты его пока не поздно на все четыре, – Мороз присмотрелся к отмалчивающемуся Тальвинскому, вкрадчиво подсел поближе. – Андрюш, а у тебя в управе дел нет? Или еще где?
– Причем тут?..
– Так езжай. А я тут без тебя порешаю. Освобожу его втихую. С тебя и взятки гладки.
– Что ж ты меня все норовишь уесть-то?! – разозлился Тальвинский. Нажал на кнопку селектора. – Воронкова ко мне.
– Может, и я поприсутствую?
– Ты свое дело сделал. Слышишь колокола? – Колокола?! Где?..Нет.
– Да и откуда? Они ж во мне звучат. Отзванивают заупокойную.
– Андрюш, помяни, – спасибо скажешь.
– Ладно, чего уж теперь? Имей в виду, Мороз, когда меня отсюда выгонят, работу искать вместе будем!
– Слушаюсь, товарищ подполковник.
18.
Тальвинский всмотрелся. Вид задержанного: осунувшегося, с рыжей порослью на подрагивающем подбородке, – вызывал сочувствие.
– Не покормили за день?
– А кому здесь это нужно? Только жмете, как лимон.
– Может, стоило сразу признаться?
– Интересно в чем. Я ведь и сам чуть было не поверил, что пацанку эту убил. Если б велосипед мне навязывать не принялись. Особенно Мороз ваш! Куда какой ретивый мальчик! Такому только попади – правый ли виноватый – раздавит покруче любого джипа.
Тальвинский сдержал улыбку: представил мальчика Мороза рядом с Воронковым.
– Но как вы с велосипедом на меня насели, так я себе и сказал: "Стоп, машины. Отыгрывай назад. Что-то тут не то". А уж когда протокол осмотра места происшествия у следователя прочитал, так окончательно въехал – чужую аварию пытаетесь на меня повесить.
– Что вы не совершали, то мы на вас, как вы выражаетесь, вешать не собираемся, – заверил его Тальвинский.
– Да будет тебе, подполковник! Нет ведь никого. Чего душой кривить? Должен признать, потрудились на славу. Такого наворочали, что теперь мне уж не выпутаться. А к тебе я даже не в претензии. Команду сверху получил опасного конкурента убрать и – отработал. Так что давай заканчивать и пусть меня отвезут в камеру, – вместе с надеждой на скорое освобождение из Воронкова выветрилась и всегдашняя задиристость. – И не комплексуй: подставлять тебя не стану и на суде насчет супруги твоей не заикнусь. Да и после – ТЕБЕ мстить не стану. – Мстить? – пробасил Тальвинский. – О чем это ты?
– О будущем. Близком будущем. Потому что коммуняки, кому прислуживаешь, власть не удержат. Сам, что ли, не видишь, что все разваливается? И тогда придут другие.
– Твои, то есть? Очень может быть. Только тебе самому что с того? Ты хоть догадываешься, сколько лет тебе корячится? И даже, если за тобой и впрямь кто-то в Москве стоит, считай, после этого тебя спишут. Вычеркнут из обоймы. Потому что уголовник в команде – это как бородавка на носу. Для имиджа не годится. Как только осудят, можешь свою записную книжку с тайными телефонами на помойку выкинуть.
Воронков ссутулился: иллюзий на этот счет, хоть и храбрился, он не питал.
– Так-то, грозило!
Тальвинский внимательно вглядывался в набрякшие глаза задержанного. Да, ощущалась в нем угрюмая обреченность перед расправой. Но и созревшее решение, от которого не отступится. Ведь прекрасно понимает, что его любовница, она же очевидец наезда, жена человека, от слова которого многое зависит. И не сомневался, что Тальвинский об этом знает – от Мороза. Казалось бы, выложи вовремя козырную карту. Припугни. И дело, глядишь, перевернется. Но нет! Молчит. И впрямь проглядывала в этом круглоголовом парнишке мощная, недоступная сиюминутной логике сила. – Думаю тебя отпустить, – без выражения произнес Тальвинский. – Как то есть? Ты о чем? – голос Воронкова просел.
– А вот так, гражданин Воронков. Откуда твои беды пошли, знаешь?
– Мудрено не догадаться. Когда на выборы заявился.
– Правильно соображаешь. Надеюсь, сообразил, что дальше меньше не будет?
– Итак мало не кажется. Недооценил я шайку Кравцовскую. Знал бы, умней был.
– В следующий раз будешь. Куда уехать есть?
– Что-то ты все загадками.
– Жизнь загадочна, – Тальвинский зло хохотнул. – Потому объясняю. Не все будут рады твоему освобождению. И чтоб не было сюрпризов, лучше бы исчезнуть. Теперь понял? Сейчас пройдешь к следователю. Напишешь какое-нибудь заявление о недоплате налогов или о еще какой-нибудь мелочевке.
– Это еще зачем?
– За что-то мы тебя ведь двое суток держали. Или хочешь сказать, что за тобой грехов нет?
– Как не быть? Но где гарантия, что я на себя напишу, а ты меня за это же?…
– Мое офицерское слово.
– Че-го?! – Воронков аж подскочил, готовясь зайтись в конвульсиях хохота. Но всмотрелся в потемневшее, сведенное в гримасу лицо и передумал:
– А впрочем, выбора не остается. Либо так, либо…
– Вот именно.
– А как же авария? Труп? – Нашли настоящего виновного. Мороз, кстати, и нашел. Так-то… Короче, чтоб через два часа пересек границу области. Не скажу, что очень тебе симпатизирую. Но и – за "болвана" в преферансе быть не желаю… Чего заулыбался?
– Вспомнил, что точно так же два года назад меня Мороз твой выпускал, – Воронков поднялся. Низенький, стремительно полнеющий, едва достающий Тальвинскому до плеча, он, не без труда дотянувшись, покровительственно приобнял его за шею. – Сколько я тебе должен, подполковник? Давай только без дураков и без балды. Выкладывай по полной программе. Чего-чего, а бабок наскирдовал в достатке.
– Что-то меня сегодня целый день покупают! – Тальвинский, переменившись лицом, обхватил маленького предпринимателя за обвисшие бока, приподнял, будто прикидывая, переломить или швырнуть о дверь. Осторожненько поставил на место, демонстративно отодвинулся.
Всю эту рисковую процедуру Воронков, надо отдать ему должное, перенес стоически и даже, оторванный от пола, пребывал в этой неуютной позе с некоторым достоинством. Разве что слегка побледнев.
– Тогда извини, – он оправил сбившуюся рубаху. – Но если что, знай, я твой должник. Просто – знай!
На выходе из отдела Воронков столкнулся с Морозом.
– Виталий! – остановил он его. – Я в курсе. Второй раз, выходит, меня спасаешь. И, словом, – если хоть что-то! Ты мне только знак – и все дела порешаем. Понял, нет?
– Как не понять? – Мороз с милой улыбочкой отвел его в сторону. – А теперь послушай ты, перерожденец. И проникнесь. Если хоть где-то, хоть как-то, хоть малейшая зацепка появится, – порву, как тузик грелку! Понял, да? Пшел вон!
19.
События развивались стремительно. Уже на другой день следователя Препанова вызвали к руководству УВД.
– Хотят, наверное, прежде чем передать дело в прокуратуру, "почистить" его, – негодовал Чекин. – Чистильщики! И без того перепачкались по самое некуда. Эту сволочь Галкина не чистить надо. А напротив, прилюдно! .. – он смутился, как всегда в тех редких случаях, когда ловил себя на патетике. – Даже обвинение предъявить не дали.
– Остынь, Александрыч, – попытался успокоить его Тальвинский. – Что ты пылишь? Мы свое дело сделали. Невиновного выпустили. Между прочим, и по Хане твоему договорились. Хотя – видит Бог – в последний раз за него вступаюсь.
– Галкина бы побыстрей выгнать. В отделе прямо буза. Разговоры нехорошие. Ты, кстати, представление в кадры на его увольнение отправил?
– Пока нет, – суше, чем необходимо, ответил Андрей, с раздражением почувствовав на себе испытующий взгляд.
Чекин поднялся:
– Смотри, Андрей Иванович, затянем, как бы боком потом не вышло.
И накаркал-таки. Через два дня на отдел обрушилось новое ЧП.
С обеда Вадим Ханя забежал по обыкновению выпить кружечку-другую пивка. День был жаркий, да и нелегкий, – сегодня он пообещал Чекину закончить в суд сразу два уголовных дела. Когда вернулся в кабинет, то Препанов, как обычно, вовсю трудился. Напротив него, спиной к двери, неподвижно сидела сгорбившаяся женщина.
Отношения между следователями за это время потеплели. Ханя даже начал ловить себя на том, что испытывает к странноватому, но безобидному в сущности парнишке что-то вроде симпатии.
– Ну что, братан? – частенько спрашивал он теперь по утрам, требовательно заглядывая в лицо соседа. – Только честно: победим преступность? Без дураков – веришь?
– Верю! – убежденно отвечал Препанов, взволнованно поднимаясь. – И верю в вас, Вадим Викторович! Убежден, вы не безнадежны, и мы истинно подружимся. Может быть, даже семьями.
Растроганный Ханя отводил глаза: холостой Вадим любил дружить семьями.
… – Вот здесь распишитесь, пожалуйста, – благожелательный, как всегда, Препанов, с легким беспокойством глянув на вошедшего, вставил в закостеневшие женские пальцы авторучку, аккуратненько сжал их, чтоб не выронила, и потыкал в галочку на бланке.