– Стой! Дима, послушай меня! Её нужно убить, она опасна. Теперь ещё больше, чем раньше. Если она пойдет в полицию, то тебя посадят, или Удав подсуетится и всё равно уберёт её. Но это не так страшно, как если она сейчас уйдет и начнет мстить тебе. И после того, что я сейчас увидел, уверен, что из вас двоих в живых останется она. Пойми, она сейчас расскажет всё своему брату, всем знакомым, думаю, у неё много поклонников с криминальным прошлым и настоящим. Это ты пришел в её мир, скоро у тебя будет больше веса, но пока… она тебя уничтожит, морально или физически – неважно. Ты допустил ошибку, и чтоб она не стала роковой – от Алины нужно избавиться. Если не можешь на это смотреть – уйди. Я всё сделаю сам.
Дима вспомнил окровавленные веревки и застонал.
– Неужели нельзя было это сделать… не так… чтоб она не мучилась.
– Так ты значит, с ней хорошо обращался?
Дима смотрел на друга в ужасе.
– И не смотри на меня так, думаешь, мне это всё удовольствие доставляет?! Нет! Ты сам виноват. А я уже просто на пределе!
Они схватили друг друга за грудки.
– Постой, неужели… Дима, если ты влюбился, то так и скажи, это меняет дело.
– Да не влюбился я, не держал бы привязанной у батареи, сам не знаю, что со мной.
– Тогда можно, я за ней приударю?
– Артур, твою ж мать!
Подуспокоившись, они отпустили друг друга.
– Значит, это непозволительная жалость к девчонке, – резюмировал Артур.
Замолкнув на секунду, они услышали предательский хруст ветки – во время их перепалки Алина отошла метров на десять от дерева. Артур, сжав губы, пошел к ней, Алина обернулась и замерла. Дима кинулся вперед и встал между Артуром и Алиной.
– Дима, отойди.
– Только посмей.
– Почему? – Артур не понимая качал головой.
– Я просто не могу ее убить, как же это можно, тем более, что она не сопротивляется, она такая маленькая, она плачет, смотри, – на самом деле Алина не плакала, немного влаги в глазах от нестерпимой боли в руке, ногах и ребрах.
– Ты называл ее тварью, ты говорил, что она убила много людей.
– Да, но в тот день, когда мы познакомились с ней, она начала сомневаться, правильно ли она поступает. Не думаю, что преступления, которые она совершала – были ее истинным я, она просто запуталась, она делала это ради брата, она…дело даже не в ней, я просто не могу убить девушку. Кем бы она не была, я не могу. Это мой предел. Употреблять наркотики, трахать мерзких мне телок, продавать наркотики, предавать людей, которые иногда мне даже нравятся, убить мужчину, который, больше меня, но не ее. Неужели ты сможешь это сделать?
Дима отошел в сторону два шага и устало опустился на землю. От Алины Артура отделяло всего пару метров свободного пространства, он направлял на нее пистолет, а она из последних сил, дрожа от боли, пыталась стоять прямо и смотрела без страха. На краю смерти она бросала Артуру вызов. Он не мог скрыть своего восхищения, она заметила, что взгляд его изменился, она поняла, что он не убьет её, расслабилась и рухнула на землю. Артур поставил пистолет на предохранитель, засунул его под пиджак за пояс, подошел к Алине и осторожно взял ее на руки.
– Всё закончилось, – прошептал он.
– Мне больно, – всхлипнула она, – Везде больно, убей меня, пожалуйста, мне очень больно. Моя рука…
– Всё будет хорошо, я позову врача, очень хорошего врача.
Артур пошел с Алиной на руках к Диме домой, Дима поплелся следом.
– Куда мы? Я не хочу снова к батарее, лучше убейте меня!
Алина начинает рыдать и вырываться из рук Артура, но от этого ей становится больнее, и она затихает.
– Он больше не будет тебя связывать, – успокоил ее Артур.
***
Алина пришла в себя на Диминой кровати. Она вся в зеленке, с перевязанной рукой, перебинтованными кистями.
Дима сидел рядом за компьютером, заметил, что Алина очнулась, метнулся на кухню, спустя какое-то время принес тарелку супа с хлебом на подносе, поставил всё это на стол. Он помог Алине сесть на кровати. Алина тихо застонала при этом. Дима поставил ей на колени поднос. Она поела.
– Я ещё взял немного одежды, шампунь твой, ещё кое-что… Максим удивился, что я не сделал этого раньше, он ведь думает, что мы встречаемся… Как ты?
– Всё тело один сплошной синяк, а рука кусок мяса.
– Пока ты будешь выздоравливать, я буду за тобой ухаживать, сколько бы времени это не заняло. Я буду кормить тебя, включать фильмы на компе, все что захочешь. А врач, который тебя перевязал, будет тебя осматривать, он отличный врач. И брату можешь звонить теперь сколько хочешь.
– Сколько времени будет заживать моя рука?
– Я не знаю.
– Как там мой брат?
– Его жизнь сильно изменилась. Макс встретил девушку, Диану, они полюбили друг друга.
Алина зло рассмеялась:
– Мой брат влюбился. Так я и поверила.
Дима хотел возразить, но Алина отложила поднос, сползла на спину, накрылась одеялом и отвернулась:
– Разговор закончен. Я устала.
Дима подоткнул Алине одеяло и ушел из комнаты.
ГЛАВА "ДРУЗЬЯ"
Два часа ночи. Улица перед храмом. Максим остановился. Андрей решил, что слежка замечена и сейчас придется объясняться. На сколько серьезен секрет друга? Что последует: разговор или поножовщина, он уже не удивится Максиму, пытающемуся его убить. Хотя нет, что за чушь. Будет неприятный, но всего лишь разговор. Да я уверен в этом.
Но Максим не оборачивался. Он стоял на месте с закрытыми глазами, его лицо преображалось, мышцы расслаблялись, если не знать Максима, то можно решить, что он молится. "А может так оно и есть, ведь я давно уже не знаю его, если вообще когда-либо знал", – подумал Андрей. Наконец Максим двинулся с места. Напряжение возросло до предела, Максим вошел в темный проем. Вместо того, чтобы подождать Андрей рванул вперед в нетерпении, будь что будет, пускай заметит меня, пункт назначения точно за этим проходом.
Он попал в темноту, еле различимые очертания предметов – пространство похожее на строительную площадку, впереди виднелась темная масса, вроде высокое здание. На плечо Андрея легла рука, он схватил ее. Вторая рука Андрея полетела в место предполагаемого лица, схватившего его, но человек опередил Андрея и схватил его руку в ответ.
– Тихо. Это я, – прошептал Максим.
– Убьешь меня? – вылетело из Андрея.
– Ты дурак? Успокойся. Подожди и увидишь за чем пришел.
Максим отпустил Андрея, вырвал свою руку и скрылся в темноте. Андрей напряженно всматривался на нечто впереди, один за одним включались фонари, на мгновение Андрей зажмурился, а когда открыл глаза, то площадь была освещена и посреди ее высился готический храм. Недостроенный, но уже величественный, неземной, мурашки побежали по коже, белоснежный готический собор. Это здание было самым красивым, что видел Андрей в своей жизни. Он не был за границей, может в этом причина … да и никогда особо не ценил архитектуру, но здесь не нужно было оценивать. Все нутро его затрепетало, на глазах выступили слезы. Он еле смог оторваться и посмотреть на Максима – и замер снова – в первый раз с тех пор, как умерла мать Максима, он видел друга счастливым.
– Хочешь внутрь?
– Нет.
– Почему?
Андрей сам не понял, почему, но было отчетливое ощущение, что если он войдет в туда, то не сможет остаться прежним, изменится, может и к лучшему, но он нравился себе таким, каким был. Он впервые испытывал такой силы эстетическое чувство, что казалось оно сметало его личность, оставляя после себя то, о чем, наверное, говорила Алина, нечто вечное, единственное и общее, что-то, что Андрей не хотел иметь внутри себя. Да, он чувствовал, что внутри храма был не храм, а он сам, Андрей, скрытое пространство внутри его, куда никто и он сам не заходил.
– Знаешь, – угадал мысли друга Максим, – к сожалению, когда ты вернешься в жизнь, все это пройдет, ты останешься прежним, только кажется, что теперь все иначе, ты лучше, счастливее, спокойнее, добрее… но видимо храма мало. Придется самим стараться. Очень жаль. Глупо, но я надеялся на чудо. Хотя меня хватает на пару дней, если я похожу здесь пару часов.
– И что теперь?
– Ты о чем?
– Что мы теперь будем делать?
– Я же говорю – что и раньше.
– К сожалению.
– Наверное.
Они постояли молча, Максим вытащил перочинный нож, висевший в качестве брелока на ключах. Он не торопясь подходил к другу. Андрей оторопел:
– Ты в конец долбанулся?
– Сказал же, что не убью.
– Тогда зачем тебе нож?
– Ты мне веришь?
– Иди ты нахуй.
Максим остановился в паре шагов.
– Так ты мне веришь?
– Верю, только нож убери.
– Значит не веришь.
– Что тебе нужно?
– Дай руку.
Андрей подумал, покачал головой, мысленно называя себя идиотом, и протянул левую руку Максиму. Максим взял его ладонь по удобнее и уколол указательный палец. Андрею почему-то стало весело, Максим потянул его за собой, они прошли несколько шагов к стене храма. Максим приложил кровоточащий палец Андрея к стене и провел. Оставив следы на мраморе, он отпустил Андрея, дал ему влажную салфетку, протер нож и убрал его вместе с ключами в карман.
– Продезинфицируй.
– Это ты на память оставил?
– Иногда мне кажется, что я самый сентиментальный человек на свете.
Андрей ушел через открытую калитку на улицу. Максим, хотя думал пробыть в храме дольше, не захотел расставаться с болью и поехал домой. Он пришел сюда с тупой, ноющей болью своего существования, с которой нельзя было ни умереть, ни жить нормально, но острой болью, всколыхнутой другом, можно было насладиться.
ГЛАВА "СВОБОДА"
Спустя полтора месяца Алина сидела на кровати, смотрела фильм на компьютере, она уже вполне поправилась. Быстрым, решительным шагом в комнату вошел Дима.
– Я отпускаю тебя. Сумка в коридоре, в ней все твои вещи. Уходи немедленно, пока я не передумал.
Алина в замешательстве смотрела на Диму. Дима старался не отвечать ей тем же и делал все глядя в пол. Он стащил её с кровати, надел на неё тапочки, свою куртку, потащил к двери, надел ей на плечо сумку, открыл дверь, закрыл дверь, посмотрел наконец ей в глаза:
– Но только посмей рассказать хоть кому-то о том, что произошло. И перестань не ладить с законом, потому что иначе тебя рано или поздно убьют. Да, и не попадайся на глаза Артуру, если увидит тебя на свободе, то точно убьет, и тут я уже ничем не смогу тебе помочь.
Алина безразлично смотрела на Диму.
– Ну, вот и молодец, – сказал он.
Открыл дверь, достал из кармана штанов деньги, пятитысячные купюры, доллары, несколько сотен рублей, засунул Алине в карман, возмещение за страдания, усмехнулась про себя Алина, вдруг Дима смутился в конец и принес из кухни шоколадку, положил в карман к деньгам. И снова не смотря на Алину, он вытолкал ее из квартиры на лестничную площадку и захлопнул за ней дверь.
Его решение было настолько неожиданным для Алины, что она забыла бумагу, исписанную ей за недели сидения взаперти. Дима хотел забыться долгожданным сном на своей кровати, а не на полу в маленькой комнате, но увидел листы. Он лег и зачитался.
"Я так хочу написать о радуге, о шоколадном пудинге, о розовом чем-нибудь и мягком. О заботе, о радости, о нежности. Но почему не получается? Я хорошо пишу, вроде бы значит нет ничего сложного в том, чтобы написать о чем угодно. Да, но это что угодно не будет правдой. А зачем лгать тому, что так любишь, тому, что с тобой в трудную минуту, что спасает и вдохновляет тебя – чистому листу бумаги.
Года два назад я захотела вернуться к истокам, к той, которой я была когда-то давно. Я была доброй. Я помогала. Моей мечтой было спасать кого-нибудь от чего-нибудь плохого. Но потом я стала злой, эгоистичной, мизантропкой…
Я старалась, но стать снова хорошей оказалось гораздо сложнее, чем плохой. Я даже решила, что у меня никогда не получится. Что замарать лист – проще простого, но очистить невозможно.
И вот оказывается, что возможно. Только не очистить. Грязь можно соскоблить. Вместе с поверхностью, вместе с кожей, вместе с защитным слоем. И вот я снова думаю о ком-то кроме себя, я умеряю гордость, я правда стараюсь. Я снова белая. Но такая тонкая, тончайшая, чуть шершавая бумага. И её уже не запачкать. Но эта бумага легко рвется. Ей бы нужен панцирь. Но из чего его растить? Из черной краски? Я предпочитаю рваться. Из белой краски? Но эта краска не льется. Я не нахожу этой краски…
Бумага недолжна лежать без дела, она для того, чтобы на ней писали. Но на моем тонком листе уже не написать ничего… ручка протыкает его на сквозь, как только прикасается. Я уже не могу даже понять, хорошее она хочет написать или плохое.
И польза от этого тонкого чистого шершавого листа бумаги – только служить предостережением. И я расскажу всем, кому нужно знать о том, как легко испачкаться, как легко запачкать и как сложно потом стать чистой и как больно будет потом смотреть на того, кого утащил в грязь за собой.
Температура всё меньше, я раскрываю глаза. Я не жалею. Я вернулась к истокам. Но почему пустота рядом со мной. В какой именно момент мы подружились?
Я даже белее, чем была, потому что только через страдание приходит понимание, потому что я была тем, с чем нужно бороться, я знаю все слабые и сильные стороны врага, потому что я была им.
Хотя может я снова заблуждаюсь и теперь я ещё больший враг? Этого мне уже не объяснить даже самой себе. Но порой я чувствую угрозу всему живому, что вокруг, исходящую из меня. Я не потворствую и не противодействую этому, но только потому что я не могу понять, что это. Может мне не стоит слишком широко раскрывать глаза, может мне нельзя иметь много сил, может мне лучше тихо просуществовать ещё пару-тройку десятков лет?"
Оказавшись на улице, Алина простояла на месте минут десять, она ощущала длинную жизнь впереди, столько возможностей, и все будет иначе – еще один шанс, и в тоже время – будто с нее сняли ошейник, но оставили во все той же яме, из которой самостоятельно не выбраться. Куда идти? "Максим пошел нахуй, он ни разу не пришел меня проведать, если бы он действительно хотел – Дима бы его не остановил."
Алина решила пойти к себе, в квартиру мамы, она огляделась и, увидев название улицы на доме, в котором провела два месяца, покачала головой – десять минут ходьбы до ее дома, 15 минут до квартиры, в которой живет Максим. Придя домой, первым делом она проверила сейф – все ее деньги на месте, везде пыль, она включила музыку на максимальную мощность и стала танцевать, раскидывая Димины деньги вокруг, топча их ногами, она кружилась все быстрее и быстрее, так давно она была без движения, что все в ней накопившееся выплеснулось в дикий танец, спустя пол часа она упала на пол без сил. Еще минут через двадцать спустилась в ларек в подвале дома, заплатила за интернет и заказала еды, включила любимый сериал и не выходила из дома неделю. Все это время она только смотрела кино, ела, спала, танцевала. Раз только развлеклась, когда курьер, пришедший с едой из соседнего мексиканского ресторана, увидел так и оставшиеся разбросанными по полу деньги вперемешку со скитлс и решил на Алину напасть, Алина была не в лучшей своей форме, но и парень был не более, чем длинной жердью, уклон, удар между ног, локтем в голову и боковой в челюсть, она вывела его из строя, представляя, что бьет Диму. Все могло бы закончиться относительно цивильно, но он лежал на полу, не подавая признаков жизни. Она попинала его ногой, осторожно наклонилась, проверила дыхание – ничего. Вроде он не стукался головой об острые грани мебели, что именно с ним произошло Алина не поняла, но он однозначно был мертв. Слезы покатились из ее глаз, это был первый человек, которого она фактически убила голыми руками, хотя дело было, наверное, в пороке сердца или слабых сосудах в голове… ей захотелось позвонить Диме и рассказать, что случилось, сказать, что это только начало, что это он сделал из нее настоящего монстра. И она бы точно позвонила, но ее телефон Дима давно выкинул, нового она не купила, а за домашний не платили много лет. Нужно было избавиться от трупа. Выходить на улицу далеко она все еще не хотела, отвыкла от простора. Кто же мог ей помочь? Капитан. При воспоминании о нем она чуть было непроизвольно не улыбнулась, но тут же взяла себя в руки, эта кощунственная улыбка была бы насмешкой над всеми перенесенными страданиями, перечеркнула бы их – сообщила бы миру, что Алина пережила все и готова жить дальше, готова к радости, к новому, но это было не так, она еще не нажалела себя, она все еще была обижена и зла. Эта улыбка была бы подарком миру, прощением ему за все. Но ему причиталась только месть. За то, что она родилась женщиной, такой маленькой, не переносящей алкоголь, не употребляющей наркотики, потому что жутко боится потерять контроль, не имеющей возможность забыться. Хотя может пора бы взяться за наркоту… но сначала нужно избавиться от трупа. Пришлось заказать телефон по интернету, в ожидании очередного курьера, которого она встретила на лестничной площадке, безумное желание звонить Диме отпало. Делать нечего – Алина набрала брата.
Открыв дверь и увидев Максима, Алина сканировала в нем бурю чувств, многие из них больно задели бы ее, если бы были в новинку, но среди варева обид и стыда, она отчетливо увидела радость, не на поверхности, но она была – этого было достаточно. Они постояли немного, никто не решился сделать первый шаг к объятию, но им было приятно и тепло рядом.
– Что с рукой? – Максим смотрел на ее левую перебинтованную руку.
– Готовить училась.
Алина отвела Максима на кухню, минуя комнату с трупом, налила чай. Разговор поначалу не клеился, и Алина перешла к делу. Рассказав о курьере хладнокровно и без подробностей, она ожидала реакции брата, только бы он не начал оскорблять… Но он кивнул пару раз и только и сказал:
– Разберемся.
Алина поджала губы и кивнула – это был ее благодарственный жест, вместо улыбки.
– Разбежались с Димой?
– Вроде того.
– А в каких вы сейчас отношениях?
Алина пожала плечами:
– Да нормальных, но видеться с ним лишний раз я бы не хотела.
– Я к чему спрашиваю: такого рода проблемы решает Дима – он стал моим заместителем, как ты раньше. Ты не против, если я ему позвоню?
Да ты шутишь, подумала Алина:
– Это плохая идея. Есть вариант обойтись без него?
Максим кивнул головой.
– Только позвонить ему все равно придется, но я не скажу, что это для тебя.
Он прижал палец к губам, чтобы Алина молчала, пока он говорит по телефону.
– Дима, привет, ты, ты снова пьян? – Максим кивнул сестре и показал на нее пальцем, мол, из-за тебя парень страдает. – Дим, ты завязывай, серьезно. Слушай, мне нужен номер уборщицы… Нет, я сам разберусь, это мой новый знакомый – он не хочет, чтобы кто-то лишний знал о его проблеме.
Максим запомнил номер наизусть. Закончив с Димой, Максим позвонил не с основного своего телефона уборщице и сделал заказ.
– Кстати, Дима начал пить, сразу как вы начали встречаться. Я ведь так и знал – что ты и его мне испортишь.
Алина развела руками.
– Хилые парни, я не виновата.
Максиму одновременно было смешно и грустно.
– Максим, а тебя разве не смущает труп в соседней комнате? Как насчет твоих терзаний о гуманности?
– Ты была права.
– В чем?
– Ты знаешь.