Ребенок, его мать и сам Гибсон могли попасть под этот каменный обвал и быть смертельно раненными. Булыжники заполонили почти всю лестницу, и уклониться от них, метнувшись вбок, было практически невозможно. Рефлекторным молниеносным движением Томас толкнул женщину на коляску и, не обращая внимания на ее испуганные крики, ринулся вниз по лестнице, перескакивая через несколько ступенек.
Преодолев дюжину ступенек, он обернулся. Каменная лавина неслась на него, набирая скорость. Ему оставалось преодолеть еще десять ступеней до конца лестницы, где можно было оттолкнуть коляску в сторону.
Еще десять ступеней - и все трое будут спасены.
Он вновь обернулся. Первые булыжники были от него всего в нескольких шагах.
Пять ступеней до конца лестницы…
Неожиданно колеса застопорились.
Томас крикнул женщине:
- Возьмите ребенка на руки и крепко прижмите к себе!
Та беспрекословно подчинилась. Тогда Томас обхватил обеих, надеясь, что падение на перила с этой высоты не окажется ни фатальным, ни опасным. Он на долю секунды остановился, собрался с силами и прыгнул в пустоту.
Через секунду булыжники обрушились на коляску.
Томас попытался смягчить падение, приземлившись на локоть, чтобы защитить женщину с ребенком.
- Вы не ранены? - поспешил он спросить у матери.
- Нет, - ответила та.
Женщина плакала, но не от боли, а скорее от страха; она проверила, не пострадала ли ее малышка. Удивительно, но девчушка улыбалась, что несколько успокоило мать, которая внезапно принялась истерически смеяться.
Томас оглянулся на лестницу, по которой скатывались последние булыжники, потом заметил коляску, унесенную первыми камнями и качающуюся на водах Гудзона.
Он вскочил и побежал в надежде перехватить водителя грузовика.
Его ждало жуткое открытие. Бедняге Гарри повезло меньше, чем им. Наверное, он не среагировал на катящиеся камни. Гарри лежал у подножия лестницы, затылок его был расплющен. Томас склонился над ним. Тот не дышал.
Разгневанный, Томас преодолел несколько ступеней и крикнул мужчине, глядевшему сверху на последствия:
- Эй, вы просто больны!
Но тот прыгнул в грузовик и скрылся на нем, оставив за собой черное облако дыма.
И тут в сознании Томаса мелькнул вопрос: был ли это на самом деле несчастный случай, или же его хотели запугать, а может, устранить физически, как бедную Наташу?
А его машина, которая не завелась этим утром? Не было ли это ловким способом заставить его воспользоваться паромом, чтобы устроить ему западню? Похоже, нападавший располагал исчерпывающей информацией о его передвижениях!
По спине Томаса пробежал холодок. Неужели адвокаты Джексона и прочих подозреваемых были способны совершить подобное?
Он вернулся к телу бродяги. Странно, Гарри, похоже, не ошибся, и виденный им сон, породивший дурное предчувствие, был на самом деле вещим: он и вправду ушел к своей жене!
Томас вытащил из петлицы вставленную утром белую розу и положил на лацкан поношенного пальто своего несчастного приятеля.
- Прощай, Гарри…
Глава 43
Когда Томас пришел в клинику, его секретарь с озабоченным видом вручила ему пачку листов, пришедших по факсу:
- Это очень странно, мы получили их сегодня утром.
Он прочел первое послание. Очень краткое:
"Эй, безмозглая задница! Только идиоты не меняют решений! Забудь о процессе. В противном случае ты покойник!"
Внизу была подпись: "Друг".
Второе послание было идентично первому, в остальных тридцати листах содержался тот же текст, слово в слово.
Секретарь молча смотрела на него, ожидая реакции.
- Есть люди, которым действительно нечем заняться! - невозмутимо сказал Томас.
Но провести ее было не так просто. Она спросила:
- Что вы намерены делать?
- Ничего, - ответил он.
Однако, оказавшись у себя в кабинете, Гибсон немедленно известил Пола Кубрика обо всем, что случилось. Прокурор попросил его переслать ему злополучное письмо.
- Одного экземпляра будет достаточно, - уточнил Кубрик. - Ты не хочешь рассказать об этом Тамплтону?
- Я предпочитаю выждать. Они хотят меня запугать, но у них ничего не выйдет!
- Думаю, что наши милые друзья занервничали, сильно занервничали, - сказал Кубрик. - Кажется, они готовы на все, лишь бы не идти в суд. Мне только что звонил Шмидт. Он предлагает Катрин сто тысяч долларов, если та откажется от обвинения.
- Сто тысяч долларов? Но ведь это равносильно признанию, что их клиенты виновны!
- Необязательно. Это обычная практика в такого рода делах. Клиенты Шмидта довольно известные люди, естественно, что они хотят избежать огласки. И потом, даже расход в сто тысяч долларов для них просто подарок. Ведь судебный процесс обойдется им куда дороже, и они это знают. Как, впрочем, и сам Шмидт. В любом случае я, как профессионал, намерен сказать Катрин о предложении, поступившем от Шмидта. Поскольку ты уже на месте, я бы попросил тебя этим заняться.
- Конечно.
- Очень важно, чтобы она поняла, во что ввяжется, если примет эти деньги. Это будет означать, что она окончательно отказывается от привлечения к ответственности четверых обвиняемых. И что никогда ни под каким предлогом не сможет вернуться к этому делу. Позвони, когда она даст определенный ответ, о'кей?
- О'кей.
Томас сразу направился к Катрин и как можно более деликатно изложил ей положение дел.
Как он и предполагал, реакция не заставила себя ждать.
- Моя честь не продается! Я хочу, чтобы эти люди оказались в тюрьме! Не понимаю, как вы вообще можете мне предлагать подобные вещи!
- Пол должен сообщать тебе обо всех поступающих предложениях. Таков закон, прокурор лишь выполняет свою работу.
Катрин успокоилась: значит, Томас не хотел нанести ей оскорбление, поставить под сомнение всплывшие у нее воспоминания или намекнуть, что, возможно, она вовсе не была изнасилована.
- Тебе сообщили о том, что случилось с Наташей?
Катрин грустно кивнула.
- Она была нашим единственным свидетелем, - с горечью заметил Томас.
- Это убийцы! Они не имели права так поступать с бедной девушкой! Но я и так знаю, что меня изнасиловали! И я скажу об этом, я буду об этом кричать! Судья мне поверит.
- Судья будет не тот, что вел предварительное слушание.
- Но они ведь зафиксировали показания проститутки! Они слышали это в суде на следующий день!
- Пол не уверен, что эти показания будут иметь силу на процессе. Адвокаты противной стороны сделают все возможное, чтобы их не расценивали как доказательство.
- Но они не имеют права, это нечестно!
- Я тоже так думаю. Но закон - сложная штука. И потом, Наташа была проституткой; если она не появится в суде, они скажут, что на предварительном слушании мы принудили ее давать показания, и могут выиграть процесс.
- Это возмутительно!
- Знаю, но Пол объяснил мне, что это вполне вероятная стратегия. Он сказал, что от них можно ждать чего угодно. А я уверен, что он знает, что говорит. В конце концов, может, и не так плохо, если ты согласишься на выдвинутое ими предложение. Сумма немалая! Я знаю, что никакие деньги не дадут тебе возможности забыть о том, что произошло, но ведь и судебный приговор не в силах обеспечить это.
- Я не хочу слышать об их грязных деньгах! Пусть эти жирные свиньи будут наказаны и посажены в тюрьму!
- Хорошо, - сказал Томас, - я понимаю.
Сам он предпочитал, чтобы процесс состоялся, так как любое иное решение дела не сможет обелить его репутацию и Тамплтону ничто не помешает снова начать расследование. Но психиатр, как мог, постарался убедить Катрин принять предложение. Но если продолжать настаивать, то он рискует усилить ее раздражение.
Он собирался уходить, когда девушка спросила:
- Почему у моей двери стоит полицейский?
- Он здесь для твоей безопасности, Катрин. С тех пор как с Наташей приключилось несчастье, мы предпочитаем не рисковать…
- Он следует за мной повсюду, как собачонка. Это, в конце концов, раздражает.
- Я знаю, но придется мириться с этим до конца процесса. К сожалению, у нас есть все основания полагать, что эти люди очень опасны. И мы не знаем, что еще у них заготовлено.
Глава 44
То, на что "они способны", Томас снова испытал на себе. Напряженность событий последних дней сблизила их с Джулией, и когда, столкнувшись с ней в коридоре клиники, Томас предложил поехать к нему, она приняла приглашение, просто кивнув, но взгляд ее был волнующе настойчивым.
Состояние нервозности или возбуждения сделало их необычно молчаливыми. В любом случае о чем было говорить? Оба, казалось, прекрасно знали, чего хотят.
Лишь в какой-то момент, из элементарной вежливости, Томас все же спросил Джулию:
- Хочешь выпить?
- Нет, спасибо.
- Кофе?
- Нет, Томас.
Так как по логике вещей двойное отрицание является эквивалентом утверждения, двойной отказ Джулии привел Томаса к заключению, что не только не стоит терять время на напрасные преамбулы, но более того если он это сделает, то испортит все очарование волшебной минуты; поэтому он просто предложил:
- А если мы перейдем в комнату?
Джулия взяла его за руку, и он последовал за ней в спальню, где они быстро, словно куда-то торопясь, разделись.
К своему радостному удивлению, Томас сразу же обнаружил, что к нему вернулся прежний пыл и он готов к бою. Однако ему хотелось вначале доставить удовольствие партнерше, а потом уж себе, иначе он, без сомнения, не медля ни секунды, с наслаждением растворился бы в Джулии. Но он решил не торопить события, продлив ласки.
Однако всего через несколько минут он почувствовал, что Джулия витает где-то далеко и ее начальный порыв угас. Он забеспокоился. Возможно, он что-то сделал не так? Неужели их взаимное притяжение вдруг внезапно исчезло?
"Что ж, это не так уж и невозможно! - подумал Томас. - Механизм сближения двух существ так хрупок, так непредсказуем, а лед желания настолько ломок, особенно вначале!"
Он остановился, смущенный своим пылом: поскольку она не участвовала в этом действе, то ситуация вдруг показалась ему смешной.
- Ты ничего не чувствуешь? - спросила Джулия.
Что она имела в виду? Он никогда не испытывал подобных ощущений. Заметила ли она его состояние? Томас вытаращил глаза, улыбнулся, поглядев на свой член, направленный в сторону партнерши.
Она поняла свою оговорку и улыбнулась, по достоинству оценив его превосходную готовность, однако тут же с озабоченным видом уточнила:
- Какой-то странный запах. Ты не чувствуешь?
Одурманенный ароматом Джулии, ее абсолютной наготой, Томас ничего не ощущал, но все же попытался переключить внимание.
- И правда, - согласился он.
- Пахнет кровью или землей.
Джулия пристально посмотрела на покрывало, которое в порыве страсти они не удосужились снять, ей показалось, что под ним происходит какое-то шевеление. Ошеломленная, она вскочила с кровати:
- Под покрывалом что-то есть!
Томас тоже ощутил это. Он выпрыгнул из кровати и одним движением откинул покрывало.
Джулия с испуганным криком прижалась к нему.
На жемчужно-сером сатиновом постельном белье кишели огромные земляные черви, расползаясь во все стороны. Освобожденные от покрова, они целыми кучами падали на пол, продолжая двигаться наугад, как в безмолвной зыбкой сцене из фильма ужасов.
Томас не проронил ни слова, но в выражении его лица смешались страх, отвращение и протест. Сначала безжалостное убийство проститутки, затем булыжники, которые едва не задавили его насмерть и убили Гарри, и, наконец, эта мерзкая сцена, воскрешающая наиболее скабрезную разновидность сюрреализма.
Как далеко готовы зайти эти монстры, чтобы сломить его решимость?
Не в силах сдержать отвращения, Джулия ринулась в ванную комнату. Тотчас оттуда донесся ее истошный крик. Томас поспешил к ней. Джулия разрыдалась, прижавшись к его груди в поисках спасения.
На полу в большой луже крови плавала поросячья голова, наряженная в смешной рыжий парик, напоминающий волосы Наташи, - можно было подумать, что это ее скальп и маньяк хотел таким невероятным способом запечатлеть свое преступление.
В качестве завершающего штриха этого утонченного извращения ненормальный шутник поставил маленький диктофон, откуда доносилась знаменитая песенка Бинга Кросби: "Я мечтаю о белоснежном Рождестве".
У Джулии началась икота, переросшая, как заметил Томас, в настоящий приступ истерии. Он решил избавить ее от этой ужасной мизансцены, которая и у него тоже вызывала отвращение, и захотел было вернуться в спальню. Но он забыл о расползшихся повсюду червях. Томас спешно отступил, резко захлопнув дверь.
Но и в гостиной Джулия никак не могла успокоиться. Томас пытался успокоить ее:
- Все закончилось. Ничего страшного. Они просто хотят меня запугать. Но мы не станем играть в их дурацкие игры.
Джулия не реагировала на его увещевания, и Томас, не ожидавший от коллеги такого взрыва эмоций, не мог найти объяснения ее крикам; в клинике им довелось пережить немало тяжелых моментов, которые требовали хладнокровия.
- Что такое, Джулия? Я не понимаю.
Подавив рыдания, она пояснила:
- Моя сестра… У нее был сердечный приступ. Именно я нашла ее мертвой в ванной комнате. Падая, она ударилась головой, кровь была повсюду…
- Я понимаю, понимаю, я не знал… Я очень сожалею.
Он налил ей двойную порцию водки, быстро собрал их одежду, предварительно как следует встряхнув, наскоро собрал чемодан и спешно вышел из комнаты, еще раз убедившись, что плотно закрыл за собой дверь.
В гостиной он присоединился к Джулии, которая к тому времени немного успокоилась, протянул ей одежду.
- Я перееду в отель, - пояснил он.
- А почему не ко мне? - спросила она, с трудом сдерживая всхлипывания.
Томас колебался, но Джулия была так напугана. И потом, несмотря на весь этот ужас, он чувствовал, что они близки как никогда раньше. И он согласился.
Джулия предложила ему поселиться в комнате для гостей. Нужно сказать, что то обстоятельство, что он решил временно перебраться к ней, вовсе не предполагало возобновления любовных игр, тем более что сцена в ванной комнате воскресила у нее боль старой душевной раны.
Томасу пришлось покориться: все же какое-то время они будут жить под одной крышей если не как влюбленная пара, то по крайней мере как близкие друзья.
Глава 45
В конце сентября ослабление полицейского надзора за Катрин позволило ей, как и было запланировано, присутствовать на процессе.
Доктор Шмидт и Пол Кубрик произнесли вступительные речи. Молодой прокурор для начала передал присяжным (шесть женщин и такое же количество мужчин разного возраста и национальностей, среди них два негра, один вьетнамец и два испанца) и судье фотографии, на которых были запечатлены последствия злодеяния.
Несмотря на все усилия, Шмидту не удалось помешать прокурору использовать снимки в качестве доказательства. Кроме того, слушание возглавил судья Эрни Бернс, пятидесятилетний чернокожий юрист; адвокату уже дважды доводилось сталкиваться с ним в суде, и эти два процесса он проиграл.
Шмидт ненавидел его, как ненавидел всех негров; ни один чернокожий адвокат никогда не работал на юридическую фирму "Шмидт, Кент и Брентвуд", и он не мог смириться с тем, что люди с таким цветом кожи допущены к судопроизводству, усматривая в этом неоспоримое доказательство упадка американского общества.
Если один раз увидеть лучше, чем сто раз услышать, то тридцать трагических фотографий с многочисленными шокирующими приметами жестокого обращения стоили сотни рассказов. Они действительно произвели на присяжных сильное впечатление.
Заседатели внимательно рассматривали снимки, неторопливо обмениваясь ими. Получив очередную фотографию, они растроганно смотрели на хрупкую юную Катрин, сидевшую рядом с прокурором, а затем негодующе - на обвиняемых, одетых в темные костюмы с иголочки. Даже литературный критик, в чьих нарядах обычно господствовала артистическая небрежность, подчинился распоряжению адвоката, надев костюм-тройку и галстук.
Полу Кубрику явно удалось укрепить позиции обвинения. Шмидт был весьма огорчен. Несмотря на всю внешнюю респектабельность, об уважении к тем, кто находился на скамье подсудимых, уже не могло быть и речи. С точки зрения присяжных, у его клиентов был вид насильников - изысканных, хорошо обеспеченных, но все же насильников. В конечном счете их станут судить не по безупречной чистоте рубашек или великолепным костюмам, а по тому впечатлению, которое сложится у присяжных в связи с их причастностью к изнасилованию Катрин Шилд, совершенному 15 июля.
Шмидт утешал себя мыслью о том, что заготовил для противника несколько сюрпризов. Бесспорно, ему еще удастся выпустить пар. И потом, процесс только открылся. В глубине души он сознавал, что и сам предпочел бы, чтобы члены суда присяжных увидели снимки с самого начала, поскольку далее последует его защитительная речь, а затем подготовленные свидетели. Едва ли слабые мозги заседателей смогут устоять!
К тому же у прокурора не имелось ни малейшего шанса выиграть дело. Конечно, фотографии подтверждали, что было совершено изнасилование. Но ни одна из них не являла собой доказательство, что это преступление совершено его клиентами. Лишившись главного свидетеля, прокурор должен будет как-то выкручиваться. Шмидт был особенно горд этим ответным ударом: решение проблемы нежелательного свидетеля потребовало больших затрат.
Тем временем Пол Кубрик представил суду улику номер два: в пластиковом, герметично закрытом и пронумерованном конверте содержался презерватив, обнаруженный в ходе гинекологического осмотра. Присяжные могли его рассмотреть вблизи.
Улика номер три - белое платье Катрин, с подолом, запачканным кровью, - произвела наиболее сильное впечатление.
В своей вступительной речи адвокат обвиняемых Шмидт объяснил, что 15 июля Катрин Шилд просто предложила свои услуги, как делают многие девушки ее возраста, в клубе "Гавана", что, к несчастью для нее, приняло дурной оборот, однако это не имеет ничего общего с частным приемом, состоявшимся в тот самый вечер в резиденции доктора Джексона в Хэмптоне.
Так или иначе, присяжные были озадачены: каким образом развлечение могло обернуться так скверно? Здесь было что-то не так! И все же они не могли удержаться от презрительных взглядов в сторону подсудимых.
Основные доказательства обвинения были предъявлены, что означало начало собственно судебного разбирательства. Прокурор вызвал первого свидетеля - доктора Конвей.
Уже не в первый раз тридцатипятилетней женщине приходилось давать показания по делу об изнасиловании, но странно, в ее поведении сквозила необычная нервозность. Однако прокурор хорошо ее подготовил к перекрестному допросу, по крайней мере он сделал все, чтобы та поверила в себя. В пиджаке цвета морской волны она выглядела весьма достойно, почти строго.