Они лежали на диване, и Томас, опьяненный губами Джулии, не мечтал ни о чем, кроме как проникнуть через врата других губ, более загадочных и глубоких, следуя дорогой, изысканно указываемой капельками духов, и где ему, возможно, наконец-то удастся распрощаться с прошлым.
Он медленно спускался от губ Джулии к ее шее, задержался на плечах, не обошел ласками грудь, соски которой рдели нарастающей страстью, помедлил, касаясь живота, как будто растягивая сладостную муку, а также убеждаясь в том, что не слишком торопится, так как некоторые женщины предпочитают дождаться прилива "второй волны", перед тем как открыть губам своего любовника врата храма.
Но Джулия не возражала. Напротив, она томно дышала, отдаваясь все смелее. Ее руки, блуждавшие в пространстве, ухватили голову Томаса; не в силах дождаться, когда он достигнет своей цели, она подтолкнула его к низу своего живота. Этого было достаточно, чтобы придать ему смелости. Он скрылся между ее бедер, затерявшись в треугольнике волос, и тут же, между створок раковины, обнаружил розовую жемчужину наслаждений.
Он испытал живительное облегчение, как если бы это тайное женское место, его влажность и легкая горечь позволили ему обрести себя самого, наконец вновь стать мужчиной. Мужчиной, который всегда был направляем женой, и в глубине души со времени вдовства он отдавал себе в этом отчет. Жена была для него всем, началом и концом всего сущего. Все прочее, в соответствии с поэтической строкой, было не более чем литература.
Престиж занимаемой им должности, связанные с ней привилегии, его дом, красивые машины, деньги - все это утратило для него всякое значение. Он возродился к жизни в этой женщине, утонув в ней, сжав руками ее ягодицы, как утопающий хватается за спасительный плот; он делал все, чтобы Джулия не ускользнула от него, чтобы сильнее проникнуть в нее. Женщина, в нарастающей волне сладострастия, извивалась в спазматическом танце неведомой дотоле красоты, взмывая к потолку и падая, неистово и безотчетно царапая спину Томаса.
Музыка этих стенаний, криков вперемешку с нервными всхлипами дала понять Томасу, что настал миг по-настоящему войти и потеряться в Джулии, и он оторвался от темного бугорка, быстро поднялся к ее губам и, не придавая значения горечи на своих, слился с ней в жгучем поцелуе, на который она ответила.
Любовники слились в проникновенном поцелуе, он был таким страстным и неистовым, что можно было подумать, что они хотят поглотить друг друга, сразить один другого.
Джулия, обхватив Томаса ногами, прижала его к себе, молчаливо умоляя войти в нее, довести до исступления.
Но, к крайнему удивлению Томаса, его член оставался совершенно пассивным, словно наслаждение тела его не затронуло и все происходящее не имело к нему никакого отношения. Обеспокоенный этим, Гибсон, незаметно проверив рукой его состояние, констатировал жалкую вялость.
Впервые доводилось терпеть с женщиной "фиаско", если использовать выражение Стендаля. За все семь лет брака, несмотря на некоторый спад чисто плотской страсти, он никогда не знал подобного унижения!
Его охватило жуткая тревога, и он остановился.
Джулия, с разгоряченным от желания лицом, сначала не поняла, в чем дело. Она склонилась и обнаружила то, чего интуитивно опасалась: она не произвела на Томаса желаемого воздействия.
У нее началась паника, несмотря на то что она понимала, что это абсурдно, что первый раз редко бывает лучшим и что дебют часто чреват провалом. Уязвленная до глубины души, она решила, что с ее стороны было глупо предпринимать первые шаги. Нужно было, чтобы он сам пришел к ней - так, по крайней мере, не было бы нужды в доказательстве того, что она нравится ему. Тогда как теперь полное отсутствие у него мужской энергии свидетельствовало о том, что она далека от того, чтобы покорить этого мужчину.
Она его оттолкнула, села и странно стыдливым движением прикрыла грудь.
- Я в самом деле тебе не нравлюсь? Это потому что у меня совсем нет груди, - заметила она.
- Нет же, какая глупость! Ты прекрасна, дело не в тебе!
- Ты думаешь о ней.
Он медлил, потом признался:
- Да, у меня чувство, что я ее обманываю.
Тогда она сказала с бессознательной жестокостью:
- Тебе следовало хранить ей верность при жизни!
Он не возражал, но эти слова ему показались настолько болезненно верными, что к глазам подступили слезы.
Они оба замолчали. Конечно, Джулия все понимала. Но в то же время ей было больно. Она чувствовала себя униженной, ей было не по себе в этом шикарном доме. Место было занято и еще долго будет недоступным.
У нее не было желания шаг за шагом завоевывать эту крепость, взять которую властно, возможно, только время. Ей не хотелось бороться с невидимым противником, воспоминания о котором сглаживали его недостатки и превозносили достоинства, как, впрочем, и бывает в таких случаях.
Она собрала одежду и начала в спешке одеваться.
- Думаю, мне лучше уйти.
- Нет, - возразил Томас. - Останься, ты не можешь уйти вот так!
- Я предпочитаю уйти, - сухо ответила она.
Все в ней твердило, что ей следует как можно быстрее оказаться где-нибудь подальше отсюда.
Словно для его успокоения, она добавила:
- В любом случае встретимся завтра в клинике.
Он тоже начал одеваться, тут же ощутив неловкость от своей неприкрытой наготы в ее присутствии, в то время как их первое свидание было так позорно провалено.
- Я провожу тебя до машины.
- Нет, нет, не стоит.
Уже одевшись, она не обнаружила своих туфель, но потом вспомнила, что сняла их в прихожей. Томас, который успел нацепить только плавки и рубашку, проводил ее до двери. Она хотела было пожать ему руку, как незнакомцу, но подумала, что это глупо, однако обнимать его она не захотела, поэтому просто сказала:
- Доброго вечера. Береги себя.
Глава 12
Закрыв за Джулией дверь, Томас почувствовал нечто вроде паники, помутнения рассудка. Он тут же пожалел о том, что отпустил ее. Ему следовало настоять и удержать Джулию во что бы то ни стало! Это прекрасная женщина, веселая, умная, и, кроме того, она тоже занимается медициной. Все это помогло ему решиться провести с ней ночь, почувствовать ее обнаженное тело рядом со своим, пусть даже не занимаясь любовью.
Пустота дома показалась ему еще более нестерпимой, чем обычно. Но чувство тревоги, охватившее его, затмило все. В физическом плане он потерпел провал! И это случилось с ним впервые. Неужели его постигло мужское бессилие? В конце концов, он не первый сорокапятилетний мужчина, столкнувшийся с подобной проблемой. У него были пациенты с подобными расстройствами, некоторые из них так и не смогли излечиться до конца и годами мирились с этим унизительным недостатком.
Часто мужчины поначалу сталкиваются с единичным провалом, одним-единственным, но их вера в себя угасает, и они уже не в силах противостоять. Возможно, это было связано с их склонностью к алкоголизму или с неумением преодолеть унижение? И все же такая перспектива сводила Томаса с ума.
Он в третий раз налил себе водки и тут же опустошил бокал. Необходимо успокоиться! Его опасения просто абсурдны! У него не было эрекции, это правда, но ведь это еще не конец света.
Но что, если все повторится в следующий раз, сможет ли он пережить такое? Господи, а вдруг он постоянно будет думать об этом? Вдруг страх возможного провала станет его навязчивой идеей? В таком случае он попадет в некое подобие порочного круга (в этом выражении сквозила какая-то издевка, учитывая данные обстоятельства). Он принял двойную или тройную дозу спиртного, включая выпитое в "Гаване". Томас окончательно опьянел.
В эту минуту ему в голову пришла нелепая мысль. А как насчет того препарата, мнемониума, достоинства которого расхваливали сегодня днем в клинике? Почему бы не попробовать? В конечном счете он лежит у него в портфеле с инструкцией по применению, выданной фармацевтической компанией.
Он пошел за портфелем, достал оттуда упаковку мнемониума. Таблетки, наполовину голубые, наполовину желтые, ничем не отличались от любых других.
Возможно, это и есть идеальный момент для испытания лекарства, которое как раз предписано для скорого, насколько возможно, приема после травматического инцидента? Если препарат действует, он избавится от воспоминания о своем, жалком провале. И конечно же, он вряд ли вспомнит о том, что спал с Джулией. Наверное, это спровоцирует неловкую ситуацию, хотя, с другой стороны, он может прямо сейчас написать записку о том, что произошло. Но нет, это неправильно, ведь он хочет обо всем забыть.
Если Джулия заведет разговор на эту тему, а она, вполне вероятно, так и сделает, он просто скажет, что тестировал новый медикамент и что ни о чем не помнит. Ей ничего не останется, как понять, что это позволяет избежать болезненного для него воспоминания о пережитом фиаско, - возможно, она будет не против повторить попытку…
Таким образом, хорошенько поразмыслив, он пришел к выводу, что подобный эксперимент может быть вдвойне выгоден: он решит не только личную, крайне деликатную проблему, но и сам проверит действие многообещающего препарата.
Так чего же он ждет?
Томас понимал, что сочетание алкоголя и лекарств никогда ни к чему хорошему не приводит. Он прочел инструкцию по дозировке. Одна таблетка. Покончив с последними сомнениями, он решил принять одну. Затем, для того чтобы иметь полную уверенность в достижении желаемого результата, он проглотил вторую. Закрывая упаковку, он задался вопросом, не было ли это ошибкой. Но было уже поздно.
Ему захотелось вдохнуть свежего воздуха. Был дивный июльский вечер, на небе светились звезды. Который сейчас час? Половина десятого. Интересно, через какое время подействует мнемониум. Через десять, а может, тридцать минут? Или больше? Как это проявится?
Любопытно все выяснить. Все, что касалось человеческого разума, завораживало Томаса; в свое время именно это, вкупе с желанием облегчить душевные страдания людей современного мира, определило его решение стать психиатром. Он никогда не жалел о сделанном выборе, разве что в последние месяцы, когда, затягиваемый атмосферой уныния и терзаемый пациентами с их бесконечными претензиями, он начал во всем сомневаться.
Одевшись, он вышел из дома в обширный сад, уход за которым после смерти жены доверил садовнику. Он сел на скамейку рядом с белыми розами, закрыл на мгновение глаза и вдохнул тонкий и насыщенный аромат цветов.
Сколько времени прошло? Некое подобие умиротворения постепенно проникало в его сознание. Возможно, это из-за морского бриза - море находилось в километре от дома, - или это уже сказывается действие препарата? Он не смог бы ответить, да и не хотел. Он все еще думал о Джулии, вспоминал ее поцелуи и рождение их страсти. И уже не вспоминал о случившейся неприятности. Он отчетливо видел себя обнаженным, лежащим с ней, удрученным своим невыносимым бессилием, но не ассоциировал себя с тем, что произошло. Из участника он превратился в стороннего наблюдателя. Ясность ума начинала тускнеть: он даже представить себе не мог, что его пассивность связана с действием препарата, который он принял.
На его губах появилась улыбка.
Он различил неясный женский голос. Сначала он подумал, что вернулась Джулия. Он обрадовался, сам не зная почему, но не стал открывать глаза. Голос, который звучал уже ближе, произнес:
- Ты больше не срываешь для меня розы…
Этот голос он узнал бы из тысяч: голос его жены, он был уверен в этом. Он открыл глаза и увидел Луизу - так как это была она, в глубине сада, облаченная в широкое белое одеяние, как ангел. Она повторила:
- Ты больше не срываешь для меня розы…
Тогда его охватило безумие. Он рванулся к ближайшему розовому кусту и, так как у него под рукой не было секатора, принялся хватать и дергать цветы, не понимая, что ломает крепкие стебли.
Он наскоро составил небольшой букет из семи или восьми цветков и поспешил к жене. Но она исчезла. Осмотревшись по сторонам, он не обнаружил ее и быстрыми шагами направился вглубь сада, границу которого обозначал запах сосняка.
Но и там ее не было. Растерянно оглядываясь по сторонам, Томас обратил внимание на вход в гараж и увидел, что кто-то сидит во второй машине, старом "мерседесе" с откидным верхом голубого цвета, которым пользовались только в особых случаях.
Он кинулся туда, но едва открыл дверь и сел в автомобиль, как жена снова исчезла. Задыхаясь от бега, он, несмотря на путаницу в голове, вдруг понял, что это галлюцинации, несомненно вызванные приемом мнемониума. В конце концов, его жена была прекрасна, но она мертва!
Горько разочарованный, он бросил букет роз на пассажирское сиденье и только тут заметил, что его руки покраснели от крови. Срывая цветы, он нанес себе множество глубоких порезов.
Однако его это не обеспокоило. Разочарование оттого, что образ жены исчез, заставило его забыть о боли. Он машинально вытер руки о сиденье, где несколько минут назад видел свою жену, его меньше всего волновало, что на нем остались кровавые пятна.
В ту же секунду он заметил перчатки для вождения, лежавшие на панели управления. Не заботясь об их чистоте, он надел перчатки и положил руки на руль.
Сидя в машине, он напряженно думал о Катрин. Как она похожа на его жену! Впрочем, может быть, это была его жена, посредством этой девушки вернувшаяся из мира мертвых, чтобы пристыдить его и напомнить о том, что он должен быть верен ей? Конечно, безумная мысль, но под действием мнемониума и алкоголя он был просто не в состоянии трезво мыслить.
Он испытывал непреодолимое желание увидеть Катрин, поговорить с ней и, может, найти подтверждение абсурдной догадки, которая овладела им.
Необходимо как можно быстрее добраться до клиники.
Глава 13
Милая пара семидесятилетних пенсионеров - Гринберги, ближайшие соседи Томаса, - как раз завершала утреннюю прогулку по пляжу, когда напротив их дома они заметили старый "мерседес" психиатра. То, что автомобиль оказался в столь заброшенном месте, показалось им подозрительным.
Они с опаской приблизились к нему. Дверца была распахнута. Похоже, здесь произошло действительно нечто странное. В нескольких шагах от машины, на песке, валялась бутылка от шампанского. Чайка, сидевшая на ней, улетела прочь при их появлении, и это еще больше взволновало пару. Они огляделись по сторонам. А вдруг это кто-то другой спугнул птицу? Но нет, вокруг никого, кроме них, не было.
Они неуверенно подошли еще на несколько шагов и остановились, застыв от удивления. Пожилые люди обнаружили на сиденье автомобиля очень красивую молодую женщину она была без сознания, возможно мертва. Судя по внешнему виду, она подверглась нападению, так как ее лицо было все в синяках. И вполне вероятно, она получила ножевое ранение, о чем свидетельствовало большое красное пятно, расползшееся на подоле платья.
Не похоже, чтобы эта женщина жила где-то по соседству, однако она отчего-то показалась им знакомой. Они где-то ее видели. В газетах, точно, это та девушка, которая несколько дней назад пыталась покончить с собой, невеста Роберта Эллиота - Катрин Шилд.
- Боже мой! - проговорила госпожа Гринберг, поднеся руку ко рту.
Муж и жена колебались. Не лучше ли тихо удалиться во избежание неприятностей? Их тихая жизнь на пенсии и так осложнена столькими заботами о детях и правнуках!
Тем не менее любопытство или сочувствие, а может, просто тот факт, что машина принадлежала их симпатичному соседу, сыграли свою роль: они подошли почти вплотную. На Катрин не было туфель, левая рука странным образом была закинута за голову. Кроме того, необычным и тревожащим им показались заметно большие для девушки мужские водительские перчатки. Другая деталь, насторожившая их: повязка на ее левом запястье.
Госпожа Гринберг вопрошающе посмотрела на супруга:
- Ты думаешь, она мертва?
- Не знаю, сейчас посмотрю.
Он наклонился к Катрин, внимательно оглядел ее грудную клетку, чтобы проверить, дышит ли она. Но проверка привела его в замешательство. Дело в том, что левая грудь девушки была почти полностью обнажена, так как верх ее платья был порван. По всей видимости, она была избита, а может, и изнасилована.
Сконфуженный Гринберг хотел было поправить платье, чтобы прикрыть выставленную напоказ грудь, но жена остановила его:
- Лучше ничего не трогать.
Он не возражал. Она была абсолютно права. Мужчина склонился к лицу девушки и заметил едва уловимое дыхание.
- Она еще дышит, - сказал он жене, радуясь тому, что ее, возможно, еще удастся спасти.
- Кто же мог так ужасно поступить с ней? - воскликнула та.
Супруг ничего ей не ответил, а сама она не осмелилась высказать невероятное предположение, которое пришло ей в голову. Оба подумали о докторе Томасе Гибсоне. Человек вне всяких подозрений. Уважаемый всеми врач, который никогда не давал повода для недовольства соседей и вызвал всеобщее сочувствие, когда его прелестная жена погибла при трагических обстоятельствах.
Но хорошо ли на самом деле мы знаем своих соседей? И потом, когда мужчина в расцвете лет живет один - это всегда настораживает. Как случилось, что преуспевающий врач с притягательной внешностью ни разу не появлялся в сопровождении дамы? Возможно, это связано с тем, что у него была тайная связь с женщиной, которую он не осмеливается никому представить? Впрочем, ходили слухи, что Томас еще до гибели жены завел себе любовницу. Кто знает, может, эта девушка и есть его пассия. Должно быть, поэтому он предпочитал скрывать ее: она уже давно стала его любовницей, к тому же она слишком молода для мужчины его возраста - лет семнадцать-восемнадцать, самое большее, двадцать. Пустая бутылка от шампанского наводила на мысль не об изнасиловании, а о вечеринке или маленькой оргии, которая приняла дурной оборот.
Увядшие розы у ног пострадавшей еще раз подтверждали догадки о любовном свидании.
Двое достопочтенных пенсионеров невольно, в силу некого молчаливого единения, которое за пятьдесят лет брака стало привычным, представили происшедшую драму.
- Пойдем, - сказала пожилая дама, - надо срочно позвонить в полицию.
Гринберг взял за руку свою жену, та сжала его кисть, и они направились быстрым шагом к своему дому, радуясь в душе тому, что большую часть жизни они прожили в менее жестокие и неспокойные времена, чем этот почти апокалиптический век.