- Как мужчина, ты неплох. Очень даже хорош, - похвалила Данка, поворачиваясь набок, лицом к стене. - Ты оправдал мои надежды. Пожалуйста, не пей сегодня. Во-первых, похмелье - шаг к алкоголизму, во-вторых, я приглашаю тебя на завтра к себе. Мне кажется, трезвым ты будешь еще лучше.
- Я постараюсь, - пробормотал он, вгоняемый в сон ужасной усталостью. - Я постараюсь понравиться тебе еще больше…
И вот теперь, когда все добропорядочные краковчане, усердно потрудившись с утра, торопятся к обеденным столам или взятым из дома бутербродам. Владислав, перебрав в больной голове вчерашнюю, пропитанную спиртным одиссею, весьма часто прибегая к реконструкции событий или их домысливанию (обрыв, черт возьми, пленки!), уныло свесил ноги с хлипкого, неустойчивого раскладного диванчика - трижды они с Данкой переворачивались вместе с этим ложем любви, оказываясь на полу, и в голове у него была одна мысль: Господи, почему мне так плохо и что нужно сделать для того, чтобы стало чуточку легче?
Владислав стал на нетвердые ноги и отправился на кухню. Стакан холодной минеральной воды чуточку смягчил похмельный синдром. В шкафчике обнаружился молотый кофе "арабик". Что-то, а кофе Владислав готовить умел. Его крепкий вкус и аромат тоже слегка взбодрили его. Пару раз он выглянул из кухни - Данка еще спала. Простыня, под которой она вольно разметалась, подчеркивала предельное изящество ее тела. "Правильно говорят: худые девки - злое…е", - подумал Владислав и про себя засмеялся: - Я вчера побывал не в постели, а в соковыжималке. Да, эта девочка предпочитает единственно лишь фреш".
Если честно, Данка произвела на него большое впечатление своей инициативностью и изобретательностью Владислав и сам понимал толк в телесной любви, его мастерство любовника было разносторонним, отточенным, филигранным, женщины всегда получали от него то, что им хотелось и даже больше. Но практически всегда в дуэте соития первую скрипку играл именно он. Но этой ночью нею, или дирижером, выступила эта ненасытная худышка. Надо признать, своими сексуальными вывертами, вывихами, полнейшим бесстыдством, откровенностью в тех желаниях, которые другие предпочитают задавить в себе, как рвущийся наружу крик, она возбуждала Владислава, как никто и никогда раньше, доводила его до белого каления, до счастливого, блаженного умопомрачения.
Только потянулся к чашечке кофе, чтобы отнести ее Данке в постель, как позвонил отец. Он и вчера прорывался, но его вызовы сознательно игнорировались - Владислав не хотел портить настроение из-за отцовского, в общем-то, справедливого недовольства - сколько можно прожигать жизнь? Но сегодня нельзя было не откликнуться - старик разволнуется, так и до инсульта недалеко.
- Ты в порядке? - спросил Андрей Феликсович с плохо скрываемым раздражением.
- Как видишь, - сдержанно ответил Владислав.
- Точнее - как слышишь! - скрыть нотки раздражения отцу уже не удалось, - Когда-нибудь ты доиграешься и пожалеешь об этом, но будет поздно.
- Папа, чего ты хочешь? - приглушенно, чтобы не разбудить девушку, спросил Владислав. - Я приеду домой вечером.
- Да, в общем-то, ничего. Просто хотел сказать, что умер Тимофей Севастьянович Медовников. Вернее, его убили.
- Жаль, - немного помолчав, сказал Владислав. - Он произвел на меня хорошее впечатление - умный, эрудированный человек… Ты позвонил лишь ради того, чтобы сообщить о смерти своего приятеля?
- Да. Разве это малозначащий повод?
- Но я-то тут при чем?
- Не при чем! - согласился отец. - Ладно, извини.
Трубка замолкла, и Владислав с чашечкой кофе заторопился к Дануте. Она, конечно, уже не спала - телефонный разговор разбудил ее. Полусидя в постели, она обласкала Владислава летней цикориевой голубизной глаз, достойно, как графиня, а не дочь железнодорожного рабочего из приграничного Пшемысля, меняющего колеса у составов из России, Украины и Беларуси и открывающего им путь в Европу, приняла кофе, испытующе, едко спросила:
- Старые подружки?
- Отец! - скривясь, отмахнулся Владислав. - Для него мое отсутствие дома - повод для больших переживаний.
- Напрасно иронизируешь, - серьезно сказала Данка, сбрасывая простыню и подбирая ноги так, что острые коленки оказались выше головы. То, что выставлены напоказ ее потаенные прелести, девушку совершенно не заботило.
Владислав, конечно, не упустил шанс бросить на Данку пристальный взгляд. Мгновенно отметил про себя, что опять налился желанием, как весенний клен соком.
Его готовность не укрылась от нее:
- Погоди, допью твой утренний кофе… Ты - настоящий шляхтич…
Она еще держала пустую чашечку двумя пальцами, а он уже торопливо и жадно целовал ее в губы, ловя горьковатый привкус кофе и какой-то еще нераскрытой, неразгаданной им тайны…
ГЛАВА IV
Солод выяснил, с кем более или менее тесно общался Стас Никольский за три года своего пребывания в Киеве, и пришел к выводу, что круг его приятелей, знакомцев, деловых, если можно так их назвать, партнеров состоял из полутемных личностей, то есть таких, которые по уши в криминале не завязли, но и на роль белых и пушистых тоже определенно не годились. Эти "товарищи" постоянно пребывали на грани фола, иногда даже заступая за опасную черту - скупка и перепродажа краденых из сельских церквей икон, живописных полотен из провинциальных музеев, не имеющих понятия о сигнализации, мимо этих цепких дельцов не проходил ни один мало-мальски стоящий предмет старины из уловов "черных археологов". Ясно, что раритеты, обладать которыми посчитала бы за честь любая страна, с легкой руки этих "жучков", "жуков" и "жучил" оседали в замкнутом пространстве частных коллекций или вообще уплывали за рубеж.
Между прочим, тщательный осмотр жилища Стаса Никольского не обнаружил ни одной ценной вещицы, и это лишний раз доказывало, что он, как и его друзья-единомышленники, неплохо разбираясь в антиквариате и смежных с ним областях, рассматривал это поле деятельности исключительно как бизнес.
Все, на кого удалось выйти Солоду, конечно, осторожничали, боясь сболтнуть лишнее, и когда дело доходило до Никольского, откровенно, и вполне искренне, терялись, потому что не могли даже предположить, из-за чего тот повесился. Или его повесили. Крупных денег он кому-то не задолжал, никому, насколько известно, дорогу не перешел, о каких-либо коллизиях на личной почве никто слыхом не слыхал. Практически все утверждали, что Стас вел довольно-таки замкнутый образ жизни, души первому встречному-поперечному не открывал. Конечно же, Михаилу Солоду намного легче было бы работать, если бы в его руки попал мобильный телефон Никольского. Но тот как в воду канул. Видимо, убийца предусмотрительно захватил его с собой.
Единственное, что удалось узнать наверняка, на все сто - Стас этой осенью побывал в Праге. Он выехал из Киева на поезде, мягкий вагон, трехместное купе 22 октября, а вернулся домой 2 ноября, тоже на поезде. По пути туда находился в обществе одного попутчика (третье место пустовало), личность которого по паспортным данным уточняется, обратно - вместе с одной супружеской парой, эти трое, возможно, расскажут что-то полезное.
- Значит, двадцать крон принадлежали Никольскому, - раздумчиво сказал майор Лободко после того, как выслушал Солода. - И он их случайно выронил в квартире Медовникова. Не думаю, что, отправляясь с визитом к краеведу, он нарочито, неведомо с какой целью положил в карман чешскую монету. Завалялась в кармане пиджака или брюк? Но обычно люди, возвратясь из дальних странствий, выкладывают из карманов ненужную заморскую мелочь, и лежит она тихонько себе в каком-то ящике стола.
- Нашли ж мы у Никольского эти чешские копейки в кармане куртки, - напомнил Солод.
- Да-да, помню. Как-то странно все это… Похоже, что тот, предполагаемый второй убийца, намеренно подкинул эти двадцать крон, чтобы указать нам - убийство на Печерске целиком и полностью на совести Никольского. Облегчил нам, благородный помощничек, задачу. Вот что, Миша - надо выйти на чешских коллег, пусть они подсуетятся - где, например, жил там Никольский, может, он каким-нибудь образом "засветился", с кем-то встречался, что-то, скажем, натворил. Дай запрос в чешское консульство - какую визу ему оформили, впервые ли он отправился на берега Влтавы или бывал там раньше…
* * *
Второму визиту майора Лободко Федор Спиридонович Палихата сильно не обрадовался, но сильно и не удивился. Правильно, видимо, будет сказать, что появление следователя у него в доме он воспринял как должное - как дождь осенью или снег зимой. Покорно склонил голову в ответ на приветствие и пригласил войти вовнутрь, в густое облако тягостного смрада от безнадежно больной, умирающей собаки.
Все было, как и в прежний раз, - Палихата уставился на усевшегося напротив в потертое кресло гостя блекло-голубыми, сквозь стекла очков круглыми, как у рыбы, глазами, а пальцы его, не в силах преодолеть давнюю привычку, тут же потянулись к чашке из-под только что выпитого чая, она тут же завертелась в его руках, даруя, как четки мусульманину, некоторое успокоение.
- У вас, наверное, ничего не получается, коль опять пожаловали к одинокому, вышибленному из активной жизни старику? - сочувственно поинтересовался Палихата.
- Нет, почему же, кое-что у нас уже имеется, - не согласился Олег. - Если воспользоваться языком математики, мы уже знаем, чему равняются некоторые иксы и игреки. Только вот пока еще непонятно, с какой целью вообще было составлено это уравнение, где они фигурируют.
- То есть, если перевести условия задачки, - усмехнулся Палихата, - на обычный язык, вам неясно, почему, с какой целью убили бедного Тимофея Севастьяновича. Я так вас понял?
- Абсолютно, - кивнул Олег, ловя себя попутно на ощущении, что начинает привыкать к непереносимому запаху от рыжей колли, которую вовсе не заинтересовало появление в доме чужого человека. "Все-таки, - мельком подумал майор, - человек - это существо, которое Господь наградил способностью к быстрой адаптации". Так он подумал, а вслух сказал: - Просто ума не приложим, чем преступник мог поживиться у совсем небогатого, по нынешним меркам, человека.
- Да я ведь, кажется, вам уже говорил, - с легким раздражением глянул на Олега старик. - Мое глубокое убеждение - в руки Медовникова попало нечто такое, - чашка из-под чая на мгновение, как земля, которой отказали в праве вращаться вокруг Солнца и вокруг собственной оси, застыла неподвижно в его пальцах, - ради обладания которым люди определенного сорта просто теряют голову. И способны на все! Повторяю - на все!
- Извините, но предположение, что Медовников располагал сведениями о каком-то мифическом кладе, кажется мне чуточку смешным, - мягко, чтобы не обидеть собеседника, произнес Олег. - Времена Честертона миновали, острова сокровищ, конечно, встречаются, но весьма и весьма редко.
- Как знать, - угрюмо ответил Палихата. - Догадка у меня одна, я ее нутром чувствую. Знаете что? Если и есть кто-то на земле, кто может хоть как-то прояснить ситуацию, так это Андрей Феликсович Круликовский. Сто процентов, естественно, не гарантирую, но если не он, то никто вам больше не поможет. Закадычными друзьями я бы их не назвал, но то, что Тимофей очень доверял Андрею, это совершенная правда. Вы вообще-то слышали эту фамилию - Круликовский?
- Да, - кивнул Лободко. - Она мне уже известна.
- Откуда, позвольте полюбопытствовать? - чашка из-под чая описала незамысловатую траекторию и зависла, как летающая тарелка в небе.
- Это имя назвала дочь Медовникова - Илона Тимофеевна.
- Ах, Илона… Молодец девка! Правильно мыслит… Круликовский, надеюсь, жив?
- Живет и здравствует. Но не в Украине, а в Польше.
- Знаю, что он туда уехал. Советую вам выйти на него, глядишь, что и расскажет.
В коридоре, соединяющем гостиную со спальней, появилась рыжая колли, постояла на нетвердых ногах, уставясь на хозяина и гостя незрячими глазами, и рухнула на пол - совсем как человек, которого вдруг оставили силы…
* * *
Солод достаточно быстро навел справки насчет "чешского периода" в жизни Стаса Никольского. Оказалось, что тому оформили туристическую визу для индивидуального тура, что само по себе являлось большой удачей - девять из десяти изъявляющих такое желание получают, как правило, отказ. Чехов можно понять - зачем им пополнять и без того многочисленный отряд украинских заробитчан-нелегалов у себя в стране? Что касается Никольского, то в консульстве четко объяснили: визу он получил на законных основаниях, в Праге вел себя достойно, ни в чем предосудительном замечен не был.
- Образцово-показательный мальчик, - саркастически заметил майор Лободко. - Вызвал у чехов полное доверие…
- Может, просто повезло с визой. Или какие-то знакомые посодействовали, или подмазал - с глубокомысленным видом сказал Солод.
- Хорошо, - произнес, как отрезал, Лободко. - Ну, а в Праге друг черных археологов где обитал?
- В гостинице "Рубикон" - этот второразрядный недорогой отель.
- "Рубикон"? - неподдельно изумился Лободко. - Что, разве Рубикон течет через Чехию? - Окончательно развеселясь, добавил: - Юлий Цезарь, как теперь понимаю, по происхождению чех? Миша, ты своей информацией заставляешь меня не думать, а смеяться.
Он действительно так звонко захохотал, что Солод тоже не выдержал, залился серебристым, как у девчонки-подростка, смехом.
- Чех, владелец отеля, скорее всего, поведен на Древнем Риме, - угомонясь и утерев слезы, высказал он предположение.
- Да уж, - сказал Лободко, - с хозяином гостиницы мы разобрались намного быстрее, чем с Никольским. Миша, и что же поделывал там покойный Стас? С кем общался, встречался, пересекался?
- Глухо, - скривился Солод. - О Стасе в Праге ни слова, ни полслова. Да и немудрено - он же не Джеймс Бонд, в конце концов! Туда каждый день таких стасов тысячи приезжают, тысячи уезжают. Администрация отеля, горничные Никольского абсолютно не помнят. Он паренек сам по себе невыразительный, вел себя тихо, законопослушно, лишний раз не чирикал - кому такой воробей запомнится?
- На границе, хоть туда, хоть обратно, таможенный контроль - никаких инцидентов?
- Голый ноль. Я, кстати, вышел и на попутчиков Стаса - туда он ехал с инженером из Днепропетровска, а возвращался в обществе супругов-киевлян. Тоже - голый ноль, - развел руками Солод. Сейчас он очень напоминал человека, который и рад бы помочь, да не в силах. - Единственное, Олег Павлович, что радует, - Никольский ничем не запятнал высокое звание украинского гражданина.
- Лучше б он его запятнал, - пробурчал майор. - Нам было бы куда легче…
Итак, возложенные на "чешский период" Стаса Никольского никакие, даже самые маленькие надежды не оправдались. Ну, съездил человек в Прагу, полюбовался Старым мястом, собором святого Витта, Пражским градом, Влтавой и островками посреди нее, Карловым мостом и благополучно возвратился в Киев, в съемную квартиру на Виноградаре. А вот почему он убил, или помогал кому-то убивать Тимофея Севастьяновича Медовникова, совсем не ясно.
- Ну что ты будешь делать? - сокрушенно воскликнул Лободко. - Только нам показалось, что торчат чьи-то ушки, как они исчезли. Не знаю, как ты, а я ждал от Праги чего-то большего.
- Олег Павлович, это дело пахнет висяком, - покачал головой Михаил Солод. - Я это понял еще тогда, в квартире на Печерске, у Медовникова… Извините, кто-то прорывается… Да, алло… Не хочется покидать ваш теплый кабинет, - Солод отключил мобильный телефон, - но придется чесать по вызову - какой-то мужик взял в заложницы двух молодых девушек.
- Губа не дура, - тонко улыбнулся Лободко. - Нет, чтоб коротать время с какими-нибудь старушенциями. Миша…
На этом слове теперь уже прервался майор, потому что и у него зазвонил телефон. Солод, уже собравшийся покинуть уютный, где все находилось в идеальном порядке, кабинет шефа, вынужден был задержаться, ведь Лободко что-то хотел ему сказать.
На проводе была Илона Тимофеевна Медовникова, то, что она говорила, крайне заинтересовало майора, и это не укрылось от внимания старшего лейтенанта, который, даже не зная, кто на связи, понял это по лицу Олега Павловича.
- Наверное, эта информация не представит для вас никакого интереса, но я все же считаю нужным сообщить ее вам, - сказала Медовникова. - Дело в том, что незадолго до смерти папы, если точнее, за считанные дни до нее, ему нанес визит Владислав Круликовский. Сын его лучшего друга, или приятеля, Андрея Феликсовича Круликовского, помните, я вам рассказывала, что сейчас он живет в Кракове.
- Да-да, помню. И что Владислав делал в Киеве?
- Кажется, он встречался с нашими художниками.
- Художниками? А чем он вообще занимается - по жизни?
- Как я поняла, причастен к миру искусства. Держит картинную галерею. Сказать что-то большее, Олег Павлович, затрудняюсь.
- А как встретил известие о смерти вашего отца Круликовский-старший? - теперь уж Солод догадался, кто вышел на связь с майором.
- Очень расстроился. Заплакал.
- Илона Тимофеевна, вы даже не представляете, насколько важно то, о чем вы сообщили. Далек от утверждения, что это чем-то нам поможет, но для следствия все мелочи важны. Отрицательный результат - тоже ведь результат, верно? Дайте мне, пожалуйста, номер телефона Андрея Феликсовича. И его домашний адрес.
- Телефон есть, записывайте… А адрес я посмотрю у папы в бумагах…
Лободко положил трубку и со значением уставился на Солода, совсем скоро нарушив молчание.
- Ты почти все понял, правильно? Сын лучшего друга Медовникова приезжает из Кракова и навещает Тимофея Севастьяновича накануне его убийства. Совпадение, случайность? Вполне! Визит связан с преступлением? Тоже не исключается. Миша, разберешься там, с заложницами, имею в виду, и сразу займешься отработкой этого, ну, скажем так, следа. Когда молодой Круликовский, его зовут Владислав, приехал в Киев, когда уехал, где жил, ограничился ли одной столицей или съездил еще куда-то… Словом, все-все-все, что можно о нем разузнать - разузнай! Лады?