После того, как старший лейтенант аккуратно притворил за собой дверь его кабинета, Олег замер, как изваяние. Глаза его неотрывно смотрели на висящий на стене напротив радиоприемник "Альтаир", обычный трехпрограммный приемник, на котором четырьмя зелеными цифрами высвечивалось время. Тот, кто сейчас перехватил бы взгляд Лободко, обязательно отметил бы, что он, взгляд этот, совершенно ничего не выражает, что в нем - никакого проблеска мысли. Но это было не так. Олег думал, и весьма конкретно, о том, что, выходит, Федор Спиридонович Палихата, которому он не очень-то поверил - якобы один Круликовский может знать, из-за чего убили его приятеля-краеведа, чем черт не шутит, прав?
* * *
После сытного и, разумеется, очень вкусного воскресного обеда сладко подремать Олегу Лободко не удалось, потому как, едва его основательно разморило - зыбкая разница между явью и сном вот-вот исчезнет и раздастся первый, еще робкий, не очень-то громкий, застенчивый, что ли, всхрап, в соседней со спальней комнате, а именно в холле, между Лерой и Ирой разгорелась баталия. Легкая, еле слышная, будто две юные змейки зашипели, пикировка постепенно переросла в звучную перебранку - на девчоночьем, разумеется, уровне.
- Ты постоянно пользуешься моей косметичкой, а я один раз попросила твою подвеску, и ты ее пожалела дать! - маленьким коршуном налетала на долговязую Леру Ирка - ее темперамента с лихвой хватило бы на пяток мексиканок или десяток итальянок.
- А ты помнишь, когда я хотела надеть твой сиреневый топик, а ты хай подняла? - припомнила старую обиду Лера, с некоторым высокомерием поглядывая сверху вниз на полыхающую праведным гневом Ирку - так матерая голубка косит оранжевым глазом на отвоевывающую у ее ног зернышко воробьиху с ее мелким поскоком.
- Когда, когда это было? Зачем ты говоришь неправду? - Ирка дошла уже до крайней точки кипения, и Олег понял, что перебранка сейчас окончится потасовкой с взаимным отталкиванием и царапаньем, потому счел необходимым оперативно вмешаться в ссору:
- Ну-ка, быстро прекратили! А то наряд вызову! Тоже мне сестры!..
Вообще-то сестры дружили и друг без дружки тосковали, места себе не находили, однако подростковые ссоры между ними нет-нет, но вспыхивали, вызывая у Натальи искреннее негодование, а у Олега - снисходительную усмешку.
Ссора, может, еще продолжилась бы, но уже пошла на убыль, потому что отца девочки слегка побаивались, как тут зазвонил стационарный телефон, Олег снял трубку, и в квартире воцарилась тишина - сработало семейное правило типа "нельзя выносить сор из избы".
- Олег Павлович, вы стоите? - задорно спросила трубка голосом Михаила Солода. - Тогда присядьте, а то упадете и ушибетесь. Дело в том, Олег Павлович, что сын Андрея Феликсовича Круликовского, Владислав, прилетел в Киев девятого декабря, это была среда, а улетел шестнадцатого декабря, тоже в среду. Медовникова, как помните, убили в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое декабря. Значит, Владислав в это время находился в Киеве.
- Миша, я не ушибся, но, если честно, вздрогнул, - признался Лободко. - По-всякому, конечно, бывает, но мне сдается, что это не случайность. Не исключаю, что мы вышли на прямой след, - проговорив это, Олег, как и во время телефонного разговора с Илоной Медовниковой, опять вспомнил Федора Спиридоновича Палихату. Прозорливец он, что ли? Но вслух поинтересовался:
- А когда, вернее, в котором часу он вылетел из Киева?
- В четырнадцать тридцать. Рейсом самолета "Польские авиалинии".
- Если предположить, что он убийца или как-то причастен к нему, то по времени все укладывается, все сходится…
До ушей дочек кое-что из этого телефонного разговора донеслось, и едва Олег положил трубку, Ирочка испуганно спросила:
- А что, кого-то убили?
- Вы уже нашли убийцу? - подключилась и Лера.
- Девчонки, не забивайте себе голову всякой ерундой, - строго сказал Олег. - Насмотрелись ужастиков? Ну-ка, марш в детскую! И чтоб я вас не видел и не слышал! Я, если получится, чуть покемарю, поэтому не шумите.
Но подремать ему не удалось - после сообщения Солода сон не шел. Значит, в деле Медовникова появился новый фигурант? Олегу очень хотелось надеяться, что следствие получит мощный и весьма обнадеживающий импульс.
ГЛАВА V
Отец и сын Круликовские были очень похожи: у обоих прямые породистые, с легкой горбинкой носы, крупные голубые глаза, почти одинаковый рисунок полных чувственных губ - у Андрея Феликсовича, правда, они слегка увяли, ужались. Но, несмотря на удивительное внешнее сходство, внутренне они довольно-таки разнились: любой заинтересованный взгляд на них весьма быстро выявил бы серьезность, сдержанность, врожденное благородство, которые угадывались во всем облике отца, и некое легкомыслие, капризность, леность, флюиды коих источала фигура сына.
Андрей Феликсович с утра чувствовал себя неважно: не хватало воздуха, дышалось так, будто он сидел в обнимку с горячей батареей отопления.
- Тебе плохо? - участливо спросил Владислав, заметив, как густо порозовело лицо отца. - Поди-ка лучше приляг.
- Пустое, - отмахнулся тот. - Впрочем, надо будет померить температуру. Не исключено, что я простыл. Вчера во время прогулки у меня озябли ноги.
- Носи теплые сапоги! А то щеголяешь в своих любимых туфельках!
- Они на овчинке, - возразил Андрей Феликсович.
- Но на тонкой подошве! Хороши, когда на дворе несколько градусов тепла. А тут мороз!
Владислав подошел к окну: деревья, еще не расставшиеся с утренним инеем, выглядели суперкрасиво - как узоры на вышиванке "белым по белому", их он запомнил еще со своего украинского детства, и асфальт тоже белый от снега, и даже голуби, которые зябко ерошили перья и выискивали что-то в снегу, как на подбор, белые.
Вовсю светило солнце, все сверкало, переливалось, и если от этого блеска перехватывало сердце здесь, в городе, с его нагромождением домов, то что можно было бы испытывать где-нибудь в лесу или на загородной даче? Владиславу остро захотелось на улицу, на воздух, пройтись несколько кварталов пешком до своей картинной галереи. Приятное, спокойное течение мыслей, навеянных красотой зимнего дня, прервали слова отца:
- Расскажи-ка мне еще раз, как прошла твоя встреча с Медовниковым.
- Но зачем? - с некоторым раздражением сказал Владислав. - Добавить мне абсолютно нечего.
- Затем! - с еще большим раздражением произнес Андрей Феликсович. - Затем, что ты видел человека незадолго до его смерти. Неужели тебе ничего не бросилось в глаза? Тимофей Севастьянович был совершенно спокоен, его не покидало душевное равновесие?
- Представь себе - да! - резко ответил Владислав. - Он, повторяю, был радушен, слегка взволнован - приятно, радостно взволнован тем, что его посетил сын старого друга, коллеги, он расспрашивал о тебе, о твоих успехах в изучении старого Кракова, интересовался нашим бытом, материальным положением - хватает ли нам денег на житье-бытье, участливо выяснял, как ты обходишься без мамы. Ну что еще сказать? Тимофей Севастьянович накрыл импровизированный столик - колбаса, сыр, паштет, бутерброды с красной икрой, тарелочка с семгой, угостил меня рюмкой водки. Посидели, попили чайку… Я, конечно, передал ему твои презенты…
Андрей Феликсович передал приятелю бутылку "Belvedere", одну из лучших польских водок из категории суперпремиум, достаточно дорогую - от 20 долларов и выше, набор открыток старого Кракова, куколки поляка и польки в национальных костюмах.
- Папа, поверь, ничто меня не насторожило, не встревожило, не зацепило… Передо мной был человек, у которого на душе было хорошо и покойно. Даже обладая сильно развитым воображением, я ни за что бы не предположил, что Тимофею Севастьяновичу осталось жить два дня…
- Ты один пришел к Медовникова? Или…
- Что - или? - недовольно спросил Владислав, чувствуя, как в нем нарастает неприязнь к отцу - прямо-таки не родитель, а следователь.
- Или с кем-то? - уточнил Андрей Феликсович.
Владислав тяжело вздохнул - как ученик, который никак не возьмет в толк, чего от него добивается назойливый препод, и отстраненно замолчал.
- Ты не хочешь мне ответить? - бесстрастно, каким-то потухшим голосом не то спросил, не то подтвердил Андрей Феликсович.
- Один! Один! - зло, на высокой ноте теперь уже крайнего раздражения выкрикнул Владислав. - Кого я мог взять с собой в этом давно уже для меня чужом городе? Папа, извини, но мне нужно в галерею!
- Ты тоже прости меня, сынок, - печально произнес Андрей Феликсович. - Как я понимаю, Тимофея убили лишь из-за одного…
* * *
С Владиславом Круликовским, который имел честь почтить Киев своим присутствием, вырисовывалась следующая картина. Никуда из столицы он не выезжал, местом проживания избрал гостиницу "Лесной олень", что располагалась в Дарнице. Ни горничных, ни портье ничем особым не впечатлил - привлекательный воспитанный постоялец, никого в номер не приводил, пьяным замечен не был, ну, может, пару раз пришел подшофе. Всегда ли ночевал в гостинице? Пожалуй, да, хотя это можно подвергнуть сомнению - что стоит жильцу взять вечером ключ от номера, а ближе к ночи укатить вместе с ним в неизвестном направлении? Весьма проблематичным оказалось установить, с кем общался Круликовский по профессиональной, так сказать, линии, но ищущий - да обрящет. Обзвонили всех владельцев картинных галерей, и четверо из них рассказали, с кем из киевских художников должен был встретиться Владислав. Как те потом подтвердили, он действительно вел с ними переговоры о том, чтобы выставить их полотна у себя в "XXI веке".
Это было все, что удалось накопать.
- Маловато, маловато у нас муки, чтобы испечь блин, - пробормотал Олег Лободко, который, если честно, питал большие надежды, что наконец-то следствие, как старатель, увидит на дне лотка золотые крупицы.
Оставалось одно: отправить запрос о помощи польским коллегам. Пусть они тихонько наведут справки об этом самом Владиславе Круликовском, не водятся ли за ним какие-либо грешки, не замешан ли он в чем-нибудь вызывающем подозрения. Надо отдать должное: поляки сработали оперативно - уже через две недели, сразу же после православного Рождества Лободко получил все, что удалось наскрести коллегам из Кракова. Ничего, в общем-то, интригующего - в криминале не замечен, административных правонарушений не совершал. Владеет картинной галереей, которая большого дохода не приносит. Холост, живет с отцом. В некотором роде легкомыслен, что проявляется в множестве случайных связей с женщинами. Не прочь выпить, но, в общем-то, в меру. Ведет, если разобраться, богемный образ жизни.
Первую страничку Лободко читал с выражением явного разочарования на лице, зато несколько строчек на второй странице заставили его чуть ли не подпрыгнуть на стуле: в прошлом году, сообщали поляки, Владислав Круликовский совершил две поездки за рубеж: в конце октября в Чехию, в декабре - в Украину. В Чехию! В конце октября! В том самом месяце, когда Прагу посетил Стас Никольский! Интересно, как это выглядит по дням? Если даты совпадут, появятся твердые основания предполагать, что у следствия есть верный шанс продвинуться вперед. Придется еще раз обратиться за помощью к чешским коллегам.
- Подготовь, пожалуйста, запрос в Прагу - относительно Владислава Круликовского, - попросил старшего лейтенанта Солода Лободко. - Примерно такой же, какой отправляли по Никольскому.
Ответ из Праги нанес и по Лободко, и по Солоду ошеломляющий точечный удар: Владислав, пребывая там, жил в отеле "Рубикон", в 308-ом, браво, педантичные чехи, номере! Никольский, получается, размещался рядом - в 307-ом! Чего-чего, а остерегаться нелепых, диких случайностей, которых так не любят сыщики, теперь не приходилось.
Оставалось одно: оформлять командировку в Краков, чтобы там, на месте, выяснить, каким образом пересеклись жизненные траектории Стаса Никольского, Владислава Круликовского и Тимофея Севастьяновича Медовникова.
ГЛАВА VI
Аэропорт "Краков" имени Иоанна Павла II встретил Олега Лободко такой густой снежной круговертью, что он поневоле удивился, как летчикам удалось благополучно посадить самолет. Снежинки были такими крупными, что вполне хватало одной, дабы полностью залепить глаз. Хоть автобус стоял в десятке шагов от трапа, Олег плотнее укутал горло пушистым шарфом - как все Тельцы, он боялся простудить горло.
В здании аэропорта было тепло, уютно, а воздух шелестел так, будто добрая сотня автомобильных шин на бешеной скорости соприкасалась с асфальтом - то дикторша сообщала о начале регистрации на очередные рейсы, взлетах и посадках; Лободко почудилось, что польская речь - одно сплошное, непрерывное, с сильным придыханием шипение. Минутой спустя разглядел человека в форме офицера полиции, который стоял посреди зала ожидания и держал над собой плакатик с его, Лободко, фамилией.
Янек Кочмарек, русоволосый круглолицый поляк с редкими бровями и синими-синими глазами, сказал, что довезет украинского гостя до главной комендатуры полиции города примерно за час.
- Если бы не метель, - улыбнулся, - нам хватило бы минут тридцати пяти.
Несмотря на обильный снегопад, дорога была нескользкой, и новенький полицейский "Фольксваген" бежал достаточно резво. Олег, не отрывая глаз от окна, все более убеждался, что польский пейзаж весьма напоминает украинский.
- И кто же, уважаемый Янек, из ваших сотрудников будет меня опекать? - поинтересовался он, с интересом наблюдая за тем, как впереди, метрах в ста от них, из придорожного леска безбоязненно вышла лань, грациозно поводила маленькой головкой на длинной тонкой шее, потом столь же смело направилась к трассе, намереваясь ее перейти. А по ту сторону трассы столь же непугливо протрусил куда-то заяц. Кочмарек погасил скорость, потом и вовсе остановился, обеспечивая лани безопасный проход через дорогу.
- Правда, красавица? - восхитился. - У нас, между прочим, за охрану живности, вообще природы взялись серьезно. Браконьеров заметно поуменьшилось… А заниматься вами, пан майор, будет капитан Кухарчик. Здислав Кухарчик. Толковый, грамотный офицер. На его помощь вполне можете рассчитывать.
Кухарчик сразу понравился майору Лободко - высоченный, широченный в плечах, с густой черной, во все лицо, но недлинной бородой, с открытым взглядом темных глаз. Он радушно поднялся из-за стола и заставил ощутить всю крепость своего рукопожатия. После традиционных расспросов типа "Как долетели?", "Что нового в Киеве?", "У вас так же холодно, как у нас?", Кухарчик спросил, каким конкретно временем располагает Лободко.
- Сегодня вторник, а в пятницу я улетаю, - ответил Олег. - Стало быть, у меня два с хвостиком дня.
С удовольствием отхлебывая отлично заваренный хозяином кофе, Лободко схематично очертил суть дела, из-за которого он оказался в Кракове. Внимательно выслушав гостя, Кухарчик одобрительно кивнул:
- Понимаю вас. Я бы в этой ситуации поступил аналогичным образом. Когда хотите приступить к делу?
- Сегодня же.
- С кого начнете?
- Пожалуй, с отца. Хотелось бы составить хоть какое-то представление о Владиславе Круликовском еще до знакомства с ним. Да и сам старик интересен тем, что может пролить свет на некоторые вещи, - сказав это, майор Лободко вспомнил Федора Спиридоновича Палихату, убежденного, что старший Круликовский наверняка владеет некоей сокровенной информацией.
- Добже, - согласился Кухарчик. - Сейчас Янек проводит вас в нашу столовую, вы ведь голодны, а я пока разузнаю, дома ли пан Андрей. После обеда поедем к нему…
Жилище Круликовских Олегу понравилось - несмотря на отсутствие женской руки, в квартире чисто, опрятно, паркетный пол блестит, мебель тоже, каждая вещь, вещичка, предмет знают свое место. На стене в гостиной висят несколько акварелей с видами Киева, явно купленные на Андреевском спуске в девяностые годы, когда хозяева еще были киевлянами, не забыт и Краков - на работах местных художников он (старые улочки, крепость, Мариацкий собор) представлен в золотисто-коричневых тонах, тогда как Киев заявляет о себе насыщенной цветовой гаммой.
На одной из книжных полок Лободко бросилась в глаза бронзовая пепельница в виде изношенного, там и сям в заплатах башмака явно с ноги какого-то одесского оборванца. Олег подошел поближе, с удовольствием рассмотрел ее, потом спросил:
- Курить, наверное, бросили?
- Давно уже. Лет двадцать пять назад, - ответил Андрей Феликсович.
- У моего папы, а смолил он отчаянно, была такая же пепельница.
- Тогда, в шестидесятые годы, за ней, между прочим, гонялись, дефицитной была эта вещичка.
- Да, - улыбнулся Олег, - не думал, что в Кракове вспомню отцовский дом.
Андрей Феликсович тоже улыбнулся - удивление, настороженность, неприязнь, которые выразительно проступили на его лице, когда, открыв дверь, он увидел офицера польской полиции и человека в штатском, теперь вроде постепенно истаяли, их сменило спокойное ожидание. Здислав Кухарчик, назвав себя и представив Олега, деликатно оставил их вдвоем, пообещав заехать часа через полтора-два.
- Итак, я слушаю вас, - произнес Андрей Феликсович, усадив гостя на диван, сам же разместился в кресле.
- О том, что произошло с Тимофеем Севастьяновичем Медовниковым, вы знаете, - утвердительно сказал Лободко.
- Да, мне позвонила его дочь Илона. Это известие потрясло меня.
- У вас никаких нет предположений, из-за чего могли убить Медовникова? Понимаю, последний добрый десяток лет вас разделяло расстояние, но вы все-таки общались друг с другом - по телефону, переписка. Может, Тимофей Севастьянович дал вам понять, что над ним сгущаются тучи, что ему кто-то или что-то угрожает?
- Нет, - покачал головой Круликовский. - Ни о какой-либо реальной опасности он не говорил, никакие предчувствия его не тяготили. Он был полон своего обычного оптимизма. Олег Павлович, а почему вы именно мне адресуете эти вопросы?
- Ваши многолетние добрые отношения с Медовниковым дают мне право на это, - не очень-то убедительно ответил Олег.
- Ну, знаете ли… Это далеко не повод… Сдается мне, дело тут вовсе в другом…
- В чем же, Андрей Феликсович? - весьма натужно улыбнулся Олег.
- Думаю, что кто-то просто назвал вам мою фамилию.
- Если честно, то да, - не стал дальше таиться Олег.
- И кто же именно?
- Позвольте мне промолчать.