Я замолчал. Озирский сначала хотел послать меня подальше, но потом смягчился.
- Всё может быть. Русланыч. Рассмотрим и такую версию. Зачем Матвиенко Андрейку забирать? С ним только попадёшься скорее. Больше похоже на шантаж. Тогда они должны выйти со мной на связь.
- Русик, иди, ложись в постель! - напомнила мать. - А Андрею надо ехать.
- Между прочим, это мысль, - заметил шеф, поигрывая "трубой". - Тогда похититель будет выдвигать свои условия. Без этого никак. Конечно, лучше, если так можно выразиться, чтобы это был Микола. Он вряд ли будет брать ещё один грех на душу. А если маньяк, тогда всё возможно. У Матвиенко, скорее всего, был кратковременный эксцесс. Он схватил младенца и убежал. Потом опомнится, и вернёт. Подбросит куда-нибудь. Ему границу пересекать, а с младенцем никто не пустит. Жаль, что много времени прошло. Но ориентировку на Миколу всё равно нужно разослать. Перекрыть границу - однозначно. Если он, конечно, ещё не утёк через третью страну. Такое тоже может быть. Прессу и телевидение подключу обязательно. Молодой человек с ребёнком на руках обязательно привлечёт внимание каких-нибудь тёток. У Матвиенко своей "тачки" нет. Значит, он поедет на общественном транспорте, или возьмёт частника, поймает такси. Пообещаем награду за нужные сведения. Вокзалы, в первую очередь, Киевский. Аэропорты… Эх, утром бы мне всё узнать! А теперь безразлично, час мы потеряем, или неделю. Когда работаешь "по горячим следам", в цене скорость и сила. Если же время упущено, на первый план выходят прогноз и анализ. Каждый день, который преступнику удаётся отвоевать у преследователей, расхолаживает его, убеждает в безнаказанности и неуязвимости. А беспечность в таких делах дорого стоит. Это касается и полицейских, и воров. Пусть маньяки расслабятся, снова начнут проявлять активность. Тогда я тоже поиграю в кошки-мышки. Но Русланыча больше не трону, Тата, не бойся. Я вижу, тебе плохо. Врача вызвать?
- Давай, до утра дождёмся. - Мать вся дрожала. Ей всегда холодно во время сердечных приступов. - Тогда уже…
- Тогда поздно может быть, - жёстко ответил шеф. - Пусть "неотложка" приедет.
Он быстро набрал номер. Когда услышал, что бригада будет, выключил связь и повернулся ко мне.
- Русланыч, я их встречу внизу. Надо ведь дверь открыть. А потом я сиделку пришлю, для вас обоих. Согласны?
- Да зачем? - испугалась мать. - Мне приступ снимут, и я всё смогу делать. Мы же не инвалиды, в конце концов. Справимся…
- Как знаешь. Если передумаешь, звони на "трубу". Я всё время буду в разъездах. В случае чего, связывайся через Гету Ронину. Русланыч номер знает. Молодец девчонка! - Шеф улыбнулся одними глазами. - Чужую беду так близко к сердцу приняла! Ведь Липа столько раз хамила ей по телефону…
- А почему? Ревновала? - сразу поняла мать. - Вы из-за этого поссорились?
- Ага. Теперь уже скрывать нечего. Я погорячился, ударил кулаком по столу, а зеркало со стены сорвалось. Какой дурак его только вешал? Потому я и ждал несчастья. Конечно, сам во многом виноват. Жалел Липку как сироту, как невинную жертву политических разборок. Чтобы ей легче было жить, помогал материально. Исполнял любой каприз - лишь бы доставить удовольствие. Может, и не было в том нужды. Но произошло развращение и пресыщение. Я имею в виду не секс с малолеткой, а совсем другое. Олимпиада стала требовать от окружающих всяческих жертв во имя своей персоны. Эксплуатировать чужую жалость, желание помочь сироте, утешить её…
Андрей хрустел пальцами, скрипел кожанкой, стучал подошвой по полу. Ботинки его были перепачканы в грязи. Скорее всего, в темноте оступился, попал в лужу. Расстроился после Геткиного звонка, и ослабил внимание. Наверное, и носки промочил, а переодеваться некогда.
- Теперь я думаю, что не спасал девчонку, а губил её. Потакал всяким капризам, и других заставлял делать то же самое. Олимпиада вообразила, что мир крутился вокруг неё одной. Я. Чугунов, Матвиенко должны бесконечно терпеть её выходки. И, в итоге, убить друг друга, чтобы доказать свою любовь…
Андрей взялся за дверную ручку, кивнул нам с матерью.
- Ладненько, я побежал. Доктора дождусь во дворе. Не знаю, почему Микола сорвался именно вчера, если это сделал он. Чистая сто четвёртая статья. "Состояние сильного душевного волнения, вызванное ревностью, спровоцированное оскорбительными репликами потерпевшего…" Но я сына я должен вернуть - во что бы то ни стало. И воспитать в своей семье. Оксана не может тащить в дом мужа ещё и своего племянника. Ведь Эфендиеву он - никто. - Андрей щёлкнул замками кейса. - Божок, если найдётся Щипач, дай мне знать. Спроси, слышал ли он что-нибудь обо мне. Если слышал, скажи: "Озирис хочет тебя видеть. И помочь - без вмешательства милиции". Ну, ты справишься…
- Справлюсь. Щипач - кент понятливый, - залихватски ответил я.
- Ты считаешь, что Липочка сама во всём виновата? - изумилась мать. Она тряхнула головой, отбрасывая со лба рыжие волосы. Шеф, похоже, и не заметил, что она выкрасилась.
- Да, я так считаю. Конечно, ей всего пятнадцать… было, - с трудом сказал Андрей. - Она не могла судить здраво. Но можно было понять, что счастье само идёт в руки! Микола так любил её - буквально пылинки сдувал! И Лёха был бы хорошим мужем. Но она хотела добиться меня. Ребёнка я ей подарил - по огромной просьбе. Но чтобы себя самого - это уж слишком. Не знаю теперь, где буду ночевать. Вам утром позвоню - узнать, как ночь прошла. Но сегодня ведь прилетает Оксана…
- Её-то как жалко! - всхлипнула мать. - Сестру убили, племянник пропал. И братья ещё перед этим… Она - сильный человек, конечно. Но это уже слишком! Остаться одной, с ребёнком, в чужой стране… Была большая семья, и нет её!
- Оксана, конечно, будет в горе, - согласился Андрей. - Но я объясню ей всё, постараюсь вытянуть из депрессии. Думаю, она поймёт меня. И мы будем вместе работать.
- Да ты сразу не запрягай девушку! - испугалась мать. - Дай ей сестрёнку похоронить. Вникни в её положение…
- Вместе похороним, - заверил Озирский. - Но Оксана из тех, кого лечит работа. И не одна она. У неё прекрасный муж, лучше не бывает. Лучше у такого человека быть четвертой женой, чем у какого-нибудь обалдуя - единственной. И Отка у неё есть. А Андрейку обязательно найду. Вам обоим клянусь - отыщу! Всё, я побежал. Сейчас "неотложка" приедет.
Озирский уже успел вызвать лифт. Кабина как раз пришла на наш, четырнадцатый, этаж. Шеф послал нам воздушный поцелуй, и двери закрылись. На створках были написаны разные нецензурные ругательства. И много чего ещё по-английски. Был там и мой автограф. Тоже неприличный. Я обещал разбить яйца тем, кто будет уродовать двери. Мать из-за этой фразы больше всего переживала. Только не знала, что это я написал.
- Русик, уйди со сквозняка немедленно! - Мать крепко обняла меня. - А то совсем свалишься. Этого мне ещё не хватало! Немедленно в постель!
- Ты сама в постель ложись. "Неотложка" к тебе едет, а не ко мне, - резонно заметил я. - Увидят, что ты бегаешь по квартире, и запишут ложный вызов.
Мать закрыла лицо руками, села на пуфик, застонала. А я быстренько достал баллончик с автолаком, чтобы уничтожить вообще все надписи. Противно смотреть на всё это. Снял колпачок, взял баллончик поудобнее. Но в это время лифт остановился на нашем этаже. И я чуть не окатил синей краской врача с фельдшером. Оказалось, что они к нам уже приезжали месяц назад.
- Что, опять? - коротко спросил рыжий врач. Я знал, что его фамилия - Литвинов. - Сердце?
- Да, опять, - виновато ответил я. - Сейчас в "Дорожном патруле" передали - знакомую девчонку зарезали. Мать и расстроилась.
- Вот это да! - присвистнул фельдшер - молоденький парнишка. - Мы на станции тоже смотрели, пока вызовов не было. Это первый сюжет, что ли?
- Да, - с готовностью кивнул я.
Фельдшер уже тащил в комнату аппарат - снимать у матери электрокардиограмму. Врач что-то говорил ей, успокаивал, надевал на руку манжетку тонометра - чтобы измерить давление…
Глава 5
Миколе казалось, что ладони, меховые манжеты, кожу куртки уже никогда не отмыть от крови. Он постоянно пересаживал ребёнка с одного колена на другое, стараясь прикрыть пятна. Мысли были бредовые, потому что кровь Олимпиады Бабенко не брызнула на куртку убийцы. И на джинсы его не попало ни капли. А руки он долго, тщательно отмывал - ещё на Звенигородке.
В детском саду Коля Матвиенко слышал сказку "Синяя Борода". Кажется, её написал Шарль Перро. Так вот, там муж убивал своих жён. Их кровь потом проступала на ключе. И это страшное пятнышко было никак не уничтожить. Микола то и дело доставал носовой платок, плевал на него и начинал вытирать заросшие щёки.
Ему казалось, что пассажиры тверской электрички с ужасом, недоумением, отвращение смотрят на него. Парень с грудным младенцем на руках - уже странное зрелище. К тому же, ребёнок ни разу не пискнул, не шевельнулся во время пути. Андрейка спал сидя, потому что Микола напоил его пивом. А сам думал, как отмыться от липких алых пятен, которых на самом деле не было.
Сколько времени минуло после того, как он убил Олимпиаду? Наверное, часа три. И она лежит там - в задранном халате, рассыпав по полу роскошные локоны. Совсем юная, свежая, как роза. Только губы у неё побледнели, когда он убегал…
Ребёнка унёс, чтобы тот не орал ночью, не привлекал внимание соседей. Хотел потом оставить его на вокзале, но побоялся, что кто-нибудь заметит, позовёт милиционера. Купил Андрейке кефир, плеснул туда пивка, насильно влил малышу в рот. Очень может быть, что Миколу уже ищут, передали кругом его приметы. Так не хватало, чтобы хлопец разорался в вагоне метро или уже в поезде!
Электрички постоянно патрулируются. Если Липку уже нашли, вокзалы перекроют. Соседи ведь его хорошо знают. Но пока всё спокойно. Несколько раз проходили омоновцы, даже с собакой, но на Миколу внимания не обратили. Видимо, раз в квартире тихо, соседи не беспокоятся. Миколе уже удалось добраться до Ленинградского вокзала, купить билет, сесть в поезд. Он не знал, куда и зачем едет. Просто хотелось поскорее унести ноги из столицы.
На вокзале плясал цыганский мальчишка, визгливо играла гармонь. От мальчишки пахло помойкой, кошками, куревом и водкой. Микола смотрел на его стоптанные чоботы, слушал простуженный голос. Андрюша наблюдал за бабкой-попрошайкой, которая стояла на коленях, пятой точкой кверху и мелко крестилась.
Также ребёнка интересовали огни фар, фонари, красноватые точки сигарет. Две цыганки подошли к Миколе и спросили что-то про ребёнка. Кажется, уговаривали его продать. Матвиенко испугался и кинулся наутёк, пока цыганки не остались далеко за спиной.
Выходит, сразу видно, что ребёнок совсем чужой ему, раз можно заводить такие разговоры. Не хватало ещё, чтобы Андрейка стал нищим, и его таскали по вагонам! По случаю Пасхи сегодня подавали особенно щедро - и в метро, и в электричке. Часто попрошайки были с детьми. На Миколу смотрели их тусклые, почти мёртвые глаза.
У каждого ребёнка было личико Андрейки. А у каждой женщины - Липкино лицо. Неподвижное, страдальчески искажённое, с кровавыми пузырями на губах… Микола мотал головой, скрипел зубами, но никак не мог подумать о чём-то другом. Он убил впервые в жизни, к тому же - коханочку, любушку…
Перед побегом из квартиры Микола переодел ребёнка в свежий памперс, и тот не ревел в метро. Они вошли под землю на "Арбатской". Мальчонка на вид был ухоженный, пухленький, сытый, глазастый. Во рту торчала соска с квадратом вместо колечка. Импортный комбинезон очень шёл этому славному амурчику. Это ещё додуматься надо - на него просить! Там дети должны быть грязные, во вшах, в чесотке и коросте. Чем страшнее выглядит дитя, тем скорее ему подадут.
Подойти бы к дежурной по станции и отдать ребёнка! Так ведь может тревогу поднять. А тут всегда мент неподалёку. Задержат, установят личность. А дальше ясно, что будет. Хоть и воскресенье, а в камеру окунут.
Знает ли Озирский, отец Андрейки, что Липки больше нет? Наверное, ещё не успел пронюхать. Он живёт в Тёплом Стане, и с Липкой перед этим поругался. Это она крикнула в ссоре, после первого удара ножом. Девчонка старалась защититься руками, отползала в угол кухни. Плакала, просила пощадить хотя бы Андрейку, который останется без матери…
Но Микола добил Липку ещё четырьмя неловкими, мучительными ударами. Он уже не мог остановиться, одуматься, сдержать себя. Скоро приедет Оксана, Липкина сестра и его первая любовь. Не спутайся она с чеченцами, может, всё вышло бы иначе. Но о чём теперь жалеть? Нужно выползать самому. А перед этим где-то оставить ребёнка, чтобы никто не заметил.
Нож он бросил рядом с телом, как киллер бросает пистолет. Но Микола лишил жизни Олимпиаду не за деньги, не расчётливо и хладнокровно. Он действовал в ослепляющем бешенстве, в гневе, и плакал при этом. Ведь Липка убивала его ежедневно, ежечасно. Постоянно напоминала о ничтожестве теперь уже закордонного гастарбайтера, который только и может, что быть вагоновожатым.
Олимпиада раньше обещала выйти за него замуж, прописать в Москве, то заявляла, что передумала, и никогда такой глупости не сделает. Лучше Чугунова предпочесть - он всё-таки москвич. Это если Озирский не бросит свою графиню. Но Микола, во всех случаях, ей не пара. А он-то ведь не прописаться хотел! Чихал на Москву, на роскошную столичную жизнь - всё равно его в приличное место не пустят работать. Микола уверял в этом Липку. Говорил, что дело только в ней, и другой жены ему не надо. А она заливисто смеялась в ответ, не веря и отмахиваясь Андрейкиными ползунками.
Вот уже ребёнок заснул, наглотавшись пива. Не такого будущего хотела Олимпиада для своего сына. Любила его без памяти. Не по-человечески, а по-звериному. Готова была на всё ради своего детеныша. Могла по трупам пойти, вогнать человека в петлю, сделать любые гадости. Ей всё время казалось, что Микола плохо относится к ребёнку. Неохотно встаёт к нему ночью, через силу стирает пелёнки, с отвращением варит кашки.
Матвиенко готов был на всё, лишь бы понравиться Липке. Если природа не одарила его выдающейся внешностью и красноречием, смелостью и талантами, то уж верным сердцем он богат. И сумеет доказать Олимпиаде, что лучше него она всё равно никого не найдёт.
Уставая, как цуцик, в кабине трамвая, он бегал в свободное время за продуктами. Варил обеды, мыл пол в огромной квартире на Пресне, драил сантехнику, просасывал ковры. Липка всё это воспринимала, как должное. Ну, конечно, спала с ним - куда денешься? Правда, бывало, пообещав Миколе любовную ночь, круто меняла решение. Выгоняла его в общагу, потому что звонил Чугунов. Тот всегда приезжал с букетом и с бутылкой, привозил игрушки Андрейке.
Бывало, что два парня встречались на Звенигородке. Теперь Миколе казалось, что Липка специально это устраивала. Ей хотелось посмотреть, как любовники будут выяснять отношения. Но Чугунов не применял свою богатырскую силу против тщедушного Миколы. Даже не оскорблял его, а просто приглашал за стол - третьим. А для Миколы это было хуже побоев, хуже смерти самой. Но даже тогда он не допустил бы и мысли о том, чтобы убить Олимпиаду. Всё произошло внезапно.
Матвиенко смотрел в тёмное стекло вагона электрички. Видел своё лицо с острым подбородком и пробивающимися усами. Шея тощая, жилистая. Чёлка свесилась на глаза, скулы выпирают, как у чахоточного. Мог бы и больше денег себе оставлять, питаться нормально. А ведь не помнил, когда досыта ел. Всё отсылал в Донбасс. Для того и на заработки в Москву поехал.
Думал, что потом станет солиднее, и Липка его полюбит, даже зауважает. Чугунова она не вышвыривает на улицу, когда захочет. Даже в голову ей это не приходит. А вот Микола выглядит школьником, и с ним церемониться нечего. И так никуда не денется - простит, приползёт.
В кошмарном сне не приснилось бы Липке, что Микола едет куда-то в ночном вагоне, с её Андрейкой на руках. Кроме того, тут ещё человек пять, и все протокольного вида. А её солнышко, сыночек, опоенный пивом, в грязных руках убийцы, в полной его власти. Захочет - кинет на рельсы, а то и цыганкам продаст. Может оставить умирать в лесу, или просто убьёт где-нибудь за станционными постройками. Кто ночью-то увидит?
Колёса грохочут на стыках, и сонный ребёнок вздрагивает. Дёргается и Микола, вспоминая, как сутки назад присутствовал на литургии. Он крестился, молился, просил Бога помочь ему, вразумить Олимпиаду, благословить их союз. Он, раб Божий Николай, уверен, что никто другой ему не нужен. И вот так вышло! Надо было и дальше терпеть, раз любишь. А он искушения не выдержал, взял на душу смертный грех…
Матвиенко вспоминал, щурясь от тусклого света ламп под потолком вагона, как вышел на Курской-радиальной, перешёл на Кольцевую. Сначала хотел с Курского вокзала уехать. Но потом решил добраться до "Комсомольской". Кроме того, около эскалатора Микола заметил милиционера и свернул в переход.
Там тоже были эти злосчастные дети. Они сидели на полу, на руках у пьяных взрослых попрошаек. Большей частью, это были оборванные старухи и тётки неопределённого возраста. Попадались и калеки, обросшие многодневной щетиной. Матвиенко не читал, что написано на их картонках и дощечках, а упрямо шёл вперёд. Он не подавал нищим, обходил шапки и коробки.
Андрейка уже начинал хныкать. Погони пока не было, но ребёнка нужно было успокоить. Эх, зря не избавился от него раньше! Пока бы там разобрались, чей карапуз, можно далеко уйти. Тогда и пришла мысль напоить парня пивом. Микола так и поступил, оказавшись на Ярославском вокзале.
Хотел оставить Андрея в зале ожидания и улизнуть, но рядом постоянно тусовались тамошние беспризорники. Они могли сделать что-то плохое с подкидышем, а милиционера не позвать. Поэтому Микола, немного отдохнув и подкрепившись купленным в киоске гамбургером, подхватил Андрейку поудобнее и отправился на Ленинградский вокзал. Оттуда через пятнадцать минут они и уехали. Микола взял билет до Твери, но выйти решил раньше, на глухой стации. Да и мало ли что случится в пути…
У Андрейки из ноздрей побежали прозрачные сопли. Он простудился очень быстро, а ведь пробыл на улице не дольше обычного. Апрель, весна. Холодная, конечно, но всё же… Липка с сыном гуляла по три раза в день. Казалось бы, должен привыкнуть. Но нет, чувствует неладное, куксится. Миколе показалось, что ребёнку снится страшный сон. Интересно, видят ли сны такие маленькие дети? Конечно, хлопчик, раз напился пива, три раза описался, и два раза обкакался.
Микола ладонью пригладил влажные от растаявшего снега волосы, воровато огляделся по сторонам. Но ни в одном, ни в другом тамбуре пока не заметил ничего подозрительного. Неподалёку ехали две девчонки, которые запросто могли стать жертвами любого маньяка, если бы тот вдруг забрёл в электричку.
Микола, когда водил трамвай, насмотрелся на разных "асоциальных" граждан. Они никогда не платили за проезд, и даже на кольце их было не выгнать. Типы эти жили в подвалах и на стройках, в люках и на чердаках. С наступлением морозов они замерзали десятками, даже сотнями. Те, кто выживал, постепенно теряли человеческий облик.
Один раз Микола нашёл в первом вагоне своего трамвая окоченевшее тело "гавроша". Его никто не искал - ни милиция, ни школа, ни собственная семья. Возраст определили примерно, осмотрев труп. Микола вспомнил, какой ужас заполонил тогда всё его существо. И представить себе не мог, что через четыре месяца прикончит ту, которая была для него дороже всех на свете…