Глава 9
Пуговица
Начальник Уголовного Розыска, хотя и очень неохотно, но все же разрешил "использовать требующегося отделу НКВД работника для выполнения срочного оперативного задания" и, через четверть часа, два агента подъехали к железнодорожной насыпи в шести километрах от города.
- Дальше пешком. Через дорогу. В лес… - сказал Ковалев Холмину.
- Далеко это? - спросил подневольный детектив.
- Нет. Полсотни метров. Не больше, - ответил агент Уголовного Розыска.
Он, прихрамывая, пошел вперед, Холмин - за ним. Пройдя метров десять вдоль железной дороги, они свернули направо, пересекли рельсы и углубились в молодой и низкорослый, но густой дубовый лес, начинавшийся прямо от насыпи и отделенный от нее лишь канавой в полметра глубиной и около метра в ширину.
Никакой тропинки не было и приходилось продираться через кусты. Ковалев на ходу бросал короткие, отрывистые замечания, знакомя Холмина с обстановкой преступления: свои объяснения он начал с насыпи, указав пальнем на нее:
- Здесь человека сбросили с поезда. Вот углубление в насыпи. Здесь соскочил второй. Вот его следы. Глубокие. От прыжка. Вот борозда. Еле заметна. И кусты обломаны. Второй тащил первого. Волочил по земле…
Через несколько минут ходьбы Ковалев остановился и, раздвинув кусты, сказал:
- Там костер. Остатки его. Развел убийца. Положил труп. Ожег лицо и пальцы.
- Вы говорите труп, - перебил Холмин. - Значит, по-вашему, человек был убит в поезде?
- Да. Никаких следов борьбы на насыпи нет, - ответил Ковалев.
- Убиваемый мог и не сопротивляться, - возразил Холмин.
- Мог, - согласился Ковалев. - Но не двинулся. На насыпи. Куда упал.
- Вы судите об этом по форме впадины на насыпи?
- Не только.
- Что же еще?
- Нет других следов.
- Но ведь он мог разбиться при падении и умереть.
- Это исключается. Он был задушен. Медицинская экспертиза установила.
- А эксперты у вас хорошие?
- Не плохие. Опытные…
Они подошли вплотную к остаткам костра, Эти остатки были такими, какие часто можно встретить везде: полуобгоревший хворост, уголь, зола, пепел. Ничто не указывало здесь на страшное предназначение костра. Рассматривая его, Холмин спросил Ковалева:
- Куда пошел отсюда убийца? Как вы думаете?
Агент пожал плечами.
- Пока не знаю. Следов не сохранилось: смыл дождь. Я искал. Смотрел. Нет.
- Но ведь они сохранились на насыпи.
- Другая почва. Мягкая. Песок, щебень. Здесь твердая. Чернозем.
- Собаку-ищейку не пробовали?
- Бесполезно. Запах улетучился. Давно.
Холмин обошел костер вокруг, надеясь найти какой-нибудь, хоть самый незначительный, самый малозаметный след. Но его поиски были тщетны. Следы убийцы дождь и время стерли. Холмин хотел уже бросить отыскивание следов, но вдруг, под лучами пробившегося сквозь густые вершины дубов полуденного солнца, в полутора метрах от костра, среди слежавшихся прошлогодних листьев, что-то тускло блеснуло. Он разгреб листья ногой.
- Что вы нашли? - быстро захромал к нему Ковалев.
Холмин поднял находку и, разглядывая ее ответил:
- Пуговицу.
- Дайте посмотреть.
Холмин подал ему маленькую, медную, слегка позеленевшую пуговицу. Взглянув на нее агент ахнул, медленно бледнея:
- Ах, чтоб их… Дело осложняется. Пуговка работника НКВД. С хлястика шинели.
- Что же тут особенного? - удивился Холмин. - Ведь сюда, на место происшествия, приезжали энкаведисты?
- Во время следствия - нет. Ни один, - возразил агент. - До этого. Или после. Могли. Скверное дело. Опасное. Замешаны работники НКВД. Пуговка потеряна недавно. Едва позеленела. Нехорошо.
- Разве не все равно, кто замешан в этом уголовном деле? - напустив на себя вид простака, спросил Холмин.
Ковалев отчаянно замахал на него руками.
- Конечно, нет! Связаться с работниками НКВД? Что вы, что вы? Посадка в тюрьму обеспечена. А я не хочу. Уже сидел. Хватит.
Веко на его глазу поднялось совсем, вся лень, безразличие и расхлябанность мгновенно слетели с липа и фигуры, он окинул Холмина внимательным испытующим взглядом и нерешительно сказал:
- Есть просьба. К вам. Большая. Как к товарищу по работе.
- Какая просьба? - спросил Холмин.
От волнения Ковалев стал более многословным:
- Возьмите это темное дело на себя. Вам все равно. Такими делами вы уже занимаетесь, а я боюсь. Мало чего в жизни боялся, но в тюрьму сесть боюсь. Выручите меня, пожалуйста.
- Позвольте, - перебил Холмин взволнованного агента. - Как же я за это дело возьмусь? Оно в ведении Уголовного Розыска. И потом я другим занят.
- Вы только согласитесь, а остальное я все улажу, не слушая его, настаивал Ковалев. - Ну, что вам стоит? Одним делом больше. А я вам и след дам. Нашел в кармане убитого. От вас хотел утаить, а теперь - берите.
Он торопливо вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вдвое небольшой листок тонкой, почти папиросной бумаги, протянул его Холмину. Тот развернул бумажку и в первый момент не поверил своим глазам. На ней фиолетовыми буквами пишущей машинки было напечатано:
"Обвинительное заключение по делу гражданина Беларского. Андрея Николаевича".
Дальше следовало перечисление параграфов 58-й статьи и общие многословные фразы обвинения в обычном стиле энкаведистов. Нижняя часть листка, - больше половины его. - была оборвана.
- Беларский! - воскликнул пораженный Холмин. - Вы знаете, кто он?
- Нет, - ответил Ковалев.
- Это заместитель майора Громова, осужденный по его делу. Я его искал.
- Вот как. Значит, специально для вас. Так беретесь за это дело?
- Конечно. Большое вам спасибо.
- Вот и хорошо. И отлично. - обрадовался Ковалев. - У меня, как гора с плеч. И пуговицу эту забирайте. Вещественное доказательство. Пригодится.
- Здесь нам делать больше нечего, - сказал Холмин. - Поедем обратно?
- И поскорее, - заторопился Ковалев. - Тем более, что погода меняется, а у меня пиджачишко - сами видите…
Действительно погода быстро менялась, как иногда бывает летом в тех степных местах. С севера подул холодный резкий ветер и небо сразу покрылось тучами. Начал накрапывать дождь.
Два агента поспешно пошли из леса к автомобилю…
* * *
В отдел НКВД Холмин явился торжествующий.
- Чего сияешь, браток, как начищенные поручни трапа? - спросил его Гундосов. - Рад, что на обгорелого мертвеца насмотрелся?
- Очень. И не только атому, - ответил Холмин.
- Чему же еще? По-моему больше нечему. Скорее плакать нужно, - угрюмо прогудел Бадмаев.
- Я нашел Беларского!
- Не может быть!..
Холмин рассказал им о своем неожиданном успехе. Выслушав его, Бадмаев спросил:
- А записка? Опять есть?
- На этот раз не было, - сразу поняв о какой записке идет речь, ответил Холмин.
- Она могла сгореть, - заметил Гундосов.
- Но булавки не было тоже. Я внимательно осмотрел труп.
- Значит, он убит не "рукой"?
- Возможно. Но я в атом не уверен.
- Зачем же, браток, было "руке" убивать Беларского? Ведь он и майор Громов вроде, как дружили.
- Во время следствия могли стать врагами.
- Через почему?
- Беларский мог дать показания против Громова. Вот начальник отдела наверно это знает.
- Давал он такие показания? - спросил Гундосов Бадмаева.
Тот утвердительно кивнул подбородком.
- Да. Беларский на следствии завербовал Громова.
- Вот видите, - сказал Холмин. - Да, кстати, я нашел еще одну вещь, которая лишний раз подтверждает мою криминальную теорию.
- Что нашел, браток? - заинтересованно спросил Гундосов.
- Пуговицу. Вот эту.
- Пустяками занимаетесь. У нас, чуть-ли не каждый день, людей убивают, а вы пуговки собираете, - недовольно бросил начальник отдела.
Гундосов расхохотался.
- Ну и комик ты, Холмин. Не мешай ему, майор. Пускай собирает для коллекции. А только лучше собирать морские ракушки. Перламутровые.
Не обращая внимания на его иронию, Холмин сказал:
- Эта пуговица была возле костра, на котором сожгли лицо Беларского. Она с хлястика шинели энкаведиста.
Улыбка мгновенно сбежала с лица Гундосова.
- Ишь ты, - протянул он. - Получается, что в это грязное дело замешан, какой-то наш брат-чекист. Интересно.
- Попался бы он мне. Я бы с него живого шкуру снял и жилы вытянул, - свирепо загудел Бадмаев.
Гундосов прошелся по кабинету, опустив голову и видимо размышляя о только что услышанном. Перед этим он собирался куда-то уходить и поэтому был в шинели. Холмин машинально взглянул на его спину, на то место, где пришит шинельный хлястик… Там не хватало одной пуговицы. Холмин так был ошеломлен этим, что с хриплым нечленораздельным, криком вскочил со стула.
- Ты чего? - обернулся к нему Гундосов.
- Нет пуговицы… У вас, - громким шепотом ответил Холмин, задрожав от возбуждения и страха.
- Где?
- На хлястике шинели…
Энкаведист стянул шинель с левого плеча, и повернув, стал ее рассматривать, приговаривая.
- Действительно. Нету пуговки. Где я мог ее потерять? И когда? Может, давно уже, ведь никто мне про нее до сих пор не сказал. Не посмели старшему по чину указать на непорядок в одежде. Вот гады полосатые.
- Странное совпадение. Там и… здесь - пробормотал Холмин.
Гундосов быстро натянул шинель и, шагнув к Холмину схватил его за рубаху на груди…
Бадмаев, пригнувшись, встал со стула и трясущейся рукой вытащил из кобуры наган.
- Меня подозреваешь гад? Меня. Ах, ты сухопутная каракатица! Гнилая медуза! - заорал Гундосов, встряхивая Холмина и вдруг, сразу успокоившись, оттолкнул его и сказал.
- Верно, браток. Ты прав. Всех подозревать должен. На то ты и сыщик… А пуговку пришить надо. Немедленно. Полковнику НКВД полагается быть при всех пуговках.
Он пошел к двери и, на секунду остановившись у порога, через плечо бросил Бадмаеву.
- Спрячь свою пушку, майор. Она пока не требуется…
Оставшись вдвоем, начальник отдела и Холмин полчаса разговаривали о Беларском и пуговицах, строя всевозможные предположения и догадки. Наконец, Бадмаев сказал:
- Вы знаете, как я недолюбливаю этого "матросика с Балтики". Но поверить в то, что он причастен к убийству Беларского и других не могу. Это невозможно. Когда их убивали, Гундосов еще пьянствовал в Москве с Ежовым.
- Все это так, по совпадение более, чем странное, - заметил Холмин.
- Да, странное, - согласился Бадмаев. - Но погодите… Сейчас я подумал… Нужно проверить.
Он вызвал секретаря и приказал. Принесите мою шинель!
- Что вы хотите делать? - спросил Холмин.
- Ничего особенного. Только проверить, - уклончиво ответил, энкаведист…
Секретарь принес шинель. Бадмаев взял ее в руки, перевернул, посмотрел на хлястик и передал Холмину со словами:
- И у меня срезана. Глядите!..
На хлястике шинели начальника отдела НКВД не хватало одной пуговицы.
- Проверить все шинели в раздевалке ответработников! - рявкнул Бадмаев.
- Слушаюсь! - как эхо откликнулся юнец, выскакивая в коридор. Холмин бросился за ним.
Вдвоем они осмотрели два десятка шинелей, висевших в раздевалке для, так называемых, ответственных работников отдела. Оказалось, что по одной пуговице срезано с хлястиков на шинелях Кислицкого и еще двоих следователей.
Холмин и гонец, закончив "всешинельную проверку", вернулись в кабинет Бадмаева. Энкаведист, выслушав доклад своего секретаря отпустил его и сказал Холмину:
- Эта растреклятая "рука" просто издевается над нами. Но ее последний трюк меня немного успокаивает. По-моему, привидения пуговок не стригут. Значит это человек. А против любого человека можно бороться. Так ведь товарищ агент?
- Гражданин, - поправил его Холмин.
- Не придирайтесь, - отмахнулся от него Бадмаев. - Садитесь лучше в мое кресло и давайте потолкуем, что нам делать дальше. Теперь я вам вполне верю и уважаю вас. Вы были правы, утверждая, что "рука" - не призрак.
Приглашение сесть в кресло начальника отдела Холмин получил впервые. По-видимому, это было наивысшим показателем бадмаевского уважения и доверия, но подневольный детектив не успел им воспользоваться. В кабинет без стука вошел Гундосов.
- Ох и порядочки у тебя в отделе, майор… - заговорил он, обращаясь к Бадмаеву. - Еле пуговку нашел. Теперь держится крепко, как линкор на якорях. Сам пришивал.
- Не до порядков тут, - зло мотнул на него подбородком начальник отдела. - Мне тоже придется пришивать пуговку.
- Как?! - воскликнул Гундосов.
- Срезана, неизвестно кем. И еще у троих…
Не дослушав до конца объяснения Бадмаева, Гундосов, вдруг, пришел в дикую ярость. Он бегал по кабинету, кричал, ругался, топал ногами, стучал кулаком по столу. Наконец, остановившись перед Холминым, закричал ему прямо в лицо, брызгая слюной.
- Чтоб через три дня "рука" была найдена! Сегодня у меня пуговку срезают, а завтра что? Голову?… Не допущу! Даю три дня сроку. Не найдешь, так тебя обратно в тюрьму посажу и сам буду искать. Понимаешь, браток? Сам! Я найду ее!..
На истерические вопли энкаведиста Холмин хотел ответить тоже криком, но Гундосов вдруг побледнел, как-то обмяк, и, шатаясь, пошел к креслу. Повалившись в него, он схватился руками за грудь и выдохнул громким страдальческим топотом:
- Сердце… припадок опять… Мне бы в санаторию… к докторам… А тут такие дела. Посадит меня Николай Иваныч… Как камень на дно свалюсь…
Глава 10
Дуся ревнует
Занятый поисками "руки майора Громова", Холмин часто пропускал завтраки, обеды и ужины в буфете отдела НКВД. Когда ему хотелось есть, он забегал в первую попавшуюся по дороге столовую или шел на базар к лотошникам. Узнав об этом, Дуся-буфетчица была очень недовольна, и осыпала, его целым градом упреков.
После драматической сцены в кабинете Бадмаева и сердечного припадка у Гундосова, закончившегося для энкаведиста благополучно, Холмин пришел в буфет часа за полтора до обычного времени ужина. В буфетной комнате, кроме Дуси, больше никого не было. Увидев его, девушка обрадовалась.
- Здравствуйте, Шура! Вот хорошо, что вы пришли так рано. Теперь я вас скоро не отпущу. Поболтаем, винца выпьем, закусим. Сейчас я все приготовлю.
Она накрыла один из столиков чистой скатертью, принесла вина, закусок и тарелку жирного, наваристого борща с мясом. Проголодавшийся Холмин с волчьим аппетитом набросился на еду. Подсев к нему и прихлебывая вино из стакана, Дуся несколько минут молча смотрела, как он расправлялся, с закусками и борщом, потом спросила:
- Ну, как? Вкусно?
- Очень, - ответил он, с трудом ворочая языком во рту, наполненном пищей.
- А вы так редко приходите. И не стыдно вам? Я вас всегда самым лучшим стараюсь угостить, а вы без внимания, - упрекнула она его.
- Спасибо за, заботу, Дуся. Но у меня на еду иногда не хватает времени.
- На другое, небось, хватает.
- На что, Дусенька?
- Про это мы после ужина поговорим. Серьезно… Чай пить будете? Или кофий?
- Стаканчик чаю, если можно.
- Вот за чаем и поговорим.
- Опять меня ругать будете за то, что я не прихожу в буфет три раза в день?
- Буду. Вон вы худеете как. И за другое.
- За что же?
- Потом… Кушайте…
Когда девушка принесла чай, Холмин, придвигая к себе стакан, спросил:
- О чем же вы, Дуся, хотели говорить со мной серьезно?..
Щеки девушки вдруг вспыхнули румянцем смущения и, опустив глаза, она прошептала:
- Шура! Я вам, наверно, нисколько… не нравлюсь?… Ни капельки?
От неожиданности Холмин поперхнулся чаем, Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы оправиться от изумления и найти нужные для ответа слова. Вытирая губы салфеткой он заговорил:
- Не то, что не нравитесь, а, к сожалению, я только…
- Знаю я это только, - перебила его девушка.
Подняв глаза, она смотрела на него в упор. В них Холмин увидел еще незнакомые ему неприятные и злые огоньки.
"Неужели она меня ревнует? С чего бы это - влюбилась что-ли? Но ведь я никаких поводов для этого ей не давал. Вот глупое положение. Нужно из него выпутываться", - подумал он и начал говорить, стараясь подыскивать осторожные и подходящие к обстоятельствам слова.
- Видите-ли, Дуся… Вы мне, конечно, нравитесь. Но дело в том, что мы, по-моему, не совсем подходим друг к другу. Я бы не сказал, что люблю вас…
Девушка порывисто вскочила со стула. Огоньки в её глазах сгустились в сплошное гневное пламя. Задыхаясь и судорожно, без слез, всхлипывая, она закричала ему в лицо:
- Так, значит! Не любите! Не подхожу вам, поскольку бывшая беспризорница…
- Не в том дело, Дуся, - попытался он остановить ее.
Но она, не слушая его, продолжала кричать:
- Вижу! Знаю! Для Ольги у вас и время есть. А только ничего не выйдет. Она с полковником Гундосовым путается. Вот!
Холмин еще стремительнее, чем Дуся, вскочил со стула и схватил ее за руку.
- Дуська! Ты врешь!
Она с силой вырвала свою руку из его пальцев.
- Не хватайся! Собаки да папины дочки врут, а мне нечего. Гундосов к ней почти каждый вечер шляется. Как десять часов, так и пошел. Закуски из нашего буфета ей таскает. И сегодня пойдет. Приказал приготовить ему целый пакет; вон он на стойке лежит… А ты думаешь, что полковничек Ольгу подкармливает задарма? Как бы не так.
- Не может быть, - прошептал Холмин.
- Проследи сам и увидишь, что я не вру, - сказала Дуся.
- Пойду… проверю… спрошу ее, - растерянно произнес он, направляясь к двери.
Дуся насмешливо крикнула ему вслед:
- Пойди, пойди! Громовская дочка тебе сзади чайник привесит. Эмалированный. С цветочками.
Холмин весь дернулся, хотел обернуться, но вдруг, очень реально ощутив сзади, где-то ниже пояса, прикосновение рокового чайника, выбежал из буфета.
Глава 11
Окно на улицу
Первые два квартала от отдела НКВД Холмин пробежал, потом пошел шагом, стараясь успокоиться. Но, несмотря на, его усилия, успокоение не приходило. Наоборот, с каждым шагом, на него все сильнее наваливались тревога, тоска, злость и странное, еще незнакомое ему чувство, которое он впоследствии назвал ревностью.
- Не может быть! Не может быть! - еле слышно шепотом твердил он в такт шагам. Но в мыслях, помимо его воли, эти слова звучали иначе:
- Все может быть! Все может быть!
Затем слова сменились настойчивой и требовательной мыслью:
"Надо проверить. Во что бы то ни стало. Сейчас же".
Проверить было не трудно. Пойти к дому, где живет Ольга и, - если Дуся не соврала, - выследить Гундосова и убедиться. Только и всего.
Холмин свернул с главной улицы в одну из боковых и пошел туда, куда его влекла настойчивая мысль, но, спохватившись, остановился и подумал:
"Дуся сказала, что Гундосов уходит в девять часов вечера, а сейчас еще не стемнело. Сколько же может быть сейчас?"
Часов у Холмина не было: он еще не успел обзавестись ими, хотя и имел достаточно денег для этого; по распоряжению Бадмаева он три раза получил у отдельского кассира по 500 рублей.