Глава 6
Хвосты
Пропуска в комендатуре Холмину, однако, не дали. Заспанный дежурный, ткнув пальцем в не менее заспанного дюжего детину в черной шинели, сидевшего на низенькой скамейке опираясь спиной о стенку, сказал:
- Вот ваш конвоир. Он проводит вас в гостиницу.
- Почему же конвоир? - удивился Холмин.
- Так приказано. - объяснил дежурный.
- Кто приказал?
- Товарищ Дондеже… то есть, извиняюсь, замнач городского отдела НКВД, капитан Шелудяк.
- А где пропуск? - спросил Холмин.
- У него, - ткнул пальцем в детину дежурный.
- Не волновайтесь, гражданин. Пропуск имеем. Здеся, - подтверждающе, но очень глухо и уныло пробубнило из детины.
К носу Холмина потянулся черный рукав, с торчащей из него огромной красной лапой. Из-за обшлага высовывался белый бумажный уголок.
Из детины пробубнило вторично:
- Так что, все в порядке, гражданин. Давай, пошли!
Он поднялся, вытянувшись во весь рост, и Холмин невольно попятился назад. Конвоир был выше его ростом на голову, а в плечах шире не меньше, чем на аршин. Поразила Холмина и его физиономия - удивительно тупая, невыразительная, угрюмая и ленивая. Странно было видеть такой букет бесчувственности на лице молодого парня, не старше 22–23 лет, тем более, что оно совсем не гармонировало с очень быстрыми и зоркими, несмотря на заспанность, глазами. Правый глаз у парня был сильно прищурен.
В голове Холмина мелькнула невольная мысль:
"Вероятно, он много тренировался в стрельбе. Только по чему: по бутылкам, или по затылкам?"
Видя, что Холмин не спешит сдвинуться с места, конвоир шагнул к нему; в бурчанье парня проскользнуло нечто, отдаленно похожее на рассерженность:
- Ну, чего вы в мене уставились. Я вам не зеркало. Пошли!
Пришлось подчиниться. Спорить с конвоиром и дежурным Холмину не хотелось, а будить только что заснувшего Бадмаева и требовать от него объяснений - тем более…
До гостиницы было десять минут ходьбы. Безлюдные улицы тонули во тьме и клубах пыли, поднятых степным восточным ветром. Однако, ночную прогулку по ним, даже в сопровождении конвоира, Холмин считал восхитительной и с сожалением вздохнул, когда она кончилась. Даже пыльный, в прошлом надоевший ему южный город, был, все-таки, лучше тюремной камеры.
Новый директор гостиницы встретил их взглядом испуганно моргающих глаз и молча выдал ключи от номера.
В номере конвоир сел на стул, расстегнул кобуру нагана на поясе и погрузился в неподвижность, сверля Холмина, острыми глазами.
- Чего же вы сидите? - неприветливо спросил Холмин. - Я в ваших услугах больше не нуждаюсь.
- Так что, приказано не спущать глаз, - глухо пробубнил конвоир.
- С кого?
- С вас, товарищ агент.
- Кем приказано?
- Так что, товарищем Дондеже…
Выругавшись с досады. Холмин бросился к телефону..
- Барышня! Дайте мне коммутатор НКВД.
Злость видимо придала голосу Холмина повелительный тон, так как телефонистка немедленно соединила его с отделом НКВД. Минуты две никто не отзывался. Холмин хотел было уже бросить трубку, но в этот момент из нее загудел заспанный бас Бадмаева:
- Кто звонит? Чего надо?
- Это я, гражданин начальник, Холмин. Простите за беспокойство, - торопливо, заговорил в трубку Холмин.
- Так вы только что у меня были. Кажется, мы с вами обо всем договорились. Или еще вопросы есть? - недовольно прогудела трубка.
- Требуется ваша помощь, гражданин начальник, - ответил Холмин.
- Так скоро? Что случилось? Нашли "руку майора Громова?"
- Мне мешают ее найти. Хвост мешает.
- Кто?
- Ваш заместитель, капитан Шелудяк. Он приставил ко мне своего балбеса, в качестве хвоста.
- Кого? Какого балбеса? - удивился Бадмаев.
- Конвоира. Он сидит со мной рядом, этот шелудяковский оболтус. Говорит, что ему приказано "не спущать глаз" с меня. Так невозможно работать, гражданин начальник, - объяснил Холмин.
- Хорошо, я распоряжусь, чтоб вам не мешали, - пообещал Бадмаев. - Хотя… передайте трубку вашему конвоиру.
Холмин передал трубку охраннику, с разинутым ртом слушавшему этот разговор!
- Начальник отдела НКВД хочет с тобой говорить.
Конвоир почтительно взял трубку в обе руки.
- Я вас слушаю, товарищ начальник.
Трубка сердито загудела.
- А это в самом деле вы, товарищ начальник отдела? Не другой кто? - спросил конвоир.
Трубка отрывисто крякнула несколько раз… Конвоир поспешно бросил ее на телефонный аппарат и, повернувшись к Холмину, заговорил плачущим голосом:
- За что вы мене обижаете, товарищ агент? Что я вам недодал? Перед самим начальником отдела всякие поганые клички даете: и балбес, и оболтус и хвост. Вот и начальник отдела товарищ Бадмаев по телефону обложил, так, что мое вухо чуть не лопнуло. За что, спрашивается?
Холмину стало жаль детину.
- Ну, хорошо, - сказал он, - я погорячился и прошу у вас извинения. Но и вы должны понять, что у меня очень серьезная и спешная работа и не мешать мне.
- Так я же не по своему хотению, - забубнил детина, - Я человек подневольный. Конвоир. Приказано мене товарищем Дондеже не слушать с вас глаз, я и не спутаю. А как сам начотдела приказал другое, так я и уйду. Вот ваш пропуск для входа в здание НКВД, товарищ-агент.
Конвоир выудил огромной своей лапою, из-за обшлага шинели, сложенный вчетверо листок бумаги и подал Холмину. Беря бумагу, последний поинтересовался:
- А почему вы меня называете товарищем агентом?
- Так приказано, - ответил конвоир.
- Кем?
- Опять же товарищем Дондеже.
- Странная кличка, - заметил Холмин. - Кто ее дал Шелудяку?
- Не знаю. Все в отделе его так зовут. Потому, как он чуть не за кажным словом твердит: дондеже да дондеже. Ребята наши треплются, будто он из бывшего духовного сословия. Не то попом, не то дьяконом был.
- Что вы говорите? - удивился Холмин. - У вас, значит, и такие есть?
- Всякие у нас имеются, товарищ агент, - подтвердил конвоир. - Ну, а теперь я пошел. Бывайте здоровы…
Заперев дверь на ключ за ушедшим конвоиром и быстро раздевшись, Холмин повалился на постель. Пружины матраса, заскрипев подались под ним и он с наслаждением вытянулся во весь рост. Что может быть приятнее постели, после почти года ночевок на грязном цементе тюремного пола?
Правда, гостиничное одеяло было очень колючим, а простыня и наволочка не свежими и грязноватыми, но мог ли придираться к атому заключенный, только что вырвавшийся из тюрьмы. Ведь он никогда не видал там даже кровати без матраса.
Нежась в постели, Холмин попытался было думать о "руке майора Громова", но не смог. Все мысли об этом вытеснила одна:
"Спать, спать"…
И он стремительно, как в пропасть, провалился в сон…
От одного хвоста Холмину удалось избавиться. Но очень скоро - на следующее же утро - появился второй. Придя в Комендатуру за пропуском в тюрьму, - где Холмин хотел поговорить с тремя подследственными, "признавшимися", что они "рука майора Громова", - он застал там капитана Шелудяка.
Поздоровавшись с подневольным детективом не особенно любезно, заместитель начальника отдела объявил ему тоном приказа:
- К этим подследственным гадам мы с вами потопаем вместях. Будете им вчинять допрос в моем присутствии.
- Мне хотелось бы говорить с ними наедине, - возразил Холмин.
- А мне желательно наоборот, - сказал энкаведист. - Поелику это есть мои последственники и должон же я ведать, об чем они ныне трепаться станут.
Холмин пожал плечами.
- Если вы настаиваете, то - пожалуйста. Пойдем вместе. Только я прошу вас не мешать мне при допросе.
- Прощу не сумлеваться. Я без никаких помех… Токмо послушаю ихнюю трепню, - заверил его Шелудяк…
Трое заключенных, признавшихся в том, что, будто бы, они были "рукой майора Громова", содержались в одиночных камерах. Шелудяк предложил было вызвать их всех на допрос в отдел НКВД, но Холмин не согласился.
- Я хочу говорить с ними в относительно спокойной для них обстановке, а не там, где их катали на конвейере. - заявил он. - В отделе они, с перепугу, такое наплести могут, что потом в этой следственной фантастике и не разберешься…
В Первой камере, куда тюремный надзиратель привел Шелудяка и Холмина, находился приятель убитого управдома. - сапожник Ищенко. Камера представляла собою каменный мешок с площадью пола в полтора метра длиною и около метра шириною. Окна здесь не было, но под потолком тускло светила 15-свечевая электрическая лампочка, прикрытая железной сеткою. В углу, у порога чернела дыра канализации, а над нею, в двери, поблескивал глазок для надзирателей. Кроме этого, были в камере каменные стены, грязный цементный пол да измученный на допросах, запуганный и обезволенный человек.
Когда Холмин и Шелудяк вошли в камеру, он попятился от них, вжался спиной в угол и вытянул вперед руки для защиты. Присмотревшись к нему, Холмин без труда определил, что его недавно и, пожалуй, продолжительное время "катали на конвейере". Лица у него, собственно, не было. Вместо лица была бурая маска из запекшейся крови, изрезанная ссадинами, шрамами и царапинами. Свежие шрамы и ссадины покрывали и его руки и виднелись изо всех прорех рваной рубашки и штанов: волосы на голове от запекшейся крови слиплись и свалялись в бурый колтун.
Этот человек был избит, так сказать, сплошь; палачи не оставили на его теле ни одного живого места.
В тюрьме Холмин насмотрелся на многое, но человека, измученного и избитого до такой степени, видел впервые. Его сердце дрогнуло и учащенно забилось от острой жалости к этому мученику и злобы к его мучителям. Один из таких мучителей стоял рядом и Холмин с трудом удерживался от соблазна дать оплеуху его вытянутой вперед физиономии.
Указывая на заключенного и стараясь говорить спокойно, Холмин спросил Шелудяка:
- Ваша работа?
Тот ответил ухмыляясь:
- Почто моя? У нас на сей предмет теломеханики насобачены. Про то вы, товарищ агент, сами ведаете.
- Но допрашивали его под вашим руководством?
- А уж это само собой. Расписали сего гада по моим указаниям.
- И чего этим добились?
- Чистосердечное признание из него выбил. Свое согласие под следственным протоколом, с покаянием вкупе, он подписал.
- А какая от этого польза делу?
- Может и достигнем пользы. "Рука майора Громова", может, еще и обнаружится.
- Ждите. При ваших методах следствия обнаружится. Аж два раза.
- Всяко бывает, товарищ агент.
С досадой отмахнувшись от него рукой, Холмин обратился к заключенному:
- Послушайте, Ищенко. Никакого зла я вам сделать не собираюсь. Мне нужно установить только правду. Скажите откровенно, что вы знаете о "руке майора Громова"?
Из груди заключенного вырвался хриплый вопль:
- Ничего я не знаю, гражданин следователь! Как перед Богом говорю! И управдома Сидора Лукича не убивал. И записки не писал, поскольку малограмотный. На бумаге я свою фамелию еле-еле изображаю. А больше ничего.
- Как ничего? - подскочил к нему Шелудяк, - А признание ты своим языком высказал? Протокол своими перстами подписал? А ныне на попятный? Возжелал конвейерного катания заново?
Заключений втянул голову в плечи и заговорил умоляюще:
- Не надо меня на этот… ваш конвейер. И так трое суток мучили. Я, ежели вам желательно, не отрицаю. И управдома, Сидора Лукича, убил и записки писал, хотя и малограмотный. Ничего не отрицаю…
- С меня хватит. Пойдем отсюда, - сказал Холмин Шелудяку.
Они вышли в коридор.
- Кому, на, сей раз, допрос вчинять будем? Заведующему гостиницей либо ее коридорному? А то, может, громовской дочке? - спросил Шелудяк.
- На сей раз никому, - раздраженно ответил Холмин.
- Почто так? - удивился энкаведист.
- Вы меня извините, гражданин заместитель начальника отдела, - сказал Холмин, - но я не привык работать с хвостами.
- С какими хвостами?!
- С такими, которые тащатся по моим пяткам, пугают подследственных, грозят им конвейером и вообще страшно мешают всей моей работе.
- Это, значит, вы про меня произнесите всуе подобные словеса?
- Про вас. Вы мне мешаете.
- А ежели я хочу через вас подковаться по уголовщине?
- Это можно устроить в свободное от работы время. Если хотите, я буду вам читать небольшие лекции по криминалистике.
- Сие меня не устраивает. Мне желательна практика, - заявил Шелудяк.
Холмин потерял терпение.
- Гражданин капитан! Мы с вами не сработаемся. Поэтому интересующих меня подследственников я буду допрашивать одни.
- Я сего не допущу! - визгливо крикнул Шелудяк и, обратившись к топтавшемуся возле них и испуганно моргавшему глазами надзирателю, приказал:
- Воспрещаю пускать его в камеры!
- Слушаюсь! - вытянулся надзиратель.
- Вот как? - зло сказал Холмин. - Тогда я сейчас же пойду к Бадмаеву и буду просить у него помощи.
Тоненько хихикая, Шелудяк злорадно произнес:
- Сумлеваюсь чтоб. Из сего узилища вас не выпустят без пропуска. А он у меня. Так что будете тут сидеть, дондеже не посинеете.
- Пожалуйста. С удовольствием! - воскликнул вконец обозленный Холмин и демонстративно уселся на скамейку надзирателя, стоявшую в коридоре.
Шелудяк удалился, хихикая. Холмин скрестил на груди руки, вытянул ноги к противоположной стене коридора и погрузился в размышления. Навязанное ему следствие по "делу о руке майора Громова" началось чрезвычайно глупо. А как оно кончится? И вообще, что это за таинственная рука, напоминающая заграничный кино-фильм. И почему капитан Шелудяк старается помешать расследованию? Что если это не спроста и не по глупости? Шелудяк, кажется, хитрая бестия…
Размышления Холмина прервал подошедший к нему надзиратель.
- Начальник отдела НКВД, майор Бадмаев, вас к себе требует. Звонил по телефону.
- А пропуск? - спросил Холмин.
- Приказано без пропуска выпустить…
Из тюрьмы Холмин вышел со вздохом облегчения. Он был рад, что его заключение в тюремном коридоре кончилось так быстро и благополучно.
Глава 7
Какой-то военный
Бадмаев встретил Холмина вопросом:
- Ну, удалось вам узнать что-нибудь о "руке майора Громова"?
Холмин отрицательно и очень решительно тряхнул головой.
- Нет, гражданин начальник отдела. Не удалось и не удастся.
В узких глазах энкаведиста мелькнула тень удивления.
- Что это вы сегодня так упаднически настроены? - спросил он. - Вчера у вас было совсем другое настроение.
- Мне испортили это настроение, гражданин начальник, - возбужденно заговорил Холмин, - с первых же шагов мешают работать. Выдумывают всякие тормоза.
- Кто?
- Ваш заместитель - капитан Шелудяк. Вчера он пытался посадить, меня в одиночку, а затем приставил ко мне конвоира. Сегодня, как хвост, увязался за мной в тюрьму и приказал не выпускать меня оттуда.
- Я уже дал ему нагоняй за то, что он оставил вас в тюрьме, - сказал Бадмаев.
- Вообще, гражданин начальник, - горячился Холмин, - я прошу вас избавить меня от всяких хвостов и предоставить мне свободу действий. Ни один сыщик никогда не работал и не сможет работать в тех условиях, какие были у меня вчера и сегодня утром. Дайте мне возможность работать самостоятельно или отправьте обратно в камеру.
Бадмаев мотнул на него своим вдавленным подбородком.
- Хорошо, я распоряжусь, чтоб вам не мешали. Что вам нужно для работы сейчас?
- Прежде всего пропуск в камеры, где содержатся директор гостиницы, коридорный и Ольга Громова.
- Я позвоню в комендатуру. Еще что?
- У меня совсем нет денег. Не только на еду, но даже на трамвайный билет.
- Я распоряжусь. В комендатуре вы получите удостоверение агента и, на первое время 500 рублей. Проезд по нашему удостоверению всюду бесплатный. Питаться будете в нашем буфете, тоже бесплатно.
Бадмаев окинул его критическим взглядом.
- В тюрьме вы порядком обтрепались. Комендатура выдаст вам ордер в закрытый распределитель. Там выберете себе костюм, рубашку ботинки и всякую мелочь, какая вам потребуется. Что ещё?
- Больше пока ничего. Благодарю вас, гражданин начальник.
- Товарищ начальник, - поправил его Бадмаев.
- Почему? - удивился Холмин.
- Но ведь вы теперь уже не заключенный, а наш работник. Временно, по крайней мере. Имеете право ко всем обращаться со словом товарищ, - объяснил начальник отдела НКВД.