* * *
Давно не видал такого праздника кабачок "Спасение моряка". Тут собрались все лоцманы города - случай вообще немыслимый при нормальной работе. "Закрытый вечер" - написано на небольшой табличке, повешенной на дверь. И действительно, случайному посетителю не нашлось бы места, где сесть. Столы сдвинуты вместе, горят все лампы, но даже их яркий свет не в силах рассеять дымовую завесу, подымающуюся от десятков трубок, сигар и сигарет.
Сдвигаются разом тяжелые пивные кружки, пенистое питье переливается через край.
- Нашему Берлингу - ура! - провозглашает Хеллер, дирижируя своей кружкой. - Упорство Берлинга победило.
Вздымаются кружки. Встает Берлинг.
- Берлинг в этом деле никаких особых заслуг не имеет. Выпьем, товарищи, за храбрость и выдержку, за лучшие качества моряков! И за всех, кто поддержал нас в этой борьбе!
- Ура! - подхватывает тост Хеллер.
Отчего не пошуметь, празднуя такую блестящую победу? Вновь дружно подымаются кружки, лоцманы кричат "ура!".
- Вот, товарищи! - стучит кружкой по столу Хеллер, чтобы привлечь к себе внимание. - Послушайте же?
- Слушайте! Слушайте! - помогают ему лоцманы. - Пусть Хеллер говорит.
- Так вот, товарищи, - обращается ко всем Хеллер, - многие из нас знают штурмана с "Советской Латвии" Аугуста Тайминя.
- Того, что работал с Берлингом? Помним, - согласно кивает седой лоцман.
- Знаем, знаем Тайминя! - слышится со всех сторон. - Еще бы, как не знать!
Берлинг пристально изучает Хеллера. Пока он еще не догадывается, что у старика на уме, но чутье подсказывает: будь начеку!
- Он, конечно, не член нашего профессионального объединения, - продолжает Хеллер, когда устанавливается тишина. - Но все моряки всегда были и остаются братьями.
- Яснее давай, Хеллер! - теряет терпение Берлинг. - Чего резину тянешь?
- Сейчас все будет ясно как божий день! - кричит Хеллер. - Неизвестные негодяи похитили Тайминя. Это была провокация, направленная против нас, против нашей забастовки! Аугуст Тайминь пострадал из-за нас! Прав был товарищ Берлинг - мужество и выдержка Аугуста Тайминя помогли нам одержать эту блестящую победу. И будет только справедливо, если мы, в свою очередь, выручим Тайминя. Я, старый Хеллер, весь свой век стоял за правду. Вы меня знаете! И я вам говорю; мы должны выручить Тайминя!
- Неужто Хеллер и впрямь становится человеком? - наклонясь к уху Берлинга, спрашивает Густав.
Берлинг молчит. Слишком еще смутны его подозрения, чтобы их было можно обосновать. Тем более нельзя их высказывать вслух.
- Да говори же, как мы можем ему помочь?.. - шумят лоцманы.
- Очень просто! По матросскому обычаю! - говорит Хеллер. - Нора узнала, где они его прячут. Освободим его своими моряцкими кулаками и доставим на советский пароход!
- Стоящее предложение! - соглашается седой лоцман.
- Молодец, Хеллер!.. Здорово!.. Правильно!.. - поддерживают и другие.
- Ей-богу, стал человеком, - говорит Густав. - Ты что молчишь, Эрик?
Берлинг решается.
- Товарищи, предупреждаю вас! - Он подымается, чтобы придать словам еще большую силу. - Борьба еще не окончена. Теперь нам надо быть особенно осторожными.
В кабачок вбегает Нора. Ее вид явно не отвечает царящей здесь праздничной атмосфере.
- Ну, удалось? - спрашивает Густав.
- Ты была на судне? - Берлинг тоже встревожен.
- Никак не получается. Хорошо еще, удалось улизнуть от этих субчиков. Те самые, что караулят Тайминя.
- Вы слышите, друзья? - надрывается Хеллер. - Есть лишь один путь. Освободить самим! Меня удивляет позиция Берлинга. Разве международная солидарность трудящихся - пустой звук для него?
- Папа, ты забыл, что Аугуст твой друг? - горячо упрекает его Нора. - Если ни у кого больше не хватает смелости, я сама освобожу Тайминя! Дорогу небось знаю!
- Я с тобой! - говорит Густав.
- Золотые слова! - орет Хеллер.
* * *
Венстрат собрал своих молодчиков в большом зале на первом этаже особняка. После телефонного разговора с Борком он вновь чувствует себя как рыба в воде. Дипломатичное обхождение с Тайминем, которого в два счета можно было бы сломить обычными методами, тонкая лавировка и бессмысленное торчание в этих неуютных комнатах - всем этим Венстрат уже сыт по горло. Теперь, по крайней мере, предстоит действовать, поставленная задача говорит об этом ясней ясного. И в голосе Венстрата проскальзывают хорошо знакомые его подручным интонации мурлыкающего кота. Они знают - чем тише он говорит, тем нетерпимей к возражениям.
- Здесь не должно остаться после нас ни малейшего следа, - отдает распоряжения Венстрат. - Ни намека на то, что мы тут были.
- Вылижем подчистую, - спешит заверить человек со шрамом.
- И чтоб ни одной пустой бутылки! Слышите, Смэш?
- А с певицей как быть? - интересуется полный мужчина.
"Ах, черт… Дикрозис в редакции… Дожидаться его прихода рискованно…" Венстрат колеблется не долее секунды:
- Тоже надо будет выкинуть вон отсюда. Смэш, вы матерый сердцеед, у вас богатый опыт; знаете, как отделаться от женщины. - Взблеск черных очков Венстрата мгновенно пресекает хриплый смех. - Кто тут рэкет? Вы, может, полагаете, что я вас развлекаю анекдотами? Нет, я командую! Останетесь последним, - обращается Венстрат к человеку со шрамом. - Не забудьте инструкции! Вы ничего не должны делать. Пальцем о палец не ударить! Не должны чинить ни малейших препятствий! Как только убедитесь, что его вывезли, сразу же смывайтесь!
- Фу-ты, - тихо отдувается человек со шрамом. - Третий раз твердит одно и то же…
В комнату вбегает человек в гольфах.
- Шеф… - взволнованно начинает он. Венстрат кидает на него уничтожающий взгляд.
- Операция еще не закончена. Как меня зовут?
- Виноват, господин Венстрат… Нора Берлинг приходила в порт. Хотела попасть на "Советскую Латвию".
- Ну, и вы что?
- Не допустил.
- Хорошо, - удовлетворенно кивает Венстрат. - И куда вы ее дели?
- Удрала! - Человек в гольфах пожимает плечами.
- Удрала?! - понижает голос Венстрат до еле слышного шепота. Неожиданный молниеносный удар кулака сшибает человека в гольфах наземь. - Я разве не сказал вам, что любого, кто попытается дать знать на корабль, надо пришить? Или вы хотите, чтобы из-за вас я отсидел те двадцать лет, что задолжал казенному месту?! Слушайте же вы, крысы! Я теперь сам отправлюсь в порт. Если здесь останется от нас хоть малейший след… полагаю, вам ясно, чем это пахнет. Думаете, законом? Нет, вот чем! - Коротким молниеносным жестом Венстрат выхватывает из-за пазухи спрятанный там в специальной кобуре револьвер и наставляет его на Смэша. - Ступай и скажи примадонне: если не удержит язык за зубами, обеспечу ее аплодисментами на том свете!
* * *
Задача Смэша легче, чем могла показаться в первый момент. По чистой случайности, он начинает разговор фразой, которая вызывает у неудачливой певицы условный рефлекс.
- Шеф велел сказать, гастроль окончилась. - И Смэш недвусмысленно указывает на дверь.
Ситуация не нова для Элеоноры. Не раз приходилось убедиться, что исправить ее не помогают ни просьбы, ни слезы, ни уговоры. Лучше не предоставлять им возможности унизить тебя лишний раз. И все же она не в состоянии удержаться от вопроса, хоть и заранее знает ответ:
- Где Тайминь?
- Не твое дело! Уехал кутить в столицу!
И вот она вновь шагает по улицам Криспорта. Рухнула еще одна иллюзия. Еще одно свидетельство того, что в этой части мира Элеоноре Крелле не видать счастливой жизни. Но она не отчаивается - ведь она нашла своего Аугуста! Рано или поздно пути их вновь пересекутся, чтобы никогда больше не разойтись… А до тех пор?
До тех пор надо где-то заработать себе кусок хлеба. К сожалению, ничто не говорит о том, что у хозяина "Веселого дельфина" дела пошли лучше. Ничего утешительного нет и в его словах:
- Вы что, смеетесь надо мной? А? - У хозяина кабачка не осталось сил даже для того, чтобы повысить голос. За эти дни зашел всего один русский, да и то в первый день. После того как команде запретили сходить на берег, он еще несколько раз присылал за пивом старика Серенса, а теперь… - Владелец кабачка беспомощно развел руками.
- Да, слыхала по радио, что "Советская Латвия" ушла…
- Что за ерунда?! Они бросили якорь на рейде.
На рейде?.. Услыхав это, Крелле выбегает на набережную. И впрямь "Советская Латвия" не ушла. Тайминь не одинок. До товарищей, в которых он так верит, до помощи, спасения - рукой подать. До спасения для Аугуста и для нее!
Крелле уже забыла, что совсем недавно сама же уговаривала Тайминя отказаться от родины, подписаться под клеветой и осесть в Криспорте. Какое ей дело до политики? Она только хотела пожить по-человечески: быть с любимым мужем, дома, в своей квартире, вырваться из нужды. Теперь, когда она видит совсем неподалеку пароход, она опять готова поехать вместе с Аугустом в Советский Союз, готова на все, лишь бы не остаться одинокой.
Уже довольно долго Элеонора ходит из конца в конец по темной набережной. Она замечает наблюдающего за ней мужчину, его лица не разглядеть в тени широкополой шляпы.
- Вы не скажете, как мне попасть на советский пароход?
- Очень просто. - Венстрат воплощение предупредительности. - Пойдемте! Я вас доставлю!
Элеонора Крелле идет вслед за ним - также как всю свою жизнь следовала советам сильных, энергичных людей. Довольная, что нет необходимости самой решать и действовать, она плывет по течению, которое смывает все лишнее, ненужное, нежизнеспособное. Следует, не догадываясь, что идет навстречу смерти.
Лодка отделяется от берега. Некоторое время еще слышен скрип уключин и тихие всплески весел. Затем лодка пропадает из виду, звуки стихают. И никто не слышит выстрела, внезапно рвущего вечернюю тишь, не слышит последнего крика Элеоноры Крелле, не слышит всплеска воды, которым ее безжизненное тело прощается с Криспортом.
6
Машинистка не может понять, что случилось с Дикрозисом. По обыкновению, он диктует так быстро, что за ним невозможно поспевать, и просто счастье, когда удается не переспросить слово в конце фразы. Сегодня же, напротив, после каждого абзаца он делает паузы, словно не в силах выжать мысль из мозга, переутомленного событиями. Вот и сейчас уже долго не слышно треска клавиш, а редактор все молчит и молчит.
По правде говоря, отнюдь не содержание статьи затрудняет сейчас ум Дикрозиса. Даже будучи разбужен среди ночи, он без натуги сочинил бы такой репортажик. Мешает сосредоточиться умопомрачительная мысль о том, что эта заметка, по всей видимости, последняя, которую он диктует в стенах редакции "Курьера Криспорта". Победа одержана, завтра надо отправляться вместе с Борком в столицу, где ждет работа иного, более широкого размаха, более значительное вознаграждение и, несомненно, более трудные и хлопотливые задания. Именно это сейчас занимает ум Дикрозиса. Справится ли, сможет ли удержаться на поверхности вод, где обитают акулы более хищных пород? Себе-то ведь можно признаться, что блестящий маневр Борка превосходит все доселе виданное Дикрозисом. Стоит ли садиться за партию с шахматистом, который видит игру не на три-четыре хода вперед, а умеет рассчитать все варианты и подготовить противнику ловушку, казалось бы, на ровном месте? Может, разумней остаться в Криспорте?
Дикрозис глядит по сторонам и понимает, что мысленно он уже распрощался со своим мрачноватым кабинетом, в котором навечно поселился запах дешевых сигарет и плохого кофе, с поблекшими литографиями на стенах и со стеклянной дверью, через которую хоть и можно видеть, чем заняты подчиненные, но которая и для него не исключает неприятного чувства пребывания у всех на виду. Второй раз возможность не представится, и потому надо рискнуть. А на прощание сочинить статью, которая заставит благонравных граждан Криспорта еще долгие годы вспоминать редактора Дикрозиса.
Он морщит лоб, пытаясь завернуть особо забористую фразу.
- С новой строки! - говорит Дикрозис. - Пишите!.. "Однако заблуждались те, кто считал, что это последний акт драмы". Точка. "За подписанием договора последовал сенсационный финал…" - Дикрозис снова морщит лоб. - Пишите! "В тот момент, когда торговый пароход "Советская Латвия" готовился покинуть наш порт, многие жители Криспорта, в том числе и ваш специальный корреспондент, были свидетелями постыдного происшествия…" Зачеркните последнее предложение! "Сенсационный финал, который разыграется в апелляционном суде…" Новый абзац… "Договор между судовладельцами и лоцманами будет аннулирован, ибо доказано, что бастующие действовали в соответствии с инструкциями иностранных агентов! Штурман с "Советской Латвии" Аугуст Тайминь, об исчезновении которого мы в свое время сообщали нашим читателям, руководил забастовкой лоцманов. Попытка этих темных элементов тайком доставить Тайминя обратно на борт судна потерпела неудачу благодаря бдительности нашей полиции. Не помог и хитрый маневр русских моряков встать на якорь на рейде, где легко было бы воспользоваться покровом темноты в своих целях. Советского штурмана арестовали как раз в тот момент…"
- Как интересно! - не удержалась от восхищенного возгласа машинистка. - Когда это произошло?..
- Дуреха! - обрезает ее Дикрозис. - Это все еще произойдет. Через час.
* * *
Темень сгустилась в капитанской каюте, но Акмен не включает освещение. Тлеет, потрескивая, табак в трубке у Дубова. Почему-то кажется, что в темноте легче разговаривать по душам. А у капитана накопилось так много на сердце…
- Читали радиограмму из управления порта? - Не дождавшись ответа, Акмен продолжает: - Через час при будет лоцман, и мы должны будем сняться с якоря.
- Может, он расскажет нам о Таймине, - говорит Дубов. - После ухода докеров мы окончательно отрезаны от города.
- Ничего хорошего не жду. У меня не выходит из головы визит начальника полиции. - Капитан большими шагами ходит по каюте. - Что за проклятое время, в которое мы живем! Помню, раньше не было латвийского парохода, с которого кто-нибудь не удрал бы в первом же заграничном порту. Надежда на лучшие заработки, поиски приключений да мало ли что… И никто из-за этого не подымал шума!.. Когда такой балбес через год, оборванный и голодный, заявлялся в консульство, ему давали денег на дорогу домой, и кончен бал. А нынче… - Он тяжело вздохнул.
- Проклятое не время наше, а эта холодная война, которая превращает всех нас, как партийных, так и беспартийных, во фронтовиков. - В голос Дубова, незаметно для него самого, закрадываются лекторские нотки. - Ты пойми, капитан, здесь мы больше не Акмен, Тайминь, Чайкин или Дубов со своими индивидуальными свойствами характера, здесь мы даже не являемся представителями определенной национальности или государства, мы все здесь - носители марксистской идеологии: большевики, красные, агенты Кремля, кому как понравится нас обозвать. Дома ты вправе выругаться, напиться, подраться - это твое личное дело. Здесь же за тебя в ответе весь Советский Союз - пожалуйста, не смейся! - также местные коммунисты.
- Бедняга Тайминь, - горько улыбается Акмен. - Над чем только ему не приходится ломать голову!..
Без стука открывается дверь. Входит чем-то взволнованный вахтенный штурман.
- Товарищ капитан! Пошли на палубу. На набережной что-то непонятное. Если не ошибаюсь, неподалеку от причала лоцманского катера.
В первый момент трудно разобрать, что могла бы означать суета на берегу. В мощный бинокль видны два человека, устанавливающие на пологой крыше склада мощный прожектор. Одна за другой подъезжают легковые и грузовые машины. Из них выходят люди, собираются в группы, выгружают киноаппаратуру.
- Это совсем не похоже на демонстрацию, - качает головой Дубов.
- Скорее, на киносъемки, - замечает Акмен. - Вон камера, видишь?
- А что же они собираются снимать? - Лицо Дубова хмурится. - Уж не нас ли? Знаем их съемки. Мы-то не полуголые девицы, не бандиты. А впрочем… - Он получше подстраивает бинокль. - Глянь-ка, вон и наш старый знакомый из желтой газетенки. - Дубов заметил Дикрозиса, который, растопырив руки, показывает на "Советскую Латвию". - Ясно, они что-то готовят нам на прощание. Держись, капитан!