21
Мы поднялись к нужной квартире все вместе. Наш провожатый – парень в белой футболке – позвонил в дверь условным звонком.
В квартире обнаружилось много людей. Они деловито переворачивали здесь все вверх дном. Шел дотошный обыск. Хозяев, пожилую чету, я не сразу даже увидел. Они сидели в углу, на диване, и наблюдали за происходящим с растерянностью и ужасом. Увидев Светлану – единственного знакомого человека во всей этой компании, – женщина скривила лицо, будто собиралась заплакать, и сказала:
– Деточка! Что такое? Я ничего не понимаю.
Светлана направилась было к старикам, но Мартынов остановил ее, сам сел напротив хозяев на стул, а мы остались у него за спиной.
– Как вашего сына зовут?
– Владислав.
– Где он работает?
– В этой… в мастерской…
Отец отвечал сбиваясь. Он выглядел очень испуганным.
– В какой мастерской?
– Телевизоры чинит.
– Адрес.
– Ой, я не знаю.
– Мы телефончик взяли, – доложил один из хозяйничавших в квартире оперативников. – Наши туда уже поехали.
– Хорошо, – кивнул Мартынов и опять обратился к растерянным родителям: – Давно он там работает, в мастерской-то?
Они переглянулись.
– Да года три уже, – неуверенно сказал отец.
– Четыре, – поправила жена. – Как пришел из армии, так туда и устроился.
– Чем он в свободное время занимался?
Этот вопрос, похоже, поставил родителей в тупик.
– А ничем, – пожал плечами глава семейства. – То телевизор посмотрит, то книжку почитает.
– А спорт?
– Что спорт? – не понял отец.
– Он бегал, – подсказала женщина. – По утрам. У нас здесь стадион рядом…
– А кроме бега? Парашют там, плавание, к примеру. Или тир.
Я понял, что про тир – самое главное в этом вопросе.
– Не-е, – сказал отец. – Он у нас вообще тихий. Мы ему и сами говорим иногда…
Из соседней комнаты вынырнул один из участников обыска и молча протянул Мартынову прозрачный пакет со свернутыми в рулончик долларами.
– Чье? – спросил у родителей Мартынов, не прикасаясь к пакетику.
– Наше.
– Чье – ваше? Вас и вашего сына?
– Это он нам дает, Владик-то, – пояснил мужчина. – Приносит и говорит: вам, мол, на то, на се.
– А откуда же он их берет?
– С зарплаты покупает, в обменном пункте, каждый месяц.
Мартынов с сомнением взглянул на толстенький рулончик.
– Сколько же он зарплаты получает? – осведомился он.
– Не знаю, – признался отец.
– Хорошо зарабатывает, – оценил Мартынов. – Не в каждом банке столько платят, наверное.
Махнул рукой, отпуская парня, сказал напоследок:
– Ты пересчитай.
Тот кивнул и ушел.
– А где же он пистолет-то взял? – вдруг спросил Мартынов таким тоном, будто говорил о деле хорошо известном.
Я увидел, как вытянулись лица у хозяев квартиры. Вряд ли такое изумление можно было сыграть.
– Ну? – подбодрил их Мартынов как ни в чем не бывало.
– К-какой пистолет? – с запинкой спросил отец.
Но Мартынова не так-то просто было обескуражить. Он склонился к собеседнику и сказал доверительным тоном:
– Не надо играть со мной в эти игры. Я знаю гораздо больше, чем вы думаете. И если не хотите навредить собственному сыну…
Женщина охнула и зажала рот ладонью. В ее глазах легко прочитывался ужас.
– Откуда у него пистолет? – резко спросил у нее Мартынов.
Она замотала головой.
– Мы не видели никакого пистолета, – обрел дар речи глава семьи.
– Не врать! – рявкнул Мартынов, и супруги одновременно вжали головы в плечи.
Ему понадобилось еще минут десять, чтобы уяснить, что старики действительно не ведали об оружии.
– Письмо на телевидение кто писал?
– Какое письмо? – дрожащим голосом спросила женщина.
– С предложением разыграть вашего сына.
– А, это она, – с готовностью сообщил глава семьи и показал на жену.
– А идея чья?
– Моя.
– Расскажите, как это произошло.
– Что?
– Как вы придумали письмо это написать.
– Ну как… Смотрел телевизор, там как раз показывали про это… ну как у иностранца денег просили, а у него с головой что-то не то… А я уже давно хотел, еще тогда, когда при Самсонове программа выходила… Ну я и подумал…
– Понятно! – оборвал его Мартынов. – А адрес на конверте какой писали? Кому письмо адресовали?
– Алекперову, – негромко ответила женщина. – Тому, которого недавно вот убили. Но только тогда он был живой.
– А почему именно ему?
Женщина пожала плечами.
– У программы есть адрес, – продолжал Мартынов. – По этому адресу все телезрители письма и направляют. А вы почему-то написали прямо Алекперову. Почему?
– Владик подсказал.
– Он знал, что вы собираетесь его разыграть? – непритворно изумился Мартынов.
– Нет, – ответил отец. – Мы письмо написали, а кому посылать – не знали. Я у него и спрашиваю…
– У сына?
– Да, у Владика. Кто, мол, на телевидении самый главный. А он говорит: Алекперов.
– Прямо так сразу и назвал фамилию?
– Да. Вот мы Алекперову письмо и отправили.
Я увидел, как Мартынов нервно потер ладонь о ладонь.
– А откуда он знал?
– Что знал?
– Про Алекперова.
– Этого я не знаю.
– Но он когда-нибудь еще упоминал об этом человеке?
– Нет. Тогда – в первый раз. Я-то этого Алекперова и не знал. Мы телевизор смотрим, а оно нам надо, кто там у них начальник? Только когда его уже убили, этого самого Алекперова, тогда я его фамилию и запомнил. А Владик откуда знал… – Мужчина пожал плечами. А Мартынов опять потер ладонь о ладонь.
Я прекрасно понимал, о чем он сейчас думает. Девяносто пять процентов телезрителей – это вот такие, как сидящая перед нами супружеская чета, люди. Они просто смотрят телевизор, и какое им в действительности дело до того, кто возглавляет телеканал. Ни в лицо человека не знают, ни по фамилии. А вот мастер из телеателье фамилию знал. И назвал ее без заминки. В этом не было бы ничего особенного, если бы сегодня этот скромняга мастер не застрелил на дороге двоих человек, сделав это так, что его профессионализму подивились даже многое повидавшие оперативники. И если бы незадолго до того такие же умельцы не убили Алекперова. Это вполне могло быть простым совпадением. Но когда я смотрел на Мартынова, мне казалось, что он думает иначе.
22
Обыск продолжался. В квартире предполагалось оставить засаду, хотя по лицу Мартынова я видел, что лично он не видит в этом смысла. Вряд ли убийца вернется в этот дом.
Мы спустились вниз, к машине.
– Значит, вы будете вести это дело? – спросил я у Мартынова.
Он в ответ кивнул и скорбно улыбнулся. Год назад судьба уже сводила нас.
Когда мы вернулись на место происшествия, там уже был Демин. Он стоял у вагончика и с растерянным видом обозревал место недавней трагедии. Трупы уже увезли, но разбитый "жигуленок" все еще стоял на дороге.
– Ты иди, – сказал я Светлане. – Я сейчас подойду.
Она поняла, что я хочу поговорить с Мартыновым с глазу на глаз.
– Вы вели дело Демина? – спросил я, когда она ушла.
Мартынов нахмурился, вспоминая. За этот год перед ним прошло столько людей, что он не сразу мог вспомнить, о ком идет речь.
– Демин, – повторил я. – Администратор самсоновской группы. – Я показал в окно на Илью.
– А, этот. Нет, им занимался не я непосредственно, но с материалами дела я знаком. Все-таки эти два дела – его и самсоновское – шли в связке.
– Там что-то такое было…
Я замялся, не зная, как объяснить. Мартынов терпеливо ждал.
– Илью пытались привлечь к ответственности за хищения, но потом все само собой заглохло. Почему?
Мартынов пожал плечами:
– Не доказали. Ты же и сам давал показания, как мне помнится, и ничего не подтвердил. И никто не подтвердил. Хотя хищения имели место. Я прав?
Он посмотрел на меня.
– Не для протокола? – спросил я.
– Ну естественно.
– Что было, то было.
Мартынов кивнул, давая понять, что никогда в этом не сомневался.
– Никто не дал против него показаний, – сказал он. – А нам и самим копать не очень-то хотелось. Это же телевидение, все на виду, чуть следователь ошибся – и пиши пропало. Карьеру только так можно поломать. Поэтому подобные дела старались закрыть при первом же удобном случае.
– А ознакомиться с материалами деминского дела можно?
Мартынов посмотрел на меня так, будто я сообщил ему о том, что убил собственную бабушку.
– Ты с ума сошел? – осведомился он после паузы. – Это же закрытые материалы.
Конечно, подразумевалось совсем не то, что было сказано вслух. Мартынову нужно было связное и убедительное обоснование моей просьбы. Но я не мог сказать ему об Алекперове, о том, что тот что-то намеревался мне сообщить, потому что, как мне казалось, в таком случае Илья будет обречен, а я до сих пор не верил в его хотя бы относительную причастность к убийству Алекперова.
– Забудь об этом, – сказал Мартынов.
С Деминым, как оказалось, приехал и наш неулыбчивый следователь Орехов, тот самый, который занимался расследованием убийства Алекперова. Я поздоровался с ним, а он взглянул на меня так, словно я был едва ли не его личным врагом. Мартынову он сказал:
– У меня такое чувство, что эти два дела придется объединять в одно.
– Почему? – поинтересовался Мартынов.
Мне показалось, что он не очень-то жалует своего коллегу.
– А ты не улавливаешь связи между убийством Алекперова и тем, что случилось сегодня?
– Пока нет. Где связующее звено?
– А вот. – И Орехов неожиданно ткнул пальцем в мою сторону.
– Ну, ты полегче, – поморщился Мартынов и обернулся ко мне: – Ты иди пока, Женя.
В его голосе сквозила почти неприкрытая досада.
Я отправился в вагончик. Один из операторов, завидев меня, сказал, пряча глаза:
– Тут такое дело, Евгений Иванович… – Он выглядел смущенным и раздосадованным. – Пацанва тут крутилась…
– Ну, не тяни! – сказал я, раздражаясь.
– Кассету у меня увели.
– Кто?
– Говорю же – мальчишки. Недоглядел. Смотрю, суетятся что-то. Крикнул: "Марш отсюда!" Они врассыпную. Я к камере, а кассеты нет. Побежал догонять, гнался за ними до самого микрорайона, но куда там… – Он махнул рукой.
– Шляпа! – оценил я его бдительность. – Вторая кассета хоть цела?
– Вроде цела. Я видел, что напарник отдал ее милиционеру.
– Какому милиционеру?
– Одному из тех, что здесь крутятся.
Про эту кассету вспомнили еще раз, когда пришел Мартынов.
– Ты обещал отдать мне отснятый материал, – напомнил он.
Я рассказал об украденной кассете.
– Шляпы, – повторил мою оценку Мартынов, но теперь уже в множественном числе.
Оператора отправили на поиски того милиционера, который забрал кассету.
– Что там? – спросил я у Мартынова, кивнув на дверь вагончика.
Он понял, что я спрашиваю про Орехова.
– Ничего особенного, – ответил Мартынов.
И отвел глаза. Я понял, что он что-то скрывает.
– Что-нибудь серьезное, да?
Он, все так же глядя в сторону, похлопал меня по плечу:
– Да ты не волнуйся.
Потом понял, что я не отстану.
– Ему не дадут этого сделать, Женя!
– Чего сделать?
– Связать воедино эти два дела.
– А если ему это все-таки удастся?
– Не удастся! – отрезал Мартынов.
А тон был уж слишком раздраженный. И это могло означать только одно: он и сам не уверен на все сто. Значит, Орехов может и настоять. И что тогда?
– А если удастся, что тогда? – с демонстративной настойчивостью озвучил я свой вопрос.
– Я не знаю.
Ничего хорошего – вот как можно было перевести этот ответ.
Мартынову был в тягость этот разговор, и он ушел. Но через десять минут вернулся и выглядел крайне озабоченным.
– А кассеты нет, – сообщил он. – И милиционера того тоже нет.
– Как же так? – изумился я.
– А вот так! – огрызнулся Мартынов.
И я понял, насколько это серьезно.
Пропавшего милиционера искали долго, но не нашли. Оператора, отдавшего кассету, усадили писать объяснительную, потребовав указать особые приметы исчезнувшего стража порядка.
Через некоторое время в нашем вагончике появился Орехов и с ним трое в штатском.
– Мы хотели бы осмотреть помещение, – сообщил Орехов, но когда мы попытались уйти, он нас остановил: – Можете оставаться здесь. Вы позволите осмотреть вещи?
Никто не возражал. Они довольно аккуратно, но поспешно осмотрели кофр со Светланиными микрофонами, потом залезли в мою сумку, и вдруг Орехов выпрямился и спросил:
– Сумка чья?
– Моя, – ответил я.
Он запустил руку в сумку и тотчас извлек оттуда тупоносый пистолетный патрон. Этот патрон он держал перед собой и разглядывал с таким видом, будто не верил собственным глазам. Я тоже не верил. Патрона у меня в сумке никак быть не могло.
– Чье? – отрывисто спросил Орехов и, не дожидаясь ответа, строго посмотрел на меня.
А сопровождающая его троица уже шла ко мне.
– Это не мое! – сказал я. – Кто-то подбросил!
Но на Орехова это не произвело ни малейшего впечатления.
– Мы вынуждены вас задержать, – объявил он. – До выяснения всех обстоятельств дела. Статья "Незаконное хранение оружия". От года до трех.
Сидевший в углу Дима поднялся и сказал:
– Это же провокация!
– Вы намерены оказать сопротивление сотрудникам правоохранительных органов? – через плечо бросил ему Орехов.
Дима остановился. Я его понимал: подсудное дело.
– Пройдемте, – сказал мне Орехов.
– Это незаконно! Я буду жаловаться!
– Это сколько угодно. Нам не привыкать.
Они вывели меня из вагончика и усадили в машину. Я поспешно оглянулся – нет ли поблизости Мартынова, – но он как сквозь землю провалился.
Орехов сел на переднее сиденье.
– Зачем вы это сделали? – спросил я.
– Что именно? – спросил он тусклым, ничего не выражающим голосом и обернулся.
Когда я увидел его глаза, у меня сжалось сердце. В его взгляде не было жалости. Одна холодная решимость.
23
Мы приехали в уже знакомое мне здание прокуратуры. Орехов тотчас пожелал побеседовать со мной. Его интересовало все, что было связано с Алекперовым. Про злополучный патрон он даже не вспоминал. Когда я указал ему на этот загадочный факт, он пропустил мои слова мимо ушей, будто не расслышал.
– Я не буду отвечать на ваши вопросы, – объявил я.
Он посмотрел на меня так, будто безмерно удивился столь опрометчивому решению.
– Вы не очень хорошо представляете себе работу этого механизма, – сказал после паузы мой собеседник и повел руками вокруг себя. – Здесь все настолько отлажено и все части механизма так плотно пригнаны друг к другу, что песчинки перемалываются бесследно. Никаких сбоев в работе. Сильный механизм. И бездушный.
Запугивал. Я его прекрасно понял.
– Но ведь всегда можно договориться, – продолжал он.
Не склонился ко мне, не понизил голос, чтобы продемонстрировать фальшивое дружелюбие. Не любил дешевых трюков.
– Тот, кто сотрудничает со следствием, всегда в выигрыше. Это здесь, на воле, год туда, год сюда – роли как будто не играет. А в тюрьме каждый лишний день очень и очень укорачивает жизнь, вы уж мне поверьте.
Я не мог понять, почему он так в меня вцепился. И потому молчал. Он расценил мое молчание как упрямство. Тяжело вздохнул, словно сожалея о моем неблагоразумии.
И тут распахнулась дверь. Широко и с шумом. В кабинет ворвался Мартынов. Меня он даже не удостоил взглядом, сразу подступился к следователю.
– Что это? – резко спросил Мартынов и ткнул в мою сторону пальцем.
– А что такое? – сухо осведомился Орехов, заметно смурнея лицом.
– К чему эта комедия? Что за патрон? Зачем ты разыграл этот спектакль?
– Я ничего не разыгрывал, – все так же сухо ответил Орехов. – Выемка произведена в присутствии понятых, протокол оформлен надлежащим образом. Так какие вопросы? – Он посмотрел на Мартынова и поднялся. – Давай выйдем в коридор. Там и поговорим.
– К черту! – рявкнул Мартынов. – Никаких коридоров! Я его забираю! – Обернулся ко мне: – Пошли, Евгений!
Он был возбужден и решителен. Но на Орехова это нисколько не подействовало.
– А забрать ты его с собой не можешь, – сказал он. – Потому что вот… – Он двинул по столу какую-то бумажку.
– Что это? – недружелюбным тоном осведомился Мартынов, не делая ни малейшей попытки приблизиться к столу.
– Постановление об аресте Колодина Евгения Ивановича. Он арестован. Ты это понимаешь? И если ты попытаешься вывести его за пределы прокуратуры…
Он не договорил, но и так все было понятно. Для меня это – побег, для Мартынова – соучастие. Я слышал, как Мартынов скрипнул зубами. Так бывает, когда человек испытывает чувство бессилия.
– Что за чушь? – зло сказал он.
– Давай выйдем в коридор, поговорим, – опять предложил ему Орехов.
– Да я этого парня знаю год! – взорвался Мартынов, и в дверь тотчас заглянул милиционер. Заглянул и тут же исчез. – И все, что ты на него сейчас пытаешься повесить…
– Я ничего на него повесить не пытаюсь. За ним тянется хвост из всяческих несоответствий и нестыковок. Это по алекперовскому делу.
– Что за чушь! Ты его в убийцы записал, что ли?
– Не в убийцы, конечно. Но есть странности просто необъяснимые.
Орехов посмотрел на меня, и я понял, что он хочет слышать объяснение этим странностям. До этого он не решался говорить при мне, а вот теперь пошла игра в открытую. И если я не смогу ничего ему объяснить, он закатает меня за решетку, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
– Алекперов отправился на встречу вот с ним. – Орехов кивнул в мою сторону. – И никому не сказал, куда едет. Ни заместителю своему, Касаткину, ни жене – никому! А вот ему он звонил! – Он опять показал на меня. – И он-то был в курсе! – Очередной кивок в мою сторону. – И как раз там, в кафе, убийцы Алекперова и поджидали!
Сказать, что я был изумлен – значило не сказать ничего. И Мартынов, кажется, был шокирован не меньше моего. Он повернул голову и посмотрел на меня. У него было лицо испытавшего немалое потрясение человека.
– Нет, ты погоди, – пробормотал он после невыносимо затянувшейся паузы. – Ты хочешь сказать, что Колодин навел убийц на Алекперова?
– Пока я говорю только о фактах, – сухо ответил следователь. – А факты таковы: в день гибели Алекперов договорился с Колодиным о встрече, сам Алекперов никому об этой встрече не сказал. Когда он приехал в этот ресторанчик, убийцы его уже поджидали. Меня интересует следующее: откуда они знали, что Алекперов там появится?
Он посмотрел на меня вопросительно-строго.
– Я никому ничего не говорил!
Мой ответ, кажется, чрезвычайно расстроил следователя. Он даже развел руками и выразительно взглянул на Мартынова: мол, ты же видишь, я к этому парню со всей душой, а он вместо благодарности держит меня за дурачка.
– Никому ничего не говорил! – упрямо повторил я. – И вообще, нам с Алекперовым нечего было делить.