Начальником отделения уголовного розыска Ратанов стал рано, на третий год работы в милиции. Моложе его в отделении были только Барков и Тамулис. Остальные были старше по возрасту, а некоторые старшие уполномоченные - и по званию.
Был еще в отделении и ровесник и друг - Андрей. Андрей Мартынов, без которого Ратанов, возможно, остался бы навсегда анемичным юношей из большого шестиэтажного московского дома в Гранатном переулке.
Мальчики из этого дома испокон веков ходили в беретах, а девочки - в капорах, как на иллюстрациях к книгам Диккенса. Они всегда спешили: в музыкальные школы, на уроки английского языка, рисования, художественной гимнастики.
Игорь Ратанов тоже отходил свое с нотной папкой и взялся за этюдник, когда в их класс перевели и посадили с ним за одну парту вихрастого сероглазого крепыша, первого силача и футболиста Андрюшу Мартынова.
Этюдник был заброшен вместе с нотной папкой. Друзья увлекались футболом и боксом. Родители Ратанова ходили в школу, звонили директору - ничего не помогло. Игорь Ратанов являлся домой в синяках и ссадинах. Однажды отец Мартынова, работавший тогда в Прокуратуре Союза, провел их в Музей криминалистики, на Петровку. Судьба Ратанова решилась. После девятого класса он стал командиром оперативного комсомольского отряда, а через год оба сдали экзамены на юрфак.
Так в семье профессора-терапевта Владимира Иннокентьевича Ратанова появился оперуполномоченный уголовного розыска, а позднее начальник отделения розыска Игорь Владимирович Ратанов.
Он никогда не думал, что так сложно быть руководителем коллектива: люди приносили с собой на работу свои волнения и заботы - о больном сыне, о жилплощади, о дровах. Некоторым женам не нравился суровый режим работы их мужей. Кто-то кого-то недолюбливал. Кто-то радовался его промахам, как будто у Ратанова было свое, отдельное от общего дело. Нужно было помнить, что при всем хорошем, что есть у каждого, кто-то не в меру вспыльчив, а кто-то обидчив. И нужно было, считаясь и не считаясь со всем этим, быть готовым в любую минуту повести все отделение на дела не только трудные, но и опасные.
И Ратанов думал, что он не умеет этого, и потому старался быть таким, каким ему представлялся идеальный начальник уголовного розыска: бесстрастным, сдержанным, немногословным. Это вредило ему, и Мартынов много раз, оставшись с другом наедине, высмеивал его за это.
В отделе кадров долго спорили: удобно ли оставлять Мартынова в подчинении Ратанова? И Андрей первый доказал: удобно. Самого его на повышение не выдвигали; его веселый, неунывающий характер, увлечение футболом, по мнению некоторых, отдавали мальчишеством и легкомыслием.
Говорили в управлении, что, как все большие друзья, они любили одну девушку, которая предпочла Мартынова. Было это верно или нет, никто не знал, но Ратанов не был женат, и никто не помнил, чтобы он кем-нибудь увлекся. А такое в небольших городах, как известно, не остается незамеченным.
…Кроме Ратанова, к Ольге в этот день никто из товарищей Андрея не приходил. Тамулис с Барковым после совещания подошли к дому, постояли у подъезда и не зашли. Они знали, что Ольга не спит. Они знали, что она ни в чем их не упрекнет, а самим им нечего пока ей сказать. И еще. От шума мог проснуться маленький Игорешка и со сна крикнуть: "Папа!"
5
В дежурке Ратанову сказали, что его давно уже ждет Шальнов.
Заместитель Альгина майор Шальнов до отпуска приходил на работу раньше всех: он рано ложился спать и часто уже часов с пяти утра ворочался, пил воду и больше не мог заснуть. Тогда он не спеша одевался и пешком шел в отдел. Он здоровался с дежурным и поднимался к себе в кабинет. Там Шальнов перекладывал из сейфа на стол кипы бумаг, папок, каких-то тетрадей с цифрами, садился на стул и сидел. Беспокоили его мало: от рядовых сотрудников он был прочно отгорожен начальниками отделений, а от областного управления, находившегося в двух кварталах, - начальником горотдела. Когда Альгин уезжал на сессии исполкома, в горком, на различные совещания и комиссии, Шальнов тоже исчезал из отдела. Говорили, что во время этих кратковременных отлучек он пропускает по маленькой в буфете гарнизонного Дома офицеров.
За все это Шальнову объявляли замечания и выговоры в приказах и делали последние предупреждения. И тогда он брал у Ратанова розыскные дела, долго держал их у себя в сейфе и возвращал обратно с краткими резолюциями: "Пр. ускорить. В. Шальнов" и "Пр. переговорить. В. Шальнов". Однако докладывать ему никто не спешил, потому что Шальнов давно уже занимался исключительно подведением итогов, составлением всякого рода справок, и докладывать дела по нераскрытым преступлениям человеку, оторвавшемуся от повседневной работы оперативников, было неразумной потерей времени: посоветовать что-нибудь дельное он, как правило, не мог.
За последние годы оперативная работа сильно изменилась - навсегда пропали всякие медвежатники, клюквенники, голубятники, городушники. Исчезли многочисленные известные ему как свои пять пальцев грабительские группы. Преступлений стало совсем мало, а раскрывать их стало труднее.
И такая новая работа уже не нравилась Шальнову, и ему хотелось со временем перейти на какое-нибудь спокойное место в аппарате управления. Для этого нужно было лишь продержаться еще несколько лет на должности зама, четыре года проучиться в Высшей школе милиции, не лезть на рожон, не выскакивать с инициативой, беречь себя и не делать никаких глупостей.
Об этом он не раз думал, приходя на работу в семь часов утра и сидя за столом, заваленным бумагами.
Решившись, наконец, поступить на заочное отделение Высшей школы и взяв отпуск на подготовку, Шальнов в первый же день почувствовал себя так, как будто под его ногами вместо привычного твердого основания оказался бегущий по волнам шаткий, непрочный плот.
Весь первый день, перелистывая учебники, которые принесла ему из школы жена, Шальнов еще надеялся, что неожиданно зазвонит телефон и он снова вернется к своим привычным, не очень сложным, но необходимым обязанностям.
Дни шли, а телефон ни разу не звонил. К этому времени Шальнов понял, что может сдать приемные экзамены только случайно, потому что давно уже отвык заставлять себя с трудом познавать новое, потому что многое он успел забыть или не знал раньше.
Так, всей душой жалея Мартынова, которому он всегда симпатизировал, Шальнов с радостью прервал подготовку к экзаменам и приехал в горотдел.
- Нужен развернутый план мероприятий, здравствуй, - сказал Шальнов, едва Ратанов появился в дверях его кабинета. - Понимаешь? Нужно все силы положить, чтобы раскрыть! А вдруг не раскроем? Нас с тобой за это преступление сто лет трясти будут! Самый подробный план! Все версии!
…Можно было на нескольких чистых листах бумаги написать возможные версии. Все теоретически возможные. Первую… Вторую… Шестую… Десятую… Убийство с целью ограбления… Месть… Ревность… Версия о нападении шизофреника, бежавшего из психиатрической больницы. Чтобы все было полно, грамотно, солидно. Застраховано на случай неудачи.
Ратанов по одному только плану мероприятий мог уже распознать такие дела. Подавленный тревожной мыслью об ответственности и втайне не веря в свои силы, иной следователь или работник уголовного розыска спешит выдвинуть и проверить как можно больше версий. Он постоянно видит перед собой того, кто будет потом, когда преступление останется нераскрытым, придирчиво листать страницы и судить его мастерство и способности; и даже на ту версию или версии, которые ему самому кажутся главными, такой работник боится бросить все свои силы, чтобы не оставить непроверенной ни одну из остальных.
"Не даст до конца обойти весь район, - сразу же с тревогой подумал Ратанов, - отберет людей… Заставит застраховаться! Не бывать этому!"
На счастье Ратанова, в кабинет неожиданно вошел майор Веретенников. Как всегда, неторопливый, с непроницаемым одутловатым лицом и чуть заметным вторым подбородком, ниспадающим на воротник традиционного глухого кителя, Веретенников еще в дверях услышал предложение Шальнова, и оно ему не понравилось: для составления солидного документа Ратанов был еще молод и неопытен.
- Начальник отделения пусть работает. План, Василий Васильевич, мы с тобой сами составим.
У Ратанова мгновенно отлегло от сердца.
…В воскресенье город начинает жить позже обычного. Непривычно пусты ранние автобусы, на улицах- редкие прохожие, у кино выстраиваются звонкоголосые ребячьи очереди. Но уже к полудню узкие рукава боковых улиц выносят к центру шумный людской поток. Он течет по тротуарам, дробясь о двери магазинов, парикмахерских, фотографий, втягиваясь в подъезды домов. И кажется, что в этом людском водовороте нет ни системы, ни логики.
В этом потоке шли по городу оперативники. Если бы на карту города нанесли пунктиром их путь, то прерывистые линии вырезали бы из лабиринта улиц правильный квадрат с центром в Смежном переулке, внутри которого не было бы ни дома, ни магазина, ни палатки чистильщика обуви, ни газетного киоска, не пересеченных этим пунктиром.
Андрей Петрович Сабо жил один. Нина Рогова как будто уже встречала где-то этого человека - так знакомы показались ей его худые плечи, ссутуленная спина, тонкая проволочная оправа круглых, вышедших из моды очков. Он пригласил Нину в комнату, где под окном на коврике лежала большая породистая овчарка со щенками, извинился и вышел в переднюю. Овчарка настороженно покосилась в сторону Нины, а потом сразу забыла о ее существовании.
Через несколько минут хозяин вернулся - на нем уже была аккуратная, несколько вылинявшая куртка из вельвета, галстук. И тогда Нина вспомнила - такого же вот пожилого человека в стареньком, но чистом и аккуратно выглаженном костюме она встретила недавно в троллейбусе: он уступал место молоденькой застенчивой девушке.
- Вы любите собак? - спросил Сабо, извиняясь за присутствие, в комнате овчарки.
- У нас дома тоже живет овчарка…
Разговор начался. Сабо слушал ее внимательно.
- Кажется, я могу вам чем-то помочь, - дослушав ее до конца и улыбнувшись своей тихой ровной улыбкой, сказал Сабо. - Я гуляю с Альмой ночами. Мы уже привыкли. Чудесный воздух, тишина, отсутствие маленьких сорванцов, что кидают палками в собак. В пятницу мы с ней тоже гуляли. Я решил пройти к судоверфи. Людей на улицах было мало. Альма без поводка бежала впереди. У старой мечети - знаете? - мы повернули назад. Навстречу нам из города шли двое. Под самым фонарем мы встретились. Один, высокий ростом, шел справа, ближе к домам, - его я не рассмотрел. А второй был без рубашки и майки. Рубашку он нес в руке. Мускулистый, не очень молодой, лет, может, тридцати, черноволосый. Я его хорошо рассмотрел, еще отметил даже, что молодежь, как и мы когда-то, предпочитает часто сапоги - он был в сапогах.
Нина слушала внимательно, а глаза ее скользили по стенам комнаты: диван-кровать, тумбочка, книжные полки, занявшие всю стену, - Диккенс, "Степан Разин" Злобина, Луначарский, Толстой, "Ленинский сборник"… Над столом большая незнакомая фотография - мужское волевое лицо, крутой лоб… "Почему он один? - мелькнуло у Нины в голове. - Запоздалый разрыв с семьей? Смерть жены?"
- …Альма как раз зарычала на них. Тот, что в сапогах, отпрянул. Спрашивает: "Сколько времени, отец?" Я ответил: "Без трех минут два ночи". Он на ходу выругался, говорит: "Опять жена ворчать будет…" И все.
- А почему вы думаете, что это относится к моему делу? - осторожно спросила Нина.
- Да потому, что, когда он время спрашивал, он ко мне лицом повернулся - и я у него кровь на лице увидел, просто размазана по щеке. И не домой он шел. По той дороге домой никто не ходит.
- Вы сможете сейчас проехать со мной ненадолго?
Когда они уже выходили из комнаты, Нина не удержалась, показала на фотографию.
- Сын?
Сабо улыбнулся.
- Это командарм Якир. Знаете?
Рогова покраснела.
Беседуя с людьми, которые в ночь на субботу проходили по улицам, работники милиции узнавали о приметах прохожих, замеченных ими. Эти приметы Ратанов выписывал на длинную бумажную "простыню". Иногда все приметы умещались в одной строчке:
"Женщина в светлом платье" (проспект у дома 45).
"Парень в шляпе" (у здания управления культуры).
"Две девушки маленького роста" (пруд на Кировской).
Были в этом списке и такие:
"Мужчина без рубашки" (ул. Торфяная).
"Высокий мужчина в белой рубашке" (ул. Торфяная).
"Высокий мужчина в сером" (ул. Торфяная).
Об этих троих рассказал один из дворников. Он видел их в половине второго ночи в районе улицы Торфяной, в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от Смежного. Они шли в сторону судоверфи, но не вместе. Мужчина без рубашки и мужчина в сером шли по разным сторонам улицы, а мужчина в белой рубашке шел позади одного из них.
Ратанов и Нина подошли к висевшему на стене плану города; люди, о которых рассказали Сабо и дворник с Торфяной, шли по направлению к судоверфи не кратчайшим путем, через центр, а окольным. Об этом можно было судить по времени, затраченному ими.
- Они?! - обрадованно и как-то растерянно спросила Нина.
Через час большая группа сотрудников розыска переключилась на район судоверфи. Тамулиса Ратанов послал в ЖЭКи, к председателям товарищеских судов.
- Об убийстве больше ни слова. Посмотри по-своему на все жалобы и заявления, которые не дошли до наших работников. Квартирные ссоры, скандалы, пьянки… Понимаешь, когда меня спрашивают об убийствах, я стараюсь вспомнить только что-то зловещее… Тебя должны интересовать пустяки: кто-то гуляет по ночам, нарушает тишину, пугает людей… Ты меня понял?
В дверях Тамулис столкнулся с начальником управления.
- Сидите, сидите, - генерал махнул рукой в сторону поднявшегося Ратанова. На Тамулиса он не смотрел, и тот, не решаясь выйти без разрешения, застыл у дверной притолоки.
Ратанов все-таки встал и начал докладывать стоя. Генерал присел, смотрел в сторону, мимо Ратанова, провел зачем-то один раз ладонью по спинке старого дивана, ни разу не кивнул ободряюще головой, но Ратанов сразу почувствовал, что Дед слушает его очень внимательно и во всем с ним согласен.
- Покажите мне по карте, где вы сейчас ищете.
- Вот.
- Не забудьте включить меня в число выступающих на предприятиях. Весь город сейчас говорит о Мартынове. И о нас.
- Будет сделано.
Ратанов вновь ощутил прилив уверенности б своих силах. В эти дни ему словно все время не хватало чьего-то скупого, немногословного одобрения.
- Я еду в обком партии, - сказал генерал, - думаю, вы на пороге интересных зацепок. Я доволен. - В дверях он обернулся. - Но скажите уборщице, чтобы пыль все-таки в вашем кабинете убирали, а ваши молодые люди не должны ходить небритыми.
- Силен! - сказал Тамулис, когда дверь за генералом захлопнулась. Он украдкой потрогал рукой подбородок. - Все заметил. Где он раньше работал, Игорь Владимирович?
- Он несколько лет был секретарем областного комитета партии. Закончил философский факультет, потом нашу Высшую школу…
- Как назло, - пожаловался на вечерней оперативке Шальнов, - Альгин заболел. Жена звонила: температура тридцать семь и семь. Веретенников куда-то запропастился.
Тут только Ратанов вспомнил, что с самого утра не видел Альгина.
Барков попросил слова:
- Ничего у нас не выйдет, если кое-кто продолжает искать только "золотого свидетеля", который сразу назовет нам убийц и даст в руки доказательства. Я с одним пареньком сегодня разговаривал. Он мне сказал, что у них был в квартире наш сотрудник - не хочу называть его фамилию, - спрашивал, не слыхал ли кто про убийство в Смежном, и ушел. Мало, поймите, задать только этот вопрос. Нам нужны все люди, проходившие в ту ночь. И девушка, с которой у этого дома хотели когда-то снять часы… Может, товарищи, получиться так, что по вине одного человека работа всех пойдет насмарку! Весь труд всего горотдела!
- Ты без намеков, - желчно кинул ему Гуреев, - про кого?
- Про тебя, например.
- Меньше дураков слушайте.
- Этот парень не глупее нас с тобой.
Барков в поисках поддержки обвел глазами коллег, но спорить с грубоватым и невыдержанным Гуреевым сегодня никому не хотелось. Кроме того, все заметно устали.
- Жаль, что Егорова нет, - уже отходя, проворчал недовольно Барков, - он бы тебе все объяснил…
Находившийся в отпуске пожилой, рассудительный Егоров был для всех высшим авторитетом, наравне с Ратановым, а может, и выше, потому что за плечами старшего оперуполномоченного Егорова был еще и житейский опыт, которого недоставало начальнику отделения.
- Сабо говорит о здоровом высоком мужчине… Уж не Волчара ли? - спросил Тамулис.
Гуреев махнул рукой.
- Он с весны в колхоз уехал, плотничает. Был я у его матери.
- Ты учти, Тамулис, - улыбнувшись, сказал Шальнов, - Волчара - вор. Он только ворует, не хулиганит, не грабит. Такие, как он, считают убийство позором для себя. Это тебе любой старый оперативник скажет. Пора знать.
- Все-таки я записываю в план, - сказал Ратанов, - "Гуреев доводит до конца проверку Волчары". Ну, на сегодня, пожалуй, все?
- Может, есть такая кличка Чернь или Черень? - опять спросил Тамулис. - Может, Андрей назвал кличку?
Похожей клички никто не знал.
Уходя, большой группой ввалились в дежурку.
- Барков! - позвал дежурный. - Герка! Тебе днем несколько раз девушка звонила… Галя. Потом просила часов в девять позвонить ей в общежитие.
Часы в дежурке показывали начало одиннадцатого.
- Ты бы еще завтра мне сказал. Когда сменялся. Отчитался бы сразу за все сутки…
Раздался телефонный звонок.
- Одну минуточку. - Дежурный прикрыл ладонью трубку. - Здесь про убийство Мартынова… Хотят помочь…
Шальнов перегнулся через стол, взял у дежурного трубку.
- Так… так… - Показал дежурному на карандаш, чтобы записывал.
В дежурке воцарилась тишина.
"Неужели сейчас все станет ясно?"
Барков сзади навалился на Тамулиса, крепко обнимая его за плечи. Гуреев подмигнул дежурному, изо всех сил сжал ему локоть.
- Так… Так… - говорил Шальнов. - Джалилов Арслан… Даличский тупик, восемнадцать… Человек, которого мы ищем… А кто это говорит?
Тамулис быстро снял трубку со второго телефона, набрал номер.
- Человек, которого мы ищем, Джалилов, - растерянно сказал Шальнов, все еще держа трубку около уха.
- Звонили из телефона-автомата, что рядом с вокзалом, - сказал Тамулис.
Шальнов пришел в себя.
- Никому никуда не отлучаться. Машину не отпускать. Ратанов и Гуреев, прошу зайти ко мне. Будем брать Джалилова.
- Чушь, - сказал Барков, - Джалилова я знаю.