- Решаем так. К дому идем на машинах на самой большой скорости. В первой машине я, Мартынов и… Тамулис. Мы берем Вихарева. В дом идем в таком же порядке: я, Мартынов, Тамулис. Остальные окружают дом, отрезают Вихареву пути к отступлению. Старший этой группы - майор Егоров. Вопросы?
Он помолчал.
- Приготовить оружие - и по машинам.
Машины развернулись к дороге, оставив на поляне ровные полосы смятой травы. Все так же лениво плыли по реке бревна и таяли в бездонной синеве белые островки. Оперативники садились в машины. Березовая роща и весь этот спокойный окружавший их лесной мир больше не имел к ним никакого отношения.
Тамулис сидел на сиденье позади Ратанова и, пригнувшись к окну, хорошо видел маленький, безлюдный Матвеевский починок, первые изгороди за колодцем и маленький, ничем не выделявшийся дом у дороги. До дома было не более четырех километров но дорога не позволяла развить настоящую скорость, и только последний километр они прошли ближе к ста.
Теперь они были совсем на виду, поэтому шоферы спешили. Подхватываемая ветром пыль уносилась назад, образуя длинное мутно-желтое облако…
Оставалось несколько метров до калитки и еще метров двадцать от калитки до крыльца.
Когда Ратанов рванул ручку дверцы, в мгновение, затянувшееся бесконечно долго, они увидели вдруг маленького худенького мальчика, который, испугавшись машин, неуклюже заковылял по лестнице в избу. И все мигом поняли, что произойдет: пока Ратанов, сидевший рядом с шофером, обежит машину и добежит до крыльца, мальчик раскроет дверь и застрянет на высоком пороге. Ратанов уже не ворвется в избу неожиданно и стремительно, как предполагалось, потому что между ним и обложенным со всех сторон Вихаревым окажется этот мальчик в красных штанишках с отстегнутой лямкой.
Пыль еще оседала на бурую прошлогоднюю траву, а Мартынов, а за ним Ратанов и Тамулис уже бежали по двору, и Мартынов, обхватив сзади и прижав к себе мальчишку, опрокинулся спиной с крыльца на сухие черные доски настила, освобождая дорогу в дом, а Тамулис, ощутив внезапно необычайный прилив силы и ловкости, опередив Ратанова, всем телом бросился в дверь.
Увидев выскакивающих из машин и бегущих по двору людей, Вихарев растерялся. Он метнулся от окна к двери, но Тамулис, бросившийся с порога к нему в ноги, потащил его вниз, и тут же сверху на него навалился Ратанов, выкручивая руку с пистолетом. Еще через минуту Егоров и Гуреев посадили Вихарева в машину и увезли. Тамулис посмотрел на часы: прошло шесть минут с тех пор, как они выехали из рощи.
Ратанов сделал ему замечание, а потом пожал руку. И все подошли, чтобы поздравить Тамулиса с участием в первой операции.
Они возвращались в кузове попутного грузовика, потому что во второй "Победе" они все равно бы не уместились. Дорогой все стояли у кабины, тесно прижавшись друг к другу.
В лицо им хлестал свежий лесной ветер.
- Слушай, Алька, - положив руку ему на плечо, заговорил Барков, - ты почему такой худой? Ты бы жрал что-нибудь попитательнее… Побольше масла, что ли? Притащить тебе рыбьего жиру?
- У него просто астеническое телосложение, - неожиданно сказала Галя, и это были первые слова, которые в этот день от нее услышали. - Такое строение… Он толстым никогда не будет…
И она улыбнулась Баркову так просто и так дружески, что Тамулис сразу понял, что Галя и Герман еще обязательно встретятся.
"У моего отца тоже было такое телосложение", - хотел ответить Тамулис…
Тамулис тихо дремал на стуле, и голова его все время соскальзывала набок.
В половине третьего в коридоре снова раздались шаги. Вошел Гуреев, неожиданно бодрый, незаспанный, веселый.
- Идет как по маслу… Раскроем, ребята!
- Что там? - спросил Тамулис.
- Вас не было - грабежи мы так раскрывали. По ночам… Дело "Микадо"…
- Ну что же там наконец?
- Он! - Гуреев ткнул себя пальцем в грудь. - Чувствую. Когда мы за ним пришли, даже ничего не спросил. Оделся, взял семь пачек папирос… Уж приготовлены были!
- Кто его допрашивает?
- Там народу много: Шальнов, Ратанов, Карамышев, Веретенников. Сейчас Альгин приехал.
- А нам как?
- Ждать. Может, на обыск придется ехать - одежду со следами крови…
Тамулис по-детски зевнул, улыбнулся, положил локти на стол, уткнулся лицом в ладони.
8
В пять часов утра их разбудил телефонный звонок.
В кабинете Шальнова, несмотря на открытые настежь окна, плавали сизые змейки дыма. Здесь курили всю ночь. Полковник Альгин сидел рядом с Веретенниковым на диване, откинувшись всей спиной назад. Воротник рубашки он расстегнул, галстук держал в руках. Ратанов и Карамышев тихо переговаривались у окна. Шальнов быстро опрокидывал содержимое пепельниц в урны - наводил порядок.
Оперативники молча рассаживались на стульях вдоль стен.
- Вы будете говорить? - спросил Шальнов у Альгина.
- Давайте сами - горло еще болит…
Он устало поправил воротник, стал надевать галстук. Веретенников внимательно следил за выражением лица подчиненных.
- Зацепки у нас серьезные и интересные, - откашлявшись, начал Шальнов. - Во-первых, личность подозреваемого Джалилова. В прошлом - убийца. Судим за убийство, совершенное в лагере. Его посадили в лагерь, чтобы исправился, а он там убил человека. Прибыл в город недавно. Живет с сестрой. Сестра Джалилова - мать-одиночка. Соседи на нее жалуются: каждый день гости, каждый день пьянки. Второе: Джалилов - среднего роста, черный, постоянно носит сапоги. Третье: в ночь убийства Джалилов пришел домой поздно. Никто не может сказать - когда. Говорит, что был на реке. Ночью - на реке! Наконец, и это самое главное, у Джалилова была белая рубашка, и она бесследно исчезла. Как нарочно! А вы все помните показания Сабо: преступника он видел без рубашки. Тот нес ее в руке. Можно предположить, что отмыть пятна с рубашки не удалось, и ее преступники уничтожили.
На стульях среди оперативников пробежал шумок, у многих прояснились лица.
- Я заверил руководство управления, - поднявшись с дивана, строго и торжественно произнес Веретенников, - от имени всех нас, и вас и себя, как закрепленного за городским уголовным розыском, что послезавтра, теперь, - он взглянул на часы, - можно сказать уже - завтра, мы будем знать, кто совершил преступление.
- Василий Васильевич, - Карамышев нетерпеливо ерзал на подоконнике, ловя взгляд Шальнова, - я согласен с вами: рубашка - это улика! Но не дай, как говорится, нам бог обмануться! - Как следователь, Карамышев должен был до самого конца отстаивать объективную и беспристрастную оценку доказательств, все это понимали. - Надо не прекращать поиски…
- Потому что Джалилов не признался?! - подхватил Шальнов. - Так он и не признается… Могу вас заверить. Такие, как он, признаются под нажимом доказательств. Его придется изобличать косвенными доказательствами. Это заранее известно. А искать? Искать можно всю жизнь. Ищи на здоровье! Было б желание.
- У нас есть и другие доказательства, - устало сказал Альгин, - его надо предъявить на опознание Сабо.
- Мы предъявим его, - сразу же откликнулся Карамышев, - мы, товарищ полковник, предъявим его на опознание вечером. На том же месте и при таком же освещении…
- Ратанов, - позвал Шальнов, - надо размножить фотографии Джалилова, раздать участковым, всем. Пусть народу показывают их на участках. Может, кто-нибудь вспомнит, видел ли его в пятницу.
- Не помешает, - кивнул головой Веретенников.
Барков несколько раз ловил себя на мысли о том, что уже вечер. А было утро. Раннее летнее утро. За окном пели птицы, и люди выходили из домов, чтобы идти на работу.
- Карамышев проведет очную ставку Джалилова с сестрой, - опять заговорил Шальнов. - Барков и Гуреев сменят людей на квартире Джалилова. Тамулис поедет с фотографиями…
В коридоре к Баркову подошел Ратанов. За время совещания он не произнес ни слова.
- Небольшое изменение: на квартиру Джалилова вместе с Гуреевым я пошлю кого-нибудь другого. А тебя прошу еще раз съездить на место преступления. Тот универсальный магазин, что в первом этаже дома, он на днях открывается… Сейчас по радио передавали областные известия. Нужно еще раз проверить, не завозились ли все-таки в ту ночь товары в универмаг, Справка официальная у нас есть - Гуреев привез. А все-таки… Мало ли как бывает?
Барков недоуменно пожал плечами.
- Майя, - спросил Арслан, как только Карамышев ввел ее в комнату, - где моя рубашка белая? Я купил ее, как только освободился.
- Не знаю, Арслан, - сказала она громче и спокойнее, чем требовалось, - просто не представляю…
Она откинула со лба черную, как воронье крыло, прядь волос. Большие удлиненные глаза смотрели удивленно.
- Я давно уже ее не видел, Майя! - Голос у него неожиданно прервался. - Скажи, может, ты отдала ее кому-нибудь? Скажи как есть…
- Я не знаю, Арслан. Она лежала в шкафу…
- Скажи… - У него вырвалось грубое ругательство. Карамышев быстро отошел от окна и стал между ними. - Скажи! Ты видишь, что со мною случилось! Говори же! Где рубашка?
Майя подняла голову, смуглое лицо ее чуть покраснело.
- Я продала ее Насте Барыге. Еще зимой. Она скупает по дешевке у пьяненьких, а потом продает. Я хотела тебе сказать…
Джалилов со стоном стиснул руки.
Барков вынулся в отдел уже к вечеру.
- Товары в эту ночь в магазин не завозили и не должны были завозить. Возят с сегодняшнего дня. Но вот секция, где будут торговать часами… Там, оказывается, все уже давно завезено. Полное подсобное помещение. Мне заведующий показал…
- Что же это значит? - вслух спросил Ратанов самого себя.
- Могла быть попытка совершить кражу.
- А Джалилов был вором… - продолжал Ратанов.
Барков поморщился, покачал головой.
В кабинет вбежал Тамулис.
- Ну и Анастасия Ивановна, она же тетя Настя Барыга!
- Что?
- Ей лет под шестьдесят. Хитрющая-прехитрющая… И все время сушки жует. "Ты, - говорит, - сначала, мил-человек, узнай, почему мне пенсию за июнь не принесли, а потом я тебе все расскажу, что спросишь". "Хорошо, - думаю, - пусть будет так". Звонил в собес - все занято. А она все сидит сушки грызет. "Знаете, - говорю, - Анастасия Ивановна, вам придется самой туда сходить". А она мне: "А ты, мил-человек, погоди маненько и опять позвони". И снова за сушки.
Ратанов нетерпеливо завозился на стуле.
- Все-таки? Покупала она рубашку у Джалиловой?
- Покупала. Еще зимой.
- Где эта рубашка?
- Продала, и очень недавно. На днях. Продала на рынке молодому человеку в сапогах. Интересная деталь: покупатель этот с ней поздоровался. Говорит: "Ты ведь, бабка, из Шувалова? Я тебя знаю". Она действительно работала в Шувалове, это километрах в тридцати к северу… Сестра ее и сейчас там живет.
- Она знает его?
- Говорит - нет. Да, и еще он спросил у нее, краденая ли рубашка. Она говорит: нет, брата, говорит, Майки Джалиловой с тупика…
- Странно.
Вошел Карамышев.
- А не могло так быть, что Джалилов своим вопросом натолкнул сестру на нужный ему ответ? А с Настей они могли заранее договориться…
Карамышев, как всегда, пробовал доказательства "на разрыв" с разных сторон. Но Ратанов чувствовал, что сейчас сомнения Карамышева напрасны - дать себя обмануть следователь не мог.
- Ты будешь разговаривать с Настей? - спросил Ратанов.
- А как же!
- Она здесь.
Карамышев вздохнул.
- Многое зависит от опознания. А ты знаешь, как критически следует относиться к его результатам, недаром оно не было предусмотрено прежними процессуальными кодексами, хотя и применялось на практике… Я думаю провести опознание на том же месте, где Сабо видел преступников, у старой мечети. На фоне знакомой окружающей обстановки Сабо скорее узнает или не узнает Джалилова.
А день все тянулся и тянулся, нескончаемо долгий, нерадостный, беспросветный.
И казалось, прошло не менее ста таких же длинных серых дней, пока, наконец, Карамышев, Альгин, Шальнов и Сабо не выехали на "Победе" к старой мечети. На второй машине за ними отправились еще несколько человек, в том числе Джалилов, понятые и лица, подобранные по росту, возрасту и приметам внешности для предъявления на опознание.
Ратанов и все, кто еще остался в его отделении, ждали их возвращения в горотдел. Разговаривать не хотелось. Ратанов включил радио, передавали последние известия. На юге страны снимали урожай. В Сибири заканчивали перемычку великой реки. Тяжеловес Леонид Жаботинский установил новый рекорд по сумме многоборья.
Около двенадцати часов в коридоре раздался топот. Гуреев выключил радио. Не менее десяти человек быстро шли по коридору к кабинету Ратанова. В кабинете все поднялись, даже те, кто успел задремать. Открылась дверь.
- Ну? - вырвалось у Ратанова, но он уже видел унылое, сразу обвисшее лицо Веретенникова. Из-за его спины выглядывал усталый Карамышев.
В кабинете еще о чем-то говорили, советовались, вставали и садились. Звонил генерал. Барков отвозил Джалилова на машине домой. Прощались за руку оперативники.
Непонятное чувство вины перед убитым товарищем не давало Ратанову прийти в себя.
Потом они остались впятером: Альгин, Веретенников, Шальнов, Карамышев и Ратанов.
- Жаль, что мне на сессию уезжать, - сказал Шальнов, - а то я бы все-таки занялся еще раз Джалиловым. Не верю я ему. Не тот он человек, каким хочет показаться.
- Что и говорить! Обвел нас Джалилов вокруг пальца, а теперь, должно быть, смеется, - поддержал Веретенников. - Я бы его предъявил на опознание днем, в кабинете…
- Что это за несерьезные разговоры! - вспыхнул вдруг Альгин, на скулах у него заиграли желваки. - От фактов никуда не уйдешь. Надо начинать все сначала.
Он встал, пригладил на груди китель и каким-то официальным, даже торжественным шагом, ничего больше не сказав, вышел из комнаты. Вскоре ушли Веретенников и Шальнов.
Ратанов и Карамышев слышали, как Шальнов, уходя, бормотал в коридоре:
- "Кончаю! Страшно перечесть… Стыдом и страхом замираю…"
Письмо Татьяны к Онегину экзаменаторы требовали наизусть.
- Пойдем ко мне ночевать, - сказал Карамышев, - мои на даче живут…
- Не могу. Может, ночью понадоблюсь.
Перед самым его уходом к Ратанову позвонил Альгин.
- Один?
- Один.
- Не могу я терпеть нытья, боязни смотреть в глаза фактам. Настроение плохое?
- Плохое.
- Мне здесь жена книгу подает, говорит, прочти Игорю Владимировичу. Ты слушаешь?
- Слушаю.
- Слушай: "Какое б море мелких неудач, какая бы тоска ни удручала, руками стисни горло и не плачь, садись за стол…"
- "И все начни сначала". Симонов. Большой ей привет.
9
Он спал мало.
Едва ему удалось забыться, как зыбкий, отрешенный от действительности мир заполнился голосами. Лиц говоривших он не видел и слов не мог разобрать. Голоса усиливались, приближались, словно кто-то неистово и бессмысленно крутил рукоятку радиоприемника. С хрипом и свистом голоса проносились мимо Ратанова, не задевая его, пугая только своим знакомым ритмом. Сквозь сон Ратанов почувствовал фантастически извращенный ритм допросов: вопросы - ответы, вопросы - ответы…
Допросы часто снятся следователю, как машинисту шпалы, а трактористам и комбайнерам борозды в поле.
А потом он вдруг увидел во сне Дворец спорта. Ослепительно освещенный ринг, легкие, неслышные тени боксеров. Темный невидимый зал гудел и дышал гулким деревянным стуком. Этот гул становился с каждой минутой все громче и громче и заполнял зал до краев.
- Данте! - раздался вдруг тонкий, писклявый голос почти над ухом у Ратанова. - Данте Кане!
Ратанов увидел вдруг, как итальянца Данте Кане уже прижали к канатам, и противник "кормит" его с обеих рук быстрыми короткими боковыми ударами, хлестко и резко.
- Рата-а-анов! - снова закричал тот же голос. - Рата-а-анов!
И Ратанов почувствовал, что на ринге он сам. И он и его противник чуть раскачиваются в обманных движениях. Стерегут друг друга. Вот Ратанов находит удобный момент, легко выбрасывает вперед левую руку и попадает в перчатку, он бьет своим любимым боковым ударом с дальней дистанции - раньше этот удар называли свингом, - опять подставленная перчатка. Заканчивается раунд. Все кричат его фамилию. Он бьет - и все мимо, мимо, мимо…
Качается невидимый зал, а он бьет и бьет впустую.
Обессиленный, открыл он глаза. Над ним стоял человек.
- Товарищ Ратанов, - смущенно повторил проводник розыскной собаки Морозов, - меня дежурный прислал: вы просили машину пораньше.
Солнце еще только поднималось за аккуратными разноцветными кубиками корпусов, дымился влажный асфальт, и плыли сквозь создаваемые по пути водопады две одинаковые, точно родные сестры, поливальные машины.
Позади дома было прохладно. Каменистый грунт был взрыхлен, но Ратанов уже видел то место. Он увидел его сразу, как только свернул за угол дома. Земля здесь была чуть темнее и камни были убраны.
Прошло всего три дня, а Ратанову казалось, что миновал месяц с того дня, когда впервые они приехали на рассвете к этому дому, к этому громадному котловану, к этому старому рельсу, вбитому неизвестно для чего в щебенку и шлак.
С того дня здесь ничего не изменилось. Черная, окрашенная краской решетка бетонированного колодца глухо взвизгнула, когда Ратанов приподнял ее и привалил к стене дома. И доски, которыми была зашита внутренняя, ближняя к зданию стенка колодца, были такими же свежими и влажными, как в то утро.
"За этими стенками, - спокойно рассудил Ратанов, - должен быть проход в подвал, а может быть, и в магазин". Сердце его первое отметило верную мысль и забилось чуть быстрее, самую малость. Почему он сразу тогда об этом не подумал? Говорят, что каждое преступление можно раскрыть, потому что ни один преступник, каким бы опытным он ни был, не может предусмотреть всего. А какой рок тяготеет над следователем, может ли он предусмотреть все? "Это ничего, что вход в магазин с другой стороны, их склад наверняка тянется сюда".
Он вспомнил нераскрытую февральскую кражу из Центрального универмага - она случилась, когда он был в отпуске, - но там было по-другому… "Надо поискать преступника и в Шувалове, может, кто-нибудь его вспомнит. Может, сразу скажут: "Да это ведь вот кто!"
Он выбрался из колодца наверх.
Мимо Ратанова все чаще и чаще стали проходить люди, и вдруг он заметил, что бесцельно ходит взад и вперед от угла к углу, что с двух балконов за ним наблюдают несколько человек, а вслед за ним, почти вплотную, ходят от угла к углу маленький мальчик и девочка лет пяти. Он взглянул на часы - было уже половина девятого. Он вспомнил об Ольге Мартыновой, об Игорешке, о траурных венках и повязках и почти бегом побежал к машине.
В дверях горотдела он столкнулся с Шальновым.