Вот так, мило и светски беседуя, мы подошли к продуктовому магазинчику, который представлял собой одноэтажное, хотя и чрезвычайно длинное и широкое здание. Внутри помещение было разделено на несколько отсеков, где были и съестные припасы, и хозяйственные принадлежности, и кое-что из одежды, обуви, и даже некоторые ювелирные изделия. У прилавка глазели человек пять-шесть покупателей, а продавщица (она же и хозяйка магазина) сидела за кассой. На ее одутловатом, крутобровом лице глаза полнились какой-то невыплаканной тоской.
- Зинаида Алексеевна! - обратился к ней доктор Мендлев. Я заметил, что у него несколько необычная, осторожная манера общения с людьми, словно он каждого считал своим постоянным пациентом, который передвигается на своих двоих лишь по странному недоразумению. - Не привозили ли еще лекарства по моему списочку?
- Только обзидан и сомапакс, - механически ответила продавщица, заглянув в бумажку.
- Что ж! Давайте хоть это, - вздохнул доктор. - И пять банок шпрот.
Я побросал в сумку различные консервы, выбрал для Милены симпатичное янтарное колечко, расплатился и вышел из магазина вслед за доктором Мендлевым.
- Героическая женщина, знаете ли, - произнес он. - Сына приговорили к расстрелу, а она держится.
- Так ведь он, насколько мне ведомо, бежал?
- Точно-с. - Доктор удивленно вскинул брови. - А ваша разведка неплохо работает.
- Абвер, - отозвался я. - Для того и прибыл, чтобы навести кое-какие справки.
- Какие же?
- По поводу смерти моего деда. - Я решил, что пора переходить в наступление.
- Зайдем теперь в булочную? - предложил доктор, никак не среагировав на мое заявление.
Пекарня размещалась неподалеку. Лотки со свежеиспеченным белым и ржаным хлебом лежали прямо на прилавке, за которым стоял пузатенький дядя с рыжими усами. А над его головой висел красочный плакат: "Коммунистам, фашистам и гомосексуалистам - хлеба нет и не будет!"
- Суровая неизбежность, - согласился я с призывом на плакате. - А как вы определяете - кто есть кто? Вдруг кто-нибудь из них, теряя разум от запаха булки, прикинется демократом?
- Видите ли, - смущенно ответил за хозяина пекарни доктор Мендлев, - у нас в поселке всего один коммунист. И тот покупает хлеб через соседку. Правильно, Ким Виленович?
- Оно так, - важно согласился рыжий пузырь. - Но бдительность не помешает. - И он вдруг с подозрением уставился на меня, словно определяя, не отношусь ли я к одной из этих трех категорий.
- О нет, - угадал его мысли доктор Мендлев. - Наш гость, вне всякого сомнения, достоин любых хлебобулочных изделий. Ручаюсь.
- И даже по заниженным ценам, - добавил я.
Когда мы вышли на улицу, доктор Мендлев предложил зайти к нему в медицинскую часть, и я согласился. Мимо медленно проехал джип "чероки", в котором сидело два закамуфлированных человека с неподвижными лицами. Я ощутил на себе лишь острые взгляды двух пар глаз.
- И все-таки странно, что у вашего хлебного барона такие прокоммунистические имя и отчество. Как-то это не соотносится с его идейными взглядами. Сменил бы он их, что ли? А в остальном - у вас все, как в Москве. Мне кажется, что я даже никуда не уезжал. Просто столица вдруг уменьшилась до размеров Полыньи.
- Да, забавно, - согласился доктор. - Но это и естественно. С кого же еще брать пример в таких маленьких поселках?
Вскоре мы сидели в его кабинете: он - за своим столом, на котором лежали фонендоскоп, аппарат для измерения давления и даже переносной электрокардиограф, а я - на кушетке, покрытой клеенкой.
- Ну-с, выпьем за знакомство по мензурке чистого медицинского спирта? - предложил доктор Мендлев.
- Ну-с! - согласился я, и он достал из стеклянного шкафчика пузырек.
Мне почему-то этот человек начинал нравиться, хотя я и понимал, что в числе подозреваемых он - один из первых. Но весь его облик как-то не вязался с классическими признаками убийцы.
- Давно ли вы здесь обосновались, Густав Иванович?
- Лет пять.
Мы выжидающе смотрели друг на друга, словно оба знали, что нас интересует больше всего. Но неожиданно я свернул к другой теме.
- А что вы думаете об этой местной легенде? Девушка-Ночь, Волшебный камень…
Я заметил, как доктор испуганно вздрогнул, словно я уколол его в больное место. На мгновение он смешался, в глазах за стеклами очков появилась растерянность. Но он быстро взял себя в руки, плеснув в обе мензурки еще чуточку спирта.
- Ерунда… Ну какая может быть Девушка-Ночь, сами посудите? А вот Волшебный камень действительно существует. Сам ходил к нему не раз и трогал руками. Кстати, он лежит неподалеку от вашего дома. И представляет собой, скорее всего, какой-то осколок метеорита. По крайней мере, то, что он явно космического происхождения - несомненно.
- Вот как?
- Да-с. Молва приписывает ему волшебные свойства потому, что в любое время года он сохраняет тепло. Даже в зимнюю стужу снег вокруг него мгновенно тает. Почему такое происходит, я не знаю. Сколько раз мы писали в Москву, в Академию наук, но никто к нам так и не соизволил приехать. Заняты-с.
- Надо бы сходить, посмотреть. Вот почему его так облюбовала Девушка-Ночь: совершать таинство любви на таком камешке - одно удовольствие. Словно на кровати с подогревом.
- Да нет же никакой Девушки-Ночь, - почти в раздражении отозвался доктор.
- Ну хорошо, хорошо. А скажите, мой дед сильно мешал вашей практике? Ведь вы, кажется, платный доктор?
- Мешал, - думая о чем-то другом, проговорился Мендлев.
- И поэтому вы его убили?
Густав Иванович открыл рот, уставившись на меня, потом закрыл. Затем снова открыл и опять закрыл. Как выброшенная на берег рыба. Я чокнулся с его мензуркой и выпил.
- Ну, знаете ли… это нонсенс какой-то! Шуточки у вас, Вадим Евгеньевич…
В кабинет заглянула медсестра Жанна, этакая рыжая ведьмочка, стрельнув в меня зелеными, жадными глазами.
- К вам пациент, Густав Иванович. Дрынов.
- Проси. - Доктор посмотрел на меня. Я поднялся, чувствуя себя лишним. - Нет, нет, не уходите пока, я вас познакомлю. Это наша газетно-журнальная опора, через него проходит вся пресса. Отчаянный спирит, между прочим…
Вошедший мужчина был высок и бледен, с благородной седой шевелюрой. Долго тряся мне руку и заглядывая в глаза, он поинтересовался: как я отношусь к спиритическим сеансам?
- Нормально, - ответил я. - Особенно если духи ведут себя пристойно.
- Тогда завтра, в десять вечера, я жду вас у себя. Мы собираемся по вторникам.
- Я зайду за вами, - сказал мне на прощанье доктор Мендлев.
А я, немного поразмыслив, направил свои стопы к местной кузнице. Мне очень хотелось побеседовать с лучшим другом моего деда.
Глава 5
Борьба стихий
По дороге к кузнице, которая находилась на окраине поселка, мне встретилась Аленушка - синий цветочек этих не слишком веселых мест.
- Пойдем со мной! - предложил я ей. - Может быть, дядя Потап тебе подковку подарит. На счастье.
- А у меня уже есть одна. Он мне ее выко… вырял, - ответила малышка, но пошла рядом. - А у нас сегодня уроки рано закончились, - сообщила она спустя некоторое время.
- В каком же ты классе?
- В первом. А разве вы знаете дядю Потапа?
- Нет. Вот ты меня с ним и познакомишь. Постой, постой, а почему у вас нет каникул? Сейчас же лето.
- Да это не те уроки, не всамделишные. И не уроки они вовсе. А так.
- Как?
- Так.
- Ну как "так"? - Мне было забавно с ней разговаривать. С детьми вообще надо держать ухо востро, если начнешь задаваться, они быстро тебя раскусят и закроются в своей раковине. У нас с Миленой не было детей, хотя мне очень хотелось, чтобы она родила девочку. Но что за ребенок может появиться на свет, если мать заранее считает его своим врагом, который отнимает у нее молодость, красоту, возможность свободного общения со своими друзьями?
- А так.
Эта игра могла продолжаться бесконечно. Наконец маленькая упрямица смилостивилась. И открыла "страшную тайну":
- Нам учитель книжки читает. Кому интересно - тот и приходит. Лена и Маринка не ходят, а мне нравится. И Коле тоже. И Роме. А еще Васютке, и Галке, и Свете.
- А Федора ты с собой берешь? - спросил я, вспомнив об обжоре.
- Нет, конечно, - всерьез ответила она. - Что-то он у меня заболел.
- Колбасы объелся. Вот, кажется, мы и пришли.
Двери кузницы были распахнуты настежь, а внутри, где в печи бушевал огонь, выбрасывая языки пламени, в металлическом скрежете и грохоте Гефест Полыньи со своим помощником ковали какое-то непонятное для меня, городского жителя, изделие, напоминающее длинную пику. Потап Ермольник был широк в плечах, жилист, с мускулистой шеей и, кажется, как и его олимпийский бог, тоже прихрамывал. Встретил он меня как-то угрюмо, не выразив никакого восторга по поводу моих родственных связей с его умершим другом. Было ему около шестидесяти, но силушки хватило бы еще лет на двадцать. Такие люди до последнего часа не желают смириться с тем, что должны оставить этот мир. Они будут вгрызаться в жизнь железными зубами, пока смерть не разомкнет их лезвием своей косы. Он искоса поглядывал на меня, поигрывая молотом, который я, наверное, поднял бы с трудом. Помощник Ермольника, молодой парень с вихрастыми соломенными волосами, был столь же дюж, как и его наставник. По-моему, визит Аленушки доставил им гораздо большее удовольствие, чем мой.
- Иди, Степа, погуляй пока, - сказал Ермольник своему помощнику, и тот, усадив на плечо хохочущую Аленушку, вышел из кузницы. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я чувствовал, что мой визит вызывает у этого богатыря неприязнь. Но почему?
- Ну, чего пришел? - грубо произнес Ермольник.
- Хочу поговорить.
- Хочу и дай - вот два слова, которые вы и знаете.
- Зачем вы так? Меня интересует смерть моего деда, - спокойно отозвался я.
- Где ж ты раньше был, парень? Когда он тебя ждал тут. Говорил: вот скоро приедет, скоро уже… Дождался. Приехал.
- Хочу задать вам всего…
- Опять "хочу"! - сердито перебил меня он.
- Ладно. Почему вы установили столь странное надгробие на могиле деда? Скрещенные мечи, руки из земли… Что это все значит?
- Скажу тебе правду. О том меня просил твой дед еще два года назад.
- Но почему?
- Почему? - Кузнец усмехнулся, а угрюмое лицо его от этого как-то сразу подобрело. - Он сам растолковал мне - "почему". Потому что это борьба двух стихий - темных и светлых. Которая происходит не где-нибудь, а в душе человека. Борьба эта вечна и продолжается даже после смерти - так считал твой дед. Вот почему руки тянутся из-под земли - оттуда, где покоится мертвое тело. Понимаешь: борьба после смерти.
- Странно… - произнес я в полной растерянности. - Мне кажется, это уже не похоже на аллегорию… А вы ковали когда-нибудь для деда настоящие мечи?
- Да. Года четыре назад.
- Зачем они ему понадобились?
- Не знаю, парень. Он не всегда посвящал меня в свои замыслы.
- Хорошо, а были ли у него тут враги?
- Что ты имеешь в виду?
- Не думаете ли вы, что его могли убить?
Ермольник хмуро посмотрел на меня, отошел к чану с холодной водой, зачерпнул полную жестяную кружку и долго пил, запрокидывая голову все выше и выше. Затем вытер ладонью губы. И только после этого ответил совершенно будничным голосом:
- Мне незачем думать. Потому что, видишь ли, я знаю.
- Что знаете?
- Что его утопили.
- И молчали до сих пор?! - почти выкрикнул я. - Как? Кто это сделал?
Кузнец произнес всего одно слово:
- Они… - Потом похлопал меня по плечу и добавил: - Вот что, парень, потолкуем об этом в другой раз. Больше я тебе пока ничего не скажу. А как-нибудь вечерком загляну домой. Ты же постарайся вести себя потише. Не высовывайся.
- Но…
- И хватит об этом! - строго оборвал он меня, и в его словах была такая сила, что я молча опустил голову. Кого он имел в виду, кто такие "они"? И тут взгляд мой упал на его башмаки - тупоносые, большого размера, никак не меньше сорока пяти. Не эти ли ботиночки оставили следы в моем доме сегодняшней ночью? Но если у меня побывал кузнец, зачем ему понадобились тетрадки деда? У меня накопилось много вопросов, но ответов на них я здесь уже не получил бы, потому что Ермольник закричал над самым моим ухом:
- Степка! Хватит прохлаждаться! Иди сюда, жаровня стынет!
Идя к выходу, я обернулся и задал все же последний вопрос:
- Скажите, а что выйдет из этой железяки?
- А ты попробуй угадай. - Он хитро сощурился.
- Что-нибудь для ограды или ворот.
- Нет, пальмовая ветка, - ухмыльнулся кузнец. И сердито добавил: - Давай, парень, топай отсюда, не мешайся…
Я вышел из кузницы, взял Аленушку за руку, и мы пошли к поселку. "Ладно, - подумал я в некотором раздражении. - Сам разберусь, кто убил деда. Главное - я теперь это точно знаю. И что убийц было несколько. По крайней мере, не меньше двух".
- А вон папа идет! - выкрикнула вдруг Аленушка и побежала вперед, к шедшему нам навстречу священнику, которого я видел накануне в церкви. Он с улыбкой подхватил ее на руки, поцеловал и подождал, пока я подойду ближе.
- Здравствуйте, батюшка, - сказал я, наклоняя голову. - Вы уж нас извините, это я виноват, уговорил ее пойти со мной в кузницу.
- Ничего, ничего, - ответил он, продолжая улыбаться. - Она у меня самостоятельная, просто сладу нету. Я уже слышал о вас. Приехали надолго?
- Как получится.
Мы были с ним примерно одного возраста, только курчавая борода пшеничного цвета, прорезанное ранними морщинами лицо да усталый, но какой-то мягкий и теплый взгляд делали его старше. Я вспомнил, о чем мне говорила тетушка Краб: какую титаническую борьбу с сектой проповедника Монка вел здесь этот человек, сражаясь практически в одиночку за души прихожан. На стороне Монка были деньги Намцевича и отравленное годами безверия сознание людей, а на его - один лишь истинный свет. И я подумал о той схватке двух стихий, которые выковал по желанию своего друга кузнец Ермольник. Может быть, дед прав, сражение добра со злом продолжится и после твоей смерти. Возможно, что и мертвый ты принимаешь в нем участие. Своим именем, поступками, памятью… Дальше мы пошли все вместе. Я разговорился с отцом Владимиром. Меня конечно же интересовал дед.
- Часто ли он посещал церковь? - спросил я.
Священник смущенно кашлянул.
- Должен вас огорчить. Он был не слишком усердным прихожанином. Скажу больше: за те четыре года, что возглавляю приход, мне довелось видеть его в храме всего несколько раз. Но приватные беседы с ним мы вели. В его доме.
Меня почему-то поразило это откровение. Я не мог представить себе отца Владимира в таком месте, где и сам-то чувствовал себя неуютно, где таился страх и какая-то неведомая мне опасность.
- Да, да, - снова улыбнулся священник. - Вижу, что вы удивлены. Должно быть, и вам этот дом внушает некую неприязнь. Я предлагал Арсению Прохоровичу освятить его, и коли там поселилась нечистая сила, она бы покинула те стены. Но он всякий раз отказывался. Наверное, это моя беда, что я так и не смог его убедить, - грустно добавил он.
- О чем же вы беседовали, отец Владимир? - спросил я. - Простите, меня влечет не простое любопытство, а желание понять: что же за человек был мой дед, какая борьба шла в его душе и кто в ней в конце концов одержал верх?
- Его любили и уважали здесь, в поселке, - мягко отозвался священник, наблюдая, как Аленушка рвет полевые цветы. - А такие чувства плохой человек не вызовет… Его будут бояться, тайно презирать, но любить - никогда… Мы говорили о разном. О Боге и вере, о человеческих заблуждениях, о тех силах, что тянут человека вниз, к дьяволу, об исцелении души и тела и возможно ли одно без другого. Мне искренне жаль, что он умер, так и не приняв последнего причастия. Внезапно. Жалко. - Это слово в его устах прозвучало почти так же, как сказала мне Аленушка при нашей первой встрече. И он словно бы повторил вслед за ней: - Жалко.
- Мне кажется - его убили, - внезапно сказал я, набравшись духу. Лицо отца Владимира чуть дрогнуло, он поднял на меня ясный взгляд.
- У вас есть доказательства тому?
- Пока только предположения.
- Что вы намерены делать?
- Искать. Искать убийц.
- Возможно, Бог уже наказал их, - задумчиво произнес он. И добавил: - Вам будет трудно справиться в одиночку.
- Но вы же ведете свою борьбу почти один, я знаю.
- То другая борьба, она не касается мирских дел. И протекает не здесь, не на земле. Я - всего лишь служитель Божий. Ну что ж, мне пора…
Он подозвал к себе Аленушку, и она прижалась щекой к его ладони. В ее руке был уже целый букет цветов.
- Вот еще одна моя опора, - с улыбкой сказал отец Владимир, потрепав ее по льняным волосам. - Примите на прощанье мой совет: даже борясь со злом, не уподобляйтесь ему, не закрывайте свое сердце наглухо, иначе со временем и вы сами переродитесь. Вы перестанете различать границы - где ложь, а где правда, где дозволен человеческий, а где лишь Божий суд, который необратим ни для кого из нас, и это перерождение, эта мутация станет гибельна для вас. Вы и не заметите, как окажетесь под сенью дьявола… Приходите ко мне почаще. Прощайте, сын мой. Бог вам в помощь.
Глава 6
Расследование продолжается
Дорога из городка N. как бы переходила в главную улицу поселка, которую венчала площадь, находящаяся в центре Полыньи. От нее уже лучами расходились маленькие улочки, вдоль которых располагались дома жителей. Некоторые строения имели весьма запущенный вид, другие, наоборот, говорили о достатке хозяев. После разговора с отцом Владимиром я не стал заходить к себе, а, пройдя поселок насквозь, спустился к озеру. По дороге мне вновь встретился медленно проезжавший джип "чероки", в котором сидели те же два человека из зондеркоманды Намцевича в камуфляже. Складывалось такое впечатление, что они словно бы патрулируют улицы, приняв на себя обязанности Петра Громыхайлова. Вернее, подхватив их из рук пьяного милиционера. Что ж, может быть, в этом и не было ничего плохого. Какая разница, кто следит за порядком? Шофер "чероки" был брит наголо, а сидящий рядом с ним носил модную косичку на затылке, перехваченную резинкой. Оба они повернули головы в мою сторону и еще раз внимательно оглядели меня. Я приветливо улыбнулся, поспешив дальше.
Домики рыбаков было не трудно определить: возле каждого из них на длинных шестах сушились сети, а лодки были вытащены на берег. Возле одной из них сидело трое мужчин, покуривая трубочки. Несмотря на довольно жаркий день, рядом с ними дымился небольшой костерок. Я постоял на берегу, любуясь светло-голубой гладью со слепящими глаза солнечными бликами на поверхности воды, тянущей от нее свежестью и прохладой, и не мог представить, что именно это озеро, похожее на неупиваемую чашу чистой воды, поглотило моего деда. Странно, но я не чувствовал вражды или ненависти к расстилавшимся передо мной водам. Наоборот, они манили меня к себе, словно и я должен был пройти путем моего деда.