Постояв так некоторое время, я направился к группе рыбаков возле костерка. Они, прервав свою беседу, с любопытством посмотрели на меня.
- День добрый и хорошего вам улова! - сказал я. - А что здесь водится-то? Киты есть?
- Все есть, даже утопленники, - засмеялся один из них, с рябым лицом. - Рыбки хотите купить?
- Окуньков, пожалуй, взял бы, - согласился я. - Штучек десять.
- Как раз для вас и приплыли. - Рябой ушел в дом и вскоре вышел оттуда с ведерком. - Забирайте. Тару только потом не забудьте вернуть. Вы ведь внук Арсения?
- Да, - ответил я, расплачиваясь. - А вы его хорошо знали?
- Кто ж его не знал! Он тут всех лечил. Особливо нас, кто, почитай, весь день в сырости проводит. А вы тоже знахарствуете? Или так, баловством пробавляетесь?..
- Боюсь, что только "пробавляюсь".
- Жаль, жаль… Мы-то думали: вот, внук на смену деду приехал. Значит, оборвалась ниточка, закончилось его мастерство вместе со смертью.
Впервые я почувствовал какой-то стыд от того, что столь глупо транжирил время, вместо того чтобы хоть чему-то научиться у своего деда. Не за теми сокровищами гонялся. А овладей я его знаниями, так, наверное, и меня почитали бы, как его самого. А так кто я? Актеришка, мое место в буфете. Чтобы скрыть свое смущение, я поинтересовался:
- Где обнаружили его тело?
- Вон в тех камышах, - показал рукой один из рыбаков. - Мой брат, Валентин, наткнулся. Пошел ранним утром, извиняюсь, по нужде и углядел. Валька сейчас в городе, вам бы с ним потолковать надо.
- Обязательно.
- Как вернется, я его к вам пошлю.
- А как он… выглядел?
- Ну как выглядят утопленники, - вмешался рябой. - Полежи недельки три в воде, так и узнаешь… Лицо у него было сильно попорчено. Раки да окуни - самый первый враг для утопших.
Я невольно поглядел на плескавшихся в моем ведерке окуньков.
- Его с трудом-то и распознали, - продолжил между тем рябой. - Если бы не перстень на пальце…
- Какой перстень?
- Серебряный такой, с печаткой. Он его на указательном пальце носил.
Я вспомнил: да, был такой перстень у деда, он с ним никогда не расставался, говорил, что даже снять его не может. Фамильный. Достался от его отца, моего прадеда. Помню даже, что в последнюю нашу встречу он сказал, что оставит его после смерти мне, как единственному продолжателю рода. Намекал, что перстень этот заколдован, обладает магической силой. Я тогда как-то неумно посмеялся над ним, из-за чего он, кажется, втайне обиделся.
- И где сейчас этот перстень?
Рыбаки переглянулись, пожали плечами.
- Так ведь… его так и похоронили с ним. Да и зачем снимать? Грех это.
- А вы ничего такого странного не заметили? Может, следы какие-нибудь были на трупе? Раны.
- Нет, это вам все ж надо с Валентином поговорить. Мы тогда все далеко в озере были. А когда вернулись, его уже укрыли и увезли к доктору, на ледник. Милиционер наш и двое ребят от Намцевича.
- А они-то тут при чем?
- Вот поживете подольше - узнаете, - уклончиво отозвался рябой. - А доктор и вскрытие делал. Чего уж он там обнаружил, не знаю.
- А вам не кажется, мужики, что его… убили?
Рыбаки как-то притихли, отводя от меня взгляды.
Казалось, они ждали этого вопроса, или он всегда витал тут, на берегу, еще до меня. По крайней мере, они наверняка обсуждали его между собой - это было заметно по их растерянно-озабоченным лицам.
- Темное дело, - произнес наконец один из них. - Чего ему в воду-то было лезть в такое время? Мы и не видели никогда, чтобы он купался. Так, окунется у берега - и обратно.
- А может быть, он… того… сам? - предположил рябой. - Иногда бывает, что жизнь тебе - вот так! - И он провел ребром ладони по горлу.
- Не-а! - возразил другой. - Точно знаю. Арсений мне сам за день до этого говорил, чтобы я ему к воскресенью хорошую щуку выловил. Ждал он кого-то к себе в гости. Сказал: хочу угостить знатно. Ежели гостей ждут - в озере не топятся. Кто-то к нему должен был приехать.
- Но в то воскресенье никто из посторонних в поселке не появлялся? - быстро спросил я. - Вспомните.
Рыбаки зачесали в затылках.
- Нет… Кажется, нет… Сюда вообще редко кто приезжает… Сразу и видно и слышно.
- Значит, он мог ожидать кого-то из местных? Кому хотел оказать особые почести. Или с кем желал примириться, - предположил я. - Следовательно, до того с этим человеком у него произошел разрыв, ссора. "С кем же? - подумал я про себя. - С кем можно поссориться, как не с близким другом?"
Далее я развивал свою мысль так: первое - деда топят какие-то третьи лица, чтобы не дать ему возможность для примирения, поскольку оно может представлять для кого-то опасность; второе - сам друг убивает его, не зная, что дед желает с ним помириться, так как ссора достаточно серьезна; третье - эта ссора вообще не имеет никакого отношения к его смерти, а настоящая причина кроется в чем-то другом; четвертое - он действительно ждал какого-то важного гостя из города, но тот не приехал (или знал, что ехать бессмысленно, потому что дед уже мертв?); пятая (и самая невероятная) - дед и в самом деле покончил с собой, а чтобы замести следы самоубийства, заранее придумал какого-то мифического гостя. Но эта версия меня устраивала менее других, поскольку я знал о жизнелюбии дедули. Хотя, может быть, он уже был к этому времени смертельно болен и догадывался об этом? Все возможно… Вопросы, вопросы. Я чувствовал, что пора закругляться, больше мне от них ничего не добиться.
- А что это у вас флотилия такая маленькая? Всего семь лодок. И больше ни у кого из жителей мореходных плавсредств нет?
- Как же, у Намцевича имеется. Быстроходный катер. Он на нем гоняет иногда, рыбу пугает.
- Понятненько. Так когда Валентин вернется?
- Дня через три.
- Ладно, мужики, спасибо. Вы бы мне к субботе тоже рыбки наловили. Гости у меня будут.
- Сделаем, - пообещали мне.
Попрощавшись, я отправился к тетушке Краб, отдав ей свой "улов" вместе с ведерком. Она сразу же села чистить рыбу, пообещав угостить меня отменным блюдом: окуни, запеченные в сметанно-чесночном соусе с добавлением свежетоматного сока и гарниром из мелко порубленного папоротника. Нечто страшное. Но, как оказалось, весьма вкусное. Попутно она мне рассказывала о своем "улове", о той информации, которую ей удалось раздобыть через своих подружек-старушек. Мой "Ватсон" поработал на славу. Выяснилось, что за несколько дней до смерти дедуля имел весьма неприятные контакты, перешедшие в ссору, с тремя лицами. С проповедником Монком, с пекарем Раструбовым и, как ни странно, со своим ближайшим другом - кузнецом Ермольником.
- Давайте поконкретнее, тетушка, - сказал я, усаживаясь поудобнее. - В деталях. Главное подозреваемое лицо все же доктор Мендлев - у него с ним была давняя профессиональная вражда. Ну а с этими-то тремя что?
- Соседка моя, Марфа Терентьевна, видела, как накануне своей гибели Арсений стоял вместе с Монком возле его капища, а затем - ни с того ни с сего - вдруг как хвать его за козлиную бороду, да и потащил за собой. Метра три тянул, пока тот не вырвался и не убежал. Никто этого больше не видел, только она. Марфа-то тогда чуть со смеху не померла, говорит.
- Забавно. Дальше.
- Другая моя приятельница, Степанида, зашла как-то в пекарню, а там Арсений и Кимка, кричат друг на друга, ссорятся. А потом Арсений не выдержал и влепил ему здоровенную плюху. Так Раструбов аж в мешки с мукой повалился, весь обсыпался. А когда Арсений к выходу пошел, так пекарь ему и просипел вслед: дескать, убьет его за это. Степанида все это слышала, хотя и стояла в сторонке. Но в чем суть ссоры - не знает.
- Еще одно оскорбление действием, - заметил я. - Дедуля-то наш драчун был, а?
- Что ты! Рука тяжелая, - согласилась тетушка и покраснела. Видно, и ей кое-чего перепало от дедушкиных ласк.
- Ну а кузнец? Он-то в чем провинился?
- Говорила я с Зинаидой, продавщицей нашей из магазина…
- Стоп! - прервал ее я. - При этом присутствовали покупатели?
- Да… были… - растерянно ответила она.
- Ну вот и напрасно. Я же предупреждал, что надо действовать осторожно, расспрашивать наедине. Что же вы такая непослушная, тетушка? Ну ладно, продолжайте.
- За день до его исчезновения пошла она в кузницу. Только дошла, а из дверей Арсений выскакивает, сам не свой, аж трясется весь. Обернулся назад и кричит: "Старый ты дурак, Потап, такой ты сякой! Видеть тебя не могу! Верни, что у меня брал, иначе худо будет!" И пошел прочь.
- Так и сказал?
- Слово в слово.
Я задумался. Это уже было что-то серьезное, горяченькое. Мог ли Ермольник убить моего деда за какую-то вещь, которую тот ему дал? Выходит, сегодня днем он водил меня за нос? Или… или их ссора не стоит и выеденного яйца? Друзья порой частенько бранятся. Надо было выяснить: что требовал дед от кузнеца? То, что было дорого для них обоих, или просто какие-нибудь портняжьи ножницы? И в зависимости от этого - плясать дальше. А вообще-то у меня выходила какая-то странная "пляска": то гопак с массовкой, то в одиночестве вприсядку, то смертельное и завораживающее танго с невидимым убийцей.
Неожиданно еще одна мысль мелькнула в моей голове. А ведь на сцене есть еще один персонаж, о котором я позабыл: сын Зинаиды, убийца, приговоренный к расстрелу. Скрывающийся предположительно где-то здесь, в районе Полыньи. По срокам совпадало, что он мог появиться в поселке в момент или чуть раньше исчезновения деда. А что, если… он прятался в его доме? Что, если… именно он убил хозяина? Очень удобно: убей деда и живи сколько влезет, никто тебя не найдет. Но тогда выходит… Тут я, признаться, похолодел. Выходит, что он и до сих пор прячется там, теперь уже в моем доме. И может быть, именно он прошлой ночью бродил по комнатам?
- Чего это ты так побледнел, Вадим? - заботливо спросила тетушка Краб. - Не плеснуть ли тебе наливочки?
- Плесните, - упавшим голосом отозвался я. Мысль, что под боком, где-то на чердаке или в подвале, затаился настоящий убийца и точит кухонный нож, меня, мягко сказано, весьма огорчила. Значит, я буду его следующей жертвой? Что ж, с его точки зрения, это было бы логично.
- Тетушка, а за что посадили сына Зинаиды? - на всякий случай поинтересовался я.
- Ой, Вадим, слухи-то разные ходят, а никто ничего толком не знает. Зинаида молчит, как мы ее ни трясли. Говорят, то ли насильником он был, то ли семью целую вырезал… Страсть!
- Страсть, - уныло согласился я. - Маньяк, значит? - Час от часу не легче. - Все-таки постарайтесь еще раз порасспросить Зинаиду. Это очень важно.
- Хорошо, миленький, попробую.
- А теперь вернемся к доктору Мендлеву. Честно говоря, он показался мне довольно необычным человеком. Интеллигентным. Вдумчивым. Вежливым. Меня интересует: почему он живет один, почему у него нет семьи?
- А была у него жена, была! - обрадованно заговорила тетушка. - Когда он приехал к нам, то привез с собой и супругу. Да интересную такую, красавицу! И моложе она его была лет на тридцать. Где он ее только такую ухватил, старый прыщ? Но, видно, не по сердцу ей тут пришлось. Покрутилась она с месяц, да и убежала.
- Бросила его?
- Бросила. Только ее и видели. Вот так-то - не женись на молоденькой, счастья не будет!
- Не повезло, значит… А Жанна, медсестра его?
- Ну-у… Эта-то на все горазда. Глядишь, скоро она докторишку-то и подцепит.
- Ладно, тетушка, на сегодня довольно. Выражаю вам благодарность за отличную работу. И за окуня с папоротниками.
- Служу Советскому Союзу! - горделиво ответила тетушка Краб. Все-таки у нее было чувство юмора.
Я поцеловал ее в лоб и пошел к себе домой. Было еще светло, и, приближаясь к дому, я насвистывал какую-то веселую мелодию. Наверное, чтобы поддержать себя, потому что мне было как-то неприятно смотреть на зловеще чернеющие проемы окон. Казалось, что кто-то стоит там и смотрит на меня. Ждет. Выбирает удобный момент. Для чего? Чтобы нанести удар? Войдя в дом, я тщательно запер за собой дверь и обошел все комнаты. Мои шаги звучали глухо, как в склепе. И я подумал, что в этот склеп я вошел добровольно.
Глава 7
Волшебный камень
Эту ночь я почти не спал, прислушиваясь к скрипу половиц в доме, шелестению листвы за окном, всматриваясь из-под полуприкрытых век в причудливую игру скользящих по стенам теней. Ночные шорохи, звуки, тени - все это принадлежало другому, потустороннему миру, который должен был исчезнуть с рассветом, но пока он владел этим домом, и я был его заложником. Я находился на какой-то зыбкой границе между реальностью и иллюзией, борясь с наваливающейся на меня дремотой, интуитивно чувствуя притаившуюся где-то опасность. Рассохшееся дерево иногда издает странные звуки, похожие на треск лопающегося в огне каштана. А здесь все, начиная от мебели до стен, как бы доживало свои последние дни и подобными тяжкими "вздохами" прощалось со своим последним хозяином. Нервы мои были напряжены. А тут еще сильный порыв ветра сорвал ставню где-то на другом конце дома, и она с равномерным стуком билась теперь в окно. Всего три дня назад я был в Москве и жил спокойной, хотя и несколько разболтанной жизнью, а сейчас она казалась мне столь далекой, словно ее и не было вовсе. Вольно ли или невольно, но дед втянул меня в свою орбиту даже после своей смерти, и я уже не мог из нее вырваться. Теперь мне предстояло жить по другим законам, принять его правила. Выполнить его волю, свершить то, что было им задумано и сути чего я пока не знал. И мне уже бесполезно было бежать из Полыньи - она настигла бы меня везде. Я знал это. Я должен был выстоять и исполнить свою миссию, какими бы трагическими последствиями она в итоге ни обернулась. Это был мой путь, и я обязан был осилить его до конца. Хотя бы раз в жизни.
Так прошла ночь. А когда настал рассвет, разгоняя темные тени и страхи, неся земле пробуждение, победительно шествуя по поверженной мгле, я вздохнул с облегчением, словно он явился мне на помощь, трубя гимн жизни. Я встал, встряхнулся, сбрасывая пелену туманного уныния, вышел из дома, умылся холодной водой, раздевшись по пояс, фыркая как морж, сделал получасовую зарядку, а потом принялся за работу. Ее накопилось достаточно. Для начала, чтобы еще больше разогреться, я стал рубить дрова, а когда вспотел, вытерся насухо полотенцем и ушел на кухню, поставив на плиту кофейник. Выпил большую чашку ароматного напитка и съел огромный бутерброд с ветчиной, а также целую банку сардин. И вновь принялся за дело. Натаскал из колодца несколько ведер воды, замочил в чугунном чане постельное белье, вытащил на солнце все одеяла и пледы, развесив их на веревках, нашел дедовские инструменты и начал столярничать, чиня колченогие стулья и кресла, подбивая лежанки, приколачивая ставни, забивая досками щели в стенах. Я залез на крышу и поправил расползшийся шифер. С левой стороны от дома болото подступало совсем близко к стене - если бы я сиганул сейчас вниз, то как раз угодил бы в зеленую жижу. Но я не стал этого делать, оставив сей эксперимент до другого удобного случая. Спустился по приставленной лестнице вниз и начал перекапывать огород, выпалывать сорняки. Потом принялся подправлять покосившийся забор. Самое смешное, что я, городской житель, никогда не занимался такой работой. И кроме выращивания в детстве кактусов, ничего натуроподобного со мной не случалось. Но теперь словно бы какое-то наитие опустилось на меня сверху. Все ладилось в моих руках. Я даже загордился собой и не заметил, что солнце давно уже стояло в зените. Тут я услышал за своей спиной снисходительно-небрежное:
- Ну-ну!
Обернувшись, я увидел прислонившегося к дереву рыжего пекаря, который поддерживал свое пузатое брюхо обеими руками. Сказав это, он добавил:
- Решили навести тут порядок? - Эта фраза прозвучала так, будто он имел в виду не дом деда, а всю Полынью.
- Много хлама скопилось, - отозвался я. У меня этот булочник отчего-то не вызывал никакой симпатии. Его тараканьи усы топорщились и шевелились, словно живые, а маленькие глазки буравили меня насквозь. Что могло послужить причиной ссоры между ним и дедом? И почему Раструбов пообещал убить его? Может быть, он выполнил свою угрозу? В облике пекаря было что-то грубо-животное, несмотря на всю его шарообразную и обтекаемую внешность.
- Надолго к нам? - спросил он, продолжая изучать мое лицо.
И тут я решил сделать рискованный выпад.
- Пока не найду того, кто убил деда.
- Что-о? - Усы Раструбова зашевелились еще сильнее, просто заходили ходуном, а взгляд стал отливать сталью. - Разве его убили? Откуда вы знаете?
- А вы? Вы ведь тоже знаете об этом, так?
Пекарь смешался, посмотрел в сторону.
- Нет, нет, - поправился он. - Я хотел сказать: почему вы так думаете? Арсений утонул - это всем известно.
- Да. Но мало кто знает, что он вообще не умел плавать. И не полез бы без нужды в воду. Значит, его туда сбросили. Живого или уже мертвого.
- Чего-то вы фантазируете, - промолвил пекарь, почесывая затылок. - У нас в Полынье и убийц-то никогда не было.
- Вот и завелись. Как тараканы.
- Что это вы на меня так смотрите?
- Скажите, Ким Виленович, что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти?
- Какая ссора? Кто вам наболтал? Не было никакой ссоры. С чего это вы взяли? - Пекарь был явно смущен, лицо его пошло красными пятнами.
- Вы вроде бы даже угрожали ему? - Я продолжал его дожимать.
- Никогда такого йе было! - отрезал Раструбов. - Наговаривают люди. Злые языки чешут. Слушайте их побольше. Некогда мне тут с вами… Пойду я… Дела… - И он торопливо пошел прочь, но, прежде чем скрыться за поворотом, пару раз оглянулся. И мне показалось, что в его глазах, кроме страха, мелькнула затаенная угроза.
"Вот и еще одного зверя пробудил в его берлоге", - с немалой долей удовлетворения подумал я. Мне захотелось растрясти всю эту Полынью, сбросить с ее жителей маски, чтобы они проявили свою внутреннюю, истинную сущность. Обнажились, как в преддверии Страшного Суда. А катализатором выступит смерть деда. Мой замысел уже начал давать всходы: занервничал доктор Мендлев, ушел ошарашенным пекарь Раструбов, призадумался кузнец Ермольник, а сколько еще человек косвенным образом прослышали о моем расследовании и затаились в ожидании?
Вернувшись в дом и наскоро пообедав, я отправился к поселковому старосте, чтобы оформить необходимые документы на владение домом. Илью Ильича Горемыжного, высоченного, словно корабельная мачта, мужчину, я обнаружил в тенистой беседке возле его двухэтажного особнячка. Он вкушал сочную дыню, запивая ее брусничным морсом. Кисло улыбнувшись мне, он предложил разделить с ним трапезу.
- Угощайтесь, - сказал он, отрезая мне малюсенький кусочек.
- Увольте, не хочу.
- Да будет вам! Вкусная дыня-то.