- Я так и знал, что он у Вас был заготовлен загодя. И знал, чем закончится этот допрос, - невесело усмехнулся обвиняемый.
- А я в свою очередь могу сказать, что я знал о том, что Вы это знали, - с этими словами следователь протянул документ Мироновичу. На губах помощника прокурора блуждала едва заметная улыбка, он явно пребывал в приподнятом настроении.
Тут и спору быть не могло - это был его день.
7
Сентябрь 1883 года выдался на редкость солнечным и теплым. О белых ночах Петербург уже не вспоминал, но дни были напоены ласковыми лучами, щебетом птиц, ясными утренниками с холодной росой и удивительной грустью, которая проскальзывала в желтеющих травах и пестром ковре опадающей листвы. Уже с неделю стояло бабье лето, неожиданно рано посетившее в том году столицу, и это был настоящий подарок обычно неприветливого, не склонного к сантиментам петербургского климата. Такая щедрость природы на шестидесятой параллели случалась ох, как нечасто, отнюдь не каждый год. Обычно уже в сентябре начиналась полоса беспросветных унылых дождей, которая тянулась месяца полтора - два, начисто выветривая у всякого петербуржца само воспоминание о лете, солнце и тепле… Вот и сегодня, 12 сентября, день выдался тихим и каким - то на редкость умиротворенным. Алексей Иванович Шумилов, бывший сотрудник окружной прокуратуры столицы, уволенный оттуда 5 лет назад после шумного дела Мариэтты Жюжеван, проводил вечер в компании своей домовладелицы г - жи Раухвельд и ее сына Александра - молодого полицейского врача. И г - жа домовладелица - немолодая чопорная немка, вдова жандармского офицера, и ее 25–летний сын относились к Шумилову с большой симпатией, прочем, взаимной. Вдова была очарована своим квартирантом, чьи пересказы разного рода криминальных историй находила чрезвычайно занимательными. Надо сказать, что г - жа Раухвельд более криминальных загадок любила только тайны альковные. Сын её, хоть и был ненамного моложе Шумилова, видел в Алексее Ивановиче умного и умудрённого жизненным опытом товарища, у которого не грех было спросить совета. Александр видел в Шумилове незаурядного человека, сумевшего вполне заслуженно добиться определённой известности и репутации неподкупного человека. Даже изгнание из прокуратуры не выбило Шумилова из его жизненной колеи - теперь он работал юридическим консультантом в обществе поземельного кредита - и это обстоятельство, вызывало в Александре Раухвельде особенное восхищение. Шумилов не без оснований подозревал, что молодой врач иногда даже позволяет себе похвастаться тем, что у его матушки "квартирует тот самый Шумилов, ну, вы помните, из дела Жюжеван".
Молодые люди после вкусного ужина уселись за партию в шахматы, отложенную накануне. Шумилов рассказывал о том, как в прошлую пятницу к нему в кабинет явился клиент, пожелавший дать взятку и без околичностей об этом заявивший.
- И вот этот гоголевский персонаж заявляет: "Мне сказали, в столице надо ДАТЬ и тогда можно будет получить ссуду много больше реальной стоимости закладываемой земли", - продолжал начатый за ужином рассказ Шумилов, - Я молчу, а посетитель продолжает: "Я готов ДАТЬ Вам и всем кому надо, назовите сколько". Мне его как - то жалко стало, видно, что неумный человек, наломает дров по простоте своей провинциальной. И останется в конце - концов обворованным, ведь шустрых - то дельцов у нас много… если даже арку Главного штаба наши аферисты умудряются миллионерам из провинции продавать…
Раухвельды при этих словах Шумилова синхронно улыбнулись, поскольку рассказчик напомнил о реальном случае мошенничества, сделавшимся своего рода столичным анекдотом.
- Мой посетитель продолжает меж тем открытым текстом: "Ваш оценщик может написать, что у меня луга заливные?" Я киваю, дескать, может. А он может написать, что у меня запруды и в них рыба разводится, карп зеркальный, осётр? Я опять киваю, может! Хоть сады Семирамиды на Вашей херсонщине напишем… Гоголевский персонаж, приободренный моими ответами, спрашивает: кому следует ДАВАТЬ? И вот тут я начинаю загибать пальцы: дать надо оценщику нашему, чтобы оценил подороже; дать надо делопроизводителю, который будет вести Вашу сделку; дать надо юрисконсульту, т. е. мне; дать надо архивариусу из Вашего межевого комитета, который будет готовить кадастровую выписку для нас… - тут мать и сын Раухвельды уже начали смеяться, а Шумилов невозмутимо продолжал, - Ну и конечно, нашему распорядительному директору, поскольку без его подписи выплата не пройдёт. Мой гоголевский персонаж задумался, видимо, что - то его в моих словах смутило. Спрашивает у меня, могу ли я всё это организовать? Конечно, отвечаю, могу, вопрос в том, сможет ли он всё это оплатить.
- Это жестоко, Алексей Иванович, - со смехом проговорила г - жа Раухвельд, - Так издеваться над безобидным провинциалом.
- Вы знаете, я ведь сам провинциал, по большому счёту… и я над ним не издевался, я спасал этого бедного глупого Апполона Эвхаристовича от пройдохи, который непременно обобрал бы его на моём месте. М - да, ну так вот. Этот гоголевский персонаж почесав во лбе - Вы не поверите, у него на месте чуба во - о - о - т такой колтун из нечёсанных волос - уточняет: "А сколько надо дать - то?" Я спокойно отвечаю: "Да в пятнадцать уложиться можно".
- А в пятнадцать чего он не уточнил? - со смехом спросил Александр.
- Именно таков был его следующий вопрос: "А в пятнадцать чего именно, неужели тысяч?"-"Да уж представьте себе, не целковых", с достоинством отвечаю я. Апполон Эвхаристович ещё почесал колтун, видно мои слова заставили его о многом задуматься. Затем задаёт главный вопрос: а насколько подорожает сумма полученного на руки кредита в результате всей этой "махинации"? Причём, так и сказал "махинации"! Я не моргнув глазом, отвечаю: ну, тысяч на пять… Он даже и не понял поначалу; уточнил, я, дескать, заплачу лишних пятнадцать тысяч, а получу за это пять? Я покивал: да, именно так!
- Он сказал, что Вы мошенник, - предположил Александр.
- Примерно, да. Он сказал, что я каналья, мироед и хочу пустить по миру его и его детей. Я же объяснил посетителю, что с его стороны было большой ошибкой ходить по этажам самого богатого в России Дворянского общества поземельного кредита и расспрашивать у всякого встречного - поперечного, кому тут дают взятки? Посоветовал поехать домой и никогда более не пытаться обмануть казну.
- Да - а, интересные люди к Вам приходят… - заметил с улыбкой Александр.
- Люди - то самые что ни на есть обычные, - не согласился Шумилов, - Это я просто так про них рассказываю.
- А у меня всё больше колото - резаные раны, странгуляционные следы, такое, о чём в приличном обществе и рассказать неловко!
- Это всего лишь специфика Вашего восприятия. Пройдёт несколько лет и с высоты своего жизненного опыта Вы поймёте, что Ваш труд полезен, важен для общества и все разумные честные люди по справедливости способны его ценить! Вы могли бы сидеть на маменькиной шее, благо она - вполне состоятельная домовладелица, но ведь Вы не пошли этим путём. Вы выбрали путь общественного служения и эа это Вам честь и хвала…
Это были приятные для обоих вечера: обстановка напоминала Алексею Ивановичу его семью, которая была далеко, и которой ему в иные минуты очень недоставало. Разговор порой касался самых разнообразных предметов - новостей уголовной хроники (поскольку все участники вечерних поседелок имели к ней профессиональный интерес), литературы, политической жизни, ещё недавно сотрясаемой студенческими волнениями и народовольческими терактами, а также новостей, касавшихся круга общих знакомых и пр., пр. Но 12 сентября отложенная накануне партия в шахматы так и не была закончена: в девятом часу вечера она внезапно была прервана приходом молодого человека, почти мальчика, поднявшегося в квартиру Раухвельд в сопровождении дворника.
Молодой человек под пристальными взглядами эскортировавшего его дворника и г - жи Раухвельд назвался "посыльным от лица присяжного поверенного Николая Платоновича Карабчевского" и попросил две минуты для разговора наедине. Очутившись в кабинете Шумилова он заговорщически протянул ему запечатанный конверт, попросил прочесть и немедленно дать ответ. В конверте содержалось короткая записка, буквально в три строчки, приглашавшая Шумилова завтра прибыть по указанному адресу в любое удобное для него время для обсуждения вопроса "исключительной важности".
За годы, миновавшие после окончания "дела Жюжеван" Алексей Иванович сделался довольно известным в определенных кругах "специалистом по разрешению приватных дел". Случилось это как - то само собой, Шумилов даже не прикладывал к поддержанию подобной репутации особых усилий. Его начали приглашать для проведения расследования в интересах защиты в спорных уголовных делах, в тех случаях, когда требовалось собрать доказательства в невиновности несправедливо обвиненного человека. Нередко бывало так, что полиция не умела или не хотела прикладывать усилия в этом направлении, и тогда адвокат сам брался за расследование. Подобные несвойственные им функции могли хорошо выполнить могли далеко не все присяжные поверенные, даже признанные светилами столичной адвокатуры. Поэтому как - то сама собой установилась традиция при изучении особенно запутанных дел приглашать Шумилова, который оказывался то ли в роли юридического консультанта, то ли частного сыщика, то ли переговорщика с противной стороною. Алексею Ивановичу не раз удавалось не только доказать alibi обвиняемого, казалось бы безнадёжно запутанного в деле, но и назвать настоящего преступника. Это снискало ему репутацию отличного сыщика и человека, всегда имеющего непредвзятый взгляд на вещи. В то же время, он был весьма щепетилен в вопросах чести и всем было хорошо известно: если его розыски приводили к выводам, подкреплявшим версию обвинения, он никогда не подтасывывал результатов в угоду своим клиентам. Шумилов полагал, что совершивший переступление должен понести справедливую кару - на этом простом и незыблемом постулате должен держаться весь миропорядок.
Шумилов спрятал письмо во внутренний карман пиджака и ответил на немой вопрос, читавшийся во взгляде посыльного:
- Передайте Николаю Платоновичу, что я буду по указанному адресу завтра в половине одиннадцатого утра.
Проводив визитёра, Шумилов вернулся в гостиную к Раухвельдам.
- Вы меня извините, Алексей Иванович, - начал издалека Александр, - но я сделался невольным свидетелем Вашего разговора… неужели это тот самый Карабчевский?
- Эко Вы, Александр, рака за камень заводите, - усмехнулся Шумилов, - Можно было без извинений поинтересоваться. Вы не ошиблись, это тот самый присяжный поверенный. Это ему наш "король смеха" Константин Варламов прямо со сцены Мариинки в "Севильском цирюльнике" посреди акта сказал: "Николаша, приходи ко мне на пирог во вторник"!
- Да Вы всё шутите, Алексей Иванович! - засмеялась г - жа Раухвельд, - Саша, скажи мне, Алексей Иванович шутит со мною? Он постоянно меня подначивает!
- Нет, маменька, казус такой действительно имел место быть, - подтвердил Александр, - Варламов с Карабчевским большие друзья!
- Варламов, конечно, талантище, ему всё простят! - вздохнула женщина, - Но вот чтобы так, посреди "Севильского цирюльника" сказать "приходи ко мне, Николаша" - это, конечно, анекдот!
- Можно вопрос, Алексей Иванович? - поинтересовался Александр.
- Разумеется. После ужина можно даже два вопроса, - кивнул Шумилов, - Вы, наверное, хотите узнать моё мнение о Карабчевском?
- Как Вы угадали? - изумился молодой человек.
- Услышав из моих уст какую - нибудь новую фамилию Вы непременно спрашиваете моё мнение об этом человеке. Так что ошибиться в догадке весьма сложно.
- В самом деле? Никогда не замечал… - Александр на секунду задумался, - Я хотел спросить, считаете ли Вы Карабчевского нравственным человеком?
- Ну… - Шумилов качнул головой, озадаченный постановкой вопроса, - Я не Господь Бог, и у меня нет весов, чтобы взвешивать нравственность незнакомого мне человека.
- Ну почему же "незнакомого"? Очень даже знакомого! Разве Вы не знаете, что Карабчевского после университета не взяли в министерство юстиции по причине неблагонадёжности?
- Знаю.
- Он истово защищал народовольцев на процессе 193–х.
- Вообще - то, это был его долг как помощника присяжного поверенного.
- Разве Вы не знаете, что он женат на сестре народовольца, сосланного в каторгу?
- Знаю. Я даже знаю, что он одно время работал помощником присяжного поверенного Евгения Исааковича Утина, брата того самого Николая Утина, что был основателем Русской секции Интернационала.
- Да он социалист, народоволец, бомбист! - всплеснула руками г - жа Лейхвельд.
- И при всём том Карабчевский берёт колоссальные гонорары за свою защиту и сейчас считатеся чуть ли не самым дорогим адвокатом столицы, - продолжал между тем Александр, - По - моему, это безнравственно: провозглашать социалистические идеи и при этом быть плоть от плоти ненавистного ему строя, быть жировиком монархии и капитализма.
- Эко Вы загнули, - улыбнулся Алексей Иванович, - Карабчевский не провозглашает социалистических идей, разве что в спальне и под одеялом, чтобы охранка не услышала. Что же касается жадности до денег, то - это слабость, которой грешат многие.
- Но ведь то, что я говорю по существу правильно! - не унимался Александр.
- Да, по существу правильно. Но как говорил мой духовный отец: лучше милостыню не подавай, да только людей не осуждай!
- Я не осуждаю - я выставляю нравственную оценку, - поправил Шумилова молодой оппонент.
- Вы делаете это со страстью, с пылом горячего молодого сердца. А надобно - с холодной головою, - возразил ему Шумилов, - Легко судить других, да только кто мы такие, чтобы судить? Карабчевский толковый, думающий юрист, понимающий толк в сыскной работе. Это, видимо, наследственное. Вы знаете, что его дед был полицеймейстером Крыма?
- Тем более, - воскликнул Александр, - Вы посмотрите, что получается: дед обласкан властью, выпестован ею, а внук, подобно жуку - короеду, эту власть ничтожит.
- Оттого, что Карабчевский защищал некоторых одиозных деятелей он, как человек, хуже не становится. В конце - концов, даже закоренелый преступник имеет право на компетентного защитника. Вы не возражаете?
- Против этого нет.
- А Карабчевский как раз и есть тот самый защитник, о котором я говорю. Он нивелирует закон, делает его равноприменимым как к преступнику, так и к преследователю. Хорошо, что он таков, каков есть. Было бы много хуже, если б он оказался другим: лояльным к власти и расшаркивающимся перед окружным прокурором. Не нужны России такие адвокаты, видит Бог, не нужны!
На следующее утро Алексей Иванович специально вышел пораньше, дабы перед встречей с Карабчевским успеть отпроситься у своего начальника. Главным достоинством его работы в "Обществе взаимного поземельного кредита" была вовсе не заработная плата, весьма, кстати, умеренная и не зависящая от суммы заключаемого ссудного договора, а возможность располагать рабочим временем по собственному усмотрению. Одновременно в работе у штатного юрисконсульта было не более дюжины сделок, причём их прохождение было чётко увязано по времени, что напрочь исключало какие - либо авралы. Работа была спокойна и достаточно проста, а потому для организованного человека всегда была возможность выкроить для собственных нужд не только денёк - другой, но и целую неделю без содержания без какого - либо ущерба для основной работы. Шумилов частенько пользовался этой возможностью, которой чрезвычайно дорожил.
Без проволочек закончив свои дела в "Обществе", он уже в начале одиннадцатого шагал к Малой Садовой, где в своей конторе Карабчевский назначил ему встречу. Отыскав нужный адрес, Шумилов понял, что явился слишком рано; не желая показаться человеком дурного тона, он с десяток минут простоял на углу Итальянской улицы, наслаждаясь благодатью тёплого осеннего дня.
Наконец, ровно в половине одиннадцатого, Алексей Шумилов переступил порог пятикомнатной квартиры в бельэтаже, которая служила конторой присяжного поверенного Карабчевского. Визитёра встретил тот самый юноша, что давеча доставил Шумилову конверт; не мешкая молодой человек проводил его в кабинет адвоката.
Карабчевский, смуглокожий, в копной вьющихся чёрных волос, доставшихся ему в наследство от турецких предков, усадил гостя в объемистое кожаное кресло в углу кабинета, устроился в таком же кресле напротив, подчеркнув тем самым доверительность предстоящей беседы. Шумилов и Карабчевский были людьми одного поколения, обоим было чуть за 30, они были одного воспитания, одного круга общения, каждый из них мог гордиться пройденным путём, хотя следовало признать, что у адвоката на этом пути денег и роз было всё же поболее. Они начали разговор как равные партнеры и единомышленники, только у Карабчевского голос был ласковее, а манеры вкрадчевее, видимо, в силу выработавшегося профессионального навыка.
- У нас, Алексей Иванович, много общих знакомых, от которых я слышал по Вашему адресу массу самых лестных похвал, - начал адвокат, - Много доводилось слышать об американском Нате Пинкертоне, а вот теперь передо мной сидит наш русский Пинкертон!
- Ну что Вы, Николай Платонович, - улыбнулся Шумилов, - это не про меня! Пинкертон с пистолетом бегает и убийц стреляет, а я всё более словом добрым на людей действую. У меня и пистолета - то нет!
На самом деле Шумилов имел дома не только шестизарядный револьвер, но и двухфунтовый свинцовый кастет, но одно из главных его жизненных правил заключалось в том, чтобы всегда, при любых обстоятельствах скрывать наличие оружия. Опыт подсказывал, что всегда лучше казаться безобиднее, чем есть на самом деле. Даже в кабинете присяжного поверенного.
- Алексей Иванович, не буду Вас мучить, сразу к делу, - продолжал адвокат, - Вы слышали что - нибудь об убийстве Сарры Беккер?
Шумилов на секунду задумался, перебирая в памяти имена и события последнего времени.