- Да, читал кое - что в газетах. Там, кажется, и изнасилование было? Полиция обвинила работодателя девочки, я ничего не путаю? Фамилия у него еще такая странная - как отчество… Мирович, кажется…
- Мирович - это тот офицер, который в середине 18–го столетия хотел Иоанна Антоновича из тюрьмы освободить, - поправил Карабчевский, - Наш же герой носит фамилию Миронович. Иван Иванович Миронович. Так вот, открою тайну, о которой газеты пока не знают: он мой клиент. Я имел с ним чуть ли не пятичасовое свидание, много говорил и пришёл к твёрдому убеждению, что Сарру Беккер он не убивал. Улики против него все косвенные. Хотя, признаюсь, одна к одной, так хорошо подогнаны, не знаешь, что и подумать. Газеты уже успели слепить такой образ ростовщика - кровопийцы, растлителя малолетних, да еще с полицейским прошлым, что для прокуратуры он стал идеальной мишенью для обвинения. Полагаю, что Мироновича уже презирает весь Петербург. Официальная версия исходит из того, что он убил Сарру, якобы, в пылу ярости за отказ девочки сделаться его любовницей. А другие версии, которые, возможно, изменили бы всю направленность следствия, остались вообще не отработанными. Вот я и хочу попросить вас подключиться к этому делу и помочь мне восполнить этот пробел.
Карабчевсий замолчал, словно предлагая Шумилову высказаться.
- Я понял суть Вашего предложения, - сказал Алексей Иванович, - Но в таких делах у меня есть принцип, от которого я не отступаю…
- У меня тоже, - улыбнулся Карабчевский, - В чём заключается Ваш принцип?
- Я не помогаю преступникам. Если я приду к убеждению, что меня пригласили работать в интересах преступника, я откажусь от работы и сообщу полиции всё, что мне станет известно по делу.
- Наверное, это правильно, - кивнул адвокат, - Обещаю, что не буду предлагать Вам сделаться пособником убийцы.
- Прекрасно, значит мы поняли друг друга правильно. Продолжайте, пожалуйста, - попросил Шумилов.
- Полиция вообще сработала весьма топорно: представляете, они потеряли важнейшую улику - клок волос с головы убийцы, который погибшая девочка зажала в кулаке. Это ж надо было умудриться! Глупейшая оплошность, если не того хуже - я говорю о прямом умысле. Хотя это вряд ли, просто головотяпство, - досадливо поморщился Карабчевский.
Далее Николай Платонович принялся максимально подробно - если не сказать дотошно - излагать известные ему обстоятельства преступления. Он привёл свидельства соседей, дворников, выводы полиции, содержание протокола аутопсии и прочие детали этого неоднозначного дела. При этом подчеркнул:
- Дела, разумеется, мне читать никто не давал. Всё что знаю - это разрозненные фрагменты, собранные буквально по крупицам. Как относится ко мне полиция, полагаю, объяснять не надо, так что на сколь - нибудь продуктивный обмен мнениями рассчитывать не приходится. Мне очень помогает один человек, штатный полицейский, хорошо знающий Мироновича ещё по тому времени, когда тот возглавлял 2–ю Литейную часть. В силу понятных причин я не могу открыть Вам фамилию этого человека. Он сообщает мне некоторые детали, которыми располагает следствие, но как Вы понимаете, делает это с чужих слов. К самому следственному производству он доступа не имеет, поэтому сам кормится слухами. Возможно, что - то из того, что я Вам сейчас сказал, в дальнейшем подвергнется уточнению, либо вообще будет отвергнуто, так что не судите меня строго. Пока что хочу спросить Ваше мнение: что Вы об этом деле скажете?
- На первый взгляд, версия полиции выглядит сильной, логичной и стройной: закрытая витрина, якобы, обворованная; переставленная расчехлённая мебель; возок - одноколка во дворе посреди ночи… От этого так просто не отмахнёшься. Опять же, стареющий извращенец, способный возбудиться только при виде совсем юной девочки, почти ребенка… Вам ли не знать, что такое в жизни встречается гораздо чаще, чем принято думать… Жадность Мироновича к деньгам… наличие мотива и возможности - всё это сошлось на одном человеке. Плохо дело Иван Иваныча. Но вы правы, Николай Платонович, полиция явно не доработала. Имело бы смысл отыскать женщину, которую сосед видел сидящей с Саррой на ступеньках лестницы в вечер убийства. Время - то было позднее, уже около 23 часов, Вы говорите. А смерть, вроде бы наступила в 23.15–23. 30? Ведь это же одна из аксиом сыска: ищи того, кто последним видел жертву, зачастую это и есть преступник. Далее… Вы упомянули о том, что один из дворников будто бы рассказывал, что видел Сарру, разговаривавшую с какой - то незнакомкой в пролётке… Та даже вышла к девочке. Вполне законный вопрос: идёт ли в обоих случаях речь об одной и той же особе или нет?
- Да, Алексей Иванович, согласен, это хороший вопрос. Его придётся обязательно отработать. Ещё что - нибудь Вам бросилось в глаза?
- Полицейское прошлое Вашего подзащитного.
- Вот - вот, - закивал Карабчевский, - старая вражда, ненависть. Миронович мне сказал, что сажал многих, у него были громкие задержания. Ещё признался, что бил задержанных преступников.
- Сильно бил?
- Сильно, ногами. Он уверен, что зуб на него с тех ещё времён наточили многие.
- А Миронович ничего подозрительного не замечал в последние недели: встречи, может, какие - то неожиданные происходили? предметы обстановки не на своих местах оказывались? - спросил Шумилов.
- Нет, ничего такого не было. Миронович, насколько я составил о нём представление, человек основательный, осторожный, внимательный; работа ростовщика, знаете ли, требует всех этих качеств. Опять же, опыт полицейской работы имеется. Если бы слежка за ним была кем - то установлена, он бы её почувствовал.
- Ну ладно, - Шумилов махнул рукой, - Думать можно о многом. От меня - то что Вы хотите?
- Пока один мой порученец опрашивает кондукторов конки, я хотел бы попросить Вас разыскать женщину, упомянутую дворником и одним из свидетелей. Или, по крайней мере, разобраться в вопросе, существовала ли вообще эта женщина. Сколько Вам надо на расходы?
- Двадцать пять рублей в сутки. И разумеется, под честное слово.
- Ну разумеется, расписки я не потребую, - усмехнулся Карабчевский. Он встал с кресла, взял с письменного стола ежедневник, между страниц которого наподобие закладок оказались заложены банковские билеты различного достоинства, - Вот пожалуйста. Поторопитесь, голубчик, пожалуйста. В расходах не скаредничайте, мой клиент - человек состоятельный.
- Прекрасно, - Шумилов принял деньги, - Я уже занялся этим. Вы говорите, она на извозчике ехала от Знаменской площади?
- Да, один из дворников - не знаю, кто именно - вроде бы видел, как извозчик остановился напротив дома 57, из него вышла эта дама в шляпке и вуали, подозвала Сарру и о чём - то с ней минут 5 говорила. Потом неизвестная села обратно и уехала на том же извозчике.
На том и расстались.
Уже в дверях Алексей Иванович на секунду задержался и повернулся к Карабчевскому:
- Николай Платонович, я Вам сказал, что в своей работе я руководствуюсь принципом, на что Вы заметили, что у Вас тоже есть принцип. Интересно какой?
- Я не люблю, когда на один забор навешивают всех дохлых кошек с майдана… - не задумываясь ответил Карабчевский. Он словно ждал этого вопроса.
Шумилов был рад новому заданию. Ему уже давно хотелось встряхнуться, вновь почувствовать горячечный азарт идущей по следу гончей. С некоторых пор он начал ясно понимать, что больше всего на свете его влечёт именно такая работа, а вовсе не то бумагомарание, что наполняет будни судебного следователя. По прокуратуре он не скучал.
8
Поиск незнакомки, разговаривавшей с Саррой Беккер на Невском проспекте за два часа до убийства девочки, Шумилов решил не начинать без разговора с дворниками. Карабчевский в своём рассказе мог что - то напутать, в конце концов, он ведь питался слухами. Дабы не заняться поиском фантома, следовало отыскать первоисточник всех рассказов о встрече погибшей Сарры Беккер с незнакомой женщиной в пролётке.
По пути к дому N 57 Шумилов мысленно перебирал возможные варианты построения беседы с дворниками и в конце концов, решил, что разумнее всего будет представиться журналистом. Появление очередного писаки не должно было особенно насторожить дворников, поскольку за последние дни они немало перевидали пишущей братии.
Пройдя во двор, Шумилов быстро сориентировался в обстановке, поскольку Карабчевский довольно точно описал взаимное расположение объектов, так или иначе связанных с делом Мироновича. Прямо через двор был подъезд, в котором находилась ссудная касса (Шумилов обратил внимание на то, что окна высокого первого этажа были без занавесей); налево находился ледник, возле которого Миронович обычно ставил свой шарабан, направо, соответственно, дворницкая. Сейчас возле неё рядком были выставлены мётлы. Буквально в пяти шагах от двери в дворницкую разместился точильщик ножей со своим нехитрым приспособлением, подле него стояла стайка ребятишек, зачарованно наблюдавшая за сыпавшими из - под камня искрами.
- Запомните, гольцы: оружья нет страшнее вилки, один удар - четыре дырки! - улыбался детям из - под лохматых седых усов пожилой точильщик. Его светло - серые глаза светились кротким добродушием и казались в эту минуту молодыми и задорными.
- Дядя Никифор, а как же вам искры руки не обжигают? - недоумевал кто - то из мальчишек.
Шумилов быстро прошагал мимо и толкнул дверь дворницкой.
- Здорово, братцы! - поприветствовал он с порога двух весьма мрачного вида мужчин, о чём - то перед тем раздражённо говоривших. При появлении постороннего они моментально осеклись и немо вытаращились на Шумилина, - Чегой - то вы невеселы, как я погляжу! Кто старший?
- Анисим Щёткин, - представился один из них, встав навытяжку, - старший дворник.
- "Пчелу" читаете, братцы? Эразма Иноземцева знаете?
В ответ повисло мрачное молчание. Шумилов, не подавая вида, будто заметил недружелюбие дворников, бодро прошагал мимо Щёткина и выглянул в слепое окошко. Цели никакой он не преследовал и ничего особенного увидеть не собирался: просто создавал образ уверенного в себе пшюта. Шумилов не раз убеждался в том, что перед нахалами такого сорта простые люди совершенно терялись и переставали критично оценивать ситуацию.
- Писать буду о вас, - продолжал Шумилов, - Вы будете героями моего очерка. Тебя как звать, братец? - обратился он ко второму дворнику.
- Варфоломей Мейкулло, - мужичонка был тщедушен и имел весьма болезненный вид, являя собой полную противоположность бодряку Щёткину.
Шумилов ещё раз прошёлся по двороницкой, уселся на сундук подле стола, забросил нога на ногу, откинулся спиной к стене.
- Ну - с, и кто из Вас работал в ночь когда Сарру убили? - спросил он строго.
- Знаете что, барин, - Анисим почесал в голове, - Вы уж извините нас, но нам работать надобно - с. А разговоры разговаривать недосуг. Вы лучше б в часть обратились, к полиции, значит.
Он развернулся к двери, давая понять, что беседа окончена, но Шумилов не дал себя сбить с выбранной линии поведения и строго сказал:
- Не спеши, Анисим, пойдёшь, когда я скажу! Присядь - ка к столу!
Щёткин, должно быть, оторопел от такой наглости, но перечить не осмелился: Шумилов держался барином, да и выглядел как человек важный, в велюровом пиджаке, тонкой полотняной рубашке из французского магазина - одним словом, посылать такого человека куда подальше было оченно рисково. Поэтому он сел подле стола и исподлобья уставился на нежданного визитёра.
- Читать, небось, умеешь, Анисим? - продолжал между тем Шумилов, - Знаешь каких дураков из вас сделали? Во всех газетах написали: пьяные, дескать, дворники были, ворот не сторожили, убийцу не углядели. А от кого все эти разговоры пошли, как думаешь?
- Кто ж его знает, от кого… Не пойму я вас, барин, к чему вы клоните?
- Сейчас поймёшь, коль не дурак, а коль дурак, то не поймёшь никогда. Ты вот что мне лучше скажи, Анисим - душа - человек, а другие дворники пьют? ворота всегда закрывают?
- Про других не знаю, вы у них сами спросите, - буркнул Щёткин.
- Ой ли, Анисим! Прекрасно знаешь, что и пьют, и ворота порой не закрывают. А вот тебе другой вопрос: коли б не было пьянки у вас в тот день, как думаешь, убили бы Сарру?
- Я - то почём знать могу? - дворник даже отшатнулся, перепуганный вопросом, - Я не убийца, меня спрашивать не надо.
- Я не говорю, что ты убийца. Я тебе говорю, что сидели бы вы тут на насесте тверёзые, а убийца всё равно бы в кассу проник и дело своё сделал. В том, что Сарра погибла, вины вашей нет.
- Адназначна, нет! - подал голос молчавший до того Врафоломей; ему явно понравился ход мысли "репортёра".
- Вот коллега твой меня понимает. Но полиция всё на вас валит, будто по вашему недогляду дело такое случилось. И всё это газетчикам наговорила. Ведь все сплетни от полиции идут, скажешь нет? Я - то знаю, ты со мной не спорь! - напирал Шумилов, - Поэтому ты в полицию меня не посылай, я тамошнего брата знаю… Я хочу репортаж написать, чтоб все поняли, что с вашей стороны никакой вины нет, всякий человек имеет право именины собственные отпраздновать. Тем более, что праздновать вы сели уже под вечер, так?
- Адназначна - а - а, - протянул Варфоломей и сдела рукой такой жест, как будто что - то отрубил, - Всё правильна - а говорите, господин репотёр!
Шумилов запустил руку во внутренний карман и извлёк портмоне. Это была вещь, которую не стыдно было продемонстрировать и в высшем обществе: крокодиловой кожи, с изящными латунными уголками, множеством хитрых отделений, другими словами - это было достойное хранилище больших денег. Дворники зачарованно смотрели на это чудо в руках визитёра и на то, как в его руках появилась 5–рублёвая ассигнация. Зажав её между пальцами, Шумилов обратился к Щёткину:
- Ну что, Анисим, может пошлём Варфоломея за штофом и фунтом севрюжки?
- Тык я метнусь! - Врафоломей аж даже подскочил с места, демонстрируя готовность мчаться бегом.
- Хватит! - Щёткин досадливо хлопнул ладонью по столу, - Попили ужо! Не будет водки…
Варфоломей упал на свой стул и с такой болью в глазах посмотрел на старшего дворника, что без слов можно было прочитать крайнюю степень душевного страдания, пережитого им в эту минуту.
- Даже Господь - Бог на седьмой день… - начал было он, но Анисим резко его осадил: "Чего - о?!"
Варфоломей замолчал. Для Шумилова так и осталось загадкой, как именно младший дворник намеревался приплести библейскую историю о сотворении мира к собственному намерению попить водки за счёт "репортёра".
Отказ Щёткина от совместно возлияния несколько расстроил планы Шумилова, но у того был альтернативный вариант.
- Вот что, братцы, я спаивать никого не собираюсь. Работа есть работа, я же всё понимаю, чай сам на работе нахожусь! Газета наша солидная, уважаемая, выплачивает гонорары героям очерков, если вы поможете мне составить очерк, то получите гонорар как соавторы, - проговорил Шумилов, не убирая с глаз деньги и портмоне.
- Антерисуюсь я, а велик ли гонорар? - спросил Варфоломей.
- Да по десяти рублей каждому, кого я назову соавтором.
Мейкулло и Щёткин обменялись быстрыми взглядами.
- Мы на вопросы завсегда готовы ответить. Греха тут нет, - сказал старший дворник, - Только меня в ночь убийства не было. А так, что ж, спрашивайте.
Шумилов начал дотошно расспрашивать дворников о взаимоотношениях погибшей девочки с окружающими, о событиях последнего вечера её жизни. Внимательно наблюдая за поведением своих собеседников, он не почувствовал в их ответах натяжек или фальши и решил, что они не лукавят. Поэтому Шумилов перешёл к главным вопросам, ради которых и явился сюда.
- А что братцы, ведь признайтесь, мебель - то в задней комнате вы переставляли… - словно говоря о чём - то само собой разумеющемся сказал он.
- Нет, нет, что вы! - дворники замахали руками, но то, как скользнул под стол взгляд сидевшего напротив Варфоломея, заставило сердце Шумилова ёкнуть: "темнит, шельмец".
- Ну ладно, - легко согласился "репортёр", - А вот что там за история была с пролёткой с дамой, кто - то из вас что - то такое рассказывал?
- А вы откель знаете? - неожиданно насторожился Варфоломей, - Я никому, кроме помощника пристава об этом не говорил.
- От Александра Францевича Сакса, судебного следователя, - невозмутимо объяснил Шумилов, - Это мой хороший товарищ, мы с ним в университете вместе учились, я только старше курсом и на другом факультете.
Самое забавное в этой ситуации состояло в том, что Шумилов, хотя и не учился в университете (он закончил училище правоведения), действительно хорошо знал Сакса, впрочем, как и тот его. Так что войди судебный следователь в эту минуту в дворницкую - поприветствовал бы Шумилова как старого доброго приятеля.
- А - а, - покивал озадаченно головой Варфоломей, - Я это видел. Как раз стоял возле дверей подъезда и Сарра мимо меня прошла на Невский. Я через окно за ней наблюдал. Было это, чтоб не соврать, в четверть десятого, навряд ли позже. Саррочка немного прошла к углу и стала на панели, дожидаясь момента, чтоб перейти. ну, перешла… И направилась, значит, в мелочную лавку. А тут - раз! - пролётка перед ней останавливается и дама из пролётки о чём - то с Саррой начинает разговаривать. Ну, значит, поговорила, потом даже вышла из пролётки и стала подле девочки… Вот, значит, как.
- А потом?
- Ну, села обратно и уехала.
- Ничего Сарре эта женщина не передавала? не забирала из её рук? - уточнил Шумилов.
- Нет, ничего такого.
- Пойдем, покажешь, - предложил Шумилов и Варфоломей с готовностью соскочил со своего места.
Прямо со двора, через небольшую дверь они попали в парадный подъезд, имевший, как и большинство своих питерских собратьев два хода - на улицу и во двор. Пройдя через площадку, Шумилов и Мейкулло встали между двойными дубовыми дверями, через которые можно было выйти на Невский проспект. Сквозь большие, украшенные изящной гравировкой стёкла открывался прекрасный вид на центральную магистраль города.
- Вот тут я стоял, - объяснил дворник, сопровождая свой рассказ энергичной жестикуляцией, - Сарра, значит, мимо меня шмыгнула и прошла шагов пять - десять к углу. Вот тут, с угла она перешла Невский. Пролётка проезжала мимо, остановилась вон там.
- Значит, ехала от Знаменской площади к Дворцовой, - подытожил Шумилов, - И ты хорошо мог видеть извозчика.
- Ну да… Но только не видел. Истинный крест, не смотрел я на него. Выпимши, не чтобы очень, но… хорошо выпимши. Ну чё мне на возницу смотреть, правда?
- Ну что - то же ты заметил? Какой масти была лошадь запряжена? пролётка, может, была чем - то украшена? Извозчики любят ленты вплетать в гривы… что - нибудь такое запомнилось?
- У него, смешно сказать… - Варфоломей запнулся, - Сидушка под кучером была обита серебряным таким позументом с кистями. Вот это я запомнил.
- А чего тут смешного? - не понял Шумилов.
- Да чисто катафалк - это там всё черное обивают такой вот хренью с кистями.
- Ясно. - Шумилов подивился ассоциативному мышлению младшего дворника, - А что про женщину скажешь?
- Ну, не запомнил я её. Ну, вообще никак. Сам ужо пытался вспомнить - ничего не выходит. Просто пятно серое какое - то. Запомнил только, что на лице её вуалька была, а в руке дурацкий такой жёлтый зонтик от солнца. Вот только зонт и помню, честное слово. Сарру, покойницу, ясно помню, а вот эту женщину… ну, хоть убей!
- Ну, а возница какой был: пожилой или молодой?