- Что вы могли увидеть? - самодовольно усмехнулся Садыков. - У любви, как говорится, глаза слепы!
- Зачем вы носите брюки? - медленно приподнялась Катя.
- Какие брюки? - растерянно оглядел себя Садыков.
- Мужские.
- Ясно. - Он снова заулыбался. - Хотите сказать, что я баба? Меня этим. Екатерина Ивановна, не проймешь. Вы только себе нервы попортите. Кстати, они и так уже никуда не годятся… Я лично в своей жизни кое-что видел.
- Тюрьму?
- Ну, вы!.. Осторожнее! - заорал Садыков, двинувшись к Кате. - Не вам говорить об этом. Я не посмотрю, что вы врач. Живо найду способ, как укоротить нервы.
- Негодяй!
Садыков, очевидно, не сразу понял смысл этого слова. С минуту он стоял неподвижно, глядя на удаляющуюся Катю, затем, оглядевшись пугливо, побежал, сильно размахивая руками.
- Нет, вы не уйдете, - догнав Катю, запальчиво произнес он. Его и без того большие глаза от возмущения расширились гак, что Катя, кроме них, ничего не видела. - Вы ответите за все! Я не позволю оскорблять себя. Не на того напали
- Отстаньте, Садыков! - устало отозвалась Катя.
- Я все расскажу главному врачу… Все! Ничего не скрою…
- Уйдите!
- Я тебе уйду, - переходя на "ты", еще больше распалился Садыков. - Я написал в отдел милиции и все рассказал о Голикове и Зияеве. Они получат по заслугам. Обязательно получат! Никто их не защитит! У меня есть свидетели! Еще какие свидетели!.. Думаете, если я узбек, так вы можете говорить мне все, что взбредет вам в голову? Не на того напали!
- Отстаньте, Садыков, - снова попросила Катя.
- Отстаньте… Подумаешь, какая образованная!.. Ты поезжай в Свою Сибирь и там распоряжайся. Здесь я - хозяин! Понятно?
- Как вам не стыдно?
- Это тебе должно быть стыдно… Тебе, не мне!.. Я всех вас в порошок сотру. Всех - и Голикова, и Зияева, и тебя! Вы еще пожалеете, что связались со мной… Все пожалеете… Товарищ Петросян, товарищ Петросян, одну минуточку, - остановил он шедшего навстречу маленького худого человека. - Вы слышали, что она сказала? Вы должны были слышать, что она сказала! Что же получается? Выходит, нам, нерусским, никуда шагу нельзя шагнуть?
Катя смотрела на Садыкова гневными глазами и ничего не слышала. В ее ушах звучало сообщение о письме, которое он послал в милицию. Может быть, сейчас, в эту минуту начальник отдела собрал всех сотрудников и пробирал Сергея перед строем. Он как-то говорил, что подполковник строго наказывал провинившихся. Нет, нет, Сергей не был виноват. Он действовал правильно. Абдурахманов создаст комиссию, и она во всем разберется.
Надо сегодня же поговорить с Зияевым и сообщить ему о письме. Он сходит в отдел и расскажет, как все было. Если ему не поверят, тогда она, Катя Мезенцева, сама сходит…
- Ашот Гургенович, будьте свидетелем, мы это не можем так оставить, - уговаривал Садыков Петросяна, - Я дойду до самого товарища Ядгарова!
- Простите, у меня нет времени, - вежливо проговорил Петросян. Он сделал шаг в сторону и почти побежал к остановке автобуса.
Катя, проводив его взглядом, взглянула в глаза Садыкову и зашла в больницу, ничего ему не сказав.
Азиз довольно усмехнулся: "Испугалась. То-то! Со мной шутки плохие. Я живо поставлю на место". У него все так и пело в груди. Сегодня не было на свете человека счастливее его. Он сумел поставить на место эту выскочку Мезенцеву. Теперь она не скоро успокоится.
Есть люди, которые, несмотря на полный достаток в доме и хорошее положение на службе, постоянно чем-нибудь недовольны и стараются напакостить всем, кого встретят на своем пути.
Еще в детстве развилось у Садыкова это нездоровое чувство, и он не пытался избавиться от него. Наоборот, с годами оно еще сильнее овладело всем его существом, и он гадил подло, ни с кем не считаясь, испытывая при этом ненасытную радость.
Правда, работая в больнице, Азиз сдерживал себя, и многие думали, что это хороший, бескорыстный работник. В прошлом году за многотысячный проезд на машине без капитального ремонта его наградили почетной грамотой. К нему обращались за помощью молодые водители, и он всегда старался сделать так, чтобы об этой помощи знали все. На общих собраниях его нередко видели за трибуной - он умел говорить и производил на слушателей неплохое впечатление. Первой поняла сущность его поступков Катя Мезенцева.
Это случилось полтора года назад. Был праздник - Первое мая. Работники больницы на машинах выехали за город. Расположились у небольшой горной реки, в редком ветвистом кустарнике, среди которого поднимались тутовые деревья. Позавтракав и наговорившись вдоволь, все разбрелись по берегу реки.
Катя оказалась с молодыми врачами Манзурой и Эркином Хасановыми. Они приехали в Янгишахар из Ташкента после окончания медицинского института. Через месяц поженились и жили в небольшом домике, расположенном во дворе больницы.
- Хорошо-то как! - прижимаясь к Эркину, восхищенно проговорила Манзура.
- Да, Манзура! - улыбнулся Эркин.
- Давай посидим на этом камне?
- Давай.
- Ты не устал?
- Что ты!
- У тебя какие-то грустные глаза.
- Вот чудачка!
Катя подошла с ними к лысому валуну, с радостью прислушиваясь к веселым шуткам и песням, доносившимся до нее со всех сторон. "Давно я не была такой счастливой, - думала она. - Теперь буду каждый год приезжать сюда. Все такие милые, хорошие товарищи".
Катя свернула за дерево, стоявшее около валуна. "Что это я за ними увязалась? - спросила она себя с упреком. - У них своя жизнь. Манзура от радости совсем потеряла голову. Когда-то и я была такой…"
Счастье, только что баловавшее Катю, куда-то исчезло, и на нее навалилась такая тоска, что хотелось на виду у всех по-бабьи разреветься. Ее уже не восхищали ни веселый смех и говор товарищей, ни река, ни изумрудный ковер из трав и цветов. Она закрыла уши, чтобы ничего не слышать, и побежала, еще сама не зная куда, проникнутая только одним желанием: уйти как можно дальше от всего, что ее привлекало несколько минут назад. Потом, когда не было сил бежать, она упала на траву и долго лежала, глядя на небо, покрытое легкими, перистыми облаками. В голове не было никаких мыслей, и ей не хотелось о чем-либо думать. Хотелось бесконечно долго прислушиваться к тишине, которая все сильнее и сильнее обступала ее, принося с собою глубокий покой.
Через несколько минут ее начал одолевать сон, и она задремала. В это время кто-то позвал ее тихим, срывающимся голосом:
- Катюша!
Она нехотя открыла глаза и увидела перед собой склоненного Азиза Садыкова. В правой руке у него был небольшой букет полевых цветов.
- Возьмите. Это вам.
- Спасибо.
- Я еще принесу. Хотите?
- Не надо.
- Красивая вы…
Она села, кладя рядом цветы. На ней было голубоватое сильно декольтированное платье, и ее тело на фоне всего зеленого, казалось, было вылито из светлой тонкой бронзы.
Садыков взял букет и снова протянул ей:
- Держите!
Как только она протянула руку, он всем телом навалился на нее и начал целовать ее полуобнаженную грудь. От неожиданности Катя до того растерялась, что не оказала ему никакого сопротивления. Он воспринял это по-своему и зашептал, обдавая ее винным перегаром:
- Катя! Катя!
- Пустите! - задохнулась она от гнева и обиды.
- Катя!.. Проси все, что захочешь! У меня есть много денег Я ничего не пожалею! Только не гони меня! Пожалуйста… Я давно люблю тебя!.. Не гони!
- Пустите!
- Не пущу! Ка-а…
Азиз недоговорил - внезапно почувствовал такую боль в животе, что на какой-то период потерял сознание.
Катя подняла булыжник и отошла с ним в сторону.
У пришедшего в себя Азиза весь хмель вылетел из головы. Ему стало страшно. "Еще ударит, сволочь, - забеспокоился он. - Разбирайся потом - кто прав, кто виноват? Не надо было связываться. Есть же другие… Хотя бы не закричала. Таджиддин Эргашевич никогда не простит мне этого".
- Брось камень. Я пошутил.
- Не подходите! - подняла Катя руку с булыжником.
- Пошутил я… - Азиз все-таки сделал к ней шаг.
- Не подходите! Считаю до трех: раз…
- Екатерина Ивановна…
- Два…
- Сумасшедшая, - остановился Садыков. Он некоторое время еще смотрел на нее умоляюще, потом отошел немного и заговорил озлобленно, заправляя рубашку, выбившуюся из брюк. - Подумаешь, недотрога! Я же знаю, что ты была замужем. Все равно когда-нибудь не вытерпишь, сама бросишься на шею. Не мне, так другому. Видал я таких, как ты. Все вы только для виду ерепенитесь. Строите из себя черт знает кого. Ты еще не раз пожалеешь, недотрога…
Она стояла с камнем в руке до тех пор, пока Садыков не ушел. Потом упала на землю и заплакала. Ей было горько не только потому, что теперь уже окончательно был испорчен праздник. Перед нею снова встало прошлое. Оно напомнило о себе своей жестокостью, которая жгла, будто углями, ее израненную душу.
Наступит ли когда-нибудь этому конец? Сможет ли она опять жить полной жизнью? Сумеет ли победить прошлое?
Позади послышались тяжелые шаги, и кто-то хриплым басом спросил:
- Товарищ, вы не скажете, где находится больница?
Садыков обернулся и, не вынимая рук из карманов, кивнул влево:
- В конце сквера.
- Благодарю. Я, значит, недавно в Янгишахаре. Приехал из Ташкента. К жене. Во-от. Она работает в этой больнице.
Садыкову словно под ноги налили расплавленный свинец:
- Как ее фамилия?
- Мезенцева.
- Екатерина Ивановна?
- Вы ее знаете?
- Я работаю в больнице, Гафуров, - соврал Садыков.
- Депринцев.
- Соскучились?
- Жена! - многозначительно произнес Анатолий. - Вот принес ужин.
- Ну-ну, давай, старайся… Старайся, - усмехнулся Садыков. - Пчела тоже старается. Жаль, не понимает только, что трудом ее другие пользуются.
- Вам что-нибудь известно о…
- Всем известно, не одному мне, - прервал Азиз. - Тут недавно сидела она с одним милиционером. Парень, видать, не промах… Конечно, ему все дозволено: блюститель порядка!
- Ну, а она-то что? - рванулся к Садыкову Анатолий. - Как она, значит, к нему относилась?
- Известно как. Как все бабы!
Азиз глубоко вздохнул, сделав вид, что ему искренне жаль Анатолия, и, попрощавшись, направился в больницу.
Анатолий, немного постояв, зло швырнул сверток и зашагал к автобусной остановке.
АЛИБИ ЭРГАША И К
1.
Младший лейтенант Шаикрамов довольно потер руки - ну теперь-то у него имелись достаточно веские улики. Магазинная кража будет раскрыта в два счета. Эти молодчики не смогут выставить свое алиби - он распутает все.
- Эргаш Каримов, Равиль Муртазин, Жора Шофман, - с наслаждением произнес Шаикрамов, останавливаясь посредине кабинета. - Шайка-лейка… Главарь, конечно, Эргаш Каримов. Он, так сказать, уже имеет достаточный опыт: был в заключении. Сидел за воровство. Горбатого могила исправит.
Будто что-то вспомнив, Лазиз поднял палец и, потоптавшись на месте, сел за двухтумбовый письменный стол, заваленный разноцветными толстыми папками.
Что же было известно ему, оперуполномоченному отделения уголовного розыска, о магазинной краже? Какие улики имел он в своем распоряжении? Что заставило его подозревать в преступлении эту компанию?
…Директор магазина - низкий, круглый, как шар, с большой плешью, узкими мятущимися глазами - говорил, бегая по магазину:
- Товарищи дорогие!.. Товарищи? Что же это получается? Как это понять? Пропали самые ценные вещи. Тысяч на двадцать! Это же целое состояние!.. Пожалуйста, пожалуйста, я не буду мешать… Якуб Панасович, голубчик, вы меня знаете, я никогда не брал чужого. Всегда работал, как вол. Какой ужас! Какой ужас! Целое состояние! Двадцать тысяч!.. Почти четверть миллиона старыми деньгами!
Автюхович с лупой в руках рассматривал какие-то темноватые пятна, видневшиеся на полу. Когда директор кончил говорить, он на минуту оторвался от своего занятия и, не спуская с директора глаз, спросил с любопытством;
- Волнуетесь, Гани Бахтиярович?
- Как не волноваться! Каждый будет волноваться!
Столько вещей пропало… Вы только подумайте? На такую сумму!
- На какую же?
- Да я же вам уже полчаса говорю: на двадцать тысяч. Это целое…
- Вы же только что зашли. Как вы смогли так быстро определить все? У вас что - электронный счетчик с собой?
Директор засуетился, выхватил из кармана большой клетчатый платок, поспешно вытер разом вспотевшее лицо.
- Все шутите, Якуб Панасович. А мне не до шуток. Я столько лет работаю в торговой сети… У меня уже особый нюх выработался… Эх, поймать бы гадов, которые залезли в магазин, я бы их передушил, как клопов.
- Поймаем, Гани Бахтиярович, - заверил Автюхович.
- Вот спасибо, вот спасибо! - директор повеселел. - Как там у Маяковского? "Моя милиция - меня бережет!"
- Поэт хорошо сказал - выпрямился Якуб Панасович.
У сторожа магазина, древнего старика, слова пришлось вытягивать клещами. С ним беседовали после осмотра места происшествия.
- Проспали, товарищ Беспалов?
- Я не спал.
- Как же вы не заметили воров?
- Темно.
- Кругом электрические лампочки.
- Если бы солнце.
- Вы кого-нибудь видели около магазина?
- Ночью?
- Ночью.
- Не видел.
- Где вы находились?
- Везде находился.
- В будке?
- Зачем в будке?
- Где же?
- На улице.
- Так всю ночь и провели на улице?
- Зачем всю ночь? Ночь большая.
- Значит, заходили в будку?
- Заходил.
- Надолго?
- Так я часов не имею.
- Судить вас надо. Плохо работаете.
- Вам виднее…
- Вы все-таки вспомните, может быть, кого-нибудь видели ночью около магазина?
Старик долго смотрел на небо, словно на нем было написано то, о чем нужно было ответить, медленно, с какой-то жестокостью скреб заскорузлыми пальцами в бороде.
- Видел, - вяло проговорил он.
- Кого?
- Эргаша Каримова.
- Одного?
- Зачем одного? С дружками.
- С Муртазиным и Шофманом?
- С кем же еще!
- Во сколько часов вы их видели?
- У меня же нету часов. Просил я у нашего директора, так он не дал. Может, вы посодействуете? Трудно без часов.
Рита Горлова сообщила:
- Я слышала, как они говорили о чем-то. Это было часов в десять или одиннадцать вечера.
С нею разговаривал Абдурахманов.
- Вас не заинтересовало о чем?
- Меня больше интересует Эргаш, - бесстыдно заявила Рита.
- Ты смотри…
- Не пугайте, товарищ начальник, не из пугливых… Я могу идти?
- Давно его знаешь? - перешел на "ты" подполковник.
- Кто его не знает, - уклончиво ответила она.
- А все-таки?
- Это допрос?
- Ты в милиции находишься. Не забывай.
- Значит, допрос?
- Мне нужно знать: давно ли ты знаешь Эргаша.
- Допрос, значит… Я его нянчила.
- Гражданка Горлова!
- Не кричите, пожалуйста. Я же вам сказала, что не из пугливых… Поговорите с его дружками - они вам сообщат все, что вас интересует обо мне и о нем… До свидания!
- Горлова! - повысил голос Абдурахманов.
- Вы что-то еще хотите мне сказать? - вяло отозвалась Рита. - Говорите быстрее, у меня нет времени.
Подполковник не знал, что делать.
2.
Вообще-то, у него, Лазиза Шаикрамова, не так уж много сведений о магазинной краже. Главное, не было прямых улик, которые бы достаточно четко обосновывали все, что было необходимо.
Версия, конечно, привлекала - Эргаш недавно вышел из заключения, его видели ночью у магазина, он в этот вечер говорил со своими дружками о каком-то деле…
Черт возьми, до чего же все просто, когда сидишь один и гадаешь над протоколами допросов! В то же время, очень нелегко выполнить то, что задумал сделать, особенно тогда, когда у тебя вот такие скупые сведения и нет ни одной стоящей зацепки!
"Ну ладно, ладно, выше голову, - поднялся Шаикрамов. Ему стало стыдно за самого себя. Еще пять или десять минут назад он считал, что дело не стоит выеденного яйца. Откуда у него эта противоречивость мыслей? Раньше все было довольно обыденно - успех сам шел к нему. Правда, под руками всегда были необходимые улики. Он не гадал на кофейной гуще, как пытался сделать сейчас. - Ладно, черт возьми! Все будет хорошо. Воры от меня никуда не уйдут!"
Лазиз поднял телефонную трубку.
- Асенька, ответственного… Это ты? Здравствуй. Слушай, там у тебя еще нет Эргаша с дружками? Проведи ко мне Муртазина… Ну-ну, не сердись! Для солидности. Пусть знают, куда попали. Когда-нибудь я тебе тоже удружу. Эргаш и Жора пусть подождут. Так надо… Потом поймешь. Давай!
К оперуполномоченному снова возвращалась уверенность Он вспомнил, как недавно обещал Сергею раскрыть кражу за два-три дна. Теперь он снова верил в свои криминалистические способности и уже видел конец дела…
Равиль Муртазин зашел в кабинет уверенно, с полупрезрительной улыбкой на тонких, как веревочка, губах. Он был в светлой нейлоновой финке, в легких голубых брюках и остроносых стального цвета туфлях.
- Я сюда попал, молодой человек?
- Сюда, - поднял голову Шаикрамов. - Садитесь, пожалуйста
Равиль поблагодарил оперуполномоченного и осторожно опустился на стул, придвинутый к приставному столу
- Я вас слушаю.
Лазиз протянул папиросы:
- Курите?
- Дешевый прием, - презрение, дрожавшее на губах Равиля, разлилось по всему лицу. Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и забарабанил пальцами по столу.
- Во все времена гостеприимство было хорошим тоном, - не изменил позы Шаикрамов. Его забавляла фальшивая самонадеянность Муртазина. - Впрочем, если вам это не нравится, давайте перейдем к официальной части… Я пригласил вас сюда, чтобы выяснить кое-какие вопросы, появившиеся у меня во время следствия одного дела. Думаю, что вы не обидитесь на меня за это?
- О, пожалуйста! - перестал барабанить пальцами Равиль. - Я всегда готов помочь милиции. Это моя, можно сказать, слабость.
- Неужели? В таком случае мы найдем с вами общий язык.
- Очень рад.
- Я тоже.
Лазиз только теперь обратил внимание на одежду Муртазина. На нем были брюки и финка из партии, которая исчезла из магазина вместе с другими вещами в день кражи. Это же великолепная улика!
Шаикрамов улыбнулся:
- Значит, будем говорить друг другу только правду?
- Разумеется.
- Что вы делали в прошлую пятницу?
- Вы задали мне трудную задачу. Я, пожалуй, не смогу вам ответить на нее.