Женщина поставила наконец мисочку, бросила на спинку кресла полотенце. Но Томин видел, что ее не больно-то отпустило.
- И чего же вы хотите?
- Кое-какой информации от женщины, с которой Багрова откровенна. Кстати, люди проходят, заглядывают в окна, а мы с вами беседуем. Довольно неестественно. Сделайте хотя бы вид, что вы меня стрижете. Надеюсь, ножницы удержите?
Сергеева, поколебавшись, взяла расческу и ножницы, накинула на плечи Томина полотенце.
- Не понимаю, почему информацию должна давать именно я. Считаете, что прежний опыт так меня характеризует?
- Да откуда я знал, что вы - это вы!
- Поймите, тогда это касалось только меня. Я распоряжалась своей судьбой. Чужой - не могу.
- Бог мой, сколько драматизма!
Сергеева сделала неосторожное движение.
- Уши стричь не надо, - мягко попросил Томин.
- Извините.
- Дело всего в нескольких вопросах.
- Майя - честная, глубоко порядочная женщина. И скрывать ей, по-моему, нечего. Говорите с ней сами. Я не имею ничего против вас лично, но мне невыносимо вас видеть!
- Елена Романовна, если б не чрезвычайные обстоятельства… опасные, между прочим, и для вашей приятельницы, я бы не настаивал.
Сергеева заикнулась что-то спросить, но бросила ножницы.
- Нет у меня сил с вами разговаривать… Все было похоронено. У меня не только новая семья - душа новая! И вдруг…
"Ничего с ней не получится. Дохлый номер. Жаль".
- А затылочек-то подпортили, - сказал он, разглядывая себя в профиль.
- Сами напросились.
- И сколько с меня за художественную стрижку?
- Бесплатная услуга. На память.
"И голос-то стал прежний".
Томин скомкал полотенце и раздраженно сунул ей в руки.
- Пал Палычу привет передать?
- О господи!
- Спасибо, передам. Желаю счастья.
Сначала она ощутила только облегчение. Мало-помалу стихала дрожь; задышалось ровнее; но в ногах была еще слабость. Она села боком к зеркалу, подперлась кулаком; перебирала сказанное ею, сказанное им.
Почувствовала раскаяние: ведь эти двое, Знаменский и Томин (хотя и не ведая того), спасли ей жизнь. Был день, когда она висела на волоске…
Голос Багровой вывел женщину из оцепенения:
- Лена! Устала без меня?
- Нет… голова болит… - первое, что пришло на ум.
- Пора закрывать - короткий день. Я за тобой - благо все равно по пути.
- Погоди… Маечка, мне надо тебе два слова…
Та взяла полотенце с обрезками черных волос, которое Сергеева так и забыла на коленях, бросила в раковину.
- Где два, там и двадцать, - проницательно определила она. - Разденусь тогда. - Села, приготовилась слушать.
- Только что у меня побывал человек из МУРа.
Багрова не переменилась в лице, только сжала подлокотники кресла:
- Они… нашли Михаила?
- Думаю, наоборот.
- Но хоть какие-то следы - где, что с ним?
- Майя, они приходят только спрашивать. Этот человек хотел что-то разузнать о тебе… или о самом Михаиле. К сожалению, я не знаю. - С появлением подруги мысли ее приняли другой оборот. - Маечка, я к тебе очень привязалась… Ты не сомневаешься?
- Что это ты вдруг?
- Потому что обязана предостеречь… вернее, дать совет. Если Томин… из МУРа, если он к тебе придет - будь с ним до конца откровенна!
- У меня нет тайн, которые интересуют МУР.
- Но… я не знаю, они могут появиться… скажем, Михаил сообщит, где он находится… Извини, я понимаю, положение щекотливое, но в любом случае помни - Томину можно довериться. Для вас с Катей… даже для Михаила это будет лучше.
Майя Петровна пристально и изумленно всматривалась в подругу.
- Лена, ты его рекомендуешь, словно старого приятеля!.. Им надо поймать Мишу, и все! Где здесь "лучше", где "хуже"?.. Легко давать советы при семейной идиллии… У меня, кстати, аспирин есть. Примешь?
- Не болит у меня голова.
- Тогда что с тобой? Сама не своя, похоже, плакала.
- Прошлое навалилось…
Она испугалась было вырвавшихся слов, но сразу за тем почувствовала, что они нужны, что перед ней человек, которому можно исповедаться. Майя - умная душа - все поймет, верно оценит и простит. И на сердце сделается легче.
Но начинать было тяжко.
- Тебе известна моя сегодняшняя жизнь… - женщина приостановилась, принуждая себя не отрываться от ясных Майиных глаз, которые сейчас изумленно расширятся. - Когда-то у меня была другая фамилия… и прозвище Шахиня.
- Шахиня… вот странно.
Только не останавливаться. Силком выталкивать слова, застревающие в горле.
- Не странно, Майя. Я тогда была обвешана драгоценными камнями… Чистой воды, но темного происхождения… Жила барыней и белоручкой…
Последний ров перепрыгнуть, нечего тянуть:
- К нам в дом наведывался тихий старичок… подпольный миллионер по кличке Черный маклер. Я… была супругой крупного валютчика.
- Ты?!..
11
Обратный путь к зданию милиции Томин проделал по идеально расчищенному и даже подметенному тротуару. А снегопад вот-вот возобновится, и дворник это знает. Но - прав. Раз что делаешь, надо делать чисто и до конца.
В дежурку Томин заскочил только за адресом Багровых. Виктор навязался проводить. Ладно, поможет развеять досаду от неудачи с Шахиней. (Я в претензии, а вот Паше будет подарок, что у нее "новая душа".) Теперь бы хоть с женой и дочерью Багрова не промахнуться!
Дорога лежала мимо той же парикмахерской, и кроме Сергеевой, в глубине вырисовывался еще один женский силуэт.
- Кажется, Майя Петровна! - ухватил Томина за локоть Виктор.
- Да?.. - Томин постоял в раздумье. - А пускай себе потолкуют.
В переулке провожатый понуро замедлил шаги.
- Вон их окна, а вон - дверь. Второй этаж.
- Ты понял, что надо про все помалкивать? - на всякий пожарный напомнил Томин.
- Да, конечно!.. Мне вас подождать? - Без своего штаба дружины парень слонялся, как неприкаянный, да еще с девушкой в ссоре.
- Последи, будь другом, чтоб мне не помешали. Если что - скажи, никого дома нет, сам поджидаю. Вот и при деле будет…
- Вы - Катя Багрова?
- Да. Я - Катя Багрова.
Бедный Виктор. С такого крючка ему не сорваться.
- Майи Петровны нет?
- Вероятно, с минуты на минуту…
- На ней синее платье?
- Да…
- Тогда могу сообщить, что ваша мама увлечена сейчас беседой с Еленой Романовной. И думаю, меньше чем за час они не управятся.
- Вы-то откуда знаете?
- По долгу службы, - он протянул свое удостоверение.
- Насчет отца? - завибрировала Катя.
- Естественно.
- Что с ним?
- Пока ничего нового.
- Выходит, не там ищете, где надо!
- Выходит, так. А где надо?
Девушка не сразу уловила скрытый смысл вопроса. А уловив, на минуту утратила задор.
- Почем я знаю… Можете сесть.
- Благодарю за разрешение, - серьезно сказал Томин и снял пальто. - А если бы знали, Катя?
Вопрос был ей явно неприятен, она помолчала.
- Понятия не имею. Я еще несознательная. Едва доросла до танцплощадки. Сколько добавляют за побег?
- В данном случае - до трех лет.
- Мало! - с неожиданным ожесточением выпалила она.
- Катя! - урезонил Томин. - Надеюсь, это минутное озлобление. Вы возбуждены, к тому же с Витей поссорились… Кстати, из-за чего?
Вскочила, разгневанная:
- Да какое вам дело! Еще не хватало рассказывать!
- Ого! Немножко в отца, а? "Лихих кровей".
- Ну и что?! Отец не так плох… если б не пил. И вырос в другой среде.
- Я уже наслышан про детские годы Багрова внука.
"Везет мне сегодня на строптивых дам. Чем бы ее отвлечь ненадолго, чтобы не искрила?"
Он оглядел стопку учебников на этажерке:
- Вы кончили школу?
- Да, готовлюсь в институт.
- В какой?
- В юридический. Советуете?
- Вам - нет.
- Это почему же?
- Выдержки ни на грош. Терпения, по-моему, того меньше. И сдается, маловато человеколюбия. Впрочем, вы ведь не всерьез - про юридический.
- Человеколюбие?.. Представляю, какой вы гуманный! Войди отец сейчас в эту дверь - ему от вас будет одно: "Руки вверх!"
- А он может войти, Катя?
Та замерла, боязливо покосилась на дверь, на Томина:
- Не пугайте меня зря!
- Может, и не зря.
- Как?! - ужаснулась девушка. - Он… пробирается в Еловск?.. Господи! Не хватает, чтобы его тут ловили… вели по улицам… руки за спину…
- Наверняка еще неизвестно, Катя. Потому я и хотел кое о чем спросить Майю Петровну.
- Ради Бога, не трогайте маму! Мама и так извелась! Я вам на все отвечу.
- Н-нет, есть вопросы, которые я могу задать только ей лично… - Томин взглянул на часы. - Мне надо идти. Сумею - загляну попозже. Нет - пусть мама непременно позвонит в милицию завтра с утра.
Уже у выхода обернулся:
- А если все-таки неровен час… не прячьте на чердаке или в подвале. Боюсь, у вашего отца скверное настроение. Он опасен.
Взвинченная, переполошенная, слушала она, как поскрипывали ступеньки под ногами Томина. Что значит опасен?.. Все Багровы по-своему опасны, мелькнула задиристая мысль, и Катя посмотрелась в зеркало, проверяя, насколько она сама опасна.
Томин неплотно затворил дверь - оттого и ступеньки были слышны, и в щель дуло. Опасен… Что он имел в виду? Когда это говорит старший инспектор МУРа (титул из удостоверения), то… Притягивая дверь за ручку и накидывая крючок, Катя вдруг ощутила холодок внизу живота и задвинула засов, которым пользовались лишь в ночное время.
Ну где же мама? Уже и стемнеет скоро. Почему не возвращается, как обещала? По детской привычке сунулась к окну. Раньше она вот так нетерпеливо ждала отца… Господи, как жизнь могла быть прекрасна, если б он не пил!
12
Шахиня выговорилась, и Сергеева с Багровой поставили на ней жирный крест, не поколебав взаимного доверия и дружбы.
Теперь речь шла о Майе Петровне.
- Мучительней всего неизвестность, - признавалась она. - То представляется, что в сугробе замерз… то крадется где-то задами, будто вор… И все гадаю - дойдет или не дойдет.
- Куда, Майя?
- Домой, наверное.
Сергеева поразилась:
- Но домой же бессмысленно! На что он может здесь рассчитывать?
- Михаил не привык особенно рассуждать. Да и куда ему еще?
- И что ты будешь делать, если действительно?..
Та устало вздохнула:
- А что можно поделать? Только ждать.
- Маечка, эта слепая любовь тебя погубит!
- Ой, Лена, насмешила! - слабо улыбнулась Багрова. - Какая слепая любовь? Моей слепой любви хватило года на два от силы. Потом была зрячая… А там и она пошла на убыль…
У Сергеевой в горле застрял комок. До чего судьба несправедлива! Даже неловко за свое счастье и безоблачный мир в семье.
- Майя, - тихо произнесла она, когда вернулся голос, - я бы никогда не стала спрашивать, но ты сама заговорила. Я смутно слышала о Загорском…
- Да… был Загорский, Лена. Все, кроме печати в паспорте.
- Но почему же…
- Почему променяла? - докончила за нее Maйя Петровна. - Ах, Лена, - повеселела она, - надо было видеть Михаила тогда, девятнадцать лет назад! Ты застала уже ошметки прежнего человека. Он был совершенно из Мамина-Сибиряка: такая стихийная сила, размах, удаль! Кого я раньше видела? Чистеньких мальчиков из приличных семей. А Михаил… нет, ты не можешь представить…
- Но Семен Григорьевич - не мальчик.
- Да, согласна. Умный, благородный тактичный… Обаятельный… Однако потускнел он рядом с Михаилом Багровым. Прикинь, Лена, сколько мне было. А Миша так неистово добивался… - она развела руками, - невозможно было устоять!
- Но когда первый угар прошел, когда ты взглянула трезво…
- Да ведь не сразу же, Лена. Понемножку-потихоньку утекало и не возвращалось… Он не напивался до беспамятства, но как-то шалел и вылезало что-то… свинское… А протрезвится - и снова Илья Муромец.
- А… Загорский не был причиной, что Михаил начал пить?
- Да что ты! Полгорода родственников и свойственников. Свадьбы, поминки, крестины, именины - и везде Михаил душа общества, везде "пей до дна, пей до дна"… И нахваливают: "Ох, молодец! Ох, силен мужик!" Единственное было спасение - уехать. Сколько раз звала! Не мог оторваться от родового гнезда… Оскорблялся за своих: не любишь, мол, брезгуешь… А во мне тоже дурацкий гонор играл - не хотела подлаживаться: грибы солить, капусту квасить. Да и Семен… Григорьевич был рядом, не хотела я на его глазах обабиться.
- И почему не уехал? Все бы стало проще!
- Уперся, не хуже Михаила: "Мало ли что, я всегда поблизости, а ты, Маечка, не обращай на меня внимания". Не обращай внимания, когда мы каждый божий день в школе вместе!.. Я перед ним фасон держала, а Михаил перед своими куражился. Доказывал, что хозяин в доме. Не дай Бог подумают, будто приезжая вертихвостка в руки забрала! И пил порой лишнего - только чтобы доказать… Уже не для веселья - стал привыкать. Ну что, Лена, банальная история, тысячи жен страдают, о чем тут философствовать?
- Майя, ты должна была уйти! Жить с человеком, который на глазах деградирует. Во имя чего?!
- Однажды заикнулась о разводе. Страшно вспомнить. Он меня ударил… и сразу заподозрил Семена, еле удержала, чтоб не кинулся выяснять отношения!
- Бедная моя. Он же еще и ревновал!
- Первые годы - совсем нет. Был слишком уверен в себе. Но когда почувствовал, что я уже не та… Конечно, вообразил, что замешан Загорский. Тут начал беситься. И это распространилось на школу вообще. Ревновал меня к ученикам, к тетрадям, к родительским собраниям.
- И ты все принесла в жертву.
- Это была последняя попытка, Лена. Он дал клятву: ты бросишь школу, я брошу пить.
- Сколько не пил?
- Месяца два. Наверное, думал устоять. А как понял, что не может… это его подкосило.
- А ты и смирилась, сложила лапки!
До чего ей хотелось поднять подругу на борьбу! Ей чудилось слабоволие там, где была стойкость характера - только иного, чем у нее.
Багрова усмехнулась:
- Я чувствую, у тебя на языке слова о женском достоинстве и прочее. А поставь себя на мое место. Добром Михаил меня ни за что бы не отпустил, понимаешь? Он бы на все пошел! Оставалось только сбежать. Тайком собрать вещички, подхватить Катьку - и деру. Скажи, куда? Близких родственников уже нет. Дальних подобрала ленинградская блокада. Не было просто угла, куда деться!.. Единственный человек, на которого я могла бы опереться, - это Семен.
- Не так это мало - Семен Григорьевич Загорский.
- Но у него же на плечах школа! И есть этические нормы, если ты зовешься педагогом… Но возьмем даже грубо житейски. Вот мы уезжаем. Михаил бросается вдогонку. Чтобы не дрожать за Загорского, надо затаиться где-нибудь на несколько лет. Он на это не пошел бы - унизительно. Он рыцарь гордый.
- Не сгущай краски, Майя! В конце концов, есть милиция. Неужели нельзя было найти управу на Багрова?
- То-то твоя милиция который день его ловит - поймать не может. Думала я уйти, Лена, думала. Но пока дозрела - сил не осталось. Выгорела дотла.
- Мне тоже одно время казалось, что я, как колчушка.
- Но ты же полюбила! И ожила. А я… ну да, очень уважаю Семена, считаю родным практически человеком. А все остальное быльем поросло. Значит, взваливать ему на плечи себя и Катю, подвергать опасности, просто спекулируя на его чувстве?..
"Хоть бы и так!" - чуть не вырвалось у Сергеевой, но она спохватилась. Обе надолго замолчали.
Майя Петровна встрепенулась, вспомнив, что Катя, конечно, без нее не ужинает.
- Прорвало сегодня. То тебя, то меня… Нет, подумать только - Шахиня! Пора по домам, Лена.
- Погоди, Майя, погоди… Мне кажется, надо сообщить о твоих подозрениях, что Михаил направляется домой.
- Хватит мне одного раза, когда я сообщила в милицию. Сорвалась, не стерпела - и что?.. Да они, видно, и сами знают. Недаром прислали столичного сыщика.
- Я за тебя боюсь. Может, вы с Катей поночуете пока у нас?
- Что это ты выдумала, Лена? Ну и ну! Я как для него была, так и осталась. И Катя тоже… У нее было воспаление легких в восьмом классе, он на работу не ходил, даже не пил дней шесть, сидел у кровати, не дышал… А когда я ногу сломала? За грибами ходили, я свалилась в овраг, так Михаил восемь километров меня до больницы на руках нес!.. - Она начала одеваться, приостановилась: - Однажды он привез воз черемухи ко дню рождения. Настоящий воз, на телеге… И знаешь, Лена, где-то далеко-далеко стоит и еще пахнет… этот воз черемухи…
13
Во второй половине прошлого века был написан фундаментальный трехтомный труд под названием "История кабаков в России в связи с историей русского народа". Свет увидел только том первый. Рукопись двух остальных автор сжег, придя к убеждению, что опубликовать их - значило бы "донести на народ, отнять у него последний приют, куда он приходит с горя".
Еловские выпивохи "Истории кабаков", понятно, не читали и о приведенной цитате не слышали, но отрадное местечко, где до ночи торговали спиртным, нарекли именно так: "Валюхин приют". Безотказная Валюха давно состарилась, а там и померла, передав бразды правления дочери; та в свой черед достигла пенсионного возраста и удалилась на покой, и ныне в "приюте" хозяйничала Валюхина внучка (по паспорту Светлана). Но он так и остался "Валюхиным приютом", и внучка смирилась с тем, что ее именуют Валюхой, и сохраняла семейные традиции. Вот только - прискорбное обстоятельство - перестала верить в долг.
"Приют" располагался удобно, невдалеке от центральной улицы и имел при себе укромный закуток, огороженный штабелями пустых ящиков. Ящики же служили столами и стульями, а в углу имелась и постель: умятая куча стружек, периодически обновляемая заботами самих клиентов.
Сейчас их присутствовало всего двое. Один уже "хорошенький", второй только-только навеселе и жаждавший добавить. Но держателем капитала был упившийся, и потому приятель увещевал его и пытался привести в чувство: "Володя, ну будь мужчиной!.. Володя, у меня и огурчик есть… огурчик!" Володя мычал и норовил завалиться в стружки.
К щели между ящиками прильнула темная фигура. Его уже стерегли на дальних подступах к городу, уже сотрудники органов были заранее настороже и невольно рыскали взглядом по лицам прохожих, памятуя, что Багров, вероятнее всего, одет в черный полушубок и норковую шапку, а он без препон достиг "Валюхина приюта".
Никогда прежде не таившийся, напротив, любивший показать себя, он успел приобрести навыки гонимого и выслеживаемого - быть осторожным, бесшумным, незаметным. Да и изучил сызмала все проулки, пролазы и ветхие заборы в городе, где ничего не изменилось за протекшие полгода.
Узнав обоих "приютских", Багров скользнул внутрь закутка и окликнул негромко:
- Эй, Зубатый!
Тот обернулся и, моргая, смотрел на черную фигуру.
- Не признаешь, Матвей?