Совершено убийство. Предполагаемый преступник схвачен. Неожиданно через несколько дней находящийся с ним в камере пожилой вдовец, отец двоих детей делает заявление, что убийца - он…
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Любой ценой
1
В тюремной камере, которая служит для содержания под стражей до суда, - двухъярусные койки, небольшой тяжелый стол, четыре тумбочки, четыре табуретки. Высоко расположенное, забранное решеткой окно. И все. Вынужденное безделье, глухота грязноватых стен. Скучно. Нервно: судьба еще не окончательно решена. Люди, что рядом, с тобой временно, ты им никто, они тебе - никто. Словом, скверно…
В камере трое. Один - молодой коренастый парень, другой, долговязый, - постарше. Третий - лет сорока, с мягко очерченным лицом и живыми карими глазами. Это Тобольцев, подследственный Знаменского.
Компания "забивает козла". Игра идет без азарта, под характерный "камерный" разговор.
- Сейчас главный вопрос - как она меня видела: спереди или сбоку, - тревожится парень. - Если сбоку, пожалуй, не опознает, а?
- Одно из двух: либо опознает, либо не опознает, - говорит Тобольцев.
- Если опознает, скажу, что полтинник на том месте обронил. Поди проверь, чего я искал.
- Ну-ну, скажи, - Тобольцев спокоен, почти весел.
- Хорошо тебе, Тобольцев. Твоя история смирная, бумажная. А ему думать надо!..
- Не думать, а выдумывать, - роняет Тобольцев.
Парень вскидывается:
- Да если не выдумывать, это ж верный пятерик! Тогда все, что там, - машет он на окно, - все только через пять лет! Через пять лет, ты понимаешь?
- Понимаю. Я отсюда тоже не на волю пойду.
С лязгом открывается дверь, арестованные встают - положено. Конвоир вводит новичка. Тот упитан, смазлив, с юношеским пушком на щеках; одет щеголевато, на плече сумка иностранной авиакомпании.
- Старший по камере! - вызывает конвоир. Тобольцев делает шаг вперед. - Укажите койку, объясните порядок поведения.
- Слушаюсь, гражданин начальник, - говорит Тобольцев.
Дверь запирается, щелкает глазок. Холина молча разглядывают: он кажется чужаком здесь, среди заношенных пиджаков.
- Здравствуйте, - с запинкой произносит Холин.
- Здравствуйте, - вежливо отзывается Тобольцев.
- С благополучным прибытием! - фыркает парень.
- Раз прибыли, давайте знакомиться.
Холин поспешно протягивает руку.
- Холин, Вадим.
- Тобольцев.
Холин оборачивается к парню - тот демонстративно усаживается за стол, а долговязый вместо руки Холина берется за его сумку.
- Разрешите поухаживать… Ишь, вцепился в свой ридикюль. Там указ об амнистии, что ли?
- В основном белье, - Холин пугливо выпускает сумку. - Есть хорошие сигареты, - Холин, торопясь, лезет в карман, пускает пачку по кругу.
Парень с удовольствием затягивается.
- Каким ветром в нашу преступную среду?
- Даже не знаю… взяли прямо на улице, совершенно неожиданно… Говорят, "по приметам"…
- Садись, - приглашает Тобольцев. - И, вообще, начинай учиться сидеть.
Холин осторожно опускается на табурет.
- А все-таки - за что ж такого молодого и культурного?
- Не говорит - не приставай, - урезонивает парня Тобольцев.
- Нет, пожалуйста… но ведь меня, собственно, ни за что… Нет, вы не смейтесь. Ну якобы я кого-то ограбил, чуть ли не убил… а я там даже и не был, честное слово!
- Якобы кого-то якобы ограбил. Может, при якобы свидетелях? И дома якобы вещи нашли?
Оба - молодой и пожилой - гогочут. Рады развлечься.
Холин снова встает, озирается: нары, зарешеченное окошко, чужие руки роются в его сумке… И этот издевательский смех.
- Нет, я тут не смогу, - отчаянно говорит он Тобольцеву. - Я должен вырваться! Любой ценой!..
- Бывалые люди утверждают: вход - рупь, выход - два, - серьезно сообщает Тобольцев.
2
Рабочий стол Знаменского завален пухлыми бухгалтерскими папками. Расчищен только уголок для диктофона. Крутятся кассеты, доверительно звучит негромкий, чуть картавый говорок Тобольцева. Знаменский сосредоточенно вслушивается, останавливает запись, думает. Стучат в дверь.
- Входите!
Появляются Томин и Кибрит. Вид торжественный.
- Дорогой Паша! - начинает Томин. - Знаешь ли ты, что пятнадцать лет назад, день в день…
- Может, мне тоже встать? - озадачен Знаменский.
- Пожалуй. Так вот, пятнадцать лет тому назад… что произошло?
- Мм… Всемирный потоп состоялся несколько раньше. Чемпионат Европы наши выиграли позже…
- Безнадежно, - смеется Кибрит. - Пал Палыч, пятнадцать лет назад ты впервые пришел на Петровку!
- Да бросьте!.. Неужели целых пятнадцать?..
- Да, поздравляем.
- От благодарных сослуживцев! - говорит Томин, водружая поверх папок новенький "дипломат", который прятал за спиной.
- Ну прямо с ног сбили.
- С вашего позволения… - Томин садится на диван.
- А ты помнишь свой первый протокол. "Я, такой-то и такой-то…"? - спрашивает Кибрит, пристраиваясь рядом.
- Еще бы!
- А первого подследственного помнишь?
- Первое дело, Зиночка, я не двинул с мертвой точки. Подследственных у меня вовсе не было. Только потерпевший. Но потерпевшего вижу как сейчас. Длинный, энергичный блондин по кличке "Визе"… однорукий. Он лежал с ножевым ранением в больнице на Стромынке. Посмотрел на меня умными глазами и очень любезно объяснил, что пырнули его свои же блатные дружки, но он надеется выздороветь. А когда выздоровеет, то сочтется с кем надо без моей помощи. И он таки, наверное, счелся. Хватило одной руки!
- Рассказываешь, как о первой любви, - хмыкает Томин.
- Да ведь и сам помнишь первого задержанного.
- Увы. Ma-аленький такой спекулянтик. До того маленький, до того хлипкий и несчастный - прямо неловко было вести в милицию. Я вел и очень, очень стеснялся… пока в темном переулке он не треснул меня промеж глаз и не попытался удрать. И так, знаете, резво…
- А мне поначалу доверяли такие крохи, что и вспомнить нечего, - вздыхает Кибрит. - Знаешь, Пал Палыч, когда-то ты казался мне удивительно многоопытным, почти непогрешимым! С тех пор въелась привычка величать по имени-отчеству.
- Между нами, первое время я и себе казался многоопытным. Не сразу понял, что за каждым поворотом подстерегает неожиданность. За любым.
- Вообще или конкретно? - уточняет Кибрит, почуяв в тоне горчинку.
- Конкретно. Есть минут пять? - Знаменский нажимает кнопку диктофона, с легким жужжанием перематывается лента. Новый щелчок - и возникают голоса:
- Гражданин следователь, я, конечно, для вас ноль…
- Ну почему так, Тобольцев?
- Да ведь должность моя самая простецкая и преступления соответственные. Чего со мной беседовать? Даже по делу интерес небольшой - двадцатая спица в колесе… А если про жизнь, то какая моя судьба? Сплошная глупость. Но вы… вы сейчас очень важный для меня человек. Только и жду, что скажете да как посмотрите… Я ведь двум детям отец! На мне долг неимоверный, а я - вот… Эх!..
Знаменский останавливает запись.
- Диагноз?
- Очень искренно, Пал Палыч, - говорит Кибрит.
- Этой записи полтора месяца. Были на полном доверии. А неделю назад Тобольцев отказался выйти из камеры на допрос.
- И потому ты забуксовал в бумажных дебрях? - Томин кивает на горы папок.
- Да нет, "заело" чисто по-человечески.
3
И как еще заело! Все уже в этой хозяйственной тягомотине распутано, рассортировано, еще чуток - и с плеч долой. Поведение Тобольцева ничего не изменит. Но - весьма любопытно. Да и самолюбие задевает.
Надо вызвать его сюда, решает Знаменский. Давненько в тюрьме, смена обстановки встряхнет.
Однако если б Знаменский понаблюдал, как Тобольцев в сопровождении конвоира поднимается по внутренней лестнице Петровки, то понял бы, что номер не удался. Явственно постаревший, безучастный, Тобольцев не проявляет никакого интереса к окружающему, свойственного любому человеку, запертому в четырех стенах и вдруг попавшему "наружу". К Знаменскому он входит не здороваясь и мешковато садится у стола.
- Неделю назад я оставил вас в покое, Василий Сергеич, думал, накатило нелюдимое настроение. Но сегодня, вижу, вы тот же. Объяснять ничего не намерены?
Тобольцев молчит.
- Вы слышите меня, Тобольцев?
- Да, гражданин следователь.
Знаменский открывает одну из папок. Пустяки в ней, предлог, чтобы Тобольцева раскачать.
- Осталось уточнить пять-шесть цифр. Они пока со слов Беляевой. Она возлагает на вас вину за приписки в нарядах с июля по сентябрь. Вот, ознакомьтесь.
- Вы мне зачитывали на прошлом допросе, - не поднимает головы Тобольцев.
- Да. И тогда вы собирались опровергнуть ее показания. Так? Почему не слышу ответа?
- Все верно говорите, гражданин следователь.
- И что же, Василий Сергеич? Будете опровергать?
- Как хотите… Как проще.
- Я ищу не простоту, а правду, - сердится Знаменский. - Убедите меня, что Беляева лжет.
- Июль и половину августа я был на втором участке, - безо всякого выражения сообщает Тобольцев. - Там велись срочные работы, и был приказ по тресту. На первом и четвертом участке в то время я не бывал и нарядов не закрывал.
Знаменский переворачивает несколько листов дела.
- Но вот подшит наряд, на нем подпись: "Тобольцев". Рука ваша или нет?
Тобольцев равнодушно взглядывает.
- Моя, гражданин следователь. Подсунули, небось, среди бумажек, подписал дуриком.
Знаменский всматривается в Тобольцева, почти не слушая его.
- Василий Сергеич… Что стряслось?
Обойдя стол, он становится перед Тобольцевым, чтобы попасть в поле его зрения.
- Что на вас навалилось?.. Вы здоровы?
Тобольцев роняет лицо в ладони:
- Пал Палыч… очень прошу… свидание с детьми.
4
Случается, когда Пал Палычу нужно что-то понять и об этом можно рассказать, не нарушая служебной тайны, он советуется с матерью. Подследственные - частенько люди с изломанной психикой, а Маргарита Николаевна - чуткая женщина, да к тому же психиатр. Вот и сегодня встревожил Пал Палыча Тобольцев, и дома покоя нет.
- А ты не усложняешь, Павлик? - за разговором Маргарита Николаевна хлопочет на кухне. - Может, просто реакция на окончание дела? Пока следствие, голова занята: как сказать, да что сказать. Человек до поры мог почти не думать о наказании. А теперь заслониться нечем, и разом навалилось то, что ждет. Вот и срыв.
- Это, мать, не про Тобольцева. У него другая тактика выживания: чего нельзя миновать, к тому надо приспособиться. Мы с ним толковали о суде, о колонии, он был готов все это перенести.
- Стало быть, что-то личное… дурное известие… Достань столовую ложку.
- Я бы знал. Мне обязаны сообщать то, что сообщают ему.
- Ну, не герметически же он закупорен. Плохая новость щелку найдет.
- Да все, что могло случиться плохого, вроде бы уже случилось. Давай нож поточу, не режет ведь… Жена от него ушла пять лет назад и уехала с новым мужем куда-то аж в Каракумы. Дети остались с ним и с тещей.
- Дети маленькие?
- Десять и семь.
- С ними благополучно?
- Попросил свидания, значит, живы-здоровы… Пахнет уже вкусно… Этот Тобольцев, как заноза в мозгах!
- Хорошо, хоть аппетит не пропал.
- Аппетит зверский!
5
А дня через три утром не успел Знаменский снять плащ, как позвонили из Бутырки. Тобольцев слезно и в срочном порядке просится побеседовать. Пал Палыч покачал головой над густо исписанным листком календаря, но поехал…
На этот раз Тобольцев здоровается и не отворачивается, но снова на себя не похож: им владеет мрачное возбуждение.
- Итак, явился на ваш призыв, - говорит Знаменский. - Слушаю.
Тобольцев набирает воздуху, смотрит круглыми карими глазами и молчит.
- Вы собираетесь сообщить новые обстоятельства по делу? - подсказывает Знаменский, хотя чувствует: вряд ли.
Не в силах усидеть, Тобольцев вскакивает с привинченного к полу табурета.
- Нет, я… - Он топчется у стола, опираясь на него нетвердой рукой. - Пал Палыч, я убил человека!
Знаменский реагирует, словно на шутку:
- Убили? Это кого же?
- Фамилию не знаю… то есть тогда не знал.
- Странные вещи с вами творятся, Василий Сергеич. Сядьте, постарайтесь успокоиться… Ребята приезжали?
- Да, вчера. Поглядел, простился, - от волнения он картавит порой до непонятности.
- Почему "простился"?
- Больше вряд ли увижу.
Спятил мужик, что ли? Помолчав, Знаменский включает диктофон.
- Ну ладно, выкладывайте.
- Четырнадцатого июня, примерно в семь тридцать вечера я зашел в винный магазин на Таганской улице, чтобы выпить, - начинает Тобольцев заученно. - Там ко мне привязался пожилой незнакомый человек, полный такой, в черном плаще. Из магазина он вышел вместе со мной и что-то все говорил, но я его не слушал. - Он приостанавливается, обеспокоенный: - Вы не пишете протокол?
- Успеется. Дальше?
- Гражданин, который привязался, мне надоел, и я старался от него отделаться. Тогда он стал мне грозить, вынул бумажник и совал мне под нос какие-то документы, вроде раньше он был начальник и прочее. Тогда я разозлился и ударил его. Он упал, а я ушел. Все… А он там же умер.
- С чего вы взяли?
- Потому что он умер.
- Место, где это произошло? - резко спрашивает Знаменский, уже с внутренним ознобом.
- В Товарищеском переулке.
Выключив диктофон, Знаменский звонит, представляется.
- Вечером четырнадцатого июня в Товарищеском переулке зарегистрировано нападение на мужчину?.. Да, жду.
- Вы мне что - не верите?
Знаменский не отвечает, прижимая трубку к уху. На том конце провода начинают зачитывать текст с карточки учета преступлений:
- "…обнаружен труп Киреева Д.Т., шестидесяти четырех лет. По заключению судмедэксперта, причиной смерти явился удар по голове, вызвавший разрыв сосудов в части мозга, пораженной недавно перенесенным Киреевым незначительным инсультом. Подозреваемый был задержан дружинниками при попытке ограбить тело потерпевшего, однако…"
Знаменский машинально записывает, переспрашивает:
- Когда?.. Его фамилия?.. И кто ведет дело?.. Ясно, спасибо.
Потом долго смотрит на Тобольцева.
- Вы правы, тот человек умер.
За время телефонного разговора Тобольцев снова ушел в себя.
- Не угадаешь, где она подстережет, стерва безносая, - бормочет он.
- Слушайте, Тобольцев, откуда вся эта дичь? Пухнет, обрастает подробностями!
- Не обременяйте вы себя, Пал Палыч… Мне так и так хана.
Знаменский снова включает диктофон и стремительно задает вопросы:
- Итак, он упал, а вы сразу ушли?
- Да.
- Тихо-мирно потопали себе дальше?
- Да. Такой вот подлец перед вами.
- А сегодня, одиннадцатого сентября, вдруг приспичило покаяться?
- Я больше не мог. Мысль, что за мое преступление сидит невиновный…
Знаменский перебивает:
- Да если вы сразу ушли, Василий Сергеич, откуда вам знать, что пристававший к вам человек умер, что кого-то арестовали!
- Да парень уже месяц со мной в камере.
Знаменский поражен. Верить? Не верить? Нажимает кнопку вызова конвоира.
- Будьте добры, список содержащихся в тридцать первой камере.
Дожидаясь списка, меряет шагами следственный кабинет.
- Бурное утро… Сюрприз за сюрпризом.
- Такая уж моя злая судьба, - после долгой паузы шепчет Тобольцев.
Возвращается конвоир. Да, задержанный по подозрению Холин сидит с Тобольцевым.
- Подследственного отправите отсюда в другую камеру.
- Переселяете меня?
- По одному делу вместе находиться нельзя.
Тобольцев выпрямляется, вытягивается в струну. Вялости как не бывало.
- Разве Холина не выпустят? - вскрикивает он. - Как же это: я признался, а его не выпустят?
Ни разу он при Пал Палыче не впадал в столь лихорадочное волнение.
6
Слово в слово повторил Тобольцев свою историю и в присутствии следователя, ведшего дело Холина.
И теперь Знаменский отправляется к коллеге с ответным визитом. Ноги несут его быстро, проезжую часть пересекают недисциплинированно, на красный свет. Вот и здание прокуратуры. Вестибюль, лестница, коридор. Перед нужной дверью Знаменский приостанавливается, делает официальное лицо.
- Здравствуйте.
- День добрый, Пал Палыч. Прошу.
Холин, сидящий за приставным столиком, впивается в Пал Палыча глазами.
- В разговоре примет участие еще один сотрудник, - говорит ему Панюков.
Холин привстает и даже отвешивает Пал Палычу нечто вроде поклона.
- Пожалуйста… Очень приятно.
- За приятность не ручаюсь, - осаживает Холина Панюков. - Расскажите, что произошло четырнадцатого июня.
- Черный день в моей жизни, - произносит Холин печально. - Представьте: иду по улице, хороший вечер, хорошее настроение, хорошая сигарета. - Он обращается к Знаменскому, понимая, что сегодня рассказ адресован ему. - Завернул в подворотню, чтобы бросить окурок, и вдруг вижу: кто-то лежит у стены…
В первом варианте Холин заметил лежащего, проходя мимо по переулку. На месте проверили - выяснилось, что заметить невозможно: темно. Теперь возникла деталь с подворотней и окурком.
- Да, сначала я упустил эту мелочь, - Холин неприязненно покосился на Панюкова. - Но о чем она говорит? Только о том, что у меня есть привычка не сорить на тротуаре. Воспитанный человек поймет. Рассказывать дальше?
- Да, конечно.
- Уже столько раз повторял, что заучил наизусть. Значит, я увидел, что лежит пожилой мужчина, а рядом валяется бумажник с документами. Я решил, что человеку плохо, подобрал бумажник, чтобы не пропал, и хотел бежать за помощью. Но вдруг налетели два парня, дружинники, и схватили меня. Вот так я был задержан "на месте преступления".
- Гражданин Холин забыл добавить, что при появлении дружинников он бросил бумажник, а по дороге в милицию сбежал и два месяца скрывался, - снова вмешивается Панюков.
- Неужели лучше, чтобы я удрал с бумажником? Зачем мне чужой бумажник? Я думаю, в подобной ситуации любой испугался бы. Представьте, парни вообразили бог знает что, никаких объяснений не слушали, бумажник считали "железной уликой"!.. Я хотел переждать, пока утихнет шум. Я не думал, что все так серьезно! Ведь, когда я побежал, я не знал, что он мертвый! Я же не знал! Вы верите? - взывает он к Знаменскому.
Последние фразы прозвучали с неожиданной искренностью, и Знаменский кивает:
- Пожалуй, не знали.
- Наконец-то! Наконец нашелся человек, который способен поверить! Я догадываюсь, кто вы и почему пришли, и вы понимаете, что я догадываюсь. Зачем притворяться, Пал Палыч? Позвольте вас так называть.
- Хорошо, не будем притворяться. Но я пришел не ради вас, а затем, чтобы понять поведение Тобольцева. Если вы согласитесь кое-что разъяснить.
- Собственно, я готов.