- Месяц-два - предел. Такая форма, что под конец будет, как взрыв… бедный вы, бедный… Если надо что-то передать близким, я для вас рискну, - и погладила по плечу…
16
- Вот так в пять минут жизнь рухнула! - убивается теперь Тобольцев в следственном кабинете.
Сведя брови, Знаменский пишет несколько фраз, вызывает конвоира и передает ему записку со словами: "Майору Томину".
- Ну вот, я силком вырвал правду у нее. Вы - силком у меня. Что толку?..
- Очень болит, Василий Сергеич?
Тобольцев осторожно поводит шеей.
- Пока терпимо.
- Она могла ошибиться.
- Она же не от себя только - прочла в истории болезни. Это все пройдено: перестрадал, смирился… Холин, конечно, погань, но если рассудить, что я ему продал? Два месяца за решеткой, никому не нужных. Восемь тысяч посулили. Четыре вперед, четыре после. Семье без отца ой как пригодятся! А моих забот - запомнить, где и кого стукнул. Да перед вами стыд стерпеть.
- До суда дотянуть не надеялись?
- Ни в коем случае - детям такое пятно!.. Хотели вы добра, Пал Палыч, а последнее утешение отняли. Далась вам эта правда!
Входит Томин, держа историю болезни, здоровается с Тобольцевым, тот не отвечает.
Знаменский раскрывает тонкую медицинскую папочку. В ней две-три записи на одной странице. Прочтя их, Пал Палыч обменивается с Томиным понимающим, облегченным взглядом.
- Введите, - говорит Томин в коридор.
Конвоир впускает Грибеник.
- С этой женщиной вы беседовали в медчасти?
- Она не виновата. Она меня пожалела и помогла…
- Погодите с рыцарскими порывами. Вам известен человек, который вам благодарен, гражданка Грибеник?
- Похоже, один из наших арестантов.
- Ваша медицинская специальность?
Грибеник молчит.
- Забывчивы женщины, беда! - вмешивается Томин. - Не по опухолям она. Окулист у нас Кира Михайловна. По глазным болезням.
- Горло не меньше болит, Василий Сергеич? - спрашивает Знаменский.
Тобольцев машинально щупает горло и сплевывает, неотрывно глядя на Грибеник.
- Зачем вы сказали Тобольцеву, что у него злокачественная опухоль?
- Может быть, мне показалось… там написано по-латыни… в истории болезни.
- Будьте добры, пальчиком: где тут по-латыни или по-английски, по-испански, по-марсиански написано "рак"?
Грибеник отворачивается от папки.
- Вы поняли, Василий Сергеич?
- Нет, я не… Невозможно же… Да как же так?!
- Грибеник - добрая знакомая Холиных.
Тобольцев вскакивает как подброшенный, беспорядочно мечутся руки, душат бессвязные слова:
- Ты!.. Заживо похоронила… Гадина ты подлая… подлая. Тебе бы, как мне…
Захлебываясь слезами, он странно топчется и шатается, словно пьяный в гололед.
- Неужели жить буду?.. Буду жить…
- Гражданка Грибеник, вы когда-нибудь слышали слово "совесть"?
- Это понятие не юридическое, - она смотрит на Знаменского вызывающе.
- Давайте о юридических понятиях. Вам оставалось по старому делу…
- Пять месяцев, - подсказывает Томин.
- А нового не будет. Нет статьи. Я ведь тут не врач, а так, на побегушках. Мало ли что сболтнешь в коридоре?
- Номер не пройдет. Вы участвовали в организации двух преступлений: укрывательство убийцы и самооговор невинного человека!
- Ничего я не организовывала… Не докажете!
Слово берет Томин.
- Кира Михайловна, вы самонадеянны. О вашем знакомстве с семьей Холиных людям известно. Обман Тобольцева очевиден. Если добавить оригинальную деталь, что последнее время на свидания с вами приходит не муж, а Дмитрий Холин, то, пожалуй, для начала довольно. А дальше еще поработаем.
Грибеник начинает всхлипывать.
Томин подходит к Знаменскому, который отвернулся к зарешеченному окну, тихонько спрашивает:
- Паша, ты что? Тобольцев плачет с радости, Грибеник со страху, а ты-то что невесел?
- Да знаешь, ненавижу, когда приходится ненавидеть!..
17
В квартире Холиных семья за ужином.
- Кушай, Вадик, кушай, ты так осунулся, - приговаривает счастливая мать.
- По-моему, мы больше осунулись, пока он сидел… - замечает старший брат. - Иди же, папа!
- Сейчас, - тот в соседней комнате возится с протезами.
- А можно не стучать челюстями, когда люди едят? - оборачивается к нему Вадим.
- Он у себя в камере привык к тишине! - качает головой отец.
- Вадик, нехорошо, - на мягких тонах журит мать. - Папа для вас всю жизнь, не разгибая спины…
- Оставь его, он глуп, - бормочет отец, садясь за стол.
Некоторое время все едят в молчании. Но вот Вадим отодвигает тарелку и поднимается.
- Куда? - настораживается отец.
- Прогуляться-проветриться.
- Твои прогулки слишком дорого обходятся семье.
- Мама, он спятил! Он хочет снова запереть меня в четырех стенах!
- Сядь, говорю тебе! И затихни до суда. Еще неизвестно, чем все кончится, - поддерживает отца Дмитрий.
- Митя, но Вадик столько перестрадал, - робко вступается мать. - Иногда ему все-таки нужно развлечься?
- Он не умеет развлекаться прилично, мама.
- Ах, Вадим, Митя по-своему прав. Он опытней, прислушивайся к мнению брата. Митя все имеет, добился хорошей должности и пожинает плоды…
- Доби-ился! Без вас он заведовал бы в бане мочалками!
- А где бы ты был без родителей?
- Между прочим, в институт я прекрасно поступил сам!
- Мальчики, мальчики, перестаньте ссориться! - страдает мать. - Вадик, ведь разговор только о том, чтобы ты немножко потерпел.
- А я не могу терпеть. Организм не позволяет. Я не желаю пожинать плоды, когда на макушке засветит плешь!
- Он глуп, - повторяет отец, который один еще продолжает жевать.
- Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! - Мать пытается обнять его. Вадим увертывается.
- Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке!
- Вадик, мы никогда ничего для тебя не жалели! - скорбно восклицает мать.
- Да, кое-что я получал. Периодически. Но когда мне нужно было позарез, вы в воспитательных целях показывали мне кукиш.
- Заткнись! - обрывает Дмитрий. - Не хватает обвинять мать с отцом! Ты хоть представляешь, во сколько обошлось тебя вытащить? А еще во сколько обойдется!
- Отдайте половину этого мне, и я внесу гениальное рацпредложение.
- Какое?
- С Тобольцева довольно. Купите против него свидетеля. Очевидца и дешевле и надежней.
- Откуда же очевидец? - изумляется мать. - Митя?
Митя задумывается.
- Вообще-то… найти, пожалуй, можно.
- Отец, ты слышишь?
- Оставьте меня.
- Но как умный человек…
- Я не умный человек. Я не имею на это времени - я делаю зубы. Кому вставить? Пожалуйста, хоть в три ряда, как у акулы. Дальше меня не касается.
- Не сердись, семье нужен твой совет.
- Сколько с меня причитается за право спокойно жить в своем доме?! - Он встает, уходит в свою комнату, и слышно, как запирает дверь.
Пока Холина провожает его взглядом, Вадим быстро выпивает рюмку коньяку и выскакивает в переднюю, закусывая пирожком. Дмитрий направляется следом. Вадим уже кинул на руку пальто, брат преграждает ему дорогу. Кажется, они готовы подраться. И тут раздается звонок в дверь. На площадке стоят Томин и два милиционера.
- Добрый вечер, - говорит Томин.
- Здрасьте, - автоматически откликается Дмитрий и пятится.
Вадим застывает с недоеденным пирожком.
- Вадим Холин?
- Д-да…
- Старший инспектор уголовного розыска Томин.
Пятясь, Дмитрий кричит:
- Мама, к вам пришли!
Кругленькой, растревоженной наседкой выбегает мать.
- Вадик, что такое? Кто вы? В чем дело?! - налетает она на Томина.
Вадим на мгновение приободряется:
- Да, собственно, в чем дело?
- О вас, Вадим, тюрьма плачет, - доверительно сообщает Томин. - В три ручья.
- Опять?! - Глаза Холиной мечут голубые молнии. - Это провокация! Вам здесь нечего делать! Мы будем немедленно жаловаться прокурору!
- Именно он подписал постановление на арест. Я только выполняю его поручение.
- Вадик, не бойся!.. Не волнуйся… Мы все сделаем! Я последнюю рубашку!.. Митя!.. Отец!..
Но Митя скрылся в комнате, и отец не отзывается.
- Вадик, мальчик мой! Мы спасем тебя! Любой ценой. Любой ценой!
18
Холина потом часами толклась в районной прокуратуре, в городской, в судах всех инстанций, в приемных мыслимого и немыслимого начальства. Она нанимала адвокатов, писала бесконечные кассации, жалобы и прошения; из года в год слала посылки по далекому северному адресу; она поседела и сморщилась. Она перенесет все и останется любящей матерью.
Осуждать? Крутить пальцем у виска? Или снять шляпу перед такой верностью чувства?