- Значит, Зиночка, если оно произошло, то не у Горобца, это во-первых. И, во-вторых, я засомневался, что он причастен к воровству. А если разоблачений Миловидова он не боялся, то прежний мотив убийства отпадает.
- Отлично, - усмехнулась Зиночка.
- Иронизируем, - упрекнул Томин. - А что ты-то привезла? Ведь не экспертизу же?
- Нет, но кровь по методике мультгрупп обещали проверить. А привезла я вам Мишу и Машу, - Кибрит достала из сумки и вручила друзьям по кукле.
- Рост - сорок сантиметров, телосложения хилого, особые приметы - идиотская улыбка, - прокомментировал Томин, вертя в руках Мишу. - Это подарок?
- Нет, Шурик, это вещдок. На нем брючки из "морской волны". Эти куклы продаются в соседней области: Маша стоит шестнадцать рублей, Миша - десять. Но в Мишином ценнике к нолю пририсовывают маленький хвостик вверх и пускают обоих по одной цене. За это Миши с Машами были арестованы и направлены к нам в НТО. Для экспертизы ценников. Ну мне на всякий случай и сказали, потому что изготавливают их здесь, в городе.
- Кто? - быстро спросил Пал Палыч.
- Комбинат бытового обслуживания, в просторечии - бытовка. Вся кукольная одежонка пошита из материала фабрики, списанного в брак. И, главное, кукол обнаружили в торговле раза в три больше, чем их произвела бытовка по документам!
- Неучтенный брак! - Томин с полупоклоном вернул Мишу Зине.
- А браком заведует Валетный, - добавил Пал Палыч.
- Угу, мой милейший поклонник.
Вооруженный новыми фактами, Пал Палыч взялся за телефон:
- Здравствуйте, Знаменский. Кто из наших ревизоров поближе?.. Добрый вечер, Иван Арсентьевич, срочная просьба. Подберите все, что есть по передаче фабричного брака посторонним организациям… да, пожалуйста, сегодня же. И сразу пришлите мне… - Положил трубку, полистал записную книжку: - Товарищ Потапов?.. Хорошо, что застал. Часа через два потребуется Валетный в горотделе… Договорились.
Он сгреб в охапку кукол:
- Как, ребятки, потолкуем с дядей Валетным? Учиним ему сочный допрос!
- Паша, оставь этих уродов в покое. Чему обрадовался? Давайте не забывать о главном. Неучтенный брак - одно, а первосортное сукно, которое накрыли в магазинах, - совсем другое. Или недопонимаю?
- Допонимаешь, Шурик, - улыбнулась Кибрит.
- Плюс пропавший Миловидов. Вот о чем надо думать!
- Будь добр, посмотри на меня внимательно, проницательный сыщик! Вон Пал Палыч, я вижу, догадывается.
Томин приставил к бровям ладонь, посмотрел, как из-под козырька, на Зинаиду, на Пашу. Оба предвкушают нечто. Зинаида готовится сообщить, Паша - услышать.
- Ох, хитрющая из женщин! Выкладывай, не томи.
- Я еще раз посмотрела то сукно. Оно все в небольших рулонах и без хазовых концов.
- Каких, пардон?
- Наружный конец рулона, Шурик. На нем ставится штамп фабрики и пломба. И мало того, что без хазовых концов, но и линия обреза не машинная - ручная.
- И что сие означает?
- Пусть Пал Палыч скажет, объективно.
- Просто ножницами отрезают куски от рулонов! С того конца, который потом закатывается внутрь!
Кибрит кивнула: мнения совпали.
- Но в таком случае рулоны укорачиваются, - возразил Томин в сомнении.
- А это никого не волнует. Принимают-то по весу, а сдают по метражу.
- Очень мило, - Томин даже несколько опешил. - Два аса с Петровки считали тут с лупой какие-то нити, гонялись за цифрами и мудрили, а у вас под носом примитивно орудовали ножницами?
- Небось и продолжают орудовать, - подал голос Пал Палыч. - Нельзя, чтобы в документах разом подскочила длина рулонов.
- Но сколько можно вот так, с провинциальной наглостью, нарезать?
- Если от каждого хотя бы второго рулона, Шурик, то ого-го! - заверила Зина.
- Вижу только одно подходящее место, где украсть, - сказал Пал Палыч. - После сушки, но до метрования и передачи на склад.
- А сушкой у нас командовал пропавший Миловидов. Значит, в его хозяйстве и отрезали! - заключила Зина.
Вот тебе и загадка-разгадка. И наконец-то оделся плотью противник, которого Знаменский тщетно высматривал в директоре фабрики, в Зурине, Валетном, Горобце. Настоящий противник - организатор дела, его толкач, его хозяин.
Наступил момент, когда все обстоятельства, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в новый узор.
- Значит, Миловидов… - произнес Пал Палыч с некоторым даже облегчением. - Что и утверждает Горобец, которому я не верил.
Это давало всему крутой поворот. Надо было сесть и подумать, чтобы не пороть горячку.
Друзья сидели и думали вслух. Думали как один человек. Кто-то начинал фразу, другой подхватывал, третий уточнял.
- Если Горобец не соврал, то ведь не исключено…
- Что рубашечку подбросили!
- Предвидя обыск.
- Предвидя, насколько ситуация будет против Горобца.
- Заранее зная, что она будет против Горобца.
- То есть ситуация создана!
- Но кем?..
И тут Томин схватился за голову:
- Ой-ой… Позор!
- Что, Шурик?
- Лопухнулся я… Ведь была мелочишка, которая не лезла в общую картину! Что Миловидова говорит? "Ушел. Я сидела, ждала его к ужину". Но, по словам соседки, Миловидова в тот вечер раза два выходила, даже вроде бы с сумкой! Молода-ая вдова Алена Дмитриевна… А одну ночь она у матери ночевала - со слов той же соседки, Ольги Фоминичны… Ой-е-ей!..
Мать Миловидовой нянчила внучат у старшей дочери в поселке километров за пятьдесят от города. И Томин, заслушавшись соловьев, не потрудился повидаться с ней и проверить факт ночевки. Да и то сказать, кто бы заподозрил во лжи неутешно оплакивавшую мужа женщину!
Молодая вдова Алена Дмитриевна…
(Фраза эта из лермонтовской "Песни про купца Калашникова" помнилась Томину с давних лет, когда он декламировал "Песню" на школьной сцене. Класса до четвертого ему мнилось, что впереди - блестящая актерская карьера).
11
Не ведая об опасности, нависшей над Валетным, Зурин самолично отправился "вытрясать душу" из Миловидовой.
- Здравствуй, милая, хорошая моя, - поприветствовал он ее с порога.
- Ой, не до вас мне, Петр Иваныч! - ощетинилась та.
- Для эмвэдэ время есть, а для меня нету? Этак, красавица, негоже.
Расставив локти, она загородила Зурину дорогу.
- Да о чем нам с вами говорить?
- Но-но, ты своим бюстгальтером не пугай, есть о чем говорить! - Он решительно протиснулся в комнату. - Некстати, Алена, ерепенишься, я к тебе со всем сочувствием. Ну только нашего с тобой вопроса это не меняет.
- Какого еще вопроса?
- Не виляй, понимаешь, все ты понимаешь. Деньги, что у Сергея были, - общественные, надо их разделить по справедливости.
Миловидова пренебрежительно повела полными руками.
- Выходит, вы ко мне по общественной линии? Общественник?
- Вот змея… С мужем твоим, хоть и пришлый, всегда честно делили. А ты же коренная, наша - и на тебе!
- Я ваших счетов не знаю, что вы там делили. И дел ваших знать не знаю. Вы со мной советовались? Нет, Петр Иваныч, дверь закрывали. То ли водку пили, то ли в карты играли - мне неизвестно!
- Алена, мы тебе хорошо предлагаем, не дури. Бери треть. Остальное верни людям.
- Я теперь вдова, о себе должна заботиться.
- Да ты прикинь - тебе ж столько и не нужно! Ну?
Миловидова присела перед зеркалом, поправила выбившуюся прядь волос, прошлась пуховкой по лбу и подбородку. Она была в расцвете лет и красоты, а последние дни, полные опасностей, борьбы, притворной и непритворной муки, придали лицу что-то по-новому притягательное. Той женщине, что смотрела на Миловидову из зеркала, любое царство было впору.
И Миловидова поднялась и окинула замухрышку Зурина уничтожающим взором.
- Ой, мудрец! Ой, до чего головушка-то разумная! Да откуда вам знать, сколько мне чего нужно?!
- Сильна… - пробормотал Зурин после паузы, почесывая в затылке; он впервые узнал Алену такой. - Грешил я, что Сергей лыжи навострил, но теперь по тебе вижу, что… да-да… Гляди, баба, пожалеешь! Не доводи до крайности!
- Нет у меня денег. Обыскивайте!
- Где ж они, интересно, есть? Или Митька увез?
Алена ответила с наглой ленцой:
- Если Митя что увез, с него и спрашивайте.
- Так. Издеваешься. Ты у меня под вышку пойдешь, стерва этакая!
- Ну уж… Ведь Горобец-то сознался! - Миловидова победоносно прошлась перед Зуриным, покачивая бедрами. - Извинитесь-ка за "стерву", Петр Иваныч.
Зурин от такого заявления потерял почву под ногами и сорвался почти на слезливость:
- Я тебя вот такой девчонкой помню… Ну ладно, ну подавись - извини… Аленушка, хоть ребят моих пожалей, если совести нету! - И, ужасаясь, простонал: - Я третий месяц на зарплату живу!..
Валетный сидел в милиции, собрав все свое мужество, сколько его нашлось в пугливой, не привыкшей к испытаниям душе. Он взбадривал и заклинал себя не потеряться, не поддаться на уловки Знаменского, не сболтнуть ни крошечки лишнего. И не бояться, не бояться, не бояться, ведь ни сном ни духом не виноват он в убийстве Миловидова! А что разговор пойдет о Миловидове, не о фабричных делах, казалось несомненным: фабрикой Знаменский и занимался на фабрике, фабричных в милицию не таскали.
Чтоб Алене провалиться! Чтоб ее, гадину, вместо Сергея!.. Ну зачем натравила следователя, сумасшедшая баба? Ведь он, Валетный, не только невинен - сам от исчезновения Сергея в диком убытке! И ничего о нем не знает - о живом ли, о мертвом. Вот! Это тоже надо крепко помнить: о живом Миловидове он ничегошеньки не знает. Приехал, жил тут, работали вместе, знакомы, конечно, - все. Больше ни во что не вдаваться!
И держаться вежливо, разумеется, но боевито. Как Зурин велит: уши не прижимать!
Настроившись подобным манером, Валетный выступил было с протестом:
- Я удивлен, товарищ Знаменский. Время вечернее, ко мне только-только гостья - и вдруг сотрудник в штатском и почти что "пройдемте"!
Знаменский (в отличном расположении духа) поцокал сочувственно языком:
- Прошу прощения. Загорелось вас увидеть.
- Что за спешка? Уже не говоря, что пострадала честь женщины, но и я лично имею право на отдых после трудового дня. Даже записано в конституции, насколько понимаю, право на отдых ну…
- После трудового дня, - договорил Пал Палыч, окончательно развеселившись, - умного человека приятно послушать. Но вот представьте - сижу я в гостинице и думаю: сколько можно возиться с этой фабрикой? Тоска смертная! Надо, думаю, позвать умного человека и попросить по-хорошему: сделайте милость, расскажите, пожалуйста, как вы воруете? Умный человек - если умный, - он мне расскажет, а за чистосердечное признание снисхождение полагается. Дальше - как суд решит, а пока пусть спит дома, дам принимает.
У застигнутого врасплох Валетного отвисла челюсть. Выходит, не про Миловидова речь?! И все его боевитые приготовления впустую? Мать честная, что делать?!
Между тем Пал Палыч достал Мишу и Машу и усадил справа и слева от себя на столе.
- Вы следите за моей мыслью, товарищ Валетный?
Куклы для Валетного - словно удар под дых.
- Я?.. Да, я… я слежу…
- Отлично. Но кого же, думаю я, позвать? И вспоминаю, что есть на фабрике начальник ОТК. Светлая голова. И я зову вас. Вы, я уверен, должны все понять. А, Илья Петрович?
- Нет, я… Я не понимаю, что я должен понять…
- Я подскажу. Мы вот втроем подскажем. Извини, Машенька, я с тебя юбочку сниму. Не стесняйся, здесь все свои, тем паче, Илья Петрович уважает честь женщины. - Пал Палыч посмотрел юбочку на свет. - Ба, сколько дырочек рядами! Что ты говоришь, Машенька? Брак? Ясно, ясно, барабан неровно тянул и зубчикам продырявил… Вот обида! А что у Миши? Брючки из "морской волны". Модные у тебя, Миша, брючки, но какие-то сбоку разводы. Как это называется? Правильно, непрокрас. Где же вас так одели, ребята? Не слышу. Неужто на здешнем комбинате? Стыд и срам! - наконец Пал Палыч обратил внимание и на Валетного: - Объясните, пожалуйста, Илья Петрович, как вы поступаете с бракованной тканью?
Тот беспомощно молчал, уставясь на Мишу с Машей.
- Товарищ Валетный, мы с детишками к вам обращаемся.
- Ко мне?.. Неисправимый брак мы вырезаем… - пролепетал Валетный. - Остатки идут в лоскут…
- Очень занимательно. Этот лоскут сортируется?
Валетный прокашлялся.
- Сортируются, - обреченно подтвердил он. - До двадцати сантиметров брака на квадратный метр считается мерный лоскут. Больше двадцати - весовой лоскут.
- Слышите, ребята? Сейчас мы во всем разберемся. Итак, мерный лоскут и весовой лоскут. Их дальнейшая судьба? Ну-ну, смелей, Илья Петрович!
- Да… сейчас… Мерный сдаем в бытовку. Весовой - во "вторсырье". Или списываем на обтирочные концы.
- Ага. Понимаешь, Машенька, в хорошем хозяйстве ничего не пропадает. Что ты говоришь? Вы слышите, Илья Петрович?
- Я?.. Нет, я…
- Она говорит, на юбочку пошел не мерный, а весовой лоскут, который вы сами списали на обтирочные концы. Это, Машенька, серьезное обвинение. Ах, у тебя есть и накладная? И у Миши тоже? Посмотрим… - Пал Палыч выдвинул ящик стола, достал накладные. - Вот видите, Илья Петрович, и свидетели налицо и вещественные доказательства. А вы человек умный.
- Я?.. - Умный человек был на грани истерики; хоть бы сколько-то, хоть сколько-то оправдаться! - Я ничего не делал, поверьте! Только подписывал брак! Я мог ошибиться! Войдите в мое положение, Пал Палыч!
- Могу предложить единственное спасательное средство - абсолютную откровенность.
- Да, я расскажу… Меня втянули. Это Миловидов виноват! Меня заставили! Миловидов и Зурин. Они нарочно гнали на перекрас, чтобы запутать учет. И в сушилке делали перекал на барабанах, если было куда пристроить брак… Я и денег-то не видел. Копейки, честное слово. Ну, рубли… Все шло через Миловидова, все расчеты, реализация - все!
- А как вывозилось то, что отрезалось от рулонов?
"И про это знают!" - ужаснулся Валетный.
- Вместе с лоскутом… - прошептал он.
Деталь ложилась точно в версию: "левые" рулоны не проходили через фабричный склад, так как лоскут отгружали прямиком из сушильного цеха.
- Так-ак. Чрезвычайно полезно поговорить с умным человеком… А что вам известно о судьбе Миловидова?
- Мне?.. - Опять все в голове кувырком. - Но… его же, говорят, Горобец кокнул? А может, Митька-киномеханик с Аленой на пару… Я ничего не знаю! Если Алена на меня наклепала - все вранье! Он приезжий, ну работали вместе, были знакомы, конечно, но больше никаких отношений… - это полезли первоначальные заготовки. Валетный сообразил, что запутался, и умолк.
12
Назавтра Горобца, не верившего своему счастью, освободили из-под стражи.
- Не в обиде на нас? - спросил Пал Палыч.
- Что вы! Я когда в КПЗ рассказывал, что и как, мне говорят: "Хана тебе, дядя!" Спасибо, что разобрались.
И он нерешительно двинул вперед правую руку. Знаменский охотно подал свою, стерпел крепкое до хруста пожатие.
Совсем иной человек стоял перед ним посреди кабинета. Будто даже похорошевший, хоть и небритый. Неведомо, надолго ли "иного" хватит, не до первой ли рюмки. Но сейчас он являл поистине неправдоподобное зрелище - то был радостный, довольный жизнью Горобец.
- Уезжать вам пока нельзя. Вот здесь распишитесь: подписка о невыезде до конца следствия.
Горобец поставил красивый автограф.
- И жену-то больше не бейте.
Горобец, уразумев шутку, оскалил в улыбке лошадиные зубы.
- Все, - подытожил Знаменский. - Свободны. Только признайтесь на прощанье по секрету, отчего вы так испугались обыска?
- Аппарат я начал ладить в курятнике… - потупился Горобец, - для самогону.
Тут стремительно вошел Томин, сказал Горобцу: "Погодите", - отозвал Знаменского и зашептал:
- В четверг уехала от матери в двенадцатом часу ночи. Домой вернулась только утром.
Они обменялись взглядом, Пал Палыч понял, чего ждет от него Томин, и ждет справедливо. Но спросил с некоторым усилием, так как спрашивать ему было все-таки неприятно:
- Александр Кондратьевич, вы, помнится, заявили, что у Миловидовой… кто-то есть. Это со зла? Или от кого слышали?
- Нет, не слышал. Больше, конечно, со зла.
У Томина вырвался разочарованный жест, и Горобец воспринял это как упрек.
- Нет, ну я не то чтобы нарочно ее оболгать. Мне так почудилось.
- Почему?
- Да видел ее в Лесных полянах. Поселочек такой тут в стороне, километров тридцать пять. Ехал на автобусе в подшефный совхоз. Гляжу, Алена чапает. У ней там двоюродная сестра с мужем дачу держат. Вот, думаю, баба! Только-только мужик запропал, а она уже бежит!
- Днем видели?
- С утра. Дня за три, что ли, до того, как меня забрали.
- А если она искала мужа - по родственникам, знакомым?
- Да ведь как шла-то, как шла! Невозможно смотреть!
Нехитрый этот аргумент произвел, однако, должное впечатление. Горобца отпустили, а Томин со Знаменским сели и подумали.
Первый пункт намеченного ими плана Томин осуществил, когда привел в горотдел Миловидову.
- Александр Николаич, голубчик, что мне хочет сказать Пал Палыч? - выпытывала она. - Так сердце колотится…
- Не знаю, Алена Дмитриевна, Пал Палыч - человек-загадка, - отделывался Томин. - Простите, ваш муж не был ревнив?
- Я не давала повода.
- Похвально. А киномеханик уволился? Или в отпуск уехал?
- Заболел у него кто-то. Почему вы спрашиваете?
- Тайна следствия, - значительно изрек Томин. А спрашивал просто так почти - чтобы избавиться от ее вопросов.
Вошел Знаменский, нейтрально поздоровался.
- Передаю вас в надежные руки, - бодро сказал Томин. - Паша, я отбыл на разведку.
Разведка стояла вторым пунктом, и целью ее было посещение Лесных полян. Через несколько минут милицейский "козлик" резво катил по подсохшей и уже пылившей дороге через мост, мимо "как за границей" - на шоссе.
Тем временем Пал Палыч разговаривал с Миловидовой, и не просто разговаривал - на столе был раскрыт протокол допроса.
- Сослуживцы вашего мужа утверждают, что на профактиве он был в белой нейлоновой рубашке, - деловито и сухо сообщил Знаменский.
Меж бровей женщины прорезалась морщинка. Припоминает или придумывает, как ответить?.. Морщинка расправилась.
- Правильно. Белую я бросила в грязное, когда Сережа пришел с работы. И дала ему голубенькую.
- Пометим… Дальше. Вы хорошо помните, чем занимались в тот последний день и вечер?
Непривычный тон следователя сбивал Миловидову с толку, заставлял нервничать.
- Мм… Я что-нибудь напутала?
- Вот послушайте… - Он нашел соответствующее место в прежних показаниях: - "После этого муж ушел. Я думала, что он вернется, как сказал, через час-полтора, и все время ждала его к ужину". С ваших слов записано верно?
- Д-да.