Пресечена попытка подмены и вывоза за границу картины Веласкеса. Но кто мог полагать, что в ходе следствия придётся столкнуться не просто с фактом подлога и похищения бесценного произведения искусства, но и с проблемами нравственности, честности человека перед самим собой и трагедией талантливой личности.
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Подпасок с огурцом
1
Человек в штатском, но с военной выправкой диктует машинистке:
- Абзац. При таможенном досмотре сотрудник Алымов счел нужным произвести рентгеноскопическую проверку картины под названием "Подпасок с огурцом" кисти неизвестного художника начала века, которая находилась в багаже вышеупомянутого иностранного туриста. Точка. Абзац.
Рентгеновский снимок показал, что под картиной - кавычки - Подпасок с огурцом - кавычки - скрыта другая картина более раннего происхождения. Точка. Согласно заключению вызванного в аэропорт "Шереметьево" искусствоведа, консультанта Обнорского Ка Гэ, она подпадает под действующие инструкции о запрещении вывоза за границу предметов, составляющих художественный и культурный фонд страны. Абзац.
Принимая во внимание, что на картину "Подпасок с огурцом" предъявлен документ о приобретении ее в комиссионном магазине восемь дней назад, а также то, что попытка незаконного вывоза не состоялась и имела единичный характер, считать нецелесообразным возбуждение уголовного дела о контрабанде. Абзац.
Все материалы передать для дальнейшего рассмотрения в Главное управление внутренних дел Исполкома Мосгорсовета.
И вот "Подпасок" и рентгеновские снимки перекочевали в кабинет Томина. Здесь же искусствовед Обнорский, знаток и энтузиаст своего дела.
Томин с любопытством разглядывает стоящую на стуле картину, которая изображает паренька в лаптях, сидящего на пеньке с ломтем хлеба и огурцом в руках. На заднем плане пасется стадо коров. Томин ловит себя на том, что запоминает их расположение, и встряхивается:
- Первый раз в моей практике приходится заниматься картиной. Да еще двухслойной!
Обнорский подносит рентгеновский снимок к окну и показывает Томину на просвет. Из-под фигуры деревенского оборвыша проступают контуры другого изображения.
- "Инфанта с яблоком"! - благоговейно произносит искусствовед.
- И вы ручаетесь, что это действительно семнадцатый век и действительно подлинник?
- Ручаться не ручаюсь, инспектор, потому что картина записана. Чтобы убедиться окончательно, надо "Инфанту" раскрыть, то есть удалить отсюда этого чумазого отрока.
- И уничтожить следы преступления? Если налицо преступление.
- Понимаю-понимаю. Я произвел лишь маленькую расчистку - вот, на месте подписи. Подпись сомнений не вызывает. Перед нами Веласкес!
Обнорскому очень хочется, чтобы Томин полюбовался подписью великого художника. Томин наклонился, посмотрел… Но что может сказать ему эта вязь латинских букв?
- Разве подпись нельзя подделать? - скептически спрашивает он.
- Сколько угодно! Но бессмысленно, если картина не отвечает имени. Есть множество холстов без подписи, однако мы с уверенностью определяем художника. Не подпись создает шедевр!
- Иностранцу могли всучить фальшивку.
- Я не убежден, что иностранцы сплошь умны и эрудированы. Но надо иметь необъятный карман и вот столечко рассудка, чтобы покупать Веласкеса, в котором ничего не смыслишь!
- Сочетание тугого кармана и тощего интеллекта в природе известно, - усмехается Томин. - Обозначается научным термином "богатый дурак"… Кстати, что толкнуло таможенника проверить картину?
Обнорский смеется:
- Полагаете, его поразил глупый вид иностранца?
- А почему нет? Ладно, вернемся к нашим коровам, - он оборачивается к "Подпаску". - И все же допустим, что под ним не оригинал.
- Давайте допустим.
- По части надуть интуриста есть гениальные умельцы! А может, он сознательно приобрел копию? Добротную копию, с которой сам собирался кого-то надуть. А?
- Копию легче вывезти откровенно, - терпеливо объясняет Обнорский. - Конечно, авторская копия или вариант картины имеют огромную ценность и вывозу не подлежат. Но здесь ни то, ни другое.
- Почему?
- Веласкес написал "Инфанту" незадолго до смерти. Он физически не успел бы ее повторить… Когда-то давненько я видел ее в Москве у Таланова. Дивное полотно! В пятидесятых годах, к сожалению, перекочевало в провинцию.
- Да, я навел справки. Таланов уехал на родину и там умер. А коллекцию завещал краеведческому музею.
- Вот как?! Но в таком случае… что же произошло с "Инфантой" дальше?!
- Ничего. Ни-че-го! По сведениям Управления культуры, тихо-мирно висит на своем месте в музее.
Обнорский ошеломленно смотрит на Томина, понимая теперь, чем вызвана его дотошность и недоверчивость.
- Невероятно!.. Нет, поистине невероятно!.. - бормочет он.
2
Редко доводится Томину посиживать в кабинете. Но еще реже вырывается он из Москвы. Так что с удовольствием шагает по улицам заштатного городка. Цель - краеведческий музей в бывшем купеческом особняке.
Город древний, особняков хватило и райкому, и райсовету, и множеству управлений с неудобочитаемыми вывесками, и милиции. Прочие дома и домишки печально ветшают, но остаются живописными и после столичных коробок ласкают взор.
Встреча с директором Пчелкиным, заурядным мужчиной средних лет, происходит в главном зале музея. Стены увешаны картинами. Бархатным канатом отделен уголок с мраморным столиком и старинными креслами.
Возвращая Томину его удостоверение, директор замечает:
- Здесь вы помоложе… Присаживайтесь, - и отцепляет канат.
- На музейную мебель?
- Что ей сделается?
Оба садятся.
- Я к вам насчет "Подпаска с огурцом", - пускает Томин пробный шар.
- Насчет кого? - изумляется Пчелкин.
- Так называется картина.
- Первый раз слышу. Чья она?
- Автор, к сожалению, неизвестен.
- Хм… А чем же этот подпасок интересен для угрозыска, кроме, простите, огурца? - острит директор.
- Парнишка замешан в темных махинациях… У вас там не Веласкес?
- Он самый! - гордо подтверждает Пчелкин. - "Инфанта", то бишь испанская принцесса. Я, если честно, в живописи не ахти, но тут явно чувствуется классика, верно?
- Я тоже не ахти.
- Тем не менее обратили внимание. А понимающие туристы, те прямо ахают и сразу - за фотоаппараты!
- Да?.. Скажите, товарищ Пчелкин, почему вы не сообщили в Управление культуры о краже в музее?
Пчелкин ошарашен:
- П-позвольте… О чем вы говорите?
- Кража восьми картин из собрания Таланова полгода назад.
- Но… никакой кражи не было!
- Как же не было, когда была. Мне рассказали здесь в милиции через десять минут после моего приезда.
- Не было кражи! - горячо протестует директор. - Была попытка . Неудачная попытка, которую ваши коллеги немедленно пресекли. Вы же видите - все возвращено, ничего не пропало!
- Это еще вопрос. Недавно "Инфанту", разумеется тоже с яблоком и с подписью Веласкеса, пытались вывезти за рубеж. Для маскировки ее переодели подпаском.
- Да вот же она!
- Точно ли она?
Пчелкин вскакивает, подходит к картине справа, слева, вглядывается.
- Ну конечно, она… Все то же самое. Даю вам честное слово!
- Честного слова мало, сами понимаете. Придется забрать вашу "Инфанту", чтобы специалисты могли их сравнить - которая подлинная.
Пчелкин с трудом усваивает новость.
- Картина чрезвычайной ценности, - нервно говорит он. - Я буду ее сопровождать.
- Отлично. А я буду сопровождать вас. Отправимся в среду утренним поездом.
Помимо директора визит Томина в город взбудоражил и еще кое-кого. Поздним вечером из вокзальной будки междугородного телефона-автомата звонит грубоватый дюжий мужик, слишком физически здоровый и флегматичный, чтобы всерьез тревожиться, пока петух не клюнет.
- Извиняйте, что разбудил, - гудит он в трубку. - У нас тут легкий шухер в музее… Нет, я с вокзала звоню, по московскому автомату… Один момент. - Опускает монету. - Столичный майор приехал, Пчелкина тянет… Да уж он вещички складывает… Картину какую-то опечатали, сказали с собой возьмут. Момент… - В прорезь отправляется следующая монета. - Ни-ни, я ничего не шебаршусь, я помалкиваю… И в котельной у меня был, глядел… Ага, понял. Все будет оки-доки… Маруська привет и поцелуй передает. Соскучилась, говорит. Ладно… Ладно, буду телефонировать.
В кабинет начальника следственного отдела Скопина входит Знаменский.
- Сообщение Томина прочли? - спрашивает Скопин.
- Прочел, Вадим Александрович.
- Садитесь. Есть указание прокурора возобновить дело о краже из музея. Что я вам и предлагаю.
Он передает Знаменскому тоненькую папку, почти пустую еще.
- Если выйдет, может выйти любопытно, - улыбается Пал Палыч.
- Почему "если"? Смущает непривычность материала?
- Немножко, товарищ полковник. Хочется хотя бы дождаться возвращения Томина.
- Не имеет смысла. Вы упустите несколько дней.
Знаменский перелистывает документы в папке.
- Найдите квитанцию комиссионного магазина. Нашли? Ваши соображения?
Пал Палыч молчит минуту, прикидывает.
- Выяснить, кто сдал в магазин "Подпаска". Если удастся - кто его купил. Попробовать установить, пряталась под ним уже тогда другая вещь или "Подпаска" приобрели ради образца, чтобы скопировать поверх главной картины и иметь товарный чек для таможни. Такой пока круг вопросов, Вадим Александрович
- Для начала вам в этом кругу работы достаточно.
Чего только нет в комиссионном магазине по продаже картин и художественных изделий! Даже облупленные прабабушкины безделушки, недавно считавшиеся отжившим старьем, вошли нынче в моду и в цену. А уж о подлинно антикварных вещах и толковать нечего!
Настоящих покупателей в просторном помещении немного: в основном люди смотрят. Иные любуются, иные недоумевают.
- А собачка-то! Девятьсот пятьдесят рублей! За что такие деньги дерут? - восклицает мужчина, приостановившийся возле отлитой в металле фигуры собаки. Он оглядывается в поисках поддержки.
- Но это же литье семнадцатого века, - с чувством превосходства отзывается какая-то женщина.
- Ну и что ж, что литье? Не золото ведь!
- Каслинское, гражданин. Прочтите, - она указывает на ярлык, который повешен на собачьей шее.
Мужчина читает вслух:
- "Вывозу за рубеж не подлежит". Надо же! Я бы и десятки не дал.
Оглядывая картины, скульптуры, прилавки с посудой и старинной утварью, по залу медленно проходит Знаменский. Любопытно. И по-человечески любопытно и профессионально: на одной из этих стен две недели назад висел таинственный "Подпасок"…
На свои вопросы Знаменский ищет ответа у работника магазина - бодрого старичка по фамилии Розанов. Быстрыми, натренированными пальцами Розанов листает квитанции.
- Помню такую картину, помню… Сам принимал на комиссию… Ага, вот! - Он передает найденную квитанцию Знаменскому. - Чтобы вам было яснее: эта графа - наименование, ниже - размеры, фамилия владельца, дата приема, продажная цена, здесь - моя подпись. Розанов.
- А что за пометка "н/х"?
- Неизвестный художник. Картина висела у нас всего два дня. Очень удачно для подобной вещицы.
- Не расскажете, что там было изображено?
- Да этакий среднерусский набор: лужок, березы, коровы. В центре мальчик на пеньке сидит.
- А как он одет?
- Холщовая рубашечка навыпуск. За поясом кнутовище.
- Босой?
- Вроде бы в лапотках.
- Увидев картину снова, вы сумеете определить, та же она или ее копия?
Старичок по-птичьи склоняет голову набок:
- А в чем, собственно, дело? Если бы я понял, что именно вас волнует, я бы скорей сумел помочь, - усмехается он. - Вы… не трудитесь формулировать отвлекающие вопросы. С картин этого пошиба копий никто не пишет.
- Но меня именно и волнует, распознали бы вы копию? Если кому-нибудь взбрело на ум ее сделать.
- Тогда вынужден сказать "нет". Досконально я полотно не изучал.
- Однако вы установили время создания картины, назначили цену.
Розанов настраивается на серьезный лад:
- Цену я назначил, исходя из общепринятых критериев, а также из размеров и рамы. А время установил не я. Картина прошла атрибуцию. Сейчас объясню, - предупреждает он вопрос собеседника. - Когда произведение искусства желают продать, то часто предлагают сначала какому-нибудь музею. Там смотрят и определяют принадлежность данному мастеру или, менее точно, данной школе, данному веку. Все это официально сообщают владельцу. Но стоимость музей называет, только если решает взять.
- И у "Подпаска" было свидетельство об атрибуции?
- Да, причем подписанное Боборыкиной. А раз Боборыкина поставила начало двадцатого века, то и я автоматически ставлю начало века. Музу Анатольевну на мякине не проведешь.
Так… Больше от старичка, пожалуй, ничего не добьешься.
- Продавец магазина мог запомнить, кто купил "Подпаска"? - спрашивает Знаменский после паузы.
- А это и я вам скажу. Какой-то иностранец польстился, из западных.
Для Боборыкиной приглашение на Петровку - необычный и интригующий эпизод. Все интересы ее связаны с миром искусства и с людьми, в этом мире пребывающими: музейными работниками, коллекционерами, художниками, критиками. Даже имя "Муза" не случайно - так нарек дочь Боборыкин, крупный собиратель картин и всяких художественных ценностей.
Знаменский в двух словах объяснил ей предстоящую задачу и снял покрывало с "Подпаска". Уголок с подписью Веласкеса скрыт бумажкой, прикрепленной к раме. Муза взглядывает и разочарованно отворачивается.
- Ах, эта… Да, проходила атрибуцию месяца полтора назад. Кипчак предлагал. Я ожидала чего-нибудь интересного.
- В некотором роде вещь не лишена занимательности, Муза Анатольевна.
Та снисходительно улыбается.
- Разве что название с юморком. Да и то, между прочим, я придумала.
- А прежде картина была безымянной?
- Практически да. Кипчак советовался, что, мол, лучше для продажи: "Полдень" или там "Сельский пейзаж". Я и говорю: а пускай себе будет "Подпасок с огурцом", хоть не так пресно… И какими путями его сюда занесло?
- Случайно, Муза Анатольевна. Но, будьте добры, уделите внимание своему крестнику. Он совсем тот же, что полтора месяца назад? Не изменился в лице? Может быть, потолстел, похудел? Растерял часть коров?
Муза вновь окидывает "Подпаска" небрежным взором, потом, чем-то удивленная, начинает присматриваться пристально.
- Знаете, печатают такие картинки-загадки "Найдите десять различий", - говорит Знаменский.
Муза отрывается от "Подпаска".
- Самое смешное, что это вообще другая картина! - недоумевающе произносит она. - Та была, конечно, посредственность, но добротная. А эта… что-то сляпано наскоро… как говорит мой муж, "лимпопо". То есть дрянь и подделка.
- Лимпопо? - Словечко из детства вызывает у Пал Палыча улыбку. - Вы не сформулируете это как-нибудь иначе, а? Чтобы было убедительно для меня и для протокола.
- А возьмите у Кипчака картину и сравните. Сами найдете десять различий.
- Нет сейчас Кипчака, Муза Анатольевна, - отдыхает в санатории. И картины нет. Была продана через комиссионный магазин и вряд ли вынырнет. Надежда пока на вас…
- Ну хорошо, я объясню попроще, чтобы вы уловили суть, а тогда решайте, как изложить юридически…
Муза окунается в свою стихию, лицо ее становится выразительней, молодеет, - теперь ей и не дашь ее сорока.
- Во-первых, фигура мальчика смещена влево. Там она центрировала всю композицию, а тут выпирает куда-то вбок. Поза тоже иная - он сидел посвободнее. Пенек был пониже, что ли… Коров я не считала, да дело и не в поголовье скота, главное - настроение. Там художник что видел, то и писал в простоте душевной. Пусть ремесленно писал, сентиментально, но честно. И мальчика он любил, понимаете? И над березками умилялся. А посмотрите сюда - вам этот парень симпатичен?
- Не шибко.
- И мне нет. Нагловатый паренек. И что автор хотел?..
Она вдруг подходит к картине и, не дотрагиваясь до полотна, заслоняет фигуру подпаска ладонью. Смотрит, что получилось, убирает ладонь, снова закрывает фигуру, оставляя один пейзаж.
- Чудеса, да и только! Разваливается на части… Краски по-разному сбалансированы. И переходы в цвете… - Муза обращается к Знаменскому. - Знаете, а ведь это сделано в две руки!
- То есть двумя художниками?
- Ну да! Один сработал фигуру, второй - все прочее. Нет даже одного светового решения. Глядите: на пастуха свет падает из правого верхнего угла. А весь фон сзади освещен равномерно, будто на витрине. Увидели?
- Пожалуй, увидел…
- А еще в хорошую раму оправили! Чудаки. Так и не скажете, откуда у вас это диво?
- Скажу, потому что рассчитываю на вас и дальше… И потому что вы внушаете доверие… Картина поступила к нам из таможни.
- А-а!.. Тогда фокус ясен! И кто записан?
Знаменский отгибает листок, имитировавший ведомственный "инвентарный номер". У Музы захватывает дыхание.
- Веласкес?! Неужели настоящий Веласкес?!
- Говорят, настоящий. - Он вынимает из черного пакета рентгеновские снимки. - Вот: "Инфанта с яблоком".
Муза в возбуждении разглядывает снимок. Ей даже на месте не стоится.
- Если настоящая, ей цены нет! Просто цены нет!.. Вот саранча зарубежная, а? Их только допусти, все растащут! Счастье, что картину задержали, я бы орден дала. Полотна Веласкеса у нас наперечет, а его, извольте радоваться, продают на вывоз! Позор тому коллекционеру, кто бы он ни был!
Искреннее негодование женщины облегчает Знаменскому следующий шаг.
- А что за личность Кипчак? Он пошел бы на участие в подобной афере?
- Я с Кипчаком мало сталкивалась. Не уверена. Папу спрошу.
- Он тоже коллекционер?
Муза шокирована:
- Папа не "тоже". Он Коллекционер с большой буквы. Вот Кипчак и многие прочие - те "тоже".
- Прошу прощения, не знаком я со средой коллекционеров. Просветите немножко, Муза Анатольевна, - просит Знаменский.
- Коллекционеры… - задумчиво и любовно произносит Муза, садясь и складывая на коленях руки. - Среда сложная, пестрая. Разный возраст, разный калибр, разный уровень, свои обычаи, словечки, фольклор… Естественно, на первом месте - любовь к искусству. Но есть кое-что от игры, от охоты, от торговли. Азарт, страсти, вечная погоня за журавлем в небе… Нет, - качает она головой, - душу собирателя нельзя постигнуть, пока сам не станешь собирателем!
- Не успею, Муза Анатольевна. Дело велено раскрывать срочно. И, наверно, коллекционеры могли бы помочь. Но для этого нужен контакт с людьми, а для контакта - понимание психологии.