13
У себя в кабинете Томин разговаривает по внутреннему телефону:
- Что?.. Пусть позвонит мне ночью в гостиницу.
Он смотрит на часы и включает электрический чайник. Звонит другой аппарат - междугородный вызов.
- Да… Олег? Привет. Слушаю… Ясно. Ясно… Как и следовало ожидать… Но Цветков был в городе в день кражи?.. Постарайся, братец, постарайся. Кстати, следи, не появится ли он снова. И еще один вопрос: сестра кочегара, ее отношения с Цветковым.
Входит всегдашний помощник Томина - Аркадий.
- Саша, тобой интересовались в гостинице.
- Да ну?!
- Сегодня у дежурной справлялись. А у коридорного на этаже выясняли, живет ли рядом "юридический чин".
- Значит, сработал боборыкинский четверг. У кого-то там, стало быть, рыло в пуху! Передай спасибо Петру Сергеичу.
Томин отыскивает в записной книжке номер и звонит по городскому телефону.
- Добрый день, Сергей Рудольфыч. Извините, как всегда спешка, а вы сегодня работаете… По поводу книги вестей нет?.. Та-ак. И давно?.. У-у, отпадает. Я ищу ту, что появилась недавно… Да, у Боборыкиных есть, слышал. А у них когда?.. Вот и я не знаю. Скажите еще, Сергей Рудольфыч, вы видели две вещи Фаберже, их происхождение известно?.. А пресс-папье?.. Через старшего?.. Ах, через Альберта. Это любопытно, может пригодиться. Спасибо вам и всего хорошего, отдыхайте.
Томин оборачивается на голос Кибрит. Та вводит приземистого мужчину лет шестидесяти.
- Профессор Балиев. Крупнейший специалист по драгоценным металлам и по истории ювелирного дела.
Томин и Балиев знакомятся, обмениваются первыми общими фразами. Кибрит, заслышав свист чайника, достает кофе, открывает шкаф и восхищенно ахает:
- Откуда у тебя такая посуда?
- Это, Зинаида, не посуда. Это поповский фарфор. Я его выиграл в бильярд при исполнении.
- Шу-урик!
- Не было выхода.
Томин юмористически рассказывает о ситуации, в которую попал. Он обязан был выиграть - иначе плати деньги. А где взять инспектору три тысячи?
Гости смеются.
- Я просто не умею так играть, как я эту партию сыграл!.. Подал начальству рапорт - не знаю, что с этим выигрышем решат. Пока попользуемся.
Кибрит с удовольствием расставляет красивые чашки и заваривает кофе.
- Геннадий Осипович, я в пожарном порядке должен быть подкован по теме "Фаберже".
- Биографические данные? Творческий портрет?
- Нет, общие сведения.
- Карл Фаберже держал мастерскую в Петербурге - примерно с середины прошлого века, позже - в Одессе и Москве: Кузнецкий мост, 4. Фаберже был главой фирмы и, так сказать, ее художественным руководителем. Материалы использовались самые разнообразные: металлы, эмали, дерево, камни - от драгоценных до поделочных Ассортимент изделий перечислять бессмысленно, потому что Фаберже был мастером единичной вещи - двух одинаковых предметов из его мастерских не выходило.
- Одинаковых не было? - настораживается Томин.
- Нет. За исключением наградных портсигаров, которые делались по правительственным заказам в годы первой мировой войны. Некоторое время существовали филиалы фирмы в Париже и Лондоне. Отсюда лондонское издание книги Сноумена "Искусство Фаберже", отсюда и нынешняя мода на него - перекинулась к нам из-за границы. Впрочем, он вполне заслуживает своей славы… Что-нибудь почерпнули?
- Почерпнул. Стало быть, портсигары делались стандартными?
- По двум образцам, - офицерские и солдатские.
- А книгу Сноумена вы видели?
- Да, это богато иллюстрированный искусствоведческий и биографический очерк. В ведущих библиотеках она есть.
- А у частных лиц?
- Возможно.
- Так. Какова цена на изделия фирмы в сравнении с другими из того же примерно материала?
- Даже сравнивать трудно, цены астрономические. Еще вопросы?
- Пока все, профессор.
- Если набегут, Зинаида Яновна даст мой телефон. - Он встает. - Спасибо за кофе. Между нами: сервиз не поповский. Был такой промысел - подделка русского фарфора.
- Подделка?
- Прошу прощения, если огорчил.
- Ничуть. Напротив… Мне "зашла в голову мысль"… Еще одну секунду - как определяется принадлежность вещи Фаберже?
- Для профессионального глаза - это прежде всего безупречность, почти фантастическая безупречность изделия со всех точек зрения. Рассказывают, что старик Фаберже обходил по утрам мастерскую с молоточком и, если замечал малейший изъян, вдребезги разбивал вещь. На любой стадии работы. Ну, а вообще принадлежность определяется по клейму. Оно встречается в различных вариантах: "Фаберже", "К. Фаберже", просто инициалы "К.Ф.". Для вещей на вывоз употреблялся при этом латинский шрифт. Но тут уже начинаются тонкости для гурманов. И, наконец, доказательством подлинности являются фирменные коробочки.
- То бишь упаковка? Неужели они сохранились?
- В хороших руках сохранились. Ну, мне пора.
Он прощается, уходит. Томин в задумчивости вертит чашку.
- Значит, мне всучили лимпопо… Большое спасибо за профессора, Зинуля.
- А почему "лимпопо"?
- Погоди, не сбей смысли… - Томин набирает номер. - Алло, Сергей Рудольфыч?.. Снова я, что приобретает уже хронический характер. Два слова: те вещи, о которых мы говорили, - они были в коробочках?.. А пресс-папье - нет?.. Все. Еще раз до свидания.
Кладет трубку, подпирает щеку кулаком.
- Как мне быть, да как мне быть… В бильярд Фаберже не выиграешь, купить не могу, время жмет… Зинуля, кипяток остался? Налей-ка еще. Что воды в рот набрала?
- Сам же велел молчать.
- Слушай, есть безумная идея. Что, если я попрошу задержаться попозже вечером и подыграть мне в маленьком спектакле?
- Хорошо попросишь - соглашусь. А в каком?
- По жанру это будет водевиль. Конечно, при условии, что начальство позволит.
Поздним вечером на Петровке, когда из лифта выходят Томин и Руднева, в пустынных коридорах нет никого, кто бы мог сказать: "Привет, Саша" или "Добрый день, товарищ майор". Спокойно можно чувствовать себя "Сашей с юга".
- Мы люди доверчивые, - говорит он, размашисто жестикулируя. - Но гордые. Покупаем настоящую вещь - не торгуемся. А хотят обмануть - из-ви-ни-те!
- Правильно, Саша! - воинственно поддерживает Руднева.
- Я за сервиз не обижаюсь, ладно. Но где один раз надули, там и второй раз могут, правильно?
- Еще как!
- Поглядел я на ваш портсигар и загорелся два заказать. Себе и старшему брату. Хоть я человек не бедный, однако это уже сумма!
- Я тоже не нищая, но такие деньги на ветер кидать - пусть другую дуру найдут!
Томин стучит в дверь:
- Кажется, сюда.
Слышен голос Кибрит: "Входите".
Они входят в криминалистическую лабораторию.
- Ты слишком долго ехал, милый. Я уже начала ревновать. - Кибрит окидывает Рудневу "женским" взглядом. - Здравствуйте. Меня зовут Зина.
Руднева энергично пожимает протянутую руку.
- Альбина.
Томин осматривается: батюшки, сколько тут всяких мудреных приборов! - написано на его лице.
- Значит, здесь ты и работаешь? - восхищается он.
- Присаживайтесь, Альбина. Что стряслось?
- Понимаете, приобрела портсигар Фаберже. Клеймо есть, вроде все на месте… - Она показывает Кибрит портсигар. - Но напало сомнение: вдруг что не так? Саша сказал, вы можете проверить.
- Давайте подумаем… Время обработки металла выяснить несложно. Попрошу девочек - проведут спектральный анализ. Я только возьму соскоб.
- А вещь не попортится?
- Нет, нам требуются буквально пылинки. Но как быть с проверкой клейма? Его ведь надо сравнить с подлинным.
- Зинуля, Фаберже есть в музеях.
- В Эрмитаже, в Историческом и Оружейной палате, - бойко цитирует Руднева.
- Тогда не проблема. Делаем фотографию клейма с вашего портсигара и сличаем с оттисками на музейных вещах.
- Академик! - восклицает Томин. - Лобзаю тебя!
Кибрит едва сдерживает смех.
- Шурик, перестань!
- Альбиночка не осудит.
- Чего там, дело житейское, - снисходительно улыбается Руднева.
- Если опасаетесь за него, - говорит Кибрит Рудневой о портсигаре, - пойдемте, будете присутствовать.
- Н-нет… уж понадеюсь на вас.
Кибрит уходит в смежное помещение.
- Сделает? - спрашивает Руднева, не спуская глаз с затворившейся за Кибрит двери; хоть и решила понадеяться, а сердце не на месте.
- Как в аптеке! - заверяет Томин. - Она каждый год отдыхает у нас на юге, в меня - по уши.
- Ну, если фальшивый, я ему устрою! Вселенная у него, видите ли, расширяется! Так сужу - с овчинку покажется!
- Добрый вечер, Зинаида, - входит Томин в лабораторию. - Вероятно, я вчера выглядел несколько?..
- Искупается результатом, - улыбается Кибрит.
- Да? Чем порадуешь?
- Ну, во-первых, серебро: переплавляли его от силы месяц назад.
- Красиво! "Мадам стройматериалы" получила портсигарчик с пылу с жару!
- Что она предпримет, когда узнает?
- Подождем сообщать, всех распугает… Ну, Зинаида, ты мне сдала очень крупный козырь!
- А про клеймо не желаешь послушать?
- Напиши заключение для следователя. Мне ситуация ясна.
- Не так все просто, как воображаешь. На портсигаре сегодняшнего изготовления стоит подлинное клеймо фирмы. Одно из старых московских.
Томин присвистывает:
- Ни малейших сомнений?
- Ну посуди, можно имитировать изгиб шерстинки, попавшей в заливку клейма? Или расположение крошечных воздушных пузырьков в букве "Ф"?
- Нда… Прелюбопытное разматывается дело!
А у полковника Скопина ход расследования вызывает сомнение.
- Вы не забыли, что ведете дело о краже картин? - замечает он, слушая доклад Зыкова. - Я слышу только о Фаберже.
- Надеюсь кружным путем прийти все-таки куда нужно. Если по дороге обнаруживаешь еще одно преступление, трудно закрыть глаза, товарищ полковник.
- Закрывать не надо, но держите в уме и главную цель.
- Уперся я в Цветкова и застрял. Хотя уверен, что он замешан, тем более что имел неприятности по линии фарцовки.
- Давно?
- Давно. Но контакты с иностранцами могли остаться.
- Томин видел наконец у Боборыкиных пресловутый лондонский фолиант? Краденый он или нет?
- Пока не выяснено, товарищ полковник. Томину обещали портсигар. При продаже, он думает, покажут книгу, и тогда он убедится.
- Ну хорошо. Я прервал вас на повести об исторических изысканиях. Продолжайте.
- Мы нырнули на шестьдесят лет назад. Удалось восстановить некоторые судьбы и разузнать кое-что про клейма. Одно, например, похоронено. В буквальном смысле - по желанию мастера было положено с ним в гроб. Еще одно сгинуло: в той семье война всех подобрала, а дом в сорок втором сгорел от зажигательной бомбы. Но повезло: нашли! - Зыков торжественно опускает ладонь на папку с делом.
- Что или кого?
- Дочку мастера, который перед революцией практически возглавлял московское отделение фирмы. Старушка говорит: цело клеймо. Отцова, говорит, память, разве я выкину? Начала искать, все перерыла - нету. Спрашиваем, когда она его последний раз видела. Говорит, давно. Тогда спрашиваем, не интересовался ли кто вещами после отца? Кому она их показывала? Раньше, говорит, жил по соседству хороший человек, понимающий, вот он интересовался. А теперь вовсе не с кем стало про старину поговорить. Мы намекаем: не он ли, мол, "того"? Старушка руками машет: "Что вы, редкий был человек". А звали того человека, товарищ полковник, Боборыкин Анатолий Кузьмич!
- Увлекательно. Но что тут служит доказательством? К одной старушке ходил один старичок. У старушки пропала печать. Похоже, старичок стащил. Если действительно он, то он же стянул и картины из музея. Так?
- Но при его широчайших связях, товарищ полковник, при финансовых возможностях он как раз годится в руководители крупной аферы!
- Годится - не значит является. Кто он в прошлом?
- Томин выехал в Ленинград. За прошлым Боборыкина.
- Моих нет, - предупреждает Муза, впуская в квартиру Кима.
- Вот и хорошо, я к вам, - потирает Ким озябшие руки.
- Ты опять бросил работу?
- Не могу я учителем рисования!
- Ишь! Алик может учителем, а он не может. Чайку вскипятить?
- Только демократично, на кухне.
Пока Музы нет, Ким вынимает и ставит на виду небольшую серебряную фигурку.
Возвращаясь, Муза замечает ее еще с порога.
- Что это?!.. - Она поспешно берет фигурку, осматривает и ощупывает - нет ли клейма. - Ох, даже напугал - почудился новый Фаберже!.. Твоя?
- Моя. Купил немного серебряного лома и поработал наконец в свое удовольствие. Как?
- Очень неплохо, Кимушка. С фантазией и со вкусом. С большим чувством материала. Приятно посмотреть.
- И только?
- Чего же тебе еще?
- "Приятно посмотреть"… Если на то пошло, это - выше Фаберже!
- Ну-ну, не заносись в облака, - смеется Муза.
- Да будь тут проклятый штамп - вы бы рыдали от восторга!
- Слушай, не строй из меня дурочку. - Муза достает пепельницу-лягушку и ставит рядом с фигуркой Фалеева. - Гляди сам. Сравнивай. Тебе не хватает школы, не хватает стиля, аромата эпохи. - Она оглаживает пальцами обе вещи. - И на ощупь совсем не то. Нашел с кем тягаться!
- Я-то ждал… - медленно, с надрывом говорит Ким. - Я-то вам верил, как оракулу… больше, чем себе! Где ваши глаза, Муза Анатольевна? Чем Фалеев хуже Фаберже?!
- Ну-у, наехало. Кто велит верить мне, как оракулу? В искусстве есть один непогрешимый судья - время.
Ким начинает нервно и беспорядочно метаться по комнате.
- Это я слышал, слышал. Естественный отбор - только посмертный. Надо, чтобы косточки твои сгнили, тогда человечество спохватится: был на свете большой художник Ким Фалеев. На шута мне посмертная слава, если сегодня я имею кукиш?
- Не нужна - не бери, - уже сердится Муза.
- Нет, возьму! Но возьму, пока живой! Искусствоведы обожают писать: "Умер в нищете и безвестности". Не желаю подыхать в безвестности на радость будущим искусствоведам!
Он хватает фигурку и срывается вон, только грохает входная дверь.
14
Вдруг как-то неожиданно в деле наступает перелом. Хотя начинается знаменательное утро с события не столь уж впечатляющего.
Когда Зыков возил студентов на опознание копий, с ним непременно пожелали встретиться члены общественного совета музея - они горели стремлением помочь следствию. Зыков и думать о них забыл, а они дали о себе знать по междугородке. Оказывается, объявили собственный розыск, списались с любителями живописи и выяснили, что Плющевскому музею предлагали купить две картины. Копии того Врубеля и Венецианова, что были перевешены Пчелкиным и уцелели.
- Те, что ворам не пригодились? - уточняет Зыков.
- Ну да. Предлагали письменно из Москвы. От имени Боборыкина. Прикрылись уважаемой фамилией, понимаете?.. Письмо? Нет, не сохранилось, так как музей отказался, нет средств… За что же спасибо? Это наше кровное!
Возвратившись в Москву, Томин в форме и с объемистым портфелем выходит из здания Ленинградского вокзала. Идти недалеко: вон уже знакомый шофер из Управления машет рукой от машины. И надо же тому случиться: в это время здесь оказался Цветков. Бесцельно скользнув взглядом по широким вокзальным ступеням, он обомлел: Саша с юга в милицейской фуражке!
Отъезжает машина, увозя Томина, Цветков бросается звонить. У Боборыкиных не берут трубку. Он стоит в будке и слушает длинные гудки, осмысливая размеры катастрофы.
У Боборыкиных некому подойти к телефону: Муза на работе, Альберт - тоже, а старик Боборыкин… сидит в кабинете Зыкова.
- Долгонько мы с вами болтаем о том, о сем, молодой человек, - произносит он неприязненно. - Да, бывают коллекционеры такие, бывают сякие. И художники бывают такие, сякие, пятые и десятые. Ваши вопросы не содержат ни малейшего криминального уклона. Между тем меня пригласили в качестве свидетеля. Позволю себе спросить: свидетеля чего? Чем Ван Дейк отличается от Ван Гога?
Раздается телефонный звонок: Томин сообщает о приезде.
- Багажа много? - осведомляется Зыков.
Томин излагает содержание приведенного "багажа".
- Теперь уж никаких сомнений, - говорит, наконец, Зыков, косясь на Боборыкина. - Здешние обстоятельства вам известны?.. Да, как раз занимаюсь, но не уверен. И даже то, что вы привезли… боюсь, это не удастся использовать, так сказать, в сыром виде… Вы хотите его прямо сейчас, параллельно?.. Согласен, давайте попробуем.
Положив трубку, Зыков с минуту молчит, затем возвращается к разговору.
- Вся наша беседа - только способ получше к вам присмотреться. Следователю простительно.
- Не знаю, я не следователь.
- А допустите, что следователь, и прикиньте: какие из ваших поступков, намерений способны меня заинтересовать.
- Я еще не впал в детство, чтобы забавляться подобными играми, молодой человек. Но, зная, что вы уже консультировались с моей дочерью…
- С ней консультировался не я.
- Нет? Впрочем, неважно. Очевидно, речь опять о пресловутой краже картин, которая не имеет ко мне ни малейшего касательства.
- Напрасно вы считаете, что краденые картины не имеют к вам касательства. - Зыков кладет руку на папку с делом. - Фамилия "Боборыкин" здесь фигурирует.
- Моя фамилия?!
У входа в Планетарий Томин ожидает Альберта. Он успел переодеться. Альберт выходит из Планетария, окруженный толпой ребят. Томин отступает и, оставаясь незамеченным, слушает и наблюдает дальнейшую сцену.
- Ну-с, никакого впечатления? - добродушно спрашивает Альберт.
- Не очень, Ал-Ваныч. Выросли мы из этого.
- Знаете, мой дед работал в Пулковской обсерватории. - Лицо Альберта становится задумчивым и строгим. - Иногда меня пускали посмотреть в телескоп. Вот там открывалось живое небо. С ума сойти! "Бездна звезд полна…". Ну, дуйте по домам.
Большинство ребят прощаются и гурьбой уходят, но четверо задерживаются.
- Ал-Ваныч, Воронцова-Вельяминова я прочел, а Фламмариона в библиотеке нет.
- Ладно, дам.
- Можно к вам на дом заехать? Я бы как раз до следующего кружка…
- На дом? Не стоит, Андрюха. Позвони, договоримся.
- Ал-Ваныч, специальный факультет астрономии есть? - спрашивает другой мальчик.
- Нет, только отделение на физмате.
- Туда разве пробьешься!
- А ты дерзай! Если мы себя сдуру не угробим, человеческое завтра - там. - Альберт указывает на небо. - И, может быть, там мы наконец поймем, кто мы и для чего…
- А ваш дед тоже был астроном?
- Нет, Маришка, механик. Что-то там налаживал, смазывал, чистил. Росточком тебе по плечо, словно гномик… Порой, ребята, мне кажется, я выжил в войну лишь потому, что понимал, над блокадным небом есть другое, вечное… Хотите, прочту стишок? Автор - один американец.
Есть белая звезда, Джанетта.
Если мчаться со скоростью света,
Езды до нее десять лет –
Если мчаться со скоростью света.