– Слышь, брат, чего ты, как еж? – примирительным тоном произнес Бык. – Если ты о Коряге, то нам с тебя за его дела спрос чинить западло. И Смотрящий так сказал. А я здесь, чтобы ты это знал. Понял? – Затем он обернулся к своим подопечным и пояснил: – Монах – охренительный пацан! Замочил двух мусоров. Ты, правда, угробил "цветных"?
– Что судьба их решается на небесах, это точно, – сказал Федор. – Подробности пока неизвестны. Но то, что продырявил обоих, вам к сведению.
Пятерка разразилась довольным ржанием.
– А ты, Монах, оказывается, прочный валун, – подытожил, отхохотавшись и вновь привычно насупившись, грозный Бык, хлопнув его пудовой ладонью по плечу. От руки бандита исходили поразившие Федора теплота и уважение. – Будут вопросы – подходи, – сказал Бык на прощание.
"Ну вот, ты и вернулся, Федя", – думал он, входя в бетонный мешок камеры – на удивление пустой.
– Будешь сидеть с тремя мокрушниками, парой скокарей и карманником, – просветил его любезный старшина. – Думаю, общество окажется интересным. Хотя – куда им до тебя! Бандитизм, разбои, оружие, убийства, покушение на сотрудников, побег… Набрал таких козырей, на десяток жиганов пасьянс разложится… Ну, осваивайся!
Федор осмотрелся. Он искал глазами свою койку – самую пропащую, у параши, словно впитывающую и ее вонь, и все миазмы человеческого метаболизма, витающие в камере. Койка у входа, самая сырая и холодная. Летом на ней душно, как в бане. Все его сокамерники – наверняка ушлые урки, и он не имеет права возражать им ни в чем. Убить его они способны мимоходом, просто от скуки или каприза.
Все койки были застелены и явно принадлежали определенным хозяевам. Кроме одной – передней, нижней, расположенной под зарешеченным оконцем: там лежали свернутый рулоном матрац и стопка белья. Но эта койка не могла ему принадлежать, это была лучшая койка в камере! Ошибка? Провокация?
Он уселся на табурете, положив руки со сжатыми кулаками на чистый дощатый стол. Замок камеры снова заскрежетал, и в нее вошел молодой парень – тот наглый прихвостень Быка, одаривший его на прогулке высокомерием своего глумливого взора.
– Привет, Монах, – развязно сказал парень. – Чего не занимаешь шконку? Пацаны расстарались… Они сейчас все по следакам рассосались, – во, как совпало! Я Левак, кстати… Слушай, а взаправду вы с Корягой три сберкассы взяли?
– Я с тобой разговаривал? – не оборачиваясь в его сторону, спросил Федор.
– Нет, а чего такого?.. Я ж просто…
– Ты просто заткни свою гнилую пасть, козявка. И если я буду вести с тобой базары, то скажу тебе сам, когда я их буду вести. А если тебя разберет потребность что-нибудь мне поведать, ты сначала попросишь у меня на это разрешения. Усек, гаденыш?
– Да, Монах.
– А если у нас что-то пойдет не так, я возьму острый предмет и сделаю из тебя лейку или дуршлаг, по желанию. Все дошло, до упора?
– Да, я все понял, понял…
– А теперь сделай так, будто тебя здесь нет.
Парень осторожно полез на верхнюю койку и замер там, обиженно сопя.
А Федор, столь же неподвижно, с отрешенным лицом сидя за столом, вдруг испытал впервые за многие и многие месяцы, казавшиеся отсюда, с этого мгновения, долгими годами, внезапное и благостное облегчение, будто отошла от него долгая и неотвязная боль, доселе сковывавшая все его существо. И еще: ему внезапно захотелось улыбнуться. Самодовольно и сладостно. Но делать этого было нельзя. Категорически. Маска, одетая им сегодня, теперь будет на нем вечно.
Так он решил.
Кирьян Кизьяков
Перед защитой диплома в институте, в августе, Кирьян в очередной раз поехал к морю, куда еще в конце весны отвез жену с сыном. Ехал, преисполненный тревожных мыслей о будущем. Райисполком отбирал служебную квартиру, предоставляя ему взамен пару затхлых казенных комнат в коммуналке, а Даша ждала второго ребенка. Предстояла толкотня на общей кухне, мыкания в очередях к ванной, выслушивания нареканий от соседей за бесконечные постирушки… Продать второй камень и купить квартиру? Но жилплощадь в Стране Советов продается как кооперативная собственность, а кто его, дворника, примет в кооператив, куда длинная очередь из блатных и денежных москвичей, на важных службах числящихся?
Он оторвался от тягостных мыслей, уясняя, что до заветного домика на море остались считанные часы. Мерно гудели шины. По обеим сторонам дороги простирались бескрайние льняные поля, и легкий ветер подергивал их рябью, как воду волшебных бирюзовых озер. Поля чередовались пастбищами и фиолетовыми плантациями лаванды. Теплую красоту этих великолепных пейзажей осеняло смеющееся в безоблачной высоте полуденное солнце. А скоро дорога уткнулась в поселок с белеными домами, тонущими в густой зелени черешен и яблонь. И тут звеняще и жестко ударила в поддон мотора какая-то железяка, не увиденная им на полотне дороги, потом брякнула по днищу, глушителю и – улетела в кювет.
Кирьян ругнул себя за невнимательность, но тут же о досадном происшествии забыл, но, выехав из поселка и отмахав километра три, свернул на обочину, остановленный ало вспыхнувшей лампой аварийного давления масла.
Вышел из машины. Так и есть! Неведомая стальная коряга умудрилась пробить картер движка, из которого мерно вытекала черноватая горячая жижа…
Машина стояла на краю кукурузного поля. За ним виднелись какие-то приземистые промышленные строения. Раздвигая сочные тугие початки, он двинулся к ним, в надежде найти помощь в своей беде, но уже на подходе к неведомым зданиям остановился, пораженный, присел, ухватив ладонью горсть земли. Она была черной и жирной, как мазут. Это был отборный, дивный, животворящий чернозем. Подобным была богата и Сибирь, но не в толк он был для урожая в краю короткого, как насмешка, лета. А в здешней знойной благодати эта земля могла бы прокормить многие тысячи ртов!
Он поднял глаза, увидев, что на него смотрят люди, стоявшие возле входа в ангар. Там были и работяги в замасленных робах, и разбитные по виду дамочки с какими-то бумагами в руках, и вальяжные дяди в шляпах и в костюмах. Целая делегация. Уж не нагрянувшая ли в это хозяйство начальственная проверка?
Подошел к настороженно взирающим на него людям. Сказал просто:
– Не окажете ли помощь? Картер машины пробил, нужен буксир и сварка.
– А чего в земле-то копался? – донесся вопрос.
Вопрос задавал, по всему – главный: мужчина лет пятидесяти: основательный дылда с начальственным властным лицом.
– Чернозем у вас дельный, – ответил Кирьян. – Только под стыдобу кукурузную пользовать его – грех. Другие тут культуры нужны, основательные. В процентах почва – тучная, судя по зернистости – слой сверхмощный, более метра. Происхождение, думаю, иловое, древнее, недаром море рядом… Гуминовых кислот – тьма. Такой земельке многие позавидуют…
– Да ты кто такой? – вопросил местный начальник.
– Кирьян Кизьяков, агроном, – сказал он. – Проездом из Москвы.
– А в Москве что выращиваешь? Алоэ в горшках?
– Типа того, – легко согласился он. – Но это пока. Через месяц диплом получу, подумаю о других… приоритетах. Кстати, совет: кукуруза воду любит, но только с водой при такой почве осторожнее: летнее иссушение не повредит, подавит микробиологию, иначе начнется минерализация почвы. И урожай под корень не срежьте, такой земле кальций нужен, зольные элементы…
– Ну, с картером твоим пробитым мы подсобим, – сказал начальник. – Зовут меня незамысловато: Иван Иваныч, директор совхоза. – И протянул Кирьяну жилистую руку. – А вот по части агрономии, пока твой агрегат чинить будут, я бы с тобой поговорил еще чуток…
Разговор затянулся на два дня. За это время Кирьян с директором, в доме которого остановился, объехал огромные земли, входящие в здешнее хозяйство, дотошно проникся их устройством и пользованием, получив предложение остаться в совхозе заместителем главного агронома, человека толкового и опытного, но тяжко хворающего. Принял тот новичка и преемника тепло, без обид и амбиций.
Проблемы с жильем совхоз-миллионер решал без труда и бюрократических закавык, предоставляя Кирьяну свежеотстроенный дом.
Мчась к Даше, восхищенно и пораженно воспринимая свалившийся на него дар судьбы, Кирьян рассудительно размышлял о перевозке мебели из московской квартиры: ее он не бросит, каждая дубовая досточка и резной завиток, созданные мастерами прошлого века, обласканы его ладонью, прошкурены, покрыты грунтом и лаком, да и где сыщешь такие шедевры, труды ушедших в вечность умельцев…
Теперь перед ним расстилалось будущее. Истинное. Видимо, то, о котором грезил для него и отец. Отныне у него была земля. Пусть государственная, пусть ничья. Время покажет, чьей она будет. Мысли об обустройстве в жалкой коммуналке теперь казались смешными, как и необходимость ишачить за служебную жилплощадь в престижном ядовитом городе.
Сообщив Арсению о своем переезде в края иные, он услышал:
– Завидую тебе. Идешь по жизни, как ледокол. Прямо. А если сворачиваешь – не виляешь, а меняешь курс в заданном направлении. И все равно получается – прямо! Меня-то не забывай, в свидании не откажи… Или не нужен тебе?
– Бог терпит дьявола, а я – тебя, – сказал Кирьян.
– Ну, вот и прелестно…
Агент разведки
Вербовки и всякого рода операции, как верно заметил русский куратор, действительно могут тянуться в разведке годами.
Личность Леонида, якобы нового руководителя Серегина, тщательно изучалась американцами, Олегу задавалось масса вопросов и в конце концов определилась установка: войти с новым патроном в отношения неформальные, в частности – предложив ему в качестве подарка на день рождения либо контрабандное оружие, либо экспортный автомобиль за условную сумму.
И то и другое живущий на скромную зарплату разведчик с благодарностью принял, после чего люди из ФБР представили Серегину его очередного начальника – Билла Спарка – мрачноватого плечистого верзилу с непроницаемым лицом и с холодными, навыкате глазами. Всем своим видом Спарк демонстрировал отсутствие способности к миндальничанию с кем-либо, говорил отрывистыми командными фразами, но оперативной смекалки и проницательного ума ему было не занимать. В общении с этим персонажем, как сразу же уяснил Серегин, малейший промах мог привести к плачевному результату.
Спарк, пригласивший Олега отметить знакомство в ресторане, напрямик выложил новость: отныне Серегин переводится в агентурные кадры ЦРУ.
– Я обещаю вам большое будущее, – выученно сказал он. – Теперь вы работаете на самую могущественную организацию в мире. Полагаю, вам крупно повезло.
– А как же ФБР? – спросил Серегин.
– Об этом забудьте, – небрежно отмахнулся тот. – Да и что это ФБР?.. Предел их мечтаний – прихватить какого-нибудь русского или китайского шпиона…
Это была любопытная для Серегина межведомственная оценка профессионалом из разведки своих коллег из родственного профсоюза.
Далее последовали наказы:
– Людям из Ясенево скажете, что после вашего разрыва с Элис она отказывается от дальнейшей работы. Посмотрим на их реакцию и, главное, на их шаги в связи с этим… И еще: будьте предельно осторожны. Мы сделаем для вас все, но пусть наши возможности не станут причиной вашей самонадеянности… И излишней увлеченности чем-либо. Не скрою, тут я имею в виду ваш провалившийся роман с этой дамочкой из Пентагона.
– Что поделаешь, когда твой соперник – вице-президент "Кока-колы", – невесело усмехнулся Серегин.
– К вашему сведению, ему под семьдесят!
– Когда выходишь замуж за хорошего человека, совершенно не важно, какого цвета у него "бентли"… – откликнулся Олег. – А в любви все возрасты проворны.
Состоявшуюся перемену его заокеанских хозяев в российской разведке восприняли с энтузиазмом. И вскоре Серегин наконец-таки получил то задание, ради которого и раскладывался ветвистый шпионский пасьянс: ему предстояло подвести к Спарку Леонида.
Вернее, при докладе шефу из ЦРУ он обыденным тоном поведал, что Леонид крайне неудачно вложил все свои деньги в строящуюся квартиру, компания мошенников, рекламирующая проект, ударилась в бега, и русский офицер отныне озабочен не служебными достижениями, а проблемами погашения многочисленных долгов и личного бытоустройства.
В стеклянных глазах мистера Спарка после такой новости блеснул всплеск живой заинтересованности, как у щуки, узревшей зазевавшегося малька. За малька, впрочем, выдавался живец с крючком в потрохах. Естественно, таковое подозрение мгновенно родилось и в ЦРУ, но так или иначе, когда информацию от агента прокрутили аналитические умы и проверочные инстанции, Серегину предписали слетать вместе с Леонидом на курорт в Доминикану, благодаря якобы выигранной им в лотерею путевке на двоих. Там ему надлежало столкнуться с компанией, дескать, отдаленно знакомых по прежним временам американцев и весьма соблазнительных, словно с обложки журнала "Плейбой", американок… То, что среди этой публики наверняка найдется щедрый спонсор, готовый помочь испытывающему материальные затруднения хорошему русскому парню, шпиону на отдыхе, сомнений не было.
Если бы не совместное понимание Олегом и Леонидом сути устроенного обеими разведками спектакля, то в достоверность его, играй Серегин исключительно на стороне американцев, поверил бы и самый умудренный разведчик, ибо на солнечном пляже Олег встретил незабвенного партнера по эмиграции Кешу, страдателя по своему устремлению к райским кущам Голливуда. Удивительное открытие обескуражило Серегина, уверив его в чудесах человеческой напористости и веры: Кеша сделал в Голливуде карьеру, став миллионером!
– Значит, так, – рассказывал ему бывший "художник", потягивающий, сидя в шезлонге, какой-то фиолетовый напиток через соломину, проткнувшую обрезок ананаса, и равнодушно глядя на прогуливающуюся вдоль пляжа свою подругу – худую, как циркуль, манекенщицу. – Хотел я поначалу в кино, но с этим у русских если и выгорает, то берут либо в массовку, либо грузчиком. Маялся в поисках счастья – много… А тут прыщ какой-то на заднице выпер. К врачу идти – где бабки? А я из Москвы целую походную аптеку прихватил, мать меня снарядила. Поковырялся в ней, нашел пузырек: настой алтайского чистотела. Натуральный цианистый калий, выжигает все живое! Капнешь на себя – будто паяльник во всю периферийную нервную систему вонзил… В общем, через неделю от прыща ни следа! Ну, приосанился я так, прикинул… Дал объявление в газетах: опытный дерматолог ликвидирует всякие наросты… И – чего думаешь? Народ повалил валом! Мамаша мне посылки с этой отравой замучилась слать.
– Но ведь нужна лицензия…
– Правильно! Получил за месяц… Не, ты не думай, что дипломированного доктора. Парикмахера… Там сказано, что имею право манипулировать с человеческой кожей прикосновением к ней острозаточенного инструмента и безопасных химических веществ, но, уж, конечно, не в том смысле, чтобы делать из нее абажуры и скальпы…
– И?..
– И, друг мой, построил я себе на бородавках и этой лицензии дом в Голливуде, звезды кино теперь у меня в очереди… Могут устроить меня в кадре, предлагали… Да на хрена это?! Пустое, погоня за миражами… Хотя в моей профессии без артистизма – смерть! А сейчас устроил себе отпуск, тут балдею. А ты как?
– Служу в армии…
– Тяжелый труд. Значит, не нашел правильную тему…
Серегин кисло кивнул, невольно завидуя… Вот же прохвост!
– Коктейль будешь? – Кеша тряхнул фиолетовой жидкостью в стакане. – Не стесняйся, я угощаю…
– На спирту любая гадость доставляет людям радость, – кивнул Серегин. – Давай…
Неделя благоденствия на берегу сияющего океана, развлечения с красотками и бесконечное питие разноцветных коктейлей под соломенными крышами гостиничных прибрежных баров, равно как и сердечное общение с новыми знакомцами, пролетело мимолетным радужным сном.
Из Доминиканы Серегин отправился в Вашингтон, а Леонид в Москву.
Затем наступило долгое затишье. Из России пришла команда прекратить любые оперативные действия, Спарк звонил лишь изредка, осведомляясь о житье-бытье, и не более, Серегин исправно получал чеки за работу в стрелковом клубе, но чувствовал себя неуютно и тревожно в неведении своей дальнейшей судьбы. К чему готовиться?
В один из будничных дней, когда он уже надевал в прихожей ботинки, отправляясь на работу, в дверь квартиры позвонили.
Приехал Спарк. С ним – широкоплечий тип в костюме, с зачесанными назад набриолиненными волосами, с жестким скуластым лицом.
– Ничего, что без звонка? – усмехнулся Спарк, ступая в квартиру.
– Лишь бы с хорошими новостями… – ответил Серегин.
– Новости будут забавными, – пообещал Спарк, располагаясь на диване, и в следующий момент, кивнув на Олега, приказал своему компаньону: – Обыщи-ка его…
Плечистый тип тут же без церемоний принялся за дело, дав почувствовать Олегу стальную силу своих рук и умелую хватку ловких тренированных пальцев. Схлестнуться с этим персонажем в рукопашной было все равно что с таежным тигром.
После обыска Серегин присел в кресло напротив Спарка. Другое исчадие ЦРУ громоздилось у него за спиной, терпеливо и вдумчиво дыша через нос мощными легкими в темя жертвы.
– Для начала хочу выразить вам благодарность за успешную вербовку Леонида, – сказал Спарк. – Вы нам очень помогли. Далее спешу сообщить, что Леонид пребывает в Лэнгли в качестве, огорчу вас, искреннего перебежчика. Он дал нам исчерпывающую картину вашей деятельности как агента русской разведки. У нее сегодня черный день. Столько сил и времени было затрачено на подводку к нам своего талантливого разведчика, а он возьми, да и в самом деле переметнись к противнику… Увы, мистер авантюрист, вам не повезло, вы сыграли на слабой стороне… Но как патриота своей Родины я вас уважаю. Однако существует закон. И, сообразно ему, сейчас мы отвезем вас за решетку.
– Могу получить честный ответ на вопрос: насколько плохо мое дело? – спросил Серегин.
– Все очень грустно, – поведал Спарк. – Для нас вы не представляете ни малейшей ценности, Леонид раскрыл нам всю вашу подноготную… Вы – не кадровый разведчик, а потому Ясенево не станет вытаскивать вас из ямы. Значит, предстоит немалый срок, но свою безрадостную старость вы встретите в высокоразвитой стране.
– Последнее желание: чашка кофе, – проронил Серегин.
Спарк обратил повелительный взор поверх его головы, и костолом оторвался от созерцания макушки арестанта, двинувшись к кухонной стойке.
Тайный обыск в квартире, соображал Серегин, уже наверняка проведен, наружное наблюдение ходило за ним не меньше недели, но он уже давно не навещал банковскую ячейку, где хранился второй паспорт и наличные деньги. Ячейку, снятую по водительским правам на чужое имя, полученным им тот "всякий случай", что сейчас и настал…