– Это с Юрцом, что ли? – удивилась певица. – А тебе-то какое дело, Вик? Ведь он меня трахает, а не тебя. Или ты, может, ревнуешь?
– Душечка, поверь мне, – проворковал Вика, – поимей тебя хоть сам черт, я бы не возражал, особенно если бы он сделал где-нибудь в укромном месте. Но ты уже вывела в люди нескольких "певчих пташек", так что народ уже прозвал тебя "крестной мамашей" нашей эстрады. Вот и сейчас ты закрутила роман с не менее яркой личностью, восходящей эстрадной звездой. Можешь мне поверить, это самым кошмарным образом действует на твой имидж. Почему бы тебе, если у тебя действительно существует такая потребность, не потрахаться с боксерами, штангистами, борцами, дв со всей сборной России по баскетболу – все это было бы более оправдано, чем столь дерзкий вызов общественному мнению.
– Ну ладно, ладно, – хмуро пробормотала певица, – мы с ним будем встречаться пореже. Где-нибудь на даче.
– И желательно подъезжайте на разных машинах. Весь этот месяц тебе стоит носить синее и все оттенки фиолетового. Грим соблюдай в прохладных тонах. Отныне и на весь месяц твой камень аметист. Читай три мантры: утром, днем и вечером. Медитируй не менее двадцати минут каждый вечер…
Он уже заметил в зеркало своего визитера и указал пальцем на боковой кабинетик, смежный с этой комнатой. Пока дама одевалась, он посидел там, пережидая. Затем вошел Вика, и они поцеловались.
– Не обижайся, но ты на редкость не вовремя, – заявил Вика. – У меня несколько очень важных клиенток…
– На тебя, кажется, работают несколько визажистов.
– Да, но ведь ты знаешь, что все предпочитают обслуживаться у меня…
– Позвони им завтра и назначь дополнительный сеанс, – бесцеремонно заявил Корсовский.
– Ну, знаешь!
– Что?
И вновь между ними произошел поединок взглядов, перед которым Вика не мог устоять. Такой же поединок произошел и в кабинете Корсовского в провинциальном городке Муромово добрых двенадцать лет тому назад, когда этот юноша явился в нему, чиновнику исполкома, за разрешением открыть частный салон-парикмахерскую. Улыбнувшись, Корсовский вышел из-за стола, сделал два шага к двери, повернул ключ в замке, а затем взглянул на него как-то по особенному, требовательно и настойчиво. Этот человек буквально раздавил его своим грозным цепким взглядом, загнал его под собственный чиновный стол и там изнасиловал в извращенной форме. Он умел подавлять и уничтожать чужие амбиции. Но зато и благодарил за услуги щедро. Салон Вики два года гремел в провинции, а когда Корсовский перебрался в столицу, все его окружение, семья, любовники и домочадцы перебрались туда же, в щедрые столичные вотчины.
И проклиная все, а наиболее всего собственную слабость и зависимость, Вика пошел следом за ним в черный "линкольн", а буквально по его следам в кабинет визажиста вошли люди полковника Трубенкова и начали методично обыскивать все шкафы, столы и стулья, простукивать стены и исследовать половицы.
* * *
"Линкольн" въехал в особняк на Масловке. В здоровенной пустынной руине уже который год никто не жил, там велся усиленный, капитальный и на редкость основательный ремонт. Хозяин был прямо заинтересован в этой основательности, поскольку сам же сочинил закон по которому ничего не платил за дом пока тот ремонтируется. Городской мэрии по этому поводу оставалось только бессильно скрежетать зубами. Створки ворот захлопнулись за машиной так же бесшумно, как и распахнулись, но стрелки в амбразурах и патрульные на постах напряглись. Впрочем, особенно расслабляться им и не доводилось. По приказу Корсовского бесшумному отстрелу подвергались не только забредавшие на стройку бомжи, но и кошки с собаками.
В городе было несколько вице-премьерских резиденций, но в этой Вика еще не бывал ни разу. На первом этаже, где высоченные потолки навевали мысли о самолетных ангарах, валялись ведра с краской, горы песка и строительного мусора, высились какие-то стропила и козлы, было сумрачно и пустынно. Лишь одинокая лампочка на тонком проводе раскачивалась на ветру под самым потолком.
Они вошли в лифт, который, как ни странно, оказался новейшей конструкции и поразительно быстро и плавно доставил их на верхний этаж. Там Вика был искренне поражен атмосферой всеобщей нарядной музейности. Если бы он не прибыл сюда пять минут тому назад в черном лимузине и не ехал бы по городу Москве до того еще двадцать минут, а оказался бы тут во сне или перенесся сюда по мановению волшебной палочки, то подумал бы, что неожиданно оказался при версальском дворе середины семнадцатого века. Или в кино про Анжелику. Иначе откуда бы тут взялся роскошнейший наборный паркет, шандалы со свечами, лакеи в белых напудренных париках, древние китайские вазы, картины Брейгеля и Босха на стенах, а на особых покрытых стеклами столиках с гнутыми ножками – роскошные коллекции камей, перстней, миниатюр разных времен и народов.
– Бог ты мой, Игоряша – откуда сие роскошество? – пробормотал изумленный Вика.
– Ах, Бог ты мой, Вик, – в тон отвечал тот. – Имею же я право на частную жизнь.
– Да, но насколько мне известно, ты суперсовременный человек, аскет и ни хрена не понимаешь в искусстве.
– Ну, насчет аскета ты несколько того, – загадочно улыбнулся Корсовский, – насчет современности – одно другому не помеха, а насчет искусства – это самый лучший способ отмывки денег изо всех известных мне на сегодня. Во-первых, на аукционах, что Кристи, что Сотби, все покупки совершенно анонимны, во-вторых, что ни год возрастают в цене, в-третьих, деньги списываются абсолютно законно. Ну а раз уж я этим занялся, то поневоле надо во всем этом дерьме как-то разбираться и обставлять каким-то антуражем…
А затем последовало совершенно упоительное переодевание в кринолины и фижмы, и кофе с коньяком и Игоряшей в роли и наряде короля Людовика.
– Это – поразительно! – шептал изумленный Вика. – Я чувствую, что переношусь в галантный восемнадцатый век – век Шереметевых, Разумовских, Меньшиковых. Я чувствую себя на какой-то совершенно дивной петровской ассамблее.
– То был Третий Рим, – с усмешкой пробормотал Игорь. – Я же мечтаю создать четвертый.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. Для этого требуется не так уж много. Несколько сотен миллирдов зелени, несколько урожайных лет. Парочка стихийных бедствий… Наша беда, Вика, состоит в том, что мы боимся будущего. Наши чиновники стараются урвать как можно больше, прежде чем их уволят, и поэтому разворовывают страну на корню. Они живут в нестабильной стране и сами раскачивают ее. Несколько лет стабильности – и они наворуются и успокоются. А стабильность стране могу дать только я, один лишь я. Я заселю Сибирь трудолюбивыми китайцами, я перенесу столицу в родной Муромов, разгрузив Москву от излишнего количества чиновников, я повелю строить прекрасные города, я пошлю армию уголовников на строительство дорог – и тогда эта злосчастная страна станет поистине четвертым Римом.
– Браво, браво! – аплодировал Вика. – Ваше величество – я покорнейшая из ваших подданных.
А затем их ждала брачная королевская постель – огромное лежбище с шелковым златотканым балдахином на резных столбиках. Правда, в разгар любовных игрищ раздался звонок мобильного телефона, и Корсовский, выслушав сообщение, бросил в телефон:
– Немедленно несите все это сюда.
Затем он надел халат и вышел из комнаты. В коридоре его ждал Трубенков в черном плаще и казавшийся совершенной вороной в мире напудренных париков и канделябров.
– У него в комнате мы нашли замаскированную видеокамеру и еще фотокамеру в основании больших настольных часов. В тайниках имеется компромат на всех ведущих политических деятелей и представителей мира искусства… в том числе и на вас…
Трубенкову стало страшно смотреть на этого человека. Он как будто моментально постарел на двадцать лет и осунулся.
– Грязная шлюха, – пробормотал он, разрывая на части собственные фотоснимки в развратных позах, – и это за все то, что я сделал для тебя… Пусть им займется Рахимка.
– Слушаюсь.
Когда в их ночное гнездышко ворвались напудренные лакеи и заковали его в наручники, Вика вначале решил, что с Игорем внезапно случился очередной приступ садизма, и он продолжает любовную игру. Когда затем его швырнули на дно микроавтобуса и повезли в неизвестном направлении, он подумал, что произошло какое-то недоразумение. Но когда в комнату с бетонными стенами и полом вошел суетливый старичок, представился как "Рахим-ака" и осмотрел его, как мясник на рынке осматривает принесенную ему тушу, Вика всерьез испугался и закричал – но было уже поздно.
* * *
– Извини, Лена, дорогая, мне действительно очень жаль.
Валерий Барский вел машину к дому, лужи под колесами "жигуля" превращались в фонтаны. Девушка была в состоянии близком к критическому. Ощущая тошноту и истерику в ее голосе, Валерий старался говорить как можно мягче.
– Иногда в нашей работе встречаются очень неприятные моменты, но, боюсь, с этим ничего не поделаешь. Я очень тебе благодарен, за то, что ты ему не сопротивлялась, это могло бы все испортить… Ты сможешь его опознать при встрече или по фотографии?
– Я эт-того гада… по гроб жизни…
– И не волнуйся. Ты вскоре забудешь и этот случай, и всю эту гадость, Лена, но обещаю, что этот тип не скоро позабудет то, что я с ним сделаю.
Они заехали в огромный двор, образованный четырьмя шестиэтажными домами старой постройки.
Поднявшись на шестой этаж и войдя в небольшую квартирку, Лена сразу же попросилась в ванную. Просидела она в ней минут двадцать, словно отмывая с себя всю грязь и накипь ночного города, осевшую на ее душе за этот вечер.
Вышла она одетая в махровый халат Валерий и убедилась, что на столе ее ждет чашка кофе, рюмка коньяка и два бутерброда, в один из которых она, еще не сев, запустила зубы.
– Это и есть ваша холостяцкая берлога? – спросила Лена, оглядев обстановку а ля "угар НЭПа", "славянский шкаф" и комод с толпою слоников мал-мала-меньше.
– Осталось от хозяйки.
– А почему вы не выбросите всю эту рухлядь?
– Пробовал, – односложно отреагировал Валерий. – Клопы назад притаскивают. – И, увидев, как она почти суеверно вздрогнула, успокоил ее: – Это шутка.
– В самом деле?
– Мадемуазель, здесь двое сутки бились лучшие гвардейцы лучшей фирмы по борьбе с насекомыми. Они истратили на эту утлую квартирку две тонны химикатов. После этого здесь не только клопы и тараканы, даже я жить не могу.
– А где же ваша семья? – продолжала спрашивать Лена.
– На отдыхе во-первых, на другой квартире, во-вторых. К любовнице я езжу сам дважды в неделю. Собак не люблю, предпочитаю лошадей, и то лишь тех, что на ипподромах.
– А чего вы так на меня окрысились? – изумилась Лена. – Можно подумать, что я виновата, что вы упустили этого…
– Кого? Хакера? Разве мы его упустили? Нет, нисколько. Разработка идет строго по плану. Мы теперь знаем все его координаты. Стоит ему теперь высунуть нос наружу, как мы будем знать и его адрес. Я боюсь другого, как бы его адрес раньше нас не установил никто другой. А теперь… – Барский оглядел пустой стол, на котором не осталось ни крошки съестного и ни капли напитков, – полагаю, нам пора и на боковую. Могу вам предложить убогую холостяцкую постель. Сам я с вашего позволения готов поспать в кресле. Правда, оно жутко скрипит.
Оглядев постель критическим взором, Лена заметила:
– Могла бы предложить вам альтернативный вариант: вы спите рядом со мной, но спиной к спине и забудете все эти ваши понятия о "хозяйском мужском долге".
Барский помотал головой:
– Существуют вечные инстинкты, над которыми человек не властен. Предпочитаю кресло.
Он погасил свет и Лена уже начала было засыпать, когда услышала совершенно отчетливое слово "сволочь".
– Это вы кому? – шепотом спросила она.
– Себе. Я все про нашего клиента. Скажите мне, чем можно шантажировать человека, про которого широко известно, что он – самая большая сволочь на свете? Что он взяточник, казнокрад, развратник, предатель, чуть ли не шпион – и все ему сходит с рук! Но он боится, что что-то этакое с рук ему не сойдет… Что? Где мертвец в сундуке?
– Вопрос мне кажется не в том, где сундук и где мертвец, а в том, когда его туда положили, – сонно прошептала Лена и крепко уснула.
Сквозь сон она услышала, как Валерий набрал номер на своей трубке и негромко сказал:
– Мне, пожалуйста, Заботу.
* * *
– Что вы от меня хотите? – спросил Валерия в морге небритый патологоанатом, прихлебывая чай с плюшкой. – Насчет трупа могу сказать одно: убили его пулей в голову.
– Меня интересует любая информация о личности покойного.
– На вид пятьдесят пять-пятьдесят восемь лет. Плохое сердце. Зарубцевавшаяся язва желудка. Пишу принимал часа за три до смерти. В крови незначительное содержание алкоголя. Что еще?
– Ей-богу не знаю, доктор. Но для меня любые данные будут очень ценными. – Барский пожал плечами. – Может, у него в глазах что-нибудь отпечаталось?
– Фантастику почитываете, – доктор хмыкнул. – Ладно, хотя его и привезли из бара для гомосексуалистов, но он вовсе не гомосексуалист. Во всяком случае, не из пассивных – у тех в определенные местах после интенсивной половой жизни наступают необратимые изменения. А кроме того, у него обручальное кольцо на пальце.
Юрий Кубарев, молодой следователь ведущий дело об убийстве неизвестного в баре "Блю-Драгонс", встретил Барского настороженно.
– Карманы его тщательно вывернули после смерти. Единственная улика осталась в голове. – И он бросил на стол небольшой свинцовый цилиндрик. – Пуля от пистолета зарубежного производства калибра 7,62 мм.
– Я могу осмотреть его одежду?
– Ради Бora.
Вскоре принесли одежду человека, убитого в баре этой ночью.
– У него был еще плащ, – сказал Валерий.
– Не может быть.
– Абсолютно точно.
– Пахомов! – заорал Кубарев. – Пахомов, немедленно зайдите ко мне.
И наконец-то светлый, не очень новый, но прекрасно сохранившийся плащ был доставлен хмурым Пахомовым, который удалился, расстроенно бормоча, что невесть кто невесть что сюда доставляет, а ему потом приходится отвечать. Карманы плаща оказались дырявыми. Валерий обрадованно отодрал подкладку и вместе с горкой семечек и двумя медяками выудил оттуда билет на электричку.
– Ни фига себе! – изумился Кубарев. – Здорово. Только я вам его оставить не могу, я должен буду отправить его на экспертизу.
– А я могу у вас на правах первооткрывателя получить пять минут на собственную экспертизу? Прекрасно. – Барский немедленно набрал номер телефона транспортной милиции и попросил некую Машеньку.
– Милая! – проникновенным голосом сказал он. – Постарайся забыть про все то, что мы друг другу наговорили в прошлый раз. Я был пьян и не отдавал отчета в своих действиях.
– Ты – старый негодяй. Ну да я тебя прощаю, поскольку с той поры прошло больше года, и я уже успела выйти замуж, – отвечала ему Машенька. – Ладно, что там у тебя?
– Ты сможешь по билету определить с какого вокзала его прибила касса?
– Конечно. Говори номер билета… Это с Павелецкого.
– Послушай, а может тебе удается определить и до куда он был взят?
– Разумеется, называй цену… Билет взят до Москвы. И взяли его в городе Муромове. Больше того, я даже скажу тебе, что человек, взявший его, был старше 18 лет и моложе 60. Это относительно здоровый человек, не студент и не работает в Mоскве.
– А это ты как узнала? – опешил Барский.
– Те, кто моложе 18 не берут билеты потому что надеются проехать зайцем, пенсионеры и инвалиды пользуются льготами, студенты имеют проездные, а работающие в Москве – сезонные билеты. Где ваши дедуктивные способности, маэстро?
– Послушайте, – сказал ему Кубарев, когда Барский положил трубку. – Может быть вы поделитесь со мной информацией – кто по-вашему мог убить этого человека. Вы ведь явно что-то знаете обо всей этой истории.
– Конечно знаю, молодой человек, – подтвердил Барский. – И значительно больше вас. Но мне по службе запрещено оказывать давление на следственные органы. Могу вам посоветовать только одно – ищите убийцу среди постоянных клиентов клуба. – Он иногда одевается в черное дамское платье и носит вуаль. И сумочку – как раз такую чтобы в нее поместился пистолет с глушителем.