– Старина, не обижайся, я очень уважаю Контору, но на этот раз особа, которую я имею честь охранять, просто ей не по зубам, – покровительственно ухмыльнулся Климентьев. – Вообще же, будь благодарен судьбе, что тебя вообще допустили сюда, в святая святых, в мир вознесенных ввысь людей. Другие вон во дворе тусуются в надежде глянуть одним глазком на хозяйку. Да будет тебе известно, что дама, к которой ты приперся с полуофициальным визитом (а ведь он полуофициальный, не отрицай) на короткой ноге с сильными мира сего и захаживает к ним так же запросто, как ты заходишь к соседке одолжить соли. Она ездит на чай к жене президента и стукала в теннис с Майклом Джексоном. Сталлоне, когда приезжает с инспекцией своего ресторана приглашает ее пообедать. И если ты думаешь, что Контора запросто может прислать к ней своего чудилу, который начнет ей задавать вопросы, то ты, браток, жестоко ошибаешься. Давай-ка лучше общайся со мной. Я с нее глаз не спускаю, я в курсе всех ее передвижений и могу ответить на любые вопросы.
– Ладно, – сказал Барский вставай. – Передай своей старой лахудре, что если она не даст интервью мне, то ей придется давать его совершенно чужим и посторонним людям. И если эти показания им не понравятся, то ее будут иметь долго, глубоко и без вазелина. Ты же знаешь, как это у нас делается. Вначале арестовывают администратора. Потом следует молниеносный обыск на квартире и в офисе, арест счетов, компьютеров, досудебно опечатывается все движимое и недвижимое имущество. Так парализуется деятельность фирмы. Затем следует утечка информации о том, что мадам не уплатила налоги с астрономической суммы, и налоговая насчитает штрафы на еще более астрономическую сумму. Ее вызывают на допрос, а после допроса могут очень даже перевести в СИЗО.
– Ты что, охренел? – изумился Климентьев. – Ее? Народную героиню и любимицу?
Барский кивнул:
– Именно ее. И скажут, что сделали это именно потому, что перед законом у нас все должны быть равны. А теперь прикинь, для чего я тебе все это рассказываю. Эти меры последуют, но вовсе не от нас. А от тех, кому она умудрилась насолить.
– Ты хочешь сказать, что в игру включились такие силы?
– Именно такие и не рублем меньше. Так что передай этой своей фифочке, что…
Клементьев предупредительным жестом поднял руку и взял телефонную трубку.
– Я все слышала, – сказала по громкой связи женский голос. – Надо сказать, что наш гость умеет делать комплименты дамам. Попросите его зайти ко мне.
* * *
Немолодая усталая женщина в халате сидела перед трюмо и изучала в зеркале собственное лицо, на котором отпечаталась каждая ее бессонная ночь, каждый стакан водки и каждый из ее бесчисленных мужчин.
У нее оказались короткие каштановые волосы, и вся ее роскошная рыжая львиная грива, на концертах царственно ниспадающая ей на спину, висела рядышком на крючке вешалки.
– Ну что вы на меня так уставились? – спросила женщина Барского. – Я в свое время совершила большой грех – не померла в тридцать шесть лет, как мне пророчили. Не повесилась, не вкатила себе смертельную дозу наркоты, а осталась доживать век и получать звания и премии. Из-за этого меня и ненавидят все подряд.
– Не скажите, в вашем дворе поклонников больше, чем в ноябрьские праздники у мавзолея.
– Это всего лишь психи. Сборище старых маразматиков. Ненавидящих гораздо больше. И они прекрасно организованы. Стоит только кому-нибудь крикнуть "ату!" и все тут же пустятся меня травить. Помню, стоило мне однажды матюгнуться на публике, что вообще не считается зазорным для русского человека, как меня решили привлечь к суду и посыпались тысячи писем, где мои обожаемые поклонники требовали дать мне три года исправработ. Кстати, вы знаете, что мне уже давно угрожают? Какой-то маньяк хочет зарезать меня. Он с таким смаком рассказывает, как он будет меня расчленять…
– Вот таких как раз бояться не надо, – заверил ее Барский. – Такие все свои эмоции выплескивают на бумагу и мирно засыпают над собственными россказнями. Бояться надо других, которые ничего не пишут и никому о себе не сообщают, ходят тихо вкрадчиво, редко поднимают глаза и неприметны в толпе.
– Господи, ужас какой, у меня создалось такое впечатление, что этот маньяк меня вот-вот схватит…
– Вот так? – из-за занавески, отделяющей будуар от спальни протянулась рука, которая легла женщине на плечо.
Бэлла взвизгнула. Из-за тяжелого сукна выглянула физиономия юноши с красивым бледным лицом и белокурыми курчавыми волосами, он улыбнулся, и во рту его засверкали два ряда золотых зубов.
– Ну ты дурак чертов, Юрчик, – разозлилась певица. – А ну, пошел нах… отсюда, уебище ты сраное. Прости Господи мою душу, я из-за этого гребанного мудака опять матюгаться стала.
– А меня в твоих апартаментах едва не пристрелили, – проблеял Юрчик, указав на Барского.
Тот с улыбкой извинения сунул в кобуру свою "беретту" и сказал:
– Пардон, профессиональная привычка. Вы бы тоже поостереглись так шутить, а то недолго ведь и без почки остаться.
– Извините его, это свой, хотя поучить бы его не мешало, – вступилась за паренька Бэлла. – Знакомьтесь, это Юрчик.
– А он с вами был вчера вечером?
– Нет, он ко мне присоединился ночью, в третьем часу я его забрала из ночного клуба.
– … где я жутко мучился головной болью и всеми муками неутоленного похмелья, – с улыбкой сообщил Юрчик.
– Тогда у меня к вам вопросов пока нет.
– Чеши отсюда, Юрчик, – попросила его дива. – Дай мне пообщаться с представителем власти. Я в вашем распоряжении, сударь. У меня для вас есть двадцать минут.
– В каких отношениях вы находились с покойным Викентием Солержицким.
Женщина покачала головой.
– "Находились"… "с покойным"… В голове не укладывается. До чего же вы страну довели, граждане-начальнички. Какая мразь могла руку на Викочку поднять? Кого он в чем обижал? Кому этакий котенок мог дорогу перебежать. Он же был святым человеком.
– И насколько же далеко его святость простиралась? – осведомился Барский.
– Ваша пошлая ирония тут неуместна. Да, он был не таким, как другие вульгарные мужики. А чего вы удивляетесь, на вас же противно смотреть, вы за каждой шалашовкой ухлёстываете, ну прям как кобели сучке под хвост носами тыкаетесь. В этом отношении он сохранял мужское достоинство и крайнюю порядочность. Ну а уж чем он там в спальне своей занимался – это его личное половое дело.
– А кому он отдавал предпочтение?
– Не знаю. У него было множество знакомых, почти вся театральная и эстрадная элита, а там охотников до такого дела ну оч-чень много.
– Почему?
– Ну, как вам сказать, ведь путь в эстраду, как и в кино, и в театр, лежит через постель режиссера. Это, так сказать, трамплин. Плата за пропуск на подмостки. А дальше уж сам прыгай как умеешь. А театральный мир – это нечто вроде клоаки для мира обыденного. Ну, как вам объяснить. Розы, которыми вы все восхищаетесь, растут на гавне. Непонятно? Дерьмо, экскременты, какашки… Приходит этакая девочка-красавица, вся из себя такая инженюшная, такая возвышенная, в этот волшебный мир, и хочется ей творить, и восхищать собой других, и душу всю отдать, сгореть заживо на алтаре искусства, а ей говорят: деточка, а что вы знаете об оральном сексе и не хотите ли вы, так сказать, нас обслужить, прямо здесь? Уверен, что роль у вас станет поручаться гораздо лучше. И это, кстати, вполне согласуется с основными положениями системы Станиславского о том, что актер не должен вгонять себя в нужное состояние, а лишь изображать чувства, страсти, страдания. "Любите не себя в искусстве, а искусство в себе…" Короче, сцена, эстрада, шоу-бизнес – это весьма суровая школа жизни для мальчиков и девочек.
– А в каких отношениях были с…
– С Викой? Как вам сказать? Мы с ним были ну… чем-то вроде подруг. Я к нему не относилась как к мужчине. Он на этом и не настаивал. С ним было легко. С ним можно было поговорить о чем угодно, даже на самую интимную тему. Стилист – он же, как врач. Ему поверяешь все. А он определяет, согласуется ли твой поступок, с избранным тобой стилем поведения или же работает против имиджа. Надо ли какой-либо твой недостаток удалять либо его стоит акцентировать. Он, допустим, убедил меня начать носить миниюбки, хотя я всю жизнь проходила в длинных платьях. Он заявил, что это сделает меня моложе и сексуальней, я ему говорю, да мои поклонники сплошь уже разменяли шестой десяток, а он – нет, тебя должна открыть для себя и молодежь. И вот вам результат – пацанва рвется на мои концерты, хотя пою я в общем-то не для них. А эта дурацкая история о этим долбанным губернатором. Позвали меня выразить поддержку одному дурню на выборах. Ну я и клюнула на легкие деньги. Вика меня отговаривал, чуть на коленях не стоял. Не смей, грит, ехать, Бэлка, не твой это имидж – в политику лезть. В президенты – иди, грит, весь народ за тебя проголосует, назло всем остальным тебя изберёт, а всяких болванов поддерживать не смей. Политика – это грязь, и отмоешься ты от нее нескоро. Ну и что? Не послушалась я его, поехала. Так мне там бабы так и орали: "на хер ты сюда прикатила, хря столичная, нешто мы не знаем, кого выбирать?" Ну да ладно, что было то было. Не буду больше себе стилиста заводить. Своим умом буду жить. Скажите, как он умер?
– Вам правду или официальную версию?
– И то и другое.
– По официальной версии он врезался в бордюр ограждения набережной, управляя машиной в нетрезвом состоянии. Однако я на его теле обнаружил следы очень нехороших уколов.
– Глупости это все. Он не пил и не кололся. Вика признавал единственный вид кайфа – любовный, да немножечко нюхал кокаин. Принципы у него в этом отношении были твердыми.
– Я не сказал, что это были уколы наркотиков. – возразил Барский. – Нехорошие следы – означает, что они находились в местах, куда не мог достать он сам, несколько следов очень толстой иглой в мышечную ткань: это все говорит отнюдь не о наркомании.
– А о чем же?
– На западе сейчас развивается новое направление пыточного дела – пытки с применением химических препаратов.
– Бог мой, ужас-то какой? И вы думаете, что его перед смертью пытали?
– И довольно безжалостно. Затем накачали водкой и, вколов немного героина, направили машину на набережную.
– Для чего вы мне всё это рассказываете?
– Для того, чтобы вы мне сказали – кто был режиссером у Вики.
– Режиссером?
– Ну да. Кто выталкивал его на столичную арену, был его трамплином.
– Не знаю. Впрочем, для вас узнать это будет несложно. Покопайтесь в его биографии. Еще вопросы есть?
– Вы вчера виделись с ним?
– Да, на презентации нового дамского журнала.
– И вместе уехали к нему?
– Вы неплохо осведомлены, – заметила певица, искоса глянув на него.
– Это видела вся публика на презентации. В связи с чем произошло это бегство?
– Ну, при чем здесь бегство… Мне потребовалось срочно посоветоваться с ним.
– На тему?
– Послушайте, существуют темы… А, черт с вами, вы эту тему видели – Юрчик. Я думаю, что у меня это серьезно, может быть, в последний раз. А Вика уверял, что от этого может серьезно пострадать мой имидж.
– А он был не дурак, этот ваш Вика, – согласился Барский. – Куда он собирался ехать потом, после беседы с вами?
– Понятия не имею. Знаю лишь, что когда я была у него, к нему приехал кто-то из его знакомых. Я сидела спиной к ширме и не видела.
– Мне конечно очень жаль, что я вас потревожил, – сказал Барский, поднимаясь. – Однако я хотел бы уточнить, что я – как раз тот человек, который хочет раскрыть это преступление. После меня могут прийти другие – которые захотят похоронить все его следы. Искренне советую вам с ними не встречаться. Лучше всего сегодня же уезжайте за границу или на какие-нибудь гастроли. Будем надеяться, что память о безвременно погибшем стилисте-визажисте не особенно долго будет вас тревожить.
– Черт с вами, я сама ничего не видела, но мои охранники видели, что во двор заехала машина, "линкольн". Последней модели, с кожаным верхом и круглыми фарами. Таких в городе всего одна или две. Черт бы вас побрал, да уйдете вы когда-нибудь от меня?
– Да, конечно, – Барский улыбнулся. – Чертовски вам признателен. А насчет этого желтозубого – ваш друг был совершенно прав. В бытность мою участковым, я таких отправлял на пятнадцать суток только за то, что они вообще попались мне на глаза. И как правило не ошибался. Так что гоните его от себя и подальше.
* * *
Забота забил ему стрелку в кафе "Лебедь" на Бронной, в месте популярнейшем среди московских бандитов. В период ранней перестройки и передела городских сфер влияния здесь частенько звучали автоматные очереди, оставляя среди поваленных столиков окровавленные трупы. Но затем напротив поселилась мама президента страны, которая с кошелкой частенько ходила за продуктами в ближайший гастроном, и все как-то успокоилось и даже кровные враги уговорились больше не шмалять друг в дружку в "Лебеди". И все потому, что оказалось, что это дурная примета – доставать оружие в "Лебеди", а нарушителя этого негласного запрета немедленно настигала невесть откуда прилетевшая шальная пуля.
Когда Барский вошел в кафе, оно было пустынным, лишь у входа унылого вида лысый дядька читал газету. Барский поскучал за столиком минуты три, а затем у входа скрипнули тормоза, и кафе сразу же заполнилось группой довольно крупных ребятишек.
– С чем пожаловал, грушничек, – приветствовал его Забота, с размаху шлепнув Барского по руке. – Присядь, гостем будешь, чайком побалуешься.
Трое его подручных – Сёма Зверь, Кулак и молодой парнишка по кличке Зубок пожали Барскому руки, а Зубок так еще зашел сзади и прошелся руками по плащу.
– Я хотел бы с тобой поговорить наедине, – предложил Барский.
– От братков у меня секретов нету, – бросил Забота.
– Главное не в тебе, а в том, чтобы у них от тебя секретов не было. Ну, как знаешь. Да будет тебе известно, Илья, что я сейчас на Контору не работаю, а выполняю спецзадания. Иногда в загранице. Иногда здесь. И все эти спецзадания, Заботушка, касаются первых лиц в нашем государстве. Скажем так – состоящих в первой десятке. И вот в ходе выполнения одного задания меня заинтересовала одна непростая личность. Только давай сделаем так – я тебе ее фотографию покажу, а ты решишь дальше сам, при братках беседовать дальше на эту тему или "с тету на тет", что в переводе с французского означает "голова к голове".
Забота увидел фотографию Корсовского, поднял на Барского глаза и заявил:
– А с чего ты взял, козлина ты гэбистская, что я вообще буду с тобой на эту тему беседовать, что один, что с ребятами? Да мне по… бать и наср…ть и на тебя и на этого фармазона. Забота никогда ни на кого не стучал и стучать не будет. Блин, за суку меня держишь?
Он совершенно сознательно себя накачивал, и Барский видел, что еще пара секунд остались до драки, в которой ему может прийтись не сладко, учитывая, что Кулак уже напряг могучие кулаки, а Зубок держал наготове финку.
– Да ладно, блин, успокойся! – еще громче, чем Илья заорал Барский и стукнул его по плечу. – При чем тут стук? Наоборот, у меня есть товар, хочу тебе его продать.
– Какой товар? Дурь, стволы? – сразу же насторожился Семка-Зверь. – И почем мы знаем, что ты нам не гонишь?
– Основной товар разведки – конфиденциальные сведения, не подлежащие огласке, – назидательно сказал ему Барский. – Именно такой товар я вам и предлагаю. В обмен на такой же товар.
– Ну, и как же твой товар называется?
– Он называется так: "Тотальный шмон". Ваш дружок Корсовский по уши в дерьме. Думаем, что на нем уже два убийства в последние дни и сколько еще вскроется, когда мы закончим копать – не знаю. После этого пойдут аресты и среди его связей в криминальном мире. Поэтому я тебя Христом Богом прошу, Забота – не мешай мне. Не сажай мне на хвост урков своих, не подкладывай бомб в багажник. И линяй отсюда поскорее. Считай это моим тебе подарком ко дню Ангела.
Его собеседник помрачнел, кулаки его напряглись.
– Ну, положим, историю твою мы знаем, – хмуро бросил Забота, – знаем даже, кто за этим всем стоит.
– В таком случае ты должен понимать и то, что если стоящий за мной человек отдаст приказ, то вам придется вернуть обратно и деньги, и банки, и гостиницы и заводы.
– Послушай, уж не ты ли посоветуешь ему отдать такой приказ? – неожиданно развеселился Забота.
– Я, разумеется. Если возьму твоего зятя за глотку.
– Черт бы тебя побрал, этого человека невозможно взять за глотку! – заорал Забота. – У него против тебя целая армия! Спецвойска, своё гэбэ, вертолёты. Да если он только узнает, что против него кто-то что-то замыслил, он…
– Вот поэтому я и прошу тебя вежливо – отойди от этого дела в сторонку. Не топчись, как медведь в курятнике. Нам не нужны разборки с автоматной стрельбой и взрывами в центре Москвы. Мы с ним сами разберёмся. Мне поручили обтяпать это дельце бескровно и безболезненно.
– Бескровно… – Забота широко улыбнулся. Барский услышал, как где-то очень близко щелкнул предохранитель. – Для тебя это будет почти бескровно…
В эту самую минуту сидевший у входа дядька громко откашлялся и с шумом развернул газету.
Почти в тот же самый миг за стенами кафе лесным филином ухнула сирена, и к самому входу подкатил белоснежный "форд" с проблесковыми маячками на крыше. Из него выскочили и быстро вошли трое аккуратных подтянутых парней с автоматами.
– Отдыхаем? – поинтересовался один из них.
– В чём базар, командир? – на лице Заботы было написано чистой воды изумление. – У нас тут обед. С утра росинки маковой в роте не было… Вот разве что, подсел тут какой-то гражданин нетверёзой наружности и стал нам оскорбления наносить. Даже ударил, кажись, кого, тебя, что ли, Зубок?
– Меня, меня! – живо подтвердил молодой человек, демонстрируя шрам на руке десятилетней давности. – Ещё и оскорбил бесцензурно!
– Ваши документы? – сказал старший наряда Барскому. – По какому делу здесь находитесь?
– По тому же делу, что и вы, – заявил Барский. – По федеральному.
Потрёпанная красная книжица, удостоверяющая, что податель сего действительно является следователем РУБОП, заставила троих молодых людей взять под козырёк.
– Что-нибудь нужно, товарищ полковник? – осведомился старший.
– Нет. Вы свободны, товарищ лейтенант, – отвечал Барский, вставая. – И ты пока свободен, Забота. И мой тебе добрый совет, лучше бы я тебя в этом городе несколько дней не видел. Езжай к своим избирателям. Думаю, они по тебе жутко соскучились.