* * *
Километрах в десяти от дома Крюкова находился офис с плотно закрытыми окнами. После сумерек они были постоянно закрыты, так как человек, занимавший этот офис, не доверял предательскому ночному воздуху. Толстые занавеси отрезали их от малейшего намека на сквозняк, а с другой стороны комнаты за решеткой горел камин. Напрасны были заверения обслуги в том, что в доме и так прекрасно топят батареи. Хозяин офиса не мыслил себе жизни без камина. У рабочего стола к тому же на полную мощность полыхал электронагреватель. Комната чем-то напоминала дантовский ад, но для генерала Виктора Сергеевича Солдатова, главы службы безопасности вице-премьера она казалась чем-то приближающимся к небесам. Улыбаясь, как откормленный кот, он отложил папиросу, которой затравил и без того удушливую атмосферу комнаты, и чуть заметно кивнул.
– Да, Андрей Иваныч. Вы сделали все отлично. И позвольте мне первому поздравить вас.
– Спасибо, товарищ генерал. Да, в целом все идет нормально. Мы полностью взяли под свой контроль каналы Мартьянова по работе с оргпреступностью. Когда настанет "час Ч" и Мартьянов будет отстранен от дел, передача власти станет чисто формальным актом. Никто не сможет ни прийти, ни уйти оттуда без нашего ведома. Как говорится, кто руководит Конторой, тот руководит страной.
– Да, вы неоднократно говорили мне об этом, Андрюш, и всякий раз не без гордости. Как я уже говорил, я вами доволен. Теперь нам надо только подождать и, полагаю, что скоро мышка попадется к нам в лапы.
– Но, генерал, так уж получилось, что нам незачем ждать. Мышь уже здесь. Корсовский хоть завтра может подсунуть президенту указ о вашем назначении. Во время личной встречи вы передаете президенту компромат на министра обороны. Мы ставим на его место нашего человека. Затем автоматически осуществится тихая смена кабинета министров…
– Нет, Андрей, – прервал его Солдатов, стукнув ладонью по столу. – Это будет, наверное, самый близкий и верный путь к разжалованию и Бутырке. Вспомни участь ГКЧПистов. А наш с тобой работодатель – еще менее популярная фигура, чем Янаев. И мы с тобой, братец, должны отдавать себе отчет, что амбиции у него, конечно, – ого-го! Иначе бы он собственный КГБ не создал. И мы, как его верные слуги, должны всячески его беречь и охранять от шальной пули, от сглазу и порчи, отставок и интриг, сифилиса и СПИДа, шпионажа и шантажа. Но надеяться на то, что он обретет верховную власть, станет диктатором или президентом – бред! Наш народ раньше проголосует за Шамиля Басаева, чем согласится терпеть правителем Игоря Корсовского. Он, конечно, будет править, но только на вторых ролях. Итак, чем мы закрываем дело хакера?
– Вот мой доклад об этом деле.
Трубенков положил на стол отпечатанный листок.
– Наш агент номер 112 полагает, что в окружении нашего шефа есть доносчик, который исправно стучит Мартьянову обо всех делах Корсовского. В том числе и о деле с электронными письмами. Имени мы его пока не знаем, но вот-вот выясним. Мартьянов через генерала Кравцова поручил это дело некоему Валерию Барскому, ныне выведенному за штат в роли руководителя некоего охранного предприятия. Он сумел установить личность шантажиста, но мы вовремя перехватили его переговоры и послали туда трех "торпед" Корсовского.
– Может быть, стоило лучше направить наших агентов? – полувопросительно проронил генерал
– А вы не забыли, как они давеча настаивали на выяснении личности этого подонка? Кроме того, мне бы не хотелось подставлять наших людей: у нас их не так много, они верят в то, что мы защищаем благо России. А на грязные делишки лучше подойдут заботинские выродки. Кстати, если они в чем-то набедокурят, то мы с вами выведены из-под удара. Полагаю, что уже завтра у нас будет более подробная информация. А дело с шантажом можно будет закрывать.
– Ты так думаешь? – генерал Солдатов скептически поднял бровь. – Благодарю, Андрей. Но даже если шантажист уже дает показания этим бандитам, то у нас остается еще этот грушник. Итак, его зовут Барский, Валерий Арнольдович… Да, это начинает становиться интересным.
Но на его упитанном лице, когда он читал доклад, не отражалось ровным счетом ничего.
– Что у нас есть по нему? Индонезия? Африка? Бывший советник посольства в Лондоне? – проговорил он, отталкивая от себя бумагу. – Этот Барский, по-видимому, важная птица, раз они поручили ему это дело.
– Хочу заметить, что он постоянно работал в иностранном отделе…
– Это тем более говорит о том, какое значение они придают всему этому делу.
Трубенков еще раз глянул в свои бумаги.
– Да, он работал в нашем посольстве в Англии в семьдесят седьмом, в аппарате военного атташе, выслан из страны в восемьдесят первом в результате их очередного демарша в отношении какого-то из наших дипломатов, главный… да, главный консультант пятого отдела после провала путча.
– Нет, Андрей, – заключил генерал, – Барский – это не один из рядовых агентов, он такой же профессионал, как и мы с вами. Значит, он будет копать против Корсовского до тех пор, пока не обнаружит что-то действительно очень важное, и мне очень хотелось бы знать, что на этот раз задумал наш заклятый друг генерал Кравцов.
Он откинулся в своем кресле и сильно затянулся своей папиросой. Затем он нацелился ею на Трубенкова, как будто это было тайное оружие.
– Ну, мистер Эндрю, давайте-ка сюда остаток этой вашей истории. Ведь эта информация таилась в наших архивах многие годы. Так поднимите все, что с этим связано, и доложите мне все, что узнаете о Барском.
– Слушаюсь, генерал. Раз надо, то надо. Я готов, хотя полагал временно оставить информацию при себе, пока не соберу больше подробностей. Агент 112, войдите.
Дверь в комнату отворилась и в кабинет вошла Лена Штурмина.
Генерал Солдатов не скрывал радостного изумления. Вид у него был, как у ребенка, получившего в подарок на день рождения новую игрушку.
– Браво, Андрей! Какое прелестное дитя! Да еще с таким прекрасным послужным списком. Как вы в столь юном возрасте, дитя мое, ухитрились оказаться на передовой незримого фронта?
– Но разве во время Великой Отечественной такие же молодые комсомольцы, как я не бросались под фашистские танки? Не взрывали мостов и казарм?
– Так вы пошли в органы госбезопасности не только ради карьеры? – удивился генерал Cолдатов.
– На войну ходят не ради наград, товарищ генерал, – поджав губы сказала девушка.
– Да, вы правы, – согласился генерал, – в нашей стране сейчас идет незримая и бескровная гражданская война. Чаши весов склоняются то в одну сторону, то в другую… На чьей вы стороне, милая девушка?
– Я сражаюсь за великую Россию, товарищ генерал, – словно выдохнула девушка. – Я наследница комсомола и верю в торжество идей коммунизма. Пусть сейчас нам пришлось временно отступить, но победа будет за нами!
– Ты видишь, Андрей!? Ты слышишь эти слова! Дитя моё! Милое моё дитя! – расчувствовался генерал и поднес платок к глазам. – Пока на свете есть такие, как ты – наше дело не погибло.
Подойдя, Андрей Трубенков с чувством пожал Лене руку, а генерал, приподнявшись, поцеловал ее в лоб.
"Как это она просекла момент? – удивился про себя полковник Трубенков. – Надо же, на раз съела генерала. И не подавилась! Ай да девка. Такой палец в рот не клади. И вообще ничего ей в рот класть не надо – откусит с мясом".
Альянс Корсовского с коммунистами, которые в обмен на небольшую сумму пообещались не возбуждать против него уголовного дела, не науськивать на него Думу и прекратить травлю в газетах – хранился в столь строжайшей тайне, что только кое-где в малозначительных западных газетах прошел слушок о внезапном потеплении их отношений. Однако, когда с легкой руки Корсовского чуть ли не половина американского кредита была брошена на финансирование выборов (как оказалось, мэра-коммуниста), ему стали прочить место в будущем прокоммунистическом правительстве, а карикатура Жмеринова с изображением умного, очень похожего на вице-премьера, теляти, который в весьма откровенной позе занимается оральным сексом с двумя коровами обошел все издания страны и даже угодил в "Таймс".
Однако этот альянс имел еще большее значение для всей прислуги Корсовского, которая до этого мучилась отсутствием внятной политической ориентации шефа. Теперь все моментально стали патриотами красно-коричневого толка и горой стояли за реставрацию социализма и восстановление Союза. При этом всех мало волновало, что и сам Корсовский и все его сподвижники были крупнейшими капиталистами. "Олигархия и коммунизм – близнецы-братья! – объявил на днях на пленуме один из коммунистических депутатов. – Мы имеем в виду, разумеется нашу, истинно русскую народную олигархию, не противопоставляющую себя народу, но являющуюся плотью от плоти народной…" В пример он приводил, разумеется, Алексашку Меньшикова, который хоть и воровал, но ради России старался, братьев Рябушинских и Третьяковых, Савву Морозова, щедро жертвовавшего на революцию. Олигархами социализма были признаны и все члены ленинского, сталинского и брежневского Политбюро, которые, хоть и пользовались медицинскими, курортными и всеми социальными льготами, но прилежно трудились на благо народа. "Мы не против того, чтобы и в будущем обновленном социалистическом обществе существовала олигархия – но лишь в том случае, если она будет признавать лидирующую роль компартии в обществе", – закончил оратор под аплодисменты одной и недоуменные возгласы другой половины зала.
– Как вам удалось выйти на этого Крюкова?
– О, это было несложно, – улыбнулась Лена. – Сунула за воротник этому супермену булавку с микрофоном. Оставалось только дождаться пока ему позвонят и сообщат адрес этого старого мерзавца.
– Между прочим, милая девушка, – проговорил генерал. – Я весьма сожалею о том, что случилось вчера вечером. Боюсь, что иногда в нашей работе случаются неприятные казусы и мы должны с ними мириться. Назовем это издержками профессии.
Лена чуть вздрогнула при этих словах Солдатова. Они почти совпадали с теми, что и Барский сказал ей тогда в машине. Когда она подумала об этом, ей показалось, что перед ней разверзся целый новый мир, в котором не было места привычной морали и привычным для прежнего мира чувствам. В нем господствовали коварство, жестокость и ненависть, чуть сдобренные банальными фразами о долге перед родиной и издержками профессионализма. Она немного слышала о генерале Кравцове и представляла его очень похожим на генерала Солдатова.
– Все в порядке, товарищ генерал, – ответила она. – Я вполне с этим справилась. К тому же благодаря этому мне удалось пробраться к Барскому домой.
– Ну что же, вы все провели прекрасно, – заулыбался генерал. – Отпуска мы вам к сожалению пока предоставить не сможем, но ордер на новую квартиру вы получите буквально в течение недели.
– Благодарю вас, – сказала Лена. – Но разве мое задание уже закончено?
– В общих чертах да, – заверил ее Трубенков. – Наша спецгруппа только что захватила этого вашего Барского вместе с Крюковым.
– Его убили? – быстро спросила девушка.
– Пока нет, но… Боюсь, что к утру ни того, ни другого уже не будут волновать земные проблемы. Когда за дело берется профессионал класса Шапсуева…
– Насчет вашего Шапсуева я не знаю, а вот насчет Барского…
– Что? – насторожился Солдатов. – Что еще вы можете сказать о нем?
– Я ведь окончила один с ним институт, правда на четверть века позже. Как бы то ни было, он все же эксперт.
– Ну и что?
– А то, что экспертов убивать надо сразу, а то потом их так вот просто голыми руками не возьмешь.
И девушка улыбнулась странной загадочной улыбкой, так что полковник с генералом встревоженно переглянулись
* * *
Заклинания Шапсуева продолжались еще несколько долгих минут, затем входная дверь раскрылась и голос смолк.
– Ну как, сработало? Он будет говорить? – живо спросил Трофим.
– Да, думаю, что будет, но не уверен, – отозвался Шапсуев. – Я хочу, чтобы он передохнул несколько минут, прежде чем я начну задавать ему вопросы.
Шапсуев зажег свою трубку и глубоко затянулся, как человек, только что выполнивший тяжелую работу.
– Да, я вовсе не уверен, насколько адекватно он будет реагировать. Я оказался прав, этот Крюков – психопат и трудно предсказать, что от него можно ожидать. Я уже дал ему двойную нормальную дозу, почти достаточную, чтобы его убить. И это напоминает мне еще об одном моменте… – он чуть приподнял брови и вопросительно взглянул на Трофима. – Если вы получите от него то, что хотите, должны ли мы будем ликвидировать его?
– Да, – односложно бросил Трофим. Лицо его ничего не выражало. – Разве вам не сообщили об условиях работы? Как мне сказали, вам за это заплатили.
– Очень хорошо, старина, я просто спрашиваю, а не жалуюсь. Просто это могу сделать я за некоторую дополнительную плату, а можете и вы.
– Ну тебя на хер, еще и за это платить.
– Учтите, что мне для этого достаточно сделать один маленький укольчик, – усмехнулся Шапсуев, – а вам придется тратить на это пулю, или рубить его топором, или душить веревкой… Так что всем сразу станет ясно, что это убийство…
– Что скажешь, Саман, – спросил Трофим подошедшего коллегу. – Сами замочим тварюгу или…
– На фиг мне еще один мокряк на себя вешать, – озлобленно бросил бандит. – Хватит и того, что есть. Пускай сам его кончает
– О, не беспокойтесь, много я за это не возьму. Итак, что вы хотите, чтобы я узнал у него? – спросил Шапсуев. Он увидел, как нахмурился Трофим, и покачал головой. – Извините, но я лично должен говорить с ним. Это очень важно, если вы хотите вообще услышать от него что-либо. В конце концов, у меня своя четко отработанная методика. Вы ведь ему не делали больно и не освобождали от боли. Угроз для него не существует, существует только боль. Я уже добился от него покорности. Он уже настроен на мой голос и среагирует только на меня.
– Ну, лады, блин…
Хотя Трофиму вовсе не хотелось доверяться этому человеку, ответ его был ему понятен и он мог его оценить по достоинству. Следующую речь держал Саман:
– Короче, в общем, этот фрайер знает кое-что, что играет на нервах у одного очень авторитетного и с понятиями мэна – нашего шефа. Кто наш шеф вы знаете. Ентот фрайер посылал ему через ентот компьютер писульки с угрозами. То ли замочить обещал, то ли раззвонить по людям, что наш шеф чего-то там такого схимичил. Тот, конечно, рвёт на себе кофтяру, что ничего такого за ним, дескать, нет. Однако каковы бы не были угрозы, наш шеф в дельхоре, и наша задача – узнать, что этот пундель знал о нем такого страшного. Единственное, что нам известно об ентих его пужалках, это какая-то лахудра, которую он называет Цыганкой.
– Цыганка! Как романтично! – радостно воскликнул Шапсуев. – Хорошо, я понял, что он должен вам рассказать о чем-то, связанном с некоей таинственной и загадочной цыганкой. Стойте у двери и не производите никакого шума.
Шапсуев глянул на свои часы и вернулся к Крюкову.
Тот тихо лежал на столе, но лицо его стало совсем иным. С него, казалось, исчезла вся ненависть, а только она и давала ему жизнь и характер. Теперь оно было мертвым и пустым, скорее неприятной маской марионетки. Этакий Петрушка, лежащий в своей коробке к ожидании, когда кто-нибудь дернет за веревочку. Пластырь был снят со рта, но скотч все еще удерживал запястья.
– Всё верно, старикашечка, вот мы и снова встретились.
Шапсуев встал у стола, но не смотрел на Крюкова. Казалось, ему этого не хотелось. В нескольких метрах от них, на экранах мониторов словно звездочки в небе, поблескивали движущиеся звездочки заставки "Виндоус".
– Теперь ты знаешь, кто я, а дядя? Ты знаешь, что я твой друг и пришел только затем, чтобы помочь тебе.
– Помочь мне! – прошептал пытаемый. – Да, верно. Вы сказали, что поможете мне.
Как и лицо, голос Крюкова был мертв и невыразителен: словно звук качали через труп.
– Да, я ваш друг, старина, и вы должны быть со мной откровенным, чтобы я мог вам помочь, – голос Шапсуева стал несколько жестче. – Итак, что вы знаете о человеке по имени Игорь Корсовский?
– Корсовский… Игоряшка… Да, я знаю о нем. Он один из тех… тех… я хотел уничтожить его.
– Неужели? Вы и вправду хотели сделать это? Люди слишком плохо к вам относятся, дружочек, и теперь вы можете наконец отплатить им. Вы что-то знаете о нашем вице-премьере и можете раздавить его, как червяка. А теперь расскажите мне об этом, дружище. Я ваш друг, так не скрывайте же от меня, что вы такого интересненького знаете о Корсовском.
– Я могу его уничтожить, растереть в порошок, сжить со свету, когда мне этого захочется.
Говоря это, Крюков чуть скривил рот, и было нечто ужасное в улыбке этого мертвого лица.
– Да, я знаю это, друг мой, но скажи мне, как. Как ты можешь это сделать?
– Потому что у меня хорошая память. Я увидел картинку и наконец вспомнил ее. Это должно было случиться лет двадцать назад, но тогда я не понял правды. Тогда все казалось очевидным, поскольку прежде она делала это уже дважды. Она стояла у окна этого магазина и шел снег, сильный снег, отчего было трудно разглядеть подробности. Она была высокой… и худой… с волосами, как…
– Продолжайте, друг мой, продолжайте. Расскажите мне, как выглядели ее волосы?
– Они были такими, такими… как я увидел их на картинке. Нет, это было так давно и я не могу описать их, я просто не могу вспомнить.
– Но вы должны вспомнить, старина. Должны, потому что я ваш друг и хочу помочь вам. Но как я могу это сделать, если вы не скажете мне правды?
Шапсуев все еще не смотрел на Крюкова, но в голосе появилась настойчивость.
– Продолжайте же. Когда-то давно вы видели дамочку, стоявшую в окне магазина. Шел сильный снег и поэтому вы не могли разглядеть ее ясно. Позднее вы распознали ее на картинке, и эта женщина так или иначе была связана с Корсовским. Так кто же это такая? Эта та, кого вы называете Цыганкой? Скажите же мне теперь, Вася, брат мой по крови, кто же такая Цыганка?
– Цы-ы… а-а-а…
Слово прорывалось словно через кляп, и в тот же момент безо всякого предупреждения лицо его вновь ожило и произошло нечто непредвиденное. Барский ви-дел все до малейших деталей, но у него не было времени действовать, он мог только вскрикнуть:
– Шапсуев! Берегись!
Но было уже поздно. Шапсуев стоял, отвернувшись от Крюкова, вновь наполняя шприц, и так никогда и не увидел внезапного света в этих безумных глазах, как и начавшего двигаться к нему тела. Рука Крюкова выскользнула из-под липкой ленты скотча и потянулась вбок, к кабелю, свисавшему с монитора, ухватила его и поднесла его к халату врача-палача.
Ослепительная вспышка и грохот смешались с истошным воплем. В центре комнаты как будто разразилась молния. Все тело Шапсуева оказалось охваченным голубоватым огнем. Одновременно эта сиреневая аура охватывала тело лежавшего на столе человека, застывшего с поднятой рукой. Затем взорвался еще один монитор, осыпав стоящих бандитов стеклянным дождем.
Когда это произошло, Барский, поняв, что ему довелось присутствовать при мановении десницы Божьей, рухнул на пол и впился зубами в полосу скотча, охватывавшего его руки и плечи вместе со спинкой стула. Он в единый миг перегрыз пленку и осколком стекла принялся распиливать скотч на ногах. В это время загудело пламя.